Текст книги "Невеста (СИ)"
Автор книги: Лина Анге
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Глава 10
А спустя четверть часа, когда мы наконец пришли в деревню, у меня и вовсе все мысли вылетели из головы, потому что на меня налетела толпа девушек и женщин всех возрастов – начались предсвадебные хлопоты.
Не знаю, что наплела им мама по поводу моего отсутствия, но меня никто ни о чем не спрашивал, наоборот, мое появление с ведьмой было воспринято, как должное.
– По канонам еще до зари нужно было проснуться и начинать приготовления, – наставительно бубнила тетя Яшма, волоча меня куда-то, как плуг, – а ты шастала, не пойми с кем, – она зыркнула на Калину остановившуюся поодаль, – ну да ладно, но теперь придется поторопиться.
– А где Сокол? – задала я волнующий меня вопрос, – мне нужно с ним увидеться!
– Эх, молодость, – мечтательно проговорила Береза, мамина подруга, идущая рядом с нами, неся в руках огромную бадью, – помню, тоже никак не могла наглядеться на Волка, казалось, минута в разлуке, как год, а теперь… – она сморщила нос и не договорила.
– Теперь до свадьбы жениха ты видеть не должна, – погрозила мне пальцем еще одна женщина – Сорока, – не положено.
– Да мне только… – начала я неуверенно, но меня прервали.
– Сегодняшний день посвящен приготовлениям. Не только твоим, но и его. У них с мужчинами свои заботы и обряды. Сейчас, поди, они ему уже наставления о первой брачной ночи наперебой дают, – засмеялась Береза, и ее подхватили другие женщины.
– И вообще, видеться до свадьбы – дурная примета, – поддакнула Лиска, которая тоже была здесь.
Я поняла, что спорить бесполезно, более того – опасно, ведь не рассказав о событиях прошедшей ночи я не смогу объяснить причину своего желания непременно встретиться с Соколом.
Почти каждый год у нас в деревне игрались свадьбы, и у каждого их участника, коими являлись все жители, были свои роли в этом событии, поэтому я, увлеченная своей, не особо задумывалась о том, что происходит в это время с невестой. А теперь я была несколько растеряна и с трепетом ожидала, что будет происходить дальше.
Тем временем мы подошли к бане. Тут меня ждала мама. У нее в руках я увидела ткань тонкого полотна – это была рубаха для купания.
Мама смотрела на меня строго, но при этом ее глаза были полны любви, мне даже на секунду показалось, что она готова заплакать, но вместо этого, она улыбнулась и нараспев прочла слова молитвы за невесту – она просила у богов счастливой судьбы для меня, продолжения рода и жизни в достатке и здоровье.
Я невольно посмотрела на небо, ожидая, что сию минуту грань реальности колыхнется и выпустит в мир божество, услышавшее просьбу матери за дочь. Но небо оставалось непоколебимым и, пожалуй, равнодушным.
Старшие женщины расступились, и меня окружили девушки, которые еще не вышли замуж. Они сняли с меня мою одежду и облачили в протянутую мамой почти невесомую сорочку, распустили мне косу и повели внутрь бани. В предбаннике они тоже разделись, оставшись в нижних рубахах, и мы молча вошли в пахнущее травами и горячей древесиной наполненное паром помещение.
Это молчание казалось мне особенным и каким-то торжественным, а потом девушки запели:
«Ой, да ты Верба, да ты Вербушка,
Ой, да ты верба зелена прикудрявая,
Ой, ты, когда взросла, когда выросла?»
И я отвечала:
«Ой, да весной взросла, летом выросла».
Слова пропевались сами собой, сами собой всплывали в моей памяти.
«Ой, да когда ты, зачем рано наклонилася?»
«Ой, да не сама я наклонилася,
Ой, да наклонили меня снеги глубокие,
Снеги глубокие да ветры буйные!
«Ой, да ты дева, дева, ты зачем рано замуж пошла?»
«Ой, да не сама я замуж пошла,
Забрал мое сердце Сокол, мой Сокол сизокрылый!»
При первых звуках песни одна из девушек, а в комнате было так парко, что я даже не поняла, кто именно, зачерпнула ковшом воды и начла лить мне на плечи, я чувствовала только, как горячая, но не обжигающая жидкость стекает сквозь полотно рубашки по моей спине и ногам на пол. Затем каждая из присутствовавших девушек неоднократно обливала меня водой, задавая в песне вопросы о замужестве, женихе и женской доле. А я отвечала снова и снова, но мысли мои блуждали где-то далеко.
Меня омыли сначала горячей водой и отваром из трав, лили на мою кожу молоко и мед, затем вновь омывали водой, терли мое тело докрасна грубыми ивовыми мочалками, снова поливали водой и вспенивали мыло до густой пены. Волосы также натирали травами и желтком, снова и снова полоскали и выкручивали.
Пар, горячая вода, песня, девичьи голоса, запахи трав и мыла смешивались и дробились в моем сознании, и я уже не могла сказать, сколько времени длится обряд. Я будто прибывала на той самой грани реальностей, готовая в каждую секунду соскользнуть в другой мир.
– Он не будет твоим, – внезапно раздалось над ухом, и я дернулась от неожиданности, оглянулась, но в густом пару никого не увидела рядом. Да и кто это мог сказать? Все заняты песней и омовением. Скорее всего, это последствия тяжелой ночи, и мне просто послышалось – решила я, встряхивая головой. Но едва я смогла уговорить себя, что слова померещились мне, тот же голос произнес, – он никогда и не был твоим.
Сердце болезненно сжалось, вмиг стало неспокойно и тоскливо.
Остальные приготовления прошли, как в тумане: ни обрядовых песен, ни ритуальных слов я уже не слышала, точнее – не слушала, а положенные мне речи произносила заученно-монотонно, лишь краем сознания отмечая, что что-то говорю.
Раньше мне казалось, что этот предсвадебный день будет самым волнительным в моей жизни. Глядя на будущих невест, я представляла себя на их месте – в центре внимания, и думала, что у меня также от счастья и нетерпения будет замирать сердце, теперь же я будто вылетела из своего тела и отстраненно следила за происходящим, только подмечая, что все ритуалы соблюдены, и слова сказаны.
В голове крутилась одна фраза: «не твой и не был твоим, и не будет»… О чем она? О том, что мы так и не стали принадлежать друг другу? Но почему и не будет? Мы же завтра заключим союз навечно. Или фраза о том, что он уже чей-то? Уже. До меня.
Что за голос шептал мне на ухо эти слова? Это кто-то из моих подруг, знающих о Соколе что-то большее, чем я? Если да, то кто? Или это неспокойный дух из Прави хочет мне что-то сообщить? Он предупреждает меня или специально тревожит, обманывает, стараясь зародить во мне зерна сомнения в любимом?
Почему я не могу просто отмахнуться от этой фразы, как от надоедливого насекомого, как всегда отмахивалась от любой лжи, в которую не верила. Значит ли это, что я верю голосу?
Я крутила в голове эти мысли и старалась не думать о том, что тревожило еще сильнее – почему Сокол такой опытный? Почему его руки и губы такие умелые, так легко дарят мне удовольствие, столько всего знают о моем теле?
Что же делать?
Тем больше я об этом думала, тем глубже погружалась в пучину отчаянья. Я чувствовала себя соленым столбом, который ничего не могло порадовать или увлечь. Ни накрытый девушками прямо в банных сенях стол со сладостями и терпким прохладным вином – символами будущей сладкой замужней жизни и хмельного счастья любви. Ни принесенные старшими женщинами дары – деревянная ложка, мыло, игла, детский чепчик, медная монетка, из которых я с закрытыми глазами должна была выбрать что-то одно. Этот ритуал должен был предсказать, что мне особенно удастся в супружеской жизни: буду ли я знатной стряпухой или прачкой, буду ли хороша в приготовлении еды или боги даруют нам много деток, будет ли всегда достаток в доме, – но моя рука почему-то постоянно натыкалась на пустоту, будто кто-то невидимый отводил ее. Я была готова испугаться, но никто даже не обратил на это внимание, поэтому я вернулась к своим мрачным раздумьям.
Из странного состояния меня не вывели даже смущающие и местами скабрезные истории про первые брачные ночи моих старших товарок, в конце каждой из которых женщины разражались бурным смехом. К слову, от воспоминаний о первой брачной ночи мы быстро перешли к совершенно откровенным подробностям и наставлениям, и я сидела красная, как гроздь рябины.
И только, когда опустилась ночь, и женская часть села собралась для гадания, меня выдернул из моих грустных мыслей голос Калины, которая неожиданно для всех шагнула в круг, освещенный пламенем костра. Обычно, она такие мероприятия пропускала, поэтому сейчас ее появление стало неожиданностью. Некоторые из присутствующих нарочито громко зашушукались, а тетя Яшма не удержалась от негодующего фырканья, на которое ведьма даже не обратила внимания. Моя мама, наоборот, поднялась и радушным жестом пригласила ее присоединяться ко всем.
– А ну ка, девочка, дай я тебе погадаю, – проскрипела женщина, направляясь ко мне.
Мы все расположились во дворе нашего с мамой дома. Места было маловато для всех соседок, но женщины поторопились расступиться перед Калиной. Откуда-то из бесформенных складок одежды она достала небольшие прямоугольные картинки, сложенные стопочкой.
– Это карты. Они расскажут тебе твою судьбу, – произнесла старуха и протянула мне картинки, – вытащи три штуки, но не переворачивай, – а когда я подчинилась, добавила, – а теперь верни их обратно в любое место, – она раскрыла картинки веером, и я положила каждую из картинок к остальным.
Среди женщин царила полная тишина – ни они, ни я не видели раньше ничего подобного, поэтому наблюдали с необычайным вниманием, едва не пораскрывав рты. Обычно в нашей деревне гадали на воске, который капали в студеную воду, на цветах и травах, при помощи иголки с нитью или колечка, а загадочные карты были невиданным и незнакомым чудом.
Калина уверенным жестом по-особенному перехватила картинки и перемешала, а затем аккуратно выложила несколько штучек прямо на землю передо мной.
Я увидела пять картинок, которые показались мне мрачными и даже пугающими: мужчина в короне с завязанными глазами, сидящий на троне и держащий в руках странный предмет с чашами; человек с мечом, едущий на золотой повозке, запряженной двойкой странных животных – то ли котов, то ли птиц; парень, висящий вниз головой на одной ноге, окутанный цепями, но при этом улыбающийся странной хмельной улыбкой; рогатое существо, рядом с котором в соблазнительных позах изогнулись две женщины и, наконец, пара – мужчина и женщина, держащиеся за руки и смотрящие друг другу в глаза. Пожалуй, только последняя карты не вызвала у меня чувства озноба и мурашек по всему телу.
От созерцания картинок я перешла к созерцанию выражения лица Калины. За сетью морщин и пасмами седых волос пробегали эмоции – сомнение, удивление, согласие, недоверие, любопытство, усмешка, злорадство и еще что-то трудно уловимое, мною неразличимое. Ведьма подняла на меня глаза, и ее лицо стало непроницаемым.
– Ну, не томи, – раздался голос кого-то из женщин, вызвав презрительную гримасу на лице старухи.
– Справедливость, – узловатый палец указал на первую карту, и все взгляды устремились вслед за ним, а когда палец тут же передвинулся на соседнюю картинку, как нитка за иголкой, потянулись следом, – и колесница. Это ближайшее будущее. Первая карта говорит, что тебе воздастся по заслугам. Боги вознаградят или накажут, как пожелают. Им виднее. Ты не должна пенять им, их слово верное. Скорее всего ты не поймешь их замысла, но должна принять. Вторая карта – дорога, путь, который тебе нужно будет пройти. Или шагами или мыслями. Возможно, покинуть то, что дорого, возможно, понять то, что сложно. Вернее всего – придется сделать выбор, потому что следующая карта, это…
Калина сделала долгую паузу, не иначе как специально, чтобы все шушукающиеся замолчали.
– …повешенный.
Слаженный «ах» разнесся по околице. Я же почувствовала, как краска отливает от лица – сразу на месте парня, висящего вниз головой на картинке, привиделось лицо Сокола.
– Вербу повесят? – раздался сдавленный тонкий голосок кого-то из моих подружек, скорее всего впечатлительной Иволги.
– Нет, – обрезала колдунья, – повешенный – это не предсказание, это символ. Это не то, что может быть. Это образ, который передает суть, – она посмотрела на меня, – это испытания, которые тебе предстоят. И то, преодолеешь ты их достойно или нет, зависит только от тебя. Это не просто задачка, которую нужно решить. Это череда сложных вопросов, которые встанут перед тобой. И ответов на них нет. Есть только ты, которая должна будешь предстать перед самой собой, посмотреть себе в глаза, узнать, кто ты такая.
Я почувствовала, что не смотря на пламя костра было высоким и оттого горячим, по спине прошелся озноб. Я передернула плечами. Слова ведьмы были туманными, непонятными, путанными. Мне показалось, что я совершенно ничего не поняла из сказанного, но, когда захотела переспросить, Калина уже показывала на следующую картинку.
– Четвертая карта – Дьявол. В других странах так называют темное божество, несущее порок и разрушение, заставляющее людей грешить и отрекаться от своих богов. В твоей судьбе он займет очень важное место. Но я не могу сказать, кто или что сыграет в твоей судьбе эту роль. Возможно это будет искушение, которое тебе нужно будет побороть, или могущественный человек, который сможет влиять на тебя и твою жизнь. Я не могу заглянуть так далеко в будущее, так глубоко в суть, поэтому не знаю. Зато ты узнаешь совсем скоро – это грядет, будущее уже совсем близко.
Некоторое время ведьма помолчала, а потом хлопнула себя по коленям, одним резким жестом собрала все картинки в стопку и встала, молча двинулась назад, туда, откуда пришла. Женщины молча расступились перед ней.
Сгорбленная спина Калины уже почти пропала из круга света, когда я окликнула ее:
– А пятая картинка? Что она значит?
– Разве ты не поняла? – сверкнула кривой усмешкой женщина, – это любовь. Именно она тебя ждет, – она уже отвернулась, чтобы уходить, но добавила, – нечеловеческая, неземная любовь…
Еще один «ах» раздался в ночи – женщины и девушки не смогли сдержать возгласа – то ли восторженного, то ли завистливого.
Я же ощутила, как внутри расползается теплая искрящаяся нега – любо-о-вь! Ну, конечно, я люблю Сокола, а Сокол любит меня. Конечно! Как я могла в этом сомневаться? А испытания – в бездну их – справлюсь со всем, что судьба мне готовит, ведь после всех преград и трудностей меня ждет любовь. Уж если я смогла пережить встречу с инкубом, то все остальное мне точно по зубам.
На душе сразу стало легко и светло, а еще удивительно – ведь я имела глупость сомневаться в своем возлюбленном, сама себя накручивала, паниковала! Смешно. Я улыбнулась – теперь после гадания я знаю свою судьбу и ничего не испугаюсь. Не буду верить больше каким-то голосам, буду верить своему сердцу, которое ждет любовь!
А когда моя мама, кажется, тоже воодушевленная хорошим предсказанием (после слова «любовь» все предыдущие Калинины туманные изречения и пророчества про повешенного, темное божество и неведомую дорогу резко позабылись), вынесла горячего вина из наших запасов, то и всем вокруг стало веселее и радостнее.
Женщины затянули шутливую песню про городского жениха, приехавшего сватать строптивую девицу и получившего от ворот поворот, и их звонкие голоса полетели по деревне, вовлекая в жизнерадостный светлый настрой. Я подхватила мелодию, думая о том, что, возможно, Сокол в этот момент ее слышит и узнает мой голос.
Мы разошлись далеко за полночь, и я легла спать счастливая и немного пьяная.
Жаль, что в ту ночь я не обратила внимания на последние слова Калины, сказанные про ожидающую меня любовь – «нечеловеческая», «неземная» – и не придала им значения…
Глава 11
Пробуждение мое было резким и судорожным – я вспомнила, что так и не довышивала рубашку для жениха. Вместо этого я бегала по заброшенным мельницам, просыпалась на алтарях неизвестных богов, уничтожала себя дурными мыслями и прыгала через костер в хмельном веселье.
Я резко села на кровати, тут же заработав себе головную боль и открыла глаза. Мой взгляд уперся в маму, сидящую на стуле рядом с горящей свечой, склоненную над шитьем. Она как раз откусила нитку, и погладив расправила свою работу, в которой я с удивлением узнала ту самую свадебную рубаху предназначенную Соколу.
– Можешь еще поспать немного, – улыбнулась мама, а я увидела, что под глазами у нее залегли тени – видимо, сегодня она так и не легла спать, а вышивала вместо меня.
– Мама…
– Спи-спи, – махнула она рукой, – ты сегодня должна быть отдохнувшей и самой красивой.
– Спасибо, – кивнула я, но заснуть уже не получилось – нахлынуло осознание того, что вот он – день моей свадьбы.
Почему то раньше мне казалось, что это будет волшебство и сказка, и солнце должно будет выйти из-за горизонта необычно, и я буду чувствовать себя необычайно, и, возможно, сам день будет осенен каким-то божественным светом.
На деле же утро начиналось обыкновенно – в росе и утренней прохладе, солнце показывало первые лучи из-за горизонта, и они были вполне такими же, как обычно. И голова у меня болела совершенно не по-сказочному.
Я стояла на крыльце, обняв себя руками и вдыхала свежесть летнего утра и думала о том, что сейчас чувствует Сокол, проснулся ли он, ждет ли нашей встречи у алтаря. А может быть, он передумал и не придет? Мои раздумья текли размеренно и плавно, также, как солнце из-за горизонта.
Все изменилось, когда с хохотом и шуточками во двор прибежали мои подружки, чтобы помочь мне со сборами. Закружив меня хороводом, они за секунду втянули мою унылую персону в веселое праздничное предвкушение. Мы шумной толпой ворвались в дом, где девчонки тут же достали из сундуков мой наряд и ленты, заколки и тонкие башмачки.
Через некоторое время появились и подружки мамы, пребывающие в таком же радостном настроении. Они подхватили стопки наготовленных скатертей, салфеток, тканей и расписных полотенец, которые должны были украсить свадебный шатер и столы, алтарь и подмостки.
Они доставали из погреба уже готовые кушанья, из печи – томящиеся там с вечера яства, опустошили все полки с посудой и вынесли лавки. И конечно, хмельной мед и вино перекочевали в сторону шатра одними из первых. Наверняка, такая же картина сегодня была в каждом доме – пустые сени и кухни.
Я следила за этим, скосив один глаз, потому что в это время мои подружки колдовали над моими волосами: вплетали в них цветы и ленты, украшали колосьями и крупными бусинами. Прическа была почти готова, когда я услышала, как кто-то из соседских мальчишек вбегает в дом с криком: «Сваты!». Моя мама всплеснула руками и, сорвав с себя передник, побежала им навстречу.
Пока меня одевали в платье, разглаживали струящуюся ткань, прилаживали фату, обували ботиночки со шнуровкой и совершали еще тысячу разных нужных и ненужных движений, я прислушивалась к происходящему за дверью.
Родители Сокола упрашивали мою маму отдать им ее дочку, а мама «отказывалась»:
– Ой, продай нам ее за серебряную монету, – слышала я голос будущей свекрови.
– Нет. Других дочерей у меня нету, – отвечала мама.
– Ой, продай за золотую, – упрашивал папа Сокола.
Но моя мама была непреклонна:
– Где возьму еще такую?
Препирательство длилось недолго, ведь мама скоро согласилась меня отдать в чужую семью бесплатно, но получив обещание, что меня будут и любить, и жалеть, и баловать, и угощать, и считать своей родной дочкой.
Когда я была уже полностью собрана, мои подружки выбежали на улицу и устроили задания для дружков жениха. Я же стояла посреди комнаты, не находя себе места. Я видела, как всем вокруг весело, и пыталась отыскать такую же радость в себе самой, но почему-то в душе было неспокойно. Мне почему-то постоянно хотелось ускорить это все обрядное действо: чтобы разговоры шли быстрее, песни не были такими протяжными, глупые шуточки можно было бы вообще пропустить…
Но обряд на то и обряд, чтобы происходить по канонам, установленным не нами, но для нас. Поэтому все это «сватовство» было мучительно долгим. И когда меня наконец вывели из дому и передали в руки дружков, я буквально сгорала от нетерпения.
Меня усадили на коня, украшенного цветами и тканевыми косами, в его гриву были вплетены бусины и даже на голове было какое-то подобие короны. Конь шел через деревню важно и медленно, рядом с ним и за ним шествовали родственники с обеих сторон, а детвора, носилась вокруг, посыпая меня и все вокруг пшеном, маком и солью – чтобы был достаток, много детей и мало слез.
Много после, вспоминая и прокручивая в голове этот день, я думала, почему же этот конь не шел быстрее, почему обряд непременно должен был быть таким долгим, почему я никого не поторопила? Ведь тогда все могло бы сложиться по-другому. Я бы стала женой Сокола, нарожала бы ему кучу прекрасных детишек, и умерла счастливой от старости в окружении всей своей родни. А, может быть, было бы не так радостно, но, по крайней мере, я бы не стала тем, кем стала теперь.
Но тогда я просто ехала на коне и улыбалась, ведь из-за поворота уже показался купол свадебного шатра, украшенного травами и тканями, и рядом стояла толпа людей, среди которых, я надеялась, был и мой жених. Но он скорее всего стоял с другой его стороны, чтобы ненароком меня не увидеть – ведь это плохая примета.
Меня подвезли к пока что занавешенному входу в шатер с тыльной его стороны. Из него в назначенный момент я и должна была выйти к жениху и гостям. Точно такой же вход был сделан и для Сокола, но нас разделяла символическая стена из плотного полотна. Я прислушалась, – вдруг услышу его дыхание или он как раз говорит с кем-то, но из-за гомона голосов внутри шатра, я ничего не услышала. Я бы могла окликнуть своего жениха, чтобы услышать в ответ его голос, но побоялась – вдруг его там еще или вовсе нет.
Я закрыла глаза и помолилась – не ритуальной мольбой к кому-то из богов, а просто всем сердцем захотела, чтоб все сложилась так, как надо. Когда я открыла глаза, мне почудилось, что солнце особенно ярко вспыхнуло на небосводе, будто принимая мою просьбу.
Ожидание было мучительным, и я стояла, заламывая руки, ждала, когда же меня позовут войти. Я знала, что там сейчас чествуют мою маму и родителей Сокола, что снова произносятся обрядовые речи и обещания, что жрец также исполняет ритуал положения даров богам – яств, монет, особых предметов – и произносит молитвы.
Я не видела ничего вокруг, сама обратившись в слух – и ждала, когда же смогу выйти перед всеми, увидеть своего возлюбленного, взять за руку, впервые поцеловать при всех, не страшась, что прогневаю богов или предков.
Приветственные крики и гомон возвестили о том, что со всеми положенными ритуалами покончено – сейчас начнется самая основная и долгожданная часть – появление молодых. Первым должен будет выйти Сокол.
И правда, спустя несколько томительных мгновений я услышала, как зычный голос жреца зовет моего жениха. По правилам он не должен был появиться сразу, и эти мгновения, пока жрец, а за ним и все собравшиеся несколько раз повторили имя моего возлюбленного, показались мне мучительно долгими. Но потом раздались приветственные возгласы, хлопки, выкрики – значит, Сокол все-таки появился, и теперь жители деревни приветствуют его.
Сейчас моя мама должна будет подарить ему вышитую мной рубашку, облачить в нее и отвести к алтарю на другом конце шатра, мимо всех гостей к жрецу, который оденет на жениха свадебный венок, а затем придет и мой черед.
Но внезапно снова раздались крики. Они мне показались отнюдь не радостными, в отличие от предыдущих. Послышались мужские голоса, незнакомые, грозные. Они говорили что-то быстро, и то ли от волнения, то ли от все нарастающего гула голосов, я никак не могла понять, о чем толкуют эти мужчины.
Я приникла с натянутому полотну – стене шатра – пытаясь узнать, что же там происходит. Может быть, это часть ритуала, о которой мне не известно?
– Именем Великого Князя Сила, приказываю, – раздалось из шатра так громко, что перекрыло шум и недовольные возгласы людей, – всем мужчинам старше пятнадцати лет от роду и моложе шестидесяти отбыть немедленно в Солнцеград для защиты княжества от врага…
Голос продолжал что-то говорить, но его слова потонули в разноголосой какофонии: я услышала возмущенные выкрики мужчин, вскрики женщин и даже плач. У меня самой в ушах застучало так громко, что несколько секунд я вообще ничего не слышала, кроме этого стука. Послышались гавкающие команды незнакомых мужских голосов, женские вопли, а после я услышала звуки ударов. Я узнала голос жреца, сбивчиво толкующего про незавершенный свадебный обряд, про волю богов, про уважение к предкам. Но незнакомый мужской голос отвечал сурово и непреклонно, с насмешкой, с издевкой.
Я поняла, что я не могу больше ждать снаружи, пока внутри происходит что-то непоправимое. Я откинула ткань и вбежала в шатер. Я увидела жителей деревни, сгрудившихся в другом конце шатра и солдат с оголенными мечами и копьями, выставленными вперед. Жреца, склоненного в просительном жесте перед высоким мужчиной – вероятно, тем самым, что зачитывал княжий приказ. Солдаты одного за другим буквально выволакивали парней и мужчин из общей массы жителей и выводили из шатра. Солдат было около двадцати, значительно меньше жителей деревни, но они справлялись со своей задачей быстро и сноровисто.
Когда пришел черед дяди Ветра, он не позволил себя волочь, как скотину, оттолкнул солдата, схватившего его за плечо, и когда к нему кинулись, выставляя вперед мечи, еще двое, он остановил их:
– Сам пойду, – зло сказал он и вышел из шатра. Его жена упала на колени и завыла, прижимая к груди младшего ребенка, родившегося только в начале этой весны.
Я наблюдала за всем этим, как во сне – оторопело, недвижимо, с ужасом понимая, что ничего не могу сделать. Я увидела Сокола, который едва ли не единственный из всех мужчин пока что находился в шатре и с возгласом отчаянья бросилась к нему.
Солдаты обернулись в мою сторону, выставляя оружие, будто я могла им как-то навредить. Я услышала слова жреца:
– Позвольте завершить обряд, богами заклинаю.
Главный из солдат прищурился на меня и спросил:
– Это, что ли, невеста? – его губы скривились в усмешке, – слишком хороша, чтоб становиться вдовой так рано.
Его слова щелкнули по мне, как пощечина – я отшатнулась.
– Мы идем на войну, и вернутся не все, уж лучше дождись своего жениха, чем наденешь черный платок даже без первой брачной ночи, – он подмигнул мне, и я не поняла, чего было больше в его взгляде – насмешки или горечи. Солдат скомандовал своим подчиненным уводить Сокола, и они без промедления вывели моего жениха из шатра. Командир окинул пространство вокруг цепким глазом, замер на жреце, – а ты, ничего, крепкий, хоть и престарелый. Может, тоже пойдешь свою землю защищать? Я договорюсь, чтоб тебя в войсковые жрецы приняли.
Наш жрец истово замотал головой, чем вызвал смех у солдат.
– Ладно, – хмыкнул старший, – будешь здесь женщин и детей защищать, не ровен час и сюда вражье племя дойдет.
Он и другие солдаты вышли, получив приказ прочесать окрестности и деревню – вдруг, не всех мужчин удалось «призвать». Когда они вышли из шатра, я в растерянности повернулась к оставшимся гостям – женщинам, детям и нескольким старикам – и увидела испуганных потерянных людей, для которых только что небо упало на землю. Я поняла, что только что, возможно, в последний раз видела Сокола и не успела даже обнять его.
Видимо, осознание чего-то подобного пришло не только ко мне, потому что разом все женщины заголосили, горько и протяжно, а потом бросились вон из шатра. Немногие женщины, чьих мужей или сыновей не забрали в войско тоже потянулись к выходу – в шатре, где еще несколько минут назад было весело и торжественно, сейчас стало по-особенному тоскливо и горько. Жрец, неловко потоптавшись, потушил свечи на алтаре и тоже вышел.
Я осталась стоять внутри, а в голове билась фраза, сказанная Калиной на гадании: «Первая карта – справедливость. Тебе воздастся по заслугам. Боги вознаградят или накажут, как пожелают. Им виднее. Ты не должна пенять им, их слово верное. Скорее всего ты не поймешь их замысла, но должна принять».
Я вспомнила свою кровь на рубашке от укола иглой – дурную примету, и поняла, что именно в этой рубашке сейчас ушел от меня мой возлюбленный. В голове промелькнули все дурные поступки, которые я совершала за свою жизнь, а особенно поцелуи и прочие запретные шалости, которые я позволяла себе с Соколом – теперь я расплачиваюсь за них. Как я боялась наказания и знала, чувствовала, что оно неизбежно, а оно все равно стало внезапным и таким болезненным.
Я ощутила, что чьи-то руки легли мне на плечи – разумеется, это мама подошла меня утешить. Она молчала, ведь, пожалуй, в мире не существовало и никогда не будет существовать слов, которыми можно заполнить пустоту, когда кого-то теряешь. Теперь, как никогда раньше, я осознала тяжесть утраты, которая легла на плечи мамы, когда умер мой отец.
Но слез почему-то не было. Я всхлипнула, чтобы себя раззадорить, но глаза оставались сухими. Наоборот, вместо страдания и отчаяния, которые должны были сейчас заполнять мой разум, я ощутила решительность и злость. Вместо того, чтобы, как и остальные расстающиеся с мужьями и любимыми женщины, броситься вдогонку за конвоируемыми в слезах и панике, я стояла, и перед моим мысленным взором возникал план того, как я должна действовать, чтобы вернуть возлюбленного и быть с ним.
«Ты не поймешь их замысла, но должна принять»…
Как бы не так! Мне все понятно. Это и есть то испытание, про которое говорила ведьма, и я преодолею его. Я не позволю никому вставать между мной и моей любовью.
Видимо, на моем лице отразилась вся эта решительность, ведь мама с удивлением посмотрела на меня:
– Верба, что ты задумала? – она сердито нахмурила брови, – я с самого твоего детства знаю это выражение лица.
– Все хорошо, мама, – я чмокнула ее в щеку и стремительно вышла.
Мама отлично знала мои выражения лиц, но не менее хорошо она знала, что, когда я нахожусь в таком боевом настроении, останавливать меня бесполезно, поэтому она только вздохнула и сотворила охраняющий жест в воздухе.
Я же двинулась прямиком к разваленному домику Калины – я твердо решила вызволить Сокола из войска, не дать ему загубить свою жизнь на войне, и жить с ним долго и счастливо всю свою жизнь – и ведьма мне в этом поможет!
Дойдя до деревни я увидела, что там царит суматоха похлеще предсвадебной – женщины и девушки бегали между дворовыми постройками, раздавались окрики, а из каждого окна слышались шум и звон.
Я остановила пробегающую мимо мелкую соседскую девчонку Иволгу. На мой вопрос, что происходит, она быстро затараторила про то, что «дядя солдат» разрешил женам собрать по походной сумке для своих мужей и сыновей, потому что они сейчас выдвинулись в ближайший город Твердь, где останутся до завтрашнего утра. А значит, можно успеть принести им самое необходимое.
