Текст книги "Невеста (СИ)"
Автор книги: Лина Анге
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
Я робела, смотрела на член Сокола и не знала, что должна делать, так как, разумеется, никогда ничем подобным не занималась.
Конечно же, мой жених понял мое затруднение и с улыбкой произнес:
– Что ж, мышка, я расскажу тебе, что делать, ведь совсем скоро ты будешь это делать очень часто. И я хочу, чтоб у тебя это получалось хорошо.
Я почувствовала, что краснею еще сильнее, хотя мне казалось, что это просто невозможно.
– Для начала погладь его…
Я медлила. Неловкость сковала всё мое тело.
– Смелее. Уверен, тебе понравится.
Я потянулась рукой к самому интимному месту Сокола, даже не зная, чего ожидать от прикосновения. Мне казалось, что должно произойти что-то невероятное, но я почувствовала только тепло и мягкую бархатистость нежной кожи, совсем не такой грубой, как на натруженных работой мужских руках, к примеру. А под этой мягкостью – упругую силу и твердость. Я пробежала пальцами по всей длине органа, едва касаясь его, не зная, приятны ли мои прикосновения, пытаясь разгадать, что чувствует в этот момент мой жених.
Сокол шумно выдохнул и я отдернула руку, так как мне показалось, что я сделала ему больно, но затем я увидела его легкую улыбку и решила продолжить изучение нового для себя «предмета».
Мой возлюбленный прикрыл глаза, но, кажется, продолжал наблюдать за мной из-под не до конца сомкнутых век, по всей видимости, не собираясь мне ни подсказывать, ни помогать. Я видела только, что он улыбается.
Я гладила возбужденную плоть, как котенка, нежно, аккуратно, будто бы даже с опаской и чувствовала, как он наливается силой, становится больше, и почувствовала, что внутри меня загорается интерес – как сделать любимому еще приятнее? Я начала не просто касаться, а массировать член подушечками пальцев, растирать ладонью, слегка щекотать. По всей видимости, Соколу нравилось, но я чувствовал, что он хочет большего.
Наконец, парень не выдержал и, схватив мою руку, сложил ее в кулачок, направив свой член в его серединку. Двинул моей рукой вверх-вниз, подавая бедрами навстречу движению.
Несколько повторений и из уст Соколы раздался стон.
– Да, мышка, так очень хорошо!
Поощрение из уст любимого только подзадорили меня, и я начала действовать увереннее, смелее. Его удовольствие как будто в зеркале отражалось во мне, и я почувствовала, что между моих ног снова становится влажно.
Вверх-вниз, вверх-вниз руками по нежной коже, чувствуя, как внутри загорается жар.
Сокол уже не лежал вольготно на земле, я видела, что он помогает мне, приближая момент разрядки, его руки распластались по песку и траве, пальцы вгрызались в почву.
И вдруг какая-то совершенно ненужная мысль пронзила меня насквозь, заставляя сбиться с темпа.
– Ну же, мышка, давай! – застонал Сокол, – еще чуть-чуть!
Его бедра приподнимались, член тыкался в мою руку, но тревожащая мысль довлела надо мной. Пальцы все еще сжимали плоть, а в голове бил набат.
– Скажи, почему, когда ты увидел меня, то спросил, не вернулась ли я за добавкой?
– Мышка, мышка, ты действительно хочешь поговорить об этом прямо сейчас? – Сокол даже не открывал глаз, он все еще пребывал в состоянии крайнего возбуждения и терся членом о мою ладонь.
– Да.
– Давай сначала завершим то, что начали, а потом поговорим? – умоляюще застонал парень, но я оторвала руку и даже отодвинулась подальше.
Сокол с негодующим вздохом открыл глаза и приподнялся на локтях. Его глаза смотрели на меня внимательно и строго, но он молчал.
– Говори, – потребовала я.
– Почему я должен перед тобой отчитываться? – губы парня криво изогнулись.
– Не должен, – согласилась я, – но послезавтра наша свадьба, и я хочу знать, что происходило здесь на берегу до моего прихода.
– Хорошо, – Сокол был серьезен, – если хочешь знать, то прибегала Сойка с ведрами, и я помогал ей их набрать.
Сойка – это девчонка из нашей деревни, старшая дочка в семье кузнеца, самая главная помощница родителей. Она, действительно, часто бегала и за водой далеко от дома, и по другим поручениям.
– Как ты мог нас спутать? – недоверчиво нахмурилась я, – она совсем маленькая, и косы в разные стороны всегда торчат!
– Ну извини, что только вынырнув из воды и увидев против солнца силуэт человека, подумал на того, кого видел пяток минут назад, а не на свою невесту, которая всю неделю от меня за семью замками пряталась!
Я задохнулась от возмущения:
– Во-первых, я не пряталась за замками, а была занята подготовкой к обряду. А во-вторых, я шла по тропе и не встречала Сойки, ни с ведрами, ни без.
– Значит, она раньше прошла или куда-то свернула – мне почем знать?! – Сокол вскочил с земли, а я вслед за ним. Он, видимо, хотел развернуться и уйти, но я остановила:
– Зато я видела Лиску!
Мой жених отшатнулся, как будто я его толкнула:
– На что ты намекаешь? На то, что я до твоего прихода забавлялся с другой девушкой, а теперь выдумал историю про Сойку и вру тебе?
В первую секунду я захотела крикнуть: «Да, именно так я и думаю!», – но, озвученное вслух, мое предположение казалось каким-то глупым, надуманным.
– Очень хорошо, – зло выдохнул Сокол, я увидела, что в его глазах плещется обида, – за день до свадьбы узнать, что невеста тебе не доверяет.
И столько боли было в его словах, что они отрезвили меня – действительно, как я могу не верить своему жениху? Разве он давал мне повод усомниться в нем? Я стояла, стараясь собраться с мыслями и молчала – мне было стыдно. Однако, Сокол понял это молчание по-своему:
– Ты, пожалуй, и не любишь меня вовсе, – произнес он горько, отворачиваясь.
Я почувствовала, что сердце гулко стучит в груди, готовое выпрыгнуть. Как я только могла выдумать этот бред про Лиску? Что за ревнивая дура?!
– Соколик, что ты, люблю, конечно! – я подошла к нему сзади, положила руки на голые плечи, – прости меня, глупую, я и сама не знаю, что говорю.
Но парень отстранился:
– Не любишь! – сказал он уверенно, – если б любила, то не отталкивала бы от себя.
Я закусила губу, чтоб тут же не возразить ему. Мне не хотелось продолжать ссору, обижать любимого еще сильнее, но и слова его были несправедливыми – если б не заветы праотцов, я бы могла стать его хоть сегодня, хоть сейчас!
– Ты же знаешь причину, почему же сердишься? – спросила я мягко, стараясь и голосом, и интонацией показать, что хочу помириться.
– Потому что для тебя дурацкие предрассудки важнее меня! В них никто уже не верит. Все девчата давно… – он рубанул рукой воздух и замолчал, не договаривая, хотя я знала, что он хотел сказать.
Внезапная горечь вперемешку со злобой затуманила мои мысли: «Ах, все, значит! Откуда же тебе это известно? Небось, не свечу держал?»
– Ну и ступай ко всем в таком случае, – взвизгнула я и осела на песок, закрывая лицо руками.
Какое-то время не происходило ничего – я не слышала, что говорит парень, да и говорит ли вообще, не думала ни о чем, только чувствовала, как сквозь пальцы текут горячие слезы. Но потом сильные руки обхватили меня, обняли, прижали к теплой груди, покачивая, баюкая.
– Мышка моя несмышленая, глупенькая мышка, – шептал ласковый голос, – не нужен мне никто, я же тебя люблю. Так люблю, что сил нет. Хочу мужчиной твоим стать навсегда. Что мне какие-то неведомые предки, когда сердце замирает при виде тебя. Ты же сама видишь, что голову теряю, когда ты рядом…
Глава 6
Он шептал и шептал разные нежности, признавался в любви и говорил о нашем будущем и многом другом, и я чувствовала, что мне снова становится спокойно и радостно. А потом Сокол начал целовать меня, сначала просто собирая губами с моих щек слезинки, нежно, едва касаясь, затем его губы нашли мои, и поцелуи стали затяжными, волнующими. Он целовал мою шею, скулы, ключицы, опускаясь ниже. С каждой минутой и с каждым новым поцелуем в моей груди нарастало томление. Как цветок, раскрывающийся навстречу солнцу – лепесток за лепестком, так и жажда внутри меня росла, ширилась. А когда Сокол в порыве упоения сжал зубами сквозь одежду мой сосок, чаша цветка с горячим возбуждением перекинулась и ее содержимое стремительно потекло от груди вниз – через живот прямо к самой чувствительной точке между моих сведенных ног.
Сокол снова уложил меня на траву, целуя, обнимаясь, касаясь, лаская. А у меня не было ни душевных сил, ни желания отталкивать его. Мой жених гладил мою грудь, сжимая ее сквозь материю, целовал ноги, терся слегка шершавыми щеками о бедра и внутреннюю сторону ног, заставляя мурашки табунами носиться по всему моему чувствительному телу.
А когда он поднимался выше, чтобы поцеловать мои губы, виски и глаза, я чувствовала, как в мой живот или ногу упирается твердый возбужденный член. Я почти наощупь поймала его рукой, погладила, приласкала, срывая тихий стон с губ любимого. Вверх-вниз, вверх-вниз – такое простое движение, а сколько сладострастия слышалось в стонах парня. Я и сама чувствовала, что все мое тело находится у самого предела какой-то черты, за которую я вот-вот переступлю.
Сокол с глухим рыком потянул вверх мою юбку, ноги сами собой раскрылись навстречу ему, и не было в этом чего-то неправильного. Его рука нырнула между моих разведенных ног, пальцы накрыли влажные складочки, массируя, лаская, то и дело задевая самую чувствительную точку, от которой по телу рассыпались искры. Один палец парня медленно, будто с опаской, как бы не спугнуть, проник в меня. Это было легко, потому что там уже давно было горячо и влажно.
– Хочу тебя взять, – стонал мне в губы Сокол, – хочу брать тебя, брать тебя, брать снова и снова…
Мне нечего уже было ему возразить, так как я и сама этого хотела. Я выгибалась навстречу его пальцам, бедра сами собой поднимались вверх, насаживаясь, принимая.
К одному пальцу добавился и второй, они двигались внутри настойчиво и ритмично, растягивая нежное место, даря новые сладкие ощущения.
В моей голове не было ничего, кроме неистового желания, чтобы эти ощущения длились бесконечно, только бессвязные стоны и всхлипы срывали с губ. Но спустя несколько минут и их уже стало не хватать. По всей видимости, Соколу тоже.
Мой возлюбленный убрал руку – я негодующе замычала, так как ощутила ужасную пустоту внутри, которую непременно хотелось заполнить. Но вдруг я поняла, почему он это сделал – место пальцев занял более крупный орган. Его головка терлась о мои складочки, растирая влагу, заставляя сердце биться все чаще и сильнее. То же движение – вверх-вниз, вверх-вниз, но теперь уже я блаженно закрывала глаза и стонала, повинуясь ему.
Сокол с шумом выдохнул, и я поняла, что сейчас произойдет именно то, чего я так страшилась, чего боялась и ждала. То, возврата чему уже не может быть.
«Неужели вот так? Здесь, на берегу, а не в супружеской постели? Тут, открыто, бесстыдно, в сумерках заходящего солнца, а не робко и стыдливо, скрывшись ото всех за стенами своего дома и непроглядной пеленой ночи?»
– Нет, Сокол, нет, – закричала я, упираясь ладонями в мокрую от пота грудь возлюбленного, – пожалуйста, остановись.
Взгляд парня, который я увидела был ошарашенным и немного сумасшедшим, подернутый пеленой возбуждения, он как будто говорил: «Только не снова!»
Я почти физически ощутила, какую телесную и душевную боль причиняю своим очередным отказом, поэтому, не дожидаясь, пока Сокол опомнится и то ли взбесится, то ли предпочтет игнорировать мою просьбу и просто закончит то, что начал, я невероятным усилием, которому и сама удивилась, опрокинула парня на спину и залезла на него сверху, оседлала, как скакуна, и затараторила, не давая ему действовать и закрыв ему рот руками:
– Соколик, милый, не прямо сейчас, пожалуйста, потерпи еще чуть-чуть. Все будет, обещаю, только не прямо сейчас. Я готова и хочу этого, но подожди.
Я смотрела в его глаза, наполняющиеся негодованием и разочарованием.
– Сегодня, хорошо, сегодня ночью? Милый, Соколик, сегодня буду твоей, но не сейчас, пожалуйста? – причитала я и пыталась увидеть в его глазах отклик.
А потом, повинуясь неясному шальному порыву, одним движением опустилась ниже к самым ногам возлюбленного, обхватила руками стоящий возбужденный ствол и резким хищным движением вобрала его в рот, сколько смогла, услышав долгий протяжный стон.
Солоноватый привкус растекся по языку, я двинула губами, пытаясь приноровиться к ощущению большого «предмета» во рту, чем вызвала новый стон у Сокола. Как ни странно, но мне не было противно или неприятно, наоборот, мне это показалось таким естественным, что стало удивительно, почему я раньше не делала чего-то подобного. А потом я стала экспериментировать – так, как когда впервые касалась члена руками. Я попробовала облизать его, посасывая, слегка прижимая зубами и губами, лаская языком. Каждое мое движение находило отклик – любимый стонал и выдыхал сквозь сомкнутые губы. И чем сильнее были его стоны, тем больше распалялась я и мое желание доставить удовольствие партнеру.
Я почувствовала, как пальцы Сокола путаются в моих волосах, как он гладит, поощряет меня, а потом его рука начала направлять меня, подсказывать, задавать темп. Одной рукой я держалась за основание члена, другой гладила, скользила ноготками по плоскому животу парня, чувствуя напряжение сильных мышц. А мой рот делал что-то такое, что еще сутки назад повергло бы меня в шок: он насаживался, лизал, посасывал, принимал и, без сомнения, дарил наслаждение.
В один момент движения Сокола стали особенно резкими, а стоны затихли, слышалось только ритмичное сосредоточенное дыхание. Секунда – и он перехватил рукой свой член, закрывая ладонью головку и с протяжным стоном откидываясь на земле.
Я с удивлением смотрела, как по телу моего жениха пробегают волны наслаждения, а сквозь пальцы, сжимающие подрагивающий от выплескиваемого возбуждения орган, капает бело-прозрачная жидкость.
– Мы-ы-ышка… – простонал Сокол, открывая глаза, – если б я не знал, что у тебя это впервые, решил бы, что ты много тренировалась.
Я ахнула и в который раз за сегодня залилась румянцем. Вот теперь мне стало по-настоящему стыдно. Но возлюбленный не дал мне времени на выдумывания ответа или на самобичевание, а привлек к себе и уложил головой на плечо, обнял и погладил.
– Уговорила, – проговорил он с усмешкой через некоторое время.
– Что? – не поняла я.
– Ты спросила, можно ли, чтоб ты стала моей ночью, а не сейчас? Я согласен. Как оказалось, ты умеешь… хм… уговаривать. Хоть мне и не понятно, что изменится за несколько часов.
В его словах был и намек, и порок, и усмешка, а мне захотелось провалиться сквозь землю – что со мной происходит? Откуда взялась эта распущенность? Я уткнулась носом в плечо Сокола и зажмурилась – возможно, я открою глаза, а мне все это только снится. Но расслабленный и довольный голос жениха, продолжавший звучать над ухом, говорил об обратном:
– Я очень рад, что ты решила заглянуть сегодня ко мне. Это оказалась очень приятная неожиданность. Я думал, ты так и просидишь до самой свадьбы взаперти.
Его слова заставили меня припомнить, почему я пришла к реке – кровавый след на обрядовой рубашке, на которой я все еще не закончила вышивку. Я ойкнула и села.
– Мне нужно бежать, – потупившись сказала я, боясь поднимать взгляд на Сокола и стараясь не смотреть на его по прежнему обнаженное естество. Я быстро поднялась и пошла назад к месту, где обронила свои вещи. Сзади раздался только всплеск воды – Сокол, не смотря на то, что день уже склонился к вечеру, и воздух стал ощутимо прохладнее, снова нырнул в реку.
Я подобрала рубашку и опустилась на берегу, окуная ее в воду. Парень тоже уже доплыл это этого места и с улыбкой смотрел на меня, отчаянно краснеющую и пылающую ушами.
– Я буду ждать тебе в полночь у старой мельницы, – произнес жених с игривой интонацией, чтобы не дать мне усомниться в том, для чего мне нужно будет туда прийти.
Я кивнула и начала тереть пятно вдвое интенсивнее.
– Смотри, не обмани меня, – Сокол явно забавлялся моим смущением, но его слова были серьезными, – если не придешь, я обижусь. И, кто знает, может быть не приду на свадьбу…
Я вздрогнула и чуть не выпустила из рук стирку, которая, подхваченная стремительным течением реки, могла бы стать приданным для русалок и водяных дев.
– Не смей даже шутить об этом, – строго пожурила я жениха, – это совершенно не смешно.
– А я и не смеюсь, просто говорю, что мое сердце может не выдержать еще одной поломанной надежды, – Сокол действительно перестал улыбаться, хотя я заметила несколько лукавых искорок, мелькнувших в его глазах.
Последний раз ополоснув рубаху, я поднялась. Парень в это время как раз долгим гребком отплыл от берега. Я видела, как струи воды обтекают его тело, обнимают его, ластятся к нему. В груди противно кольнуло, когда я подумала, что кто-то, кроме меня может касаться его, прижиматься, и что он может отвечать на подобные ласки взаимностью.
Что же со мной творится? Не хватало начать ревновать к реке и солнцу!
Я подхватила свои вещи и, не прощаясь, ведь мы еще должны были сегодня увидеться, пошла обратно в сторону деревни. От мысли о том, что произойдет, когда я вновь увижу Сокола, внизу живота свернулся тугой узел.
– Сегодня в полночь, – донесся до меня протяжный зов, и когда я обернулась, то увидела, что парень машет мне уже с середины реки. Я только кивнула в ответ.
Глава 7
Как я ни надеялась, что мамины подружки уже закончили свои дела и ушли, проскочить обратно в дом незамеченной мне не удалось – женщины все также сидели во дворе, плели корзины для подношений богам и болтали, периодически оглашая хохотом округу.
– Где это так долго тебя носило? – неуемной тетке Яшме обязательно требовалось влезть не в свой вопрос. Как тут не вспомнить поговорку про яблоко и яблоньку, ведь тетя Яшма была мамой Лиски.
– К реке ходила, – буркнула я, предъявляя на всеобщее обозрение доказательства – выстиранную рубашку, мыло и ведро.
– Поди и на сеновал забегала, – с ехидцей спросила она, а я почувствовала, что мои уши снова пылают. Хоть я не была на сеновале, но прекрасно поняла, на что намекает женщина.
– Вовсе нет! – мне захотелось ответить твердо и сердито, но, кажется, получилось жалко.
– Как же нет, – прыснула ядом тетка, – вон солома в косе торчит.
Я потянулась рукой к затылку и, к своему ужасу, действительно нащупала несколько травинок. По всей видимости, вид у меня был глупейший, потому что женщина засмеялась, остальные подружки тоже ее поддержали. В этом смехе не было злобы или желания обидеть, скорее дружеское подтрунивание, но из-за того случайная шутка попала точно в цель, мое сердце заколотилось, как сумасшедшие. Сразу показалось, что о том, что произошло между мной и Соколом, знают уже все.
– Яшма! – сквозь всеобщий смех раздался спокойный голос моей мамы, – не смущай девочку, пусть идет себе. Иди, дочка, займись делом
Упрашивать дважды меня было не нужно – я юркнула в дом и даже двери и ставни за собой затворила. Все равно на улице уже начинало стремительно темнеть, а значит, все дела придется отложить до следующего дня.
Я рухнула на кровать и застонала в подушку. Теперь, когда жаркие объятия Сокола были далеко, мне показалось ужасно глупым мое обещание – зачем я сказала, что сегодня стану его? Неужели мы не можем потерпеть два дня, спустя которые сможем любиться, сколько душа пожелает, не накликая на себя гнев высших сил.
С другой стороны, разве боги не знают, что мы любим друг друга? Что может случиться за эти два дня, чтобы разлучить нас? Я представить такой силы не могла. Я все равно буду принадлежать Соколу!
Я лежала в неразобранной постели прямо в одежде, и противоречивые мысли терзали меня, заставляли метаться из стороны в сторону, из крайности в крайность. Мне хотелось прямо сейчас пойти к жениху и просить его освободить меня от данного обещания и заверить меня, что он не пропустит свадьбу. А после хотелось ощутить его сильные руки у себя на талии, а горячее дыхание – на внутренней стороне бедер. От пошлых картинок, возникающих в голове, становилось душно. Я хотела бежать к алтарю и просить богов о снисхождении, но тут же вспоминала стоны любимого и уже жаждала отдать ему себя всю без остатка.
Тем временем темнота вокруг становилась гуще, а женские разговоры снаружи стали тише и вскоре вовсе прекратились.
А потом откуда-то из далека зазвенел мягкий голос, запевая песню:
Ой, не ходи, не ходи, дочка,
Скоро темная глухая ночка.
Ой, не ходи, не ходи в поле,
Чтоб не знать тебе боли.
Его подхватили и другие голоса:
Ой, не ходи, не ходи к речке,
Лучше бы тебе лежать на печке.
Ой, не ходи, не ходи, дочь,
Унесет тебя злой дух прочь,
Унесет тебя злой дух ночкой,
Будешь ты ему тогда дочкой,
Будешь ты ему тогда жонкой,
Словно веточка вербы тонкой.
Враз погубит тебя злой дух в ночь.
Ой, не ходи, не ходи, дочь…
Песня звучала глубоко и протяжно, пронизывая своим звучанием и смыслом меня до самой глубины, как будто отвечая на мои вопросы и обращения к богам, наказывая не ходить ночью на свидание к Соколу.
Не знаю, сколько я так пролежала, слушая странную и страшную песню, но богатый на эмоции вечер и темнота вокруг сыграли со мной коварную шутку – я заснула. А возможно и сама песня мне приснилась – слишком нездешней она была.
Я проснулась резко, рывком, как бывает, когда тебя будят громким внезапным звуком или грубым толчком. Однако, никого рядом не было, а за окном царила тишина. Только свет звезд проникал сквозь распахнутые ставни – по всей видимости, мама открыла их перед тем, как ложиться спать.
Что же меня разбудило? Внезапное озарение заставило меня сесть на кровати – свидание с Соколом! Неужели я проспала? Я едва ли не застонала от отчаянья – что, если он не дождался меня и ушел, решив, что я его обманула?
Я стремительно скинула ноги с кровати – старые доски скрипнули от резкого движения, и звук оказался мне оглушительным. Я замерла, и впрямь как мышка, застигнутая котом врасплох за поеданием хозяйского зерна, прислушалась, не проснулась ли мама. Ее дыхание было размеренным и глубоким, за что я мысленно возблагодарила всех богов, которых смогла припомнить. И дальше я пыталась двигаться медленно и так тихо, как только получалось.
И хотя все внутри торопило и подгоняло меня скорее бежать на встречу к любимому, ведь каждая минута промедления могла стать фатальной, я не могла просто пойти на свидание, как есть: в мятом платье и с растрепанными волосами
Первым делом я скинула одежду, в которой заснула и до этого провела весь день, заменив ее на нарядную белую сорочку по колен, которую надевала только по особенным случаям. Мне показалось, что нынешний случай достаточно особенный для такого наряда. Ополоснув лицо и руки прохладной водой я почувствовала себя свежей и бодрой. Также я переплела волосы, уложив их в свободную косу, оставлявшую некоторые пряди выбиваться из прически в легком беспорядке.
Пока длились эти приготовления я старалась не думать о том, что ждет меня при встрече с Соколом. Я решила отпустить все на волю случая. Я не знала, проспала или нет, ждет ли меня любимый или уже отчаялся – пусть судьба решит, встретиться нам сегодня или разминуться.
Я загадала, что если свидание состоится, то стану его в эту ночь, без сожалений и сомнений, а если нет – то… То буду надеяться, что он все же пошутил на счет того, что не придет на свадьбу. При мысли о таком варианте в груди неприятно заскребли кошки.
И сборы мои получились рваными и взвинченными: я то торопливо дергала пряди жесткой расческой, сетуя, что они путаются, то, замерев, мучительно долго рассматривала, как лунный свет отражается в мутном зеркале, то торопила себя, нетерпеливо притоптывая на месте, пока непослушные завязки на рукавах скользили сквозь пальцы, отказываясь складываться в узел, то долго стояла на месте, выравнивая дыхание, оправдывая остановку тем, что едва ли Сокол будет приятно удивлен, увидев меня в испарине и с отдышкой.
Если бы меня в тот момент кто-то спросил, чего я хочу больше, чтоб любимый дождался меня или ушел, я бы не смогла ответить.
Глубоко вздохнув, я толкнула дверь, представляя, что, шагнув за порог, я уже не смогу повернуть обратно, и нынешняя ночь круто изменит всю мою жизнь. Но… дверь не поддалась. Я в недоумении уставилась на нее, как будто ожидая, что она должна заговорить со мной и объяснить, почему оказалась заперта. На моей памяти такого не было ни разу. Я даже не знала, что к этой двери есть ключ. В нашей деревне, казалось, вообще не знали о существовании замков, разве что скотину запирали в хлевах на ночь, чтоб не разбредалась.
Тихое поселение на самом юге княжества, удаленное от неспокойных северных соседей настолько, насколько это только было возможно, находившееся в стороне от торговый трактов также мало интересовало разбойников, ведь золотом и серебром здесь поживиться было невозможно, разве что мешок зерна или картошки украсть. Но овчинка выделки, как говорится, не стоила, ведь жившие в деревне охотники, знавших здешние леса, как свои пять пальцев, могли после взыскать непомерно большую плату с нерадивого воришки.
Так что запертая дверь стала для меня не просто неожиданностью, а событием удивительным, как снег летом – я смотрела и не верила своим глазам.
Я попробовала толкнуть дверь еще раз, но, ожидаемо, она снова не поддалась. Я дернула ее на себя, но вновь безрезультатно. В отчаянье я уперлась головой в дверной косяк, усилием сдерживая негодующий стон. Почему-то, когда выбор был сделан за меня, и я вынуждена была теперь остаться дома, мне немедленно захотелось сделать наоборот и кинуться навстречу с Соколом, сломя голову.
– Верба, – тихий голос мамы заставил вздрогнуть, – ложись, уже поздно.
Она не сказала ничего необычного и в ее словах не было какого-то подтекста или намека, но я поняла, что, закрывая дверь, она знала, зачем это делала. Разумеется, это была она, больше некому.
Да, запирать дверь можно не только для того, чтобы не зашел кто-то посторонний, но и чтобы кто-то свой не смог выйти.
– Мама… – выдохнула я, не в силах сказать что-то еще, потому что к горлу подступил комок, затворяя дыхание и голос. Мне казалось таким несправедливым это заточение, как будто я преступница, лишенная свободы, будто я теперь в тюрьме, а не в своем доме.
– Дочка, – голос мамы был спокойным, но чувствовалось, что говорить ей тоже непросто, – это для твоего же блага.
И в который раз за последнюю неделю, да что там – за последний день, мое лицо залил румянец, ведь я поняла, что мама обо всем догадалась – о том, что происходило между мной и моим женихом, о том, куда я собралась этой ночью и для чего.
– Мама, ты не понимаешь…
Я услышала, как скрипнули доски кровати, скорее угадала едва слышные шаги, а потом легкие руки легли мне на плечи.
– Я очень хорошо тебя понимаю, очень, – с непонятной горечью отвечал мне ласковый голос, – тебе сейчас кажутся глупыми и ненужными заветы предков, высшие силы – чем-то далеким и непонятным, а любимый – вот он, наоборот, таким настоящим и близким…
Мама мягко увлекла меня от двери, и мы обе сели на кровать.
– Я была на твоем месте и понимаю, о чем болит твое сердце. К сожалению, моя мама не догадалась запирать на ночь двери. Впрочем, нас бы они и не остановили, – она хмыкнула то ли с грустью, то ли с едва уловимой теплотой и замолчала, будто бы что-то припоминая, но пауза длилась недолго, – ты уже взрослая, поэтому я могу с тобой поговорить об этом, хотя и предпочла бы, чтобы нужды в этом разговоре не было.
Догадавшись, о чем сейчас пойдет речь, я захотела закрыть уши руками и провалиться сквозь землю.
– Мы с твоим отцом очень любили друг друга и не могли дождаться свадьбы. Мы нарушили запрет и принадлежали друг другу задолго до того, как нас объявили мужем и женой…
Я молчала, не зная, что отвечать и надеясь, что мама не ждет этого. Ее откровение ошарашило меня, ведь я и подумать не могла, что все, что она говорит, было возможно. Да, разумеется, я понимала и осознавала, что она тоже когда-то была молодой, что наверняка тоже совершала какие-то глупости. Но для меня мама всегда была примером почтительности к богам и их воле, именно она научила меня относиться к памяти праотцов с почтением и уважением. Я и подумать не могла, что она когда-то поступала иначе.
Теперь мне это показалось лицемерием, ведь она запрещает мне то, что делала сама. Более того, заставляет чувствовать себя виноватой за это!
– Так почему же я не могу так же? – вырвалось у меня, – вас же высшие силы не наказали!
Я проговорила это и только потом поняла, насколько ошибаюсь – наказали, еще как наказали. Смерть отца, который был еще совсем молодым мужчиной, жизнь вдовой с маленьким ребенком – это ли не наказание?
Просто, в моей голове со словосочетанием «наказание богов» ассоциировались буйства стихии – пламень небесный, расколотая до самых недр земля или страшные болезни – что-то из ряда вон выходящее, необъяснимое и от этого пугающее еще сильнее. И только сейчас я поняла, что наказание может быть не сверхъестественным, а вполне обыденным, но от этого не менее ранящим.
Что может быть проще разъяренного вепря, выскочившего из кустов?
– Можешь, – с грустью покачала головой мама, – я открою дверь, если ты попросишь, не стану запрещать или держать насильно. Но ты должна понимать, что у этого поступка будут последствия. У всех поступков есть последствия…
Первым моим порывом было вскочить с постели и тут же броситься разыскивать ключ от двери, но я себя удержала.
– Что же это за боги такие, что запрещают любящим быть вместе?
– Они не запрещают, а проверяют – сможешь ли ты быть верной их воле, а после награждают каждого по поступкам: сильных – дарами, слабых – испытаниями.
Мама погладила меня по щеке, вздохнула и поднялась.
– Ключ лежит между свадебных скатертей в сенях, – сказала она и снова легла в кровать.
А я снова осталась наедине с необходимостью принять решение. И не смотря на то, что еще несколько минут назад я совершенно была уверена, что, умру, если нынче ночью не увижу Сокола, сделать выбор было непросто.
Наконец, я поднялась и вышла в сени. Действительно, между новыми выглаженными скатертями, приготовленными для свадьбы, быстро нашелся ключ. С оглушающим металлическим лязгом он повернулся в скважине.
Почти выйдя за порог, я обернулась, потому что мне почудилось, что мама окликнула меня. Но нет, это была только игра моего воображения. Я вновь медлила и боялась сделать шаг на улицу, вновь пыталась найти оправдание своему промедлению. Мне вдруг захотелось объяснить маме, что я решила идти к Соколу не за тем, чтоб нарушать волю богов, а чтобы объясниться с ним и в который раз просить подождать, но вместо этого спросила другое:
– А откуда ты знала, что я именно сегодня соберусь убегать ночью к Соколу?
