Текст книги "Возвращение мертвеца"

Автор книги: Лилит Сэйнткроу (Сент-Кроу)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

– Как по-вашему, кто это был? – спросила Гейб. – Пожиратель, церемониал, маги, кто?

– Трудно сказать. Мне кажется, вам лучше знать.

Эти слова, сопровождаемые ухмылкой, относились ко мне. Я не обратила на них внимания, сосредоточенно разглядывая записи на доске. Буквы качались и расплывались. Впрочем, если призвать на помощь энергию, кое-что разобрать я смогу; интуиция поможет мне извлечь смысл из хаотичного смешения знаков.

Вздрогнув, я пришла в себя. Я глубоко вздохнула. Нельзя отвлекаться. Никакая интуиция меня не спасет, если я потеряю бдительность.

– Что еще вы можете сказать, доктор?

Гейб в своем репертуаре. А я-то почти забыла, что она коп; сейчас она больше напоминала наивную и восторженную студентку-медичку. Кейн надулся от гордости; я потихоньку потерла левое плечо. Знак горел от боли – ноющей, обжигающей, жестокой боли. Все как в прошлом году. Откуда это? Из-за мыслей о Джафримеле? Наверное, я думаю о нем слишком часто.

– Высока вероятность того, что перед смертью мисс Муркок подверглась сексуальному насилию. – Глаза Кейна блеснули. – В области вагины имеются многочисленные разрывы и ссадины. К сожалению, мы не смогли выделить ДНК преступника, поскольку вагина залита кровью и заполнена инородными веществами.

У меня судорожно сжалось горло. «Ну почему мне так упорно хочется блевать?» Я едва сдерживала подступающую тошноту. Рука Джейса ласково поглаживала мой локоть.

К сожалению, это не помогало.

Гейб ждала.

– И вот еще что, – сказал доктор.

Я готова была держать пари на свой дом и все деньги Люцифера, что Кейн прямо-таки наслаждался моментом.

– Сейчас мы проводим повторный токсикологический анализ и перепроверяем некоторые результаты судмедэкспертизы.

– Проводите повторный анализ? – удивилась Гейб.

– Либо мы допустили ошибку, либо тот, кто напал на Муркок, расчленил ее мгновенно. Руки, ноги, голова – все было оторвано одновременно. Словно ее четвертовали. Вы знаете, что такое четвертование, мисс Валентайн?

Его выпученные глаза смотрели на меня, рот кривился в ехидной улыбке. Я опустила правую руку. Левое плечо горело так, словно его жгли огнем.

– Я немного изучала историю, доктор. Мне знаком этот термин.

Глава 7

В отделанном кафелем помещении морга было холодно. Как только я прошла через пневматические двери, от моей кожи пошел пар. Я остановилась, чтобы подстроиться под резкий перепад температур – мой собственный термостат стоял на отметке «высоко». Теперь температура моего тела была гораздо выше, чем прежде, когда я была человеком; по ночам мне больше не нужно было укрываться одеялом. Раньше, когда мы с Джейсом спали вместе, я прижималась к нему, чтобы согреться, а он вскоре сбрасывал одеяло на пол. Наверное, его тело навсегда пропиталось жаром Рио.

Теперь же Джейс валился на мою постель только тогда, когда был пьян, и мгновенно засыпал; обычно я толкала его в бок, он просыпался, вставал и тащился в свою спальню.

Я привычно окинула взглядом комнату – ничего, кроме обычной системы защиты; под потолком – камеры видеонаблюдения, в углу – стальные шкафчики, повсюду аккуратно разложенные и расставленные инструменты, приборы и сканеры. Внезапно у меня заболели зубы; чтобы успокоить боль, я глубоко вздохнула и потерла челюсть.

На столе из нержавейки лежал толстый пластиковый мешок. Очертания человека в нем не угадывались – еще бы, там находились только фрагменты тела Кристабель Муркок.

Я осталась с трупом один на один. Моя кожа напряглась и словно разгладилась. Внезапно мне стало легко и хорошо; такого со мной не бывало уже целый год. Я знаю, что нужно делать. Это моя работа, которой я отдала большую часть жизни.

«Так чего же ты боишься?» – спросил меня ровный низкий голос. Усилием воли я заставила его убраться в его маленький черный ящик. Трудно понять, как такое может забавлять мужчину, почему насмешливый демон издевается над самыми сокровенными мыслями? И почему же меня так волнует этот голос?

И в самом деле, чего я боюсь? Ничего. Кроме одного – я боюсь увидеть его по ту сторону моста смерти, где он будет ждать меня, улыбаясь и сцепив за спиной руки. Последний раз, когда я вызывала призрака, Джафримель стоял рядом со мной и смотрел, как я это делаю.

Щелкнуло переговорное устройство.

– Скажи, когда будешь готова, Дэнни, – сказала Гейб со своего наблюдательного поста, который находился за плотно закрытыми дверьми морга.

Разумеется, наши переговоры записывались на пленку, поскольку считалось, якобы мы участвуем в научном эксперименте.

– Только не торопись.

«Только не торопись». Легко ей советовать, это же не она торчит в морге наедине с покойником.

Нет, мне не было страшно – в конце концов, я некромантка, да еще с татуировкой и изумрудом. Мой бог по-прежнему принимает мои дары. Как мне сейчас не хватает его прикосновения, рождающего полную уверенность в себе! Контакт с «проводником» – дело сугубо личное для любого некроманта. Мой бог меня не отвергнет.

Нет, я боюсь самой себя.

Я потрогала левое плечо. Знак нестерпимо горел. Ну и пусть. Когда Джафримель был жив, плечо у меня болело так же – словно к нему прижимали раскаленное клеймо. Никогда раньше не думала, что сильная боль может успокаивать.

Скоро плечо перестанет болеть, знак станет холодным, как лед, и я, наконец, пойму, что его хозяин – демон – мертв.

«Мертв – возможно. Но не забыт. И Люцифер…»

Думать о Князе тьмы не хотелось.

Меча со мной не было, зато был отличный нож, которым я умела пользоваться. Между мной и телом стоял столик-каталка, на нем – две белые свечи в стеклянных подсвечниках. Лоб, щеки и грудь ласкал прохладный ветерок. Правая рука сжала рукоять ножа, потом внезапно расслабилась.

Пора начинать.

Оттолкнув столик, я подошла к телу; скрипнул линолеум. Под металлическим столом, на котором лежал труп, виднелась серебряная трубка, откуда исходил запах хлора и гниющей крови.

В наушниках снова щелкнуло.

– У тебя все в порядке, Дэнни?

«Уж ты-то должна понимать, что не могу я начать вот так, с бухты-барахты. Сначала нужно собраться с мыслями. Я всегда так делаю – это мой стиль».

– Все хорошо, Гейб, успокойся. Просто я присматриваюсь.

– Дэнни…

– Я не стану прикасаться к телу, только расстегну мешок, и все. Так будет легче.

Я с удивлением слушала собственный голос – ровный и спокойный, словно ничего не происходит; я вообще мастер притворяться, будто отлично знаю, что делаю.

– Кому?

Слабая попытка пошутить, не имевшая успеха. Я взглянула вверх, где в кабинке за стеклом сидела Гейб, и почувствовала, как у меня слегка дернулась верхняя губа. Система энергетической защиты работала отлично – биополе Гейб было окрашено в пурпурный цвет тревоги, Джейса – в ярко-желтый, цвет напряженного ожидания; аура Кейна своей формой напоминала яйцо и абсолютно ничего не выражала: слепое естественное биополе; полная уверенность в том, что у меня ничего не получится. С таким плотным биополем доктору не был страшен ни один псион. Что ж, есть и такие нормалы. Когда дело касается магии, они просто не верят собственным глазам.

Интересно, что доктор думает о псионах, если он им не верит? Он луддер, поэтому, скорее всего, считает, что их следует держать в резервациях, как это делали «Евангелисты Гилеада» во время Семидесятидневной войны. И не просто держать, а планомерно уничтожать. Луддеры в принципе ненавидят людей с измененными генами, но псионов они ненавидят особенно. Я всегда считала, что псионы – такие же люди, как все, но луддеры называют нас отродьем, пакостью, выродками и открыто выступают за полное истребление псионов.

– Не наседай, Гейб. Не советую.

Я говорила серьезно.

– Тогда не тяни. Быстренько сделай свою работу и иди домой. Потом можешь напиться.

Она тоже отвечает серьезно. Кажется, мы испытываем одинаковые чувства.

«Напиться. Будто это поможет. Да я теперь даже напиться толком не могу». Я взялась за замок молнии на мешке. Рывком дернула его вниз.

По крайней мере, они сложили куски тела так, как следовало. Чего-то не хватает – я еще не читала предварительный отчет. В нос ударил тошнотворный запах смерти.

Иногда подобная чувствительность превращается в настоящее проклятие. Теперь я понимаю, почему демоны окружают себя особым, специфическим запахом. Это своего рода защита. Хотелось бы мне иметь такую. «Кристабель, – сказала я. – Sekhmet sa'es».

Воздух пришел в движение. Пыли не было, но я почувствовала, как энергия – моя энергия – вздрогнула, словно поверхность пруда, от которой отразились звуковые волны. Именно вздрогнула, а не шевельнулась, готовая в любой момент выйти из-под контроля и погрузиться в хаос.

«Странно».

Я попятилась. Не нужно смотреть на это изуродованное, разлагающееся лицо. Я отошла в дальний угол комнаты и сглотнула слюну. Щелчок пальцами – и свечи на столике загорелись. Обожаю этот фокус.

Обожала до того, как встретила Джафримеля.

– Выключи свет, Гейб.

– Хорошо.

Щелчок выключателя – и почти все лампы под потолком погасли. Те, которые остались включенными, тревожно гудели. Здесь все же было светлее, чем на складе. Интересно, где сейчас Булгаров? Наверное, уже осужден и отправлен в газовую камеру. Нет, еще рано. Во всяком случае, интересоваться его судьбой я не стану, я свое дело сделала.

«Приди в себя, Дэнни. Охота закончилась. Думай о том, что тебе предстоит».

Я подняла нож; блеснула сталь – преграда между мной и тем, что могло сейчас произойти.

– И что? А ничего, – пробормотала я. – Данте Валентайн, аккредитованная некромантка, вызывает дух тела Кристабель Муркок, также аккредитованной некромантки.

«Черт, надеюсь, у нее есть что сообщить».

– У меня все готово, – сказала Гейб. – Начинай.

Я вздохнула. Закрыла глаза. Времени на раздумья больше не было.

Все началось просто, слишком просто. Я ушла на уровень подсознания, погрузившись в тот голубой сияющий свет, который раскрывали передо мной мой талант и генетика. Я не касалась тела – дотронуться до холодного пластика не было сил, – поэтому была готова к некоторым трудностям – скажем, между мной и голубыми хрустальными стенами входа в царство смерти могла возникнуть какая-нибудь преграда.

Но я ошиблась.

«О боги, как хорошо». Я откинула голову; распущенные волосы шевелил легкий ветерок. Где-то внутри меня раздалось пение, к нему присоединился мой голос, а потом и моя энергия, которая произносила слова еще до того, как я успевала их озвучить. «Agara tetara eidoeae nolos, sempris quieris tekos mael…»

«Пока все идет хорошо», – подумала я, затем это поглотило меня целиком.

Надо мной сиял голубой прозрачный свет. Мои кольца искрились, левое плечо пронзила жгучая боль. Оседлав энергию, под пение хрустальных стен, я пересекла пространство, вибрирующий воздух и приступила к делу. На языке ощущался мерзкий привкус размолотых костей и гниющей плоти. Тело Кристабель превратилось в пустую оболочку без единой искорки жизни; не было даже фосфоресцирующего свечения нервных окончаний, которые обычно умирают долго – много часов и даже дней. Леденящий холод смерти коснулся моих пальцев.

Я открыла глаза.

Все было так знакомо, что я едва не расплакалась. Из моих уст вырывалось пение, звучное, отражающееся от хрустальных стен, уходящих в бесконечность. На мне была белая хламида – выбор богов, – перехваченная серебряным пояском, концы которого свободно ниспадали вниз. Я стояла босиком на мосту, перекинутом через бездонную пропасть; мимо пролетали прозрачные тени, которых переносил на ту сторону неумолимый закон смерти. Я сделала шаг; изумруд на моей щеке засиял, и этот свет превратился в кокон, который не давал мне перейти через мост, где я могла навсегда исчезнуть в царстве теней. Внизу зияла пропасть; мост дрожал, как натянутая струна арфы. У меня не было времени проверять, поджидает ли меня душа демона. Я так боялась, что он окажется там, в царстве смерти, и окликнет меня. Я боялась, что его там не окажется – что обычная смерть не может завладеть душой демона.

Почему моя собственная трусость не позволила мне соединиться с тем, кого я любила больше всех на свете, и скрыться с ним в таком месте, где мы оба находились бы в безопасности?

Я медленно подняла голову. Я не могла, не хотела смотреть.

И, тем не менее, должна была это сделать. Воплощение бога смерти, его поджарая, лоснящаяся черная собака смотрела на меня. Так было всегда, с того самого дня, когда я впервые увидела голубое сияние. Он сидел по ту сторону моста, в собачьем обличье, которое было всего лишь его маской; милосердной маской, которая позволила бы мне без боязни встретить ужас земной кончины и вступить во владения смерти. Хоть я и некромантка, смерть пугает меня; ни один смертный не любит встречаться с бесконечностью. И все же бок о бок со страхом в нас живет спокойное и полное понимание смерти. От ее прикосновения веет холодом и всепрощением, она снимает с плеч груз забот, освобождает от боли, обязательств и памяти.

О, как мне хотелось почувствовать эту легкость, когда я отчаянно боролась за жизнь, как борются все живые существа, цепляясь за то, что им так хорошо знакомо, даже если это и доставляет им боль. Я знала, что такое эти муки, они не были для меня тайной, лежащей на дне бездонного колодца; этот секрет рано или поздно смерть шепчет на ухо каждому смертному.

Прервав пение на середине, я разрыдалась. На меня обрушились волны энергии, бог протянул ко мне руки. Там, где он жил внутри меня, все расцвело, как прекрасный цветок, и я вновь стала тем мостом, через который бог проводит душу, вырывая ее из рук смерти.

Горло сдавило; глаза и ноги заболели, какое острое наслаждение! Я откинула голову и вдруг услышала резкий щелчок, эхом отразившийся от кафельных стен морга. Леденящий холод медленно пополз вверх – с пальцев на кисти рук.

– Спрашивай… – тихо произнесла я, испытывая невероятную радость.

Я сделала это! Я снова это сделала!

В наушниках сквозь помехи я услышала хриплый голос Гейб. Призрак Кристабель Муркок издал стон. Этот звук был полностью лишен модуляций – ничего странного в этом нет, ибо мертвые разговаривают совсем не так, как живые. В голосе призрака отсутствуют интонации, он звучит ровно, заунывно, отдавая последнюю дань самой жизни. Чем дольше тело находилось в могиле, тем страшнее звучит голос призрака. Когда нам показывали учебные фильмы с записями сеансов вызова духов, я видела, как, услышав голос призрака, люди визжали и падали в обморок; бледнели даже некоторые псионы.

Кому же понравится, когда с ним заговорит призрак?

«А это что?» Даже сквозь пение я вдруг почувствовала: что-то произошло. Тихие стоны Кристабель заскребли по поверхности слов, туго натянув энергию, управляющую пением, и вдруг мне в спину словно вонзили огненный штырь. Так не должно быть. Призрак не может так… жутко вопить.

«Что случилось?» – подумала я, продолжая удерживать призрака ради живых и чувствуя на себе ледяное, как мрамор, дыхание смерти.

Гейб снова что-то спросила; ее голос ударил меня по нервам с такой силой, что я закричала. Через меня начали проходить волны энергии, изумруд вспыхнул, кольца затрещали, отбрасывая снопы золотистых искр. От кафельных плиток начали отваливаться куски, лампы под потолком взорвались, и на пол посыпался дождь мелких осколков. Я съежилась, но песня продолжала звучать, энергия отчаянно вибрировала, ментальные нити болезненно дергались и перекручивались.

«ВСПОМНИ! ВСПОМНИ! ВСПОМНИ!»

На какую-то долю секунды я почувствовала, как к моей щеке прикоснулись чьи-то холодные пальцы; это было нечто нечеловеческое, что даже нельзя было назвать мыслью, это было невыносимо, и оно все повторяло и повторяло одно и то же слово: «ВСПОМНИ! ВСПОМ…»

Я отчаянно дернулась. Призрак взвизгнул, но сверкнул нож – и между мной и голодной тварью, бросившейся на меня, чтобы высосать из меня энергию, оказалась холодная сталь.

– Джафримель! – хрипло завопила я, содрогаясь от страшной боли в плече.

В воздух взметнулось голубое пламя, словно вспыхнул порох, и я отлетела к стене, со всего маху ударившись об нее плечом. К потолку взвились клубы цементной пыли, на пол полетели сверкающие осколки стекла и кафеля. Внезапно комната погрузилась во мрак – только в дальнем углу тускло светила одна-единственная уцелевшая лампочка.

Я медленно сползла по стене; мертвое тело Кристабель Муркок жадно всасывало в себя последние частицы призрака. Меня била дрожь, изумруд на щеке ярко вспыхивал; я задыхалась от сухого судорожного кашля и рыданий. По щекам текли слезы; я испытывала страшное облегчение и новую, острую душевную муку.

Джафримеля не было во владениях смерти. И где бы он сейчас ни был, для меня он потерян навсегда.

Глава 8

– Вот черт, – в двадцатый раз сказала Гейб, потирая шею. – Прости, Дэнни. Клянусь Гадесом, ты же могла погибнуть!

Я пожала плечами, помешивая пластиковой ложечкой бурду, по вкусу отдаленно напоминающую кофе. Моя правая рука безвольно лежала на коленях, бесполезная и забытая. Вокруг суетились люди из отдела Спук; я слышала, как один из церемониалов записывал на видео сообщение о предполагаемом ограблении банка.

– Не бери в голову, Гейб. Я теперь намного крепче, чем раньше.

«Его там не было. Он ушел. Действительно ушел». Я велела голосу замолчать. Он послушался, но пообещал, что вернется ночью, когда я попытаюсь уснуть.

Что ж, хоть что-то в моей жизни осталось неизменным.

– Да, я понимаю.

Гейб вздохнула и посмотрела на кипу бумаг у себя на столе. На лицо ей упала прядь волос – непростительная вещь для такой аккуратистки, как Гейб. Время от времени она обеими руками массировала себе шею, и тогда была видна кобура с пистолетом, висевшая у нее под мышкой. Глаза Гейб были широко раскрыты, но щеки уже не покрывала мертвенная бледность.

– О боги, Дэнни, прости меня.

– Не бери в голову, – повторила я, с трудом подавив раздражение.

«Она беспокоится за меня, она моя подруга и не заслуживает обид», – в пятый раз сказала я себе, откидываясь на стуле и переводя взгляд на бутылку бренди. Гейб предложила нам выпить, «чтобы подлечиться», и я сделала несколько глотков вместе со всеми; впрочем, с таким же успехом я могла бы выпить обыкновенной воды. Джейс сделал три огромных глотка, прежде чем завернуть крышку и вернуть бутылку Гейб.

– Зато теперь мы, по крайней мере, кое-что знаем.

Джейс громко отхлебнул кофе из пластикового стаканчика, осторожно держа его двумя пальцами.

– Что знаем, Дэнни? – с нарочитым интересом спросил он.

Джейс был бледен и сосредоточен, его сверкающие голубые глаза налились кровью. Косточки на посохе беспокойно постукивали. На щеках Джейса горел лихорадочный румянец.

Кажется, я их обоих напугала. Я тоже думала, что, успокоившись после пережитого, буду чувствовать сильный испуг. Однако сейчас мне было не до того. У меня появилось странное чувство – словно я одержала победу.

Очень немногие вещи могут превратить призрака в рассвирепевшее, обуреваемое голодом и злобой привидение – и все они по большей части связаны с разрушающими душу муками, которые предшествовали моменту смерти. Первыми в этом списке могли бы стоять ритуальные убийства – иначе говоря, черная магия, когда убийца получает энергию во время издевательств над своей жертвой, – и геноцид. Обычно такими делами занимались пожиратели, то есть психические вампиры. Среди наделенных энергией людей непременно появляются психопаты, испытывающие к ней особую тягу; им просто необходимо вытягивать энергию из других и поглощать ее, причем во все увеличивающихся дозах.

Какая это энергия – магическая или парапсихическая, – для них значения не имеет. Постепенно пожиратель доходит до такого состояния, когда в течение нескольких секунд может вытянуть из обычного человека всю энергию; на псиона уходит несколько минут. После этого жертва уже не может поддерживать в себе жизнь. Большинство пожирателей удавалось распознавать еще в юном возрасте; после определенного лечения они становились обычными псионами. Когда какой-нибудь псион начинал проявлять склонность к пожирательству уже в преклонном возрасте, его также подвергали лечению.

И все же пожиратели никогда не разрывали свою жертву. Во всяком случае, физически.

Мне казалось, что мы имеем дело с ритуальным убийством. Время покажет. Во всяком случае, можно точно сказать: перед смертью Кристабель Муркок испытала такой ужас, что повредился в уме даже ее призрак.

– Ладно, – сказала я и, вытянув ноги, положила их на письменный стол Гейб. Затем вытащила из волос осколок кафельной плитки и бросила его в корзину для бумаг. – Теперь можно сказать, что мы имеем дело с какой-то мразью. Очень хорошо. Если предположить, что он занимается ритуальными убийствами – а я считаю именно так, – то это значит, все, что он сделал с Кристабель, отразилось на ее призраке. Это сужает круг псионов, которых мы должны вычислить. Итак, действует кто-то, кто настроен очень, очень решительно; к убийствам он готовится долго и тщательно. В качестве улик мы имеем следующее: никто не может проводить магическую операцию с хирургической точностью; всегда что-то идет не так. Это я уяснила за время своей работы.

Я намеренно не смотрела на Джейса, лишь небрежно кивнула в его сторону.

В конце концов, он был моим учителем и за один год научил меня большему, чем я узнала бы за пять лет.

– Прекрасно, – сказала Гейб, кладя локти на стол.

Бледные круги у нее под глазами начали проходить. Я почувствовала запах пиццы – кто-то решил наскоро перекусить. Этот запах напомнил мне, что я тоже хочу есть. Как обычно.

– Кейн поднял из-за своего морга ужасный шум, говорит, мол, ты его разгромила. Скоро туда примчатся репортеры, Дэнни. И если выяснится, что ты взялась за расследование, эти акулы разорвут тебя на части.

– Кейну возместят ущерб, а за меня вступятся власти, ибо морг был разрушен во время научного эксперимента. – Я заговорила резче: – И вообще, моя работа – это мое дело.

Тут я с удивлением услышала, как Джейс фыркнул. Допив кофе, он поставил стаканчик на стол и потянулся к бутылке бренди; затем, передумав, убрал руку. Скрипнул стул.

– Правда? Ну конечно, ты ведь у нас знаменитая Дэнни Валентайн, всемирно известная некромантка, богачка, вышедшая в отставку на пике своей карьеры, после удачного завершения дела, о котором не известно никому, кроме корпорации «Моб» из Нуэво-Рио. Разумеется, они это проглотят. Я буду очень удивлен, если репортеры уже не осаждают твой дом, Дэнни.

Он забыл добавить, что я та самая некромантка, которая вызвала дух колдуна Сент-Кроули из кучки пепла, а также работала с жертвами разрушения башен «Чойни тауэрс». О моих последних задержаниях был снят видеофильм. Гейб права – если выяснится, что я взялась за расследование, начнется светопреставление. К тому же копам придется признать, что сами они ничего сделать не могут, поэтому призвали на помощь внештатного сотрудника.

– Черт.

Я отхлебнула мерзкой раскаленной жижи. Затем решила сменить тему. Сделать акцент на позитиве, так сказать.

– Итак, теперь у нас уже есть кое-какая информация, и мы знаем, в каком направлении двигаться.

– В каком? – спросила Гейб.

– «Риггер-холл». – Я поежилась. – Центр ночных кошмаров.

«Вспомни. Вспомни. Вспомни». Жуткий крик призрака продолжал звучать в ушах; от него холодело сердце, как от записки Кристабель. Мне не хотелось вспоминать «Риггер-холл». Я прекрасно могла бы прожить и без этих воспоминаний. Я вообще решила не вспоминать об этой школе до конца своих дней.

В комнате повисла тишина. Бумаги на столе Гейб слегка шевельнулись, но не от сквозняка.

– Что там случилось, Дэнни? – с несчастным видом спросила Гейб сквозь неумолчный звон телефонов и потрескивание разрядов энергии, заполнившей крохотный кабинетик.

Работавший рядом церемониал тихо выругался и снова взялся за магнитофон. Послышалось шуршание перематываемой пленки.

– Расследование приостановлено. Чтобы его продолжить, нужно решение суда, а это значит, за нас вновь ухватится пресса. Лишняя шумиха нам не нужна. Как только о нас начнут писать, от журналистов покоя не будет, да еще к ним добавятся луддеры, а ты знаешь, как они относятся к псионам.

Она права. Нам очень повезет, если никто не узнает, что происходит в городе. К тому же первой жертвой убийцы стал нормал, и, если где-нибудь появится хоть малейший намек на то, что людей убивает псион, произойдет взрыв.

Большинство псионов вполне могут за себя постоять и не боятся уличных хулиганов; это относится даже к тем идиотам, которые не удосужились пройти курс боевых искусств. И все же… трудно жить, постоянно чувствуя на себе косые взгляды и слыша за спиной злобный шепот. Нас обучали в школах Гегемонии, после получения диплома нам сделали татуировку и занесли наши данные в полицейские компьютеры, и все же нормалы продолжали нас бояться. Мы были нужны Гегемонии, на нас держались все основные статьи ее доходов, мы были просто необходимы корпорациям, и вместе с тем все это будет мгновенно забыто, как только выяснится, что какой-то псион убил нормала. Нас по-прежнему станут называть выродками, и так будет всегда.

Я не ответила, молча уставившись на бутылку бренди и ее янтарное содержимое. Одна бутылка была уже пуста. В другой еще плескалось немного жидкости, реагируя на мое внимание.

Джейс резко встал и взял свой посох.

– Пойду проверю, нет ли снаружи репортеров, – сказал он и вышел, прежде чем я успела что-то сказать.

Проводив его взглядом, я повернулась к Гейб. Она хмурилась.

– Ты чего? – как можно беззаботнее спросила я, удобнее устраиваясь на стуле.

Во рту чувствовался привкус стеклянной и цементной пыли, от которого я никак не могла избавиться.

– Он расстроен, – сообщила мне Гейб, будто я сама этого не знала. – Что между вами происходит, Дэнни?

– Ничего, – буркнула я и отхлебнула кофе. – Джейс живет в моем доме и вместе со мной ловит преступников. Скорее всего, выжидает, но… ничего не дождется. Я не могу.

«Я не могу к нему прикоснуться. И не выношу, когда он хочет прикоснуться ко мне».

Гейб нахмурилась еще больше, морщинки вокруг глаз обозначились резче.

– Ты хочешь сказать, вы ни разу…

Она взглянула на меня так удивленно, словно я сообщила, что хочу стать мужчиной.

– Не понимаю, зачем ему это надо.

Левое плечо заломило, по спине пробежала горячая волна. «И вообще, Джейс – это не Джафримель. Каждый раз, когда Джейс ко мне прикасается, я начинаю думать о чертовом демоне. Ха-ха. Гейб, ты знаешь, что это такое – трахаться с демоном?»

– Слушай, Гейб, давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Ради тебя он оставил семью Моб. Просто взял и ушел от них. Все бросил.

«К тому же он человек». Вслух она этого не сказала, но все было ясно и так. По всей видимости, она считает, что лучше быть предателем, чем скорбеть о демоне.

– «Риггер-холл», – перебила я ее.

Бутылка на столе звякнула, бумаги зашелестели.

– Нужно еще многое выяснить, Гейб. А пока я знаю вот что.

Она ответила мне долгим взглядом. Ее темные глаза ничего не выражали, изумруд на щеке сверкал. Аура потемнела, став густо-фиолетовой.

– Прекрасно. Поступай, как знаешь. Ты всегда так делала.

Гейб откинулась на стуле и вытащила из-за уха сигарету. Щелкнула серебряной зажигалкой «Зиджаан», сделала первую затяжку и выпустила дым через ноздри. Небрежный взмах кисти – и колечки дыма замерли в воздухе, затем превратились в пепел и медленно опустились на стол. Прелестный трюк.

Я сглотнула.

– Так вот, «Риггер-холл». – От этих слов во рту появился мерзкий привкус. – Я училась там с… сейчас вспомню. Из приюта меня забрали, когда мне было пять лет. Значит, в школе, где на меня надели ошейник и поставили клеймо, я провела восемь лет. До самого суда.

Я поежилась.

Правая рука сжалась и начала болеть. Не сильно, но все же… моя прекрасная гладкая кожа покрылась мурашками, дыхание стало прерывистым, сердце бешено колотилось.

– Гадес… – прошептала Гейб, вся окутанная табачным дымом. – С Эдди происходит то же самое. Что там с вами делали?

– Директором школы был один подонок по имени Мирович. – Я говорила хриплым, срывающимся голосом, как после встречи с Люцифером, когда он меня едва не задушил. – Он занимался изучением псионов. Раздобыл в своем Пучкине дипломатический пропуск и приехал к нам, чтобы реформировать программу обучения псионов Гегемонии. В качестве подопытного кролика ему выделили «Риггер-холл». Однако никто не знал, что Мирович уже давно стал пожирателем. Он отлично замаскировался и даже думать не хотел о лечении. Ему нужна была собственная игровая площадка, и он ее получил.

– Пожирателем? – Гейб поежилась. – О боги…

– Да. Это был скользкий тип, а мы… мы были просто детьми. А потом…

На мгновение мой голос прервался.

Я поставила чашку на пол, чувствуя, как тот качнулся у меня под ногами. А может, это не пол качнулся, а я начала дрожать.

– Это было ужасно, Гейб. Малейшая провинность – это если тебе еще везло, – и тебя запирали в «клетку Фарадея», которая находилась в глубоком подземелье, полностью изолированном от внешнего мира. Это было… двое детей покончили с собой. Потом Мирович заставил одного ребенка-некроманта спать в комнате, где… в общем, некромант сошел с ума и выцарапал себе глаза. В отчете это записали как несчастный случай во время занятий.

Гейб смотрела на меня круглыми глазами.

– А почему же никто не…

– Мирович хорошо платил проверяющим из Гегемонии. У него был собственный небольшой бордель, а значит, и деньги, которых ему хватало на все, в том числе и на взятки. И если кто-то из детей пытался сопротивляться, то его просто вышвыривали из школы и записывали в бридеры.

Дрожа с головы до ног, ослепнув от воспоминаний, я потерла шрам на плече.

О боги, если бы в мире была справедливость, эти воспоминания исчезли бы из моей памяти. Но они не исчезли.

Однажды моя соседка по комнате попыталась рассказать своему социальному педагогу, что творится за глухими стенами «Риггер-холла». И заплатила за это жизнью. Разумеется, в отчете это записали как самоубийство – что ж, иногда даже ребенку хватает мужества покончить с собой, только бы не превратиться в сексуального раба.

Тело Роанны повисло на проводах; она все дергалась и дергалась, пока умирали нервные окончания, ее светлая кожа дымилась, роскошные волосы горели, источая зловонный запах. Душа уже начала покидать ее тело, словно не могла дождаться момента, когда освободится окончательно, и приторно-сладкий, тошнотворный запах уже шел изнутри обгорелого тела. Пальцы директора впились в мое плечо; крепко держа меня за волосы, он не давал мне отвернуться. Я не сопротивлялась; я не хотела отворачиваться.

«Ничего, я запомню это. Клянусь, придет день, и ты заплатишь за все».

От острой боли в плече я пришла в себя. Звонили телефоны, тихо переговаривались люди. За стенами комнаты шла обычная жизнь – вернее, нормальная для сотрудников полицейского парапсихологического отдела Сент-Сити. Я взяла бутылку бренди, отвинтила крышку и принюхалась – вряд ли от выпивки мне станет легче. Жидкость плескалась о стенки бутылки – я даже не замечала, как дрожат у меня руки.