Текст книги "Возвращение мертвеца"

Автор книги: Лилит Сэйнткроу (Сент-Кроу)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

– Кто бы ты ни был, беги! Спасай свою жизнь!

Я и собралась бежать, только не для того, чтобы спасать свою жизнь. Мне нужна была его жизнь.

– …прочь, – прошипел Мирович. – Поди прочь. Знай свое место, мальчишка.

Я не стала ждать, что будет дальше. Я побежала.

Глава 35

Думаю, меньше всего Мирович или Келлер ожидал, что я побегу к зданию столовой. Как и все остальные корпуса, оно было заброшено: заколоченные окна, у стены валяются два столика, с потолка свисают оборванные провода изоляции. Электроника давно вышла из строя, и, чтобы попасть в здание, мне пришлось выламывать дверь – и если скрежет металла и мое собственное пыхтение не привлекли внимания Мировича, то уж следующие мои действия наверняка навели его на мой след.

Я сделала всего несколько шагов, когда вдруг почувствовала под сапогом что-то мягкое и мгновенно выхватила меч. Я взглянула себе под ноги – на полу валялся безобидный спальный мешок. В воздухе пахло мясным супом из консервов и восковыми свечами. Свечами, немытым человеческим телом – и стояла холодная, мерзкая вонь, которую издавал Мирович, вонь от пыли, магии, фекалий, мела и крема после бритья.

Кажется, я нашла его нору. Правда, я не была в этом уверена.

Дрожащей рукой я полезла в сумку. Меч испускал голубое сияние. Лихорадочно роясь в сумке, я никак не могла нащупать освященный мел, хотя хорошо помнила, что я его туда положила. Я физически ощущала, как летит время, как быстро приближается то, что непременно сейчас произойдет; вот оно ближе, ближе, поднимается из воды, чтобы вцепиться зубами мне в ноги.

Наконец я вытащила руку из сумки и глубоко вздохнула, втягивая в себя человеческие и нечеловеческие запахи; мой собственный запах, запах дыма и демона, внезапно закрыл меня, словно щит. Сунув руку в карман, я крепко сжала серебряный наконечник, завернутый в кусок пластика.

От прикосновения холодного металла я вздрогнула и пришла в себя. И сразу присела на пол, сжавшись, словно перед броском. В правой руке я сжимала меч, в левой – наконечник хлыста.

«Зачем мне мел? Я же наполовину демон».

Воздух пришел в движение, завертелись маленькие вихри, послышался треск, слабые разряды, и на линолеуме начал появляться знак, созданный энергией. На это ушло несколько секунд. Когда все было кончено, вокруг меня пылал ярко-красный двойной круг, довольно сносно начертанный энергией, а между кругами извивались слегка измененные глифы пожирателя, созданные Келлерманом Лурдесом. Внезапно все свечи, которые притащил в столовую Лурдес, вспыхнули теплым, приветливым светом. Наконечник загудел, испуская свет и тепло. От кармана, в котором лежало четвертое ожерелье, пошел дым. Мне было не до него; затаившись, я ждала.

Внезапно одно из заколоченных окон с треском распахнулось. За ним другое. Третье. На пол посыпались щепки.

Тишина. Итак, все будет кончено здесь.

«Вы верите в судьбу, Данте Валентайн?»

Я жадно хватала ртом воздух, шрамы на спине ожили и обожгли болью. Клеймо на ягодице заболело сначала слабо, потом сильнее, сильнее, и вот уже я едва не ору от боли. От кармана шел легкий дымок. Я ждала.

Дверь, ведущая в столовую, заскрипела, начала медленно открываться и вдруг с грохотом распахнулась, сорвавшись с петель. И в столовую, неуклюже ступая, ввалился Келлерман Лурдес.

Увидев его так близко, я вспомнила, каким он был в школе – долговязый, неуклюжий, прыщавый скинлин, который всегда держался в стороне, что бы ни происходило. О нем в «Риггере» никогда не шептались по углам и не сплетничали. Его попросту не замечали. Он был человеком-невидимкой.

Глядя на него, я начинала все понимать. Войдя в комнату, Келлер уставился на меня мертвыми темными глазами, в которых вспыхивали колючие голубые искорки; его пухлые отвислые щеки слегка подрагивали.

– Значит, ты уже тогда был пожирателем, – прошептала я, словно вновь стала четырнадцатилетней девчонкой.

Маленькой напуганной девчонкой.

Так вот почему он казался невидимым; вот почему смог подобраться к Мировичу в ту роковую ночь, когда с ним пришли Полиамур и Долорес. Келлер скрывал, что стал пожирателем; и в самом деле – если ты психический вампир, не станешь же ты орать об этом на каждом углу! Нет, пожиратели делали все, чтобы казаться невидимыми, особенно для детей; именно это и делало их смертельно опасными. В какой-нибудь нормальной школе Гегемонии его бы осмотрели, выявили болезнь и подвергли лечению, иначе говоря, спасли, после чего он вернулся бы к жизни нормального, здорового псиона. Но в королевстве Мировича все оставили как есть… и Келлер воспользовался своим состоянием, чтобы убить Мировича, вызвав себе на подмогу еще несколько учеников, а возможно, он вобрал смерть директора в свою психику, навеки превратив себя в пожирателя – или, хуже того, в мула, который тащит пожирателя. В физическое тело, которое везет на себе ка погибшего директора.

Келлер уставился на меня; его лицо было неподвижно, словно деревянная маска. Затем в его глазах что-то сверкнуло – сначала в самой глубине, потом ближе, ближе, и вдруг он заговорил.

– Ты… не… одна… из… них. – Склонив голову набок, он шевелил губами, пытаясь справиться со своим голосом. – Ухо… ди. Уходи… отсюда… Я не могу… удержать…

– Он оседлал тебя, – громко сказала я. – Превратил в раба. Но ведь ты сдерживал его целых десять лет.

Было приятно сознавать, что моя догадка оказалась верной, хотя мне и было немного стыдно оттого, какой дурой я была все это время. Теперь же все стало ясно как день.

– Я не могу… – выдавил из себя Келлерман Лурдес, пуская слюни. Его тело выгнулось в одну сторону, потом в другую, словно внутри его шла жестокая борьба. – Я не могу его удерживать. Больше не могу… ты… беги.

Внезапно его голова дернулась вперед, как у змеи, когда она атакует. Наконечник, который я держала в руке, жег мне пальцы ледяным холодом, но я продолжала его сжимать. И ждала.

От глифов, которые я начертила на полу, начал струиться голубой свет. Из кармана моего пальто выпало последнее серебряное ожерелье, сумев прожечь дырку даже в особо прочной кевларовой ткани. Извиваясь, словно живое существо, ожерелье упало на пол; послышался странный мелодичный звон.

Магические круги начали потрескивать. Голубой свет вспыхнул, словно молния, и тогда я увидела, как задергалось тело Келлермана Лурдеса, когда из его рта, носа, глаз и ушей полезла дымящаяся эктоплазма. Я резко отпрянула назад, но ка Мировича стремительно рванулось ко мне, стараясь достать меня своими когтистыми лапами. Но это был уже не Мирович, сутулый директор-пожиратель, любитель поизмываться над детьми.

Это было его ка, превратившееся в огромного монстра. Внезапно из глаз ребенка выглянул Мирович с когтями, клыками и жуткими, мертвенно-белесыми глазами гоблина, порождения детских кошмаров.

Не помня себя от ужаса, я завопила и бросилась бежать, забыв о своем мече. Магические круги взорвались, и в спину мне ударил такой разряд, что я покатилась по земле, кашляя и задыхаясь; я все еще визжала, когда директор запустил в меня когти и вспорол мне живот до самых ребер. Хлынула черная кровь демоницы, тело свело судорогой, и тогда Мирович нырнул в мой широко открытый рот, наглухо забив мне горло дымящейся вязкой эктоплазмой.

Глава 36

Я захлебывалась, давилась, задыхалась. Я билась в агонии, в то время как острые когти продолжали рвать мою кожу и внутренности, которые уже начали вываливаться наружу; мои глаза вылезли из орбит, словно огромное давление вытолкнуло их наружу.

«Ученицу Валентайн просят срочно зайти к директору».

Я медленно поднимаюсь по лестнице, волоча ноги по деревянным ступенькам; мои шаги звучат как траурный барабанный бой. Улыбка Мировича, когда он берет меня за плечо своей сухой тонкой рукой. «Для тех, кто не желает подчиняться правилам, мы приготовили нечто особенное, мисс Валентайн». Я встречаюсь взглядом с Роанной, и от тяжелого предчувствия сжимается сердце. Она все рассказала своему социальному педагогу, а Мирович об этом узнал.

Тело Роанны висит на проводах, она бьется в конвульсиях; слышится треск. Пальцы Мировича впиваются в мое плечо; он тащит меня в ад… клеймо, раскаленное докрасна клеймо. Кожаные ремни на руках, я ору, пока у меня не срывается голос… закончив со мной, он прижимает к моему телу раскаленное железо; по моим ногам течет сперма; спинка стула больно врезается в грудь, мне трудно дышать, звуки шелестящего, как сухая бумага, голоса заполняют собой весь мир; в памяти всплывают страшные воспоминания, вырываясь из-за наглухо запертой двери – той двери, которую я, покидая«Риггер-холл», захлопнула и навеки заперла на замок, двери, которую я должна была закрыть, чтобы продолжать жить. Вернее, выживать.

Пальцы. В моем мозгу. Они скребут, рвут, царапают. Больно, мне больно.

«Теперь понятно, почему дух Кристабель не смог вернуться назад»…

Тварь, засевшая в моем мозгу, внезапно отпрянула, явно не ожидая, что я еще способна думать, что еще не сдалась. Отчаянным напряжением воли я ухватилась за свою последнюю здравую мысль, как жертва кораблекрушения хватается за спасательный круг, и, вцепившись в нее ментальными зубами, начала бороться.

Полиамур слегка наклоняет голову. «Ты рано понимаешь, что тело способно предавать; разум, вот что нужно сохранить в неприкосновенности. Свою душу. Чувствовать, как в твоем мозгу копаются мерзкие пальцы этого червяка»…

Взревев от ярости, тварь набросилась на меня с новой силой, насилуя, разрывая меня на части; с дикой злобой она терзала ментальную оболочку, рвала ее когтями, стараясь добраться до самой глубины моей психики, чтобы окончательно ее разрушить.

А я не сдавалась.

Темные глаза, в их глубине мерцает таинственный изумрудный свет. Зеленые глаза на мрачном лице; теплые губы демона, прижимающиеся к моей шее, я дрожу в его объятиях, изнемогая от наслаждения, -он что-то шепчет мне в ухо.

Воспоминания вихрем проносятся в голове, они переплетаются, сменяют друг друга… В мозгу крутится рулетка Пучкина; мне больно, тело горит, словно в огне, он пробивается внутрь моего сознания, распахивает двери, вскрывает замки, он ищет, ищет… что?

«Даже лоа не может принудить женское сердце»… Если бы я не была наполовину демоном, я бы никогда не услышала этих слов. «Я должен был это сделать, Дэнни. Должен был. Ради тебя».

Тварь, издав яростный визг, отпрянула. Еще бы, ведь вместе с мыслями о Джейсе пришла мощная волна светлых чувств, в которых были стыд, и любовь, и ощущение вины, но это были мои чувства, мой источник силы, недоступный для порождения зла. У меня появилось оружие; только бы дотянуться до этого источника, найти его, припасть к нему. Мне сгодилось бы все, все, что угодно.

К потолку поднимались клубы дыма, мертвенно-голубой свет прожигал меня насквозь, у меня лопалась кожа, демонская кровь, вскипая, пыталась закрыть мои раны.

Тварь дрогнула. Я побеждаю; воспоминания, мне нужны воспоминания.

«Вспомни! – крикнула Кристабель. – Вспомни все!»

Вспомни лицо Джейса – спокойное, мирное; вспомни, каким оно было, когда вы спали в одной постели. Вспомни мягкое прикосновение Дорин, свет ее глаз. Вспомни руку Льюиса, такую сильную, такую надежную. Вспомни книги, которые он тебе давал, где в каждой говорилось, что ты поистине бесценный ребенок, ибо он в тебя верил. Вспомни последний вздох Джафримеля, который рассыпался у тебя на руках. Вспомни, как ты, дрожа от страха и затаив дыхание, читала по ночам, закрывшись с головой одеялом. Вспомни Гейб, которая совершила ради тебя такое, чего ты никогда не сделала бы сама для себя. Вспомни, как Эдди обнимал тебя за плечи, вспомни, как Джафримель бросился между тобой и Сантино, чтобы спасти тебя от неминуемой смерти. Вспомни, Данте.

Вспомни все.

Пальцы до боли сжимали серебряный наконечник. Я задыхалась. Перед глазами мелькали черные точки. Я начинала терять сознание. Кислород… даже демону требуется хоть какой-то воздух. Еще немного – и тварь сделает с моим телом то, что хотела сделать с мозгом.

«…мразь, оставь ее, пусти!»

Отчаянный крик Кристабель, от которого от стен начинает отскакивать плитка; Кристабель бросается ко мне. Ничего удивительного – даже смерть не может избавить меня от мучений.

Но я не сдамся. Пока я в силах что-то вспомнить, я жива.

«Вспомни, Данте. Вспомни все».

Падая навзничь, я успела швырнуть в Мировича серебряным наконечником, в то время как его эктоплазма все глубже забиралась мне в рот и нос, пытаясь добраться до мозга. Я отчаянно сопротивлялась; воспоминания то уплывали, то возвращались вновь, и тогда я цеплялась за них, не давая им уходить.

Маленький сгусток серебра и энергии ударился о стену голубого свечения, сверкнул, как льдинка, описал в воздухе дугу и…

…вонзился в шею Келлермана Лурдеса.

«Убей пожирателя и его мула, пожалуйста, Анубис, пожалуйста»…

Это был единственный известный мне способ уничтожения ка. Я останусь в живых, если продержусь еще немного.

Если вспомню что-нибудь хорошее.

Я падаю. Я падаю, падаю… я упала, больно ударившись головой о бетон; когти твари разрывают мой живот, но я уже не могу кричать, он разорвал мне горло, прорвавшись внутрь меня; нос обжигает жгучая боль; тварь рвет на мне джинсы, пытаясь пробиться и там, – «он лезет во все щели» – успеваю подумать я, корчась в судорогах, перед глазами уже не точки, а сплошная черная пелена.

«Вспомни, Данте. Вспомни».

Я слышу голос Кристабель, и это не сумасшедший визг призрака, а ее спокойный голос, словно она находится рядом со мной – худенькая девочка с ободранными коленками, она стоит, скрестив на груди руки, и в ее темных детских глазах светится недетская мудрость.

«Вспомни. Вспомни».

Я больше не могла вспоминать, в голове не осталось ничего – кроме одного имени, которое прозвучало в моем последнем отчаянном вопле. Имени, которое стучало у меня в сердце, не выходило из головы, молитвы, которую я читала, когда все рушилось.

«Джафри…»

Внезапно левое плечо пронзила такая острая боль, словно кто-то начал медленно отрывать мне руку, миллиметр за миллиметром выворачивая ее из сустава. Я издала придушенный хрип, несмотря на то, что горло было забито эктоплазмой; на бетонный пол брызнула черная демонская кровь, и вдруг – мир взорвался.

Огонь. Красный огонь.

Я услышала оглушительный удар грома, словно рухнула вселенная, словно звезды сорвались с неба и посыпались на землю огненным дождем; земля содрогнулась, словно от землетрясения, казалось, вздрогнули даже окутанные снегом горы. В горло хлынул благословенный холодный воздух.

Яркая вспышка. Мне больно; свет обжигает меня не меньше, чем когти Мировича, мое тело слепо борется за жизнь, каждая клетка демонского организма отчаянно хочет жить. Я слышу хлюпающий звук – это мои вывалившиеся внутренности втягиваются обратно в живот; кипящая эктоплазма начинает вылезать из горла наружу, и я слышу, как у меня трещат кости; по коже пробегает волна энергии.

Что-то случилось.

«Вспомни, Данте! Вспомни!»

Голос Кристабель звучит как гром, как колокол, заполняя собою мир; Кристабель смотрит на меня темными глазами.

«Вспомни. Вспомни».

Я с трудом перекатилась на бок; я кашляю, задыхаюсь, мой рот забит пылью, мелом и кремом после бритья; я отчаянно отплевываюсь, изо всех сил сморкаюсь, чтобы прочистить нос от студенистых, как яичный белок, сгустков эктоплазмы, которая быстро исчезает, оставляя после себя запах гнили. Я задыхаюсь от непрерывных позывов рвоты.

«Демонов тошнит или нет?»

От этой мысли я сначала рассмеялась, а потом и вовсе зашлась визгливым, тонким, безумным смехом; я умирала от смеха, стоя на четвереньках. Живот горел, словно в огне, мышцы вытягивались, напрягались. Я схватила свой меч; рука была скользкой от какой-то вязкой жидкости; от меча по руке пронеслась волна энергии, и я слабо вскрикнула. Потом снова повалилась на пол, но меча не выпустила; моя энергетическая оболочка пыталась сомкнуться, но энергия все же просачивалась сквозь дыры, улетая в окружающее пространство. Еще одна судорога; я шумно шлепаюсь лбом о пол, в животе – адская боль, словно его выворачивают наизнанку.

– Данте, – раздался ровный и спокойный голос, полный огня, обжигающий, словно старое бренди. – Что ты наделала?

Я слабо вскрикнула, пытаясь оторваться от пола. Мое тело снова свела судорога, потом стошнило – смесью вязкой эктоплазмы с черной дымящейся кровью демона, но я сразу почувствовала себя лучше; теперь у меня горело и умирало всего лишь три четверти тела, вместо всего тела – от макушки до каблуков.

К шее, забравшись под мои спутанные волосы, прикоснулись чьи-то теплые пальцы.

– Лежи спокойно.

И вдруг сквозь мое тело словно прошел разряд молнии. В один миг энергетическая оболочка была восстановлена, но кровавые раны в мозгу все еще дымились и кровоточили.

Кто-то лег рядом со мной, обнял и провел рукой по лицу.

– Нет, ты и в самом деле сошла с ума, хедайра, – тихо сказал он. – Полагаю, у тебя были на то свои причины. Подожди, я сейчас.

Но я резко встала. Тело вновь начало мне повиноваться, режущая боль в груди улеглась. Свистящая дыра, которая осталась в моей душе после его ухода, дыра, которую я уже перестала замечать, исчезла. Левое плечо не болело. Вместо этого от знака исходили ласкающие волны энергии, разливаясь по всему телу приятным теплом.

– Нет, – хриплым шепотом произнесла я. Потом закашлялась и выплюнула новый сгусток эктоплазмы, который смачно шлепнулся на пол; от этого тошнотворного звука желудок вновь начало скручивать. – Нет. Ты же сгорел.

Я подняла голову.

И встретила знакомый взгляд темных глаз. Худощавое мрачное лицо, точеные скулы, рот крепко сжат. Демон по имени Тьерс Джафримель мягко погладил меня по щеке. От этого прикосновения по телу прошла дрожь – мое тело узнало его само по себе.

– Ты же сгорел, – вновь выдавила из себя я, прежде чем меня скрутил новый позыв рвоты. – Ты сгорел… превратился в пепел…

– Пока живешь ты, живу и я. – Уголки его губ слегка опустились, словно он горько усмехнулся, – Наверное, этого тебе никто не сказал.

Я слабо качнула головой. Его запах – запах демона, корицы и амберного мускуса – обволакивал меня, наполняя легкие. Я снова могла свободно дышать, не борясь за каждый вздох, не чувствуя запаха отмирающих клеток. От этого запаха начала проходить режущая боль внутри тела; все мое существо наполнилось миром и покоем.

– Я пыталась выяснить это сама, – прошептала я. – Читала книги… книги маги.

Я глубоко вздохнула. Нужно скорее надышаться, пока не исчезло видение. Я снова втянула в себя воздух – как хорошо, когда не чувствуешь запаха отмирающих клеток человеческого организма.

Человек. Клетки человеческого организма. От этой мысли я пришла в себя.

Попыталась встать, но сильные руки прижали меня к полу.

– Лежи спокойно. Все хорошо.

– Но… этот… Мирович…

– Его так зовут? – спросил Джафримель, слегка отодвигаясь в сторону.

На полу, распластавшись, весь покрытый эктоплазмой, лежал Келлерман Лурдес. На его лице застыло изумленное выражение, глаза закатились, тело обмякло. Одна нога была вывернута под странным углом – видимо, она была сломана. Меня передернуло. Покрывающая тело клейкая масса пульсировала; внезапно Келлерман разинул рот и пронзительно завопил. Сломанная кость начала вставать на место, потрескивая и пощелкивая.

В ушах все еще звучал, словно гонг, голос Кристабель, словно замыкая круг судьбы.

«Вспомни, Данте. Вспомни, ради нас!»

В желудке снова начались спазмы, но я подавила приступ рвоты. Джафримель обнял меня за плечи.

– Надо полагать, Данте, ты не станешь ничего объяснять.

Голос демона прозвучал мягко и ласково, однако приподнятая бровь говорила о том, что, если придется, он готов применить силу.

Я пожирала его глазами. Если это видение, я хочу запомнить каждую деталь, каждую мелочь. Однако у меня нет времени – Лурдес захрипел, в его горле что-то забулькало.

– Помоги. Помоги мне встать.

Призрак моего любовника-демона внимательно взглянул на меня; его глаза были задумчивы. Когда-то они сверкали зеленым огнем, как у Люцифера. Однако после того как он превратил меня в того, кто я сейчас, свет в его глазах потух. Теперь они напоминали глаза бессмертного человека – бездонные и вместе с тем такие знакомые. Почувствовав, что вот-вот расплачусь, я резко тряхнула головой.

Дернувшись, Лурдес свернулся, словно зародыш в утробе; затем нечеловеческим усилием заставил себя подняться и встал на четвереньки, но тут же снова рухнул на пол и замер, словно смятая тряпичная кукла; концы сломанной кости разошлись, и его нога снова вывернулась под тем же невероятным углом. Я услышала, как Лурдес что-то невнятно произнес скрипучим голосом. Голубой свет пульсировал. Внезапно Лурдес пронзительно взвизгнул, но его визг сразу оборвался, перейдя в неясное бормотание.

– Потом все объясню, – с трудом произнося каждое слово, сказала я. – Сейчас лучше помоги.

Как обычно, Джафримель не стал тратить время на пустые разговоры и рывком поставил меня на ноги. Его длинное черное пальто было таким же, как прежде, – скрывающим сложенные за спиной черные крылья, только теперь вместо черных джинсов на нем были голубые, а на ногах – высокие сапоги, совсем новенькие. Казалось, демон остался прежним – и все же что-то в нем изменилось.

Сверху на нас падали хлопья эктоплазмы; потрескивая, они засыхали на моей коже и одежде и отваливались, как сухая корка.

– Ты меня нашел.

Эти слова прозвучали как всхлип. А я-то думала, что надежды на воскрешение больше нет. Вот оно, мое покаяние. Что же мне теперь делать?

– Разумеется. Ты же носишь мой знак. Ты думала, я умер, Данте?

«Конечно. Целый год ты не подавал признаков жизни, лежал себе кучкой пепла в своей урне, а Люцифер слал мне письма».

– Ну, так вот: ты мне все объяснишь, – буркнула я, словно поверив в то, что передо мной настоящий демон, а не призрак.

Он молча отступил в сторону, и я заковыляла к Келлерману, слегка подволакивая правую ногу. Жалкий был у меня вид, ничего не скажешь. Джафримель-призрак стоял слева от меня, держась подальше от моего меча и слегка касаясь меня плечом; от этого прикосновения по телу проплывали мягкие и теплые волны энергии. Залечивая раны. Возвращая к жизни тело.

Но сможет ли энергия вылечить мой разум?

Усилием воли я заставила себя не смотреть на Джафримеля. Если я на него посмотрю, он исчезнет, ибо что он такое, как не очередное видение, цветная и объемная галлюцинация, порожденная моим умирающим мозгом? Даже демонам нужен воздух; интересно, у задушенного, изнасилованного мозга полудемона могут перед смертью возникать галлюцинации?

Неужели я все еще жива? Или у меня в мозгу произошло то, что доктор Кейн назвал бы классическим примером психического нападения, приведшего к смерти?

Представляю, с каким удовольствием он кромсал бы меня своим скальпелем.

Я взглянула на Келлермана Лурдеса. Он вновь начал корчиться, нога выпрямилась, и кость защелкала – кажется, сломанные концы начали срастаться. Моя правая рука сама подняла меч острием вверх. По клинку пробежала голубая молния – свет был яркий, насыщенный. Как же он отличался от мертвенно-бледного, ядовитого свечения Мировича!

Его глаза вновь закатились, и я увидела Лурдеса, который, повернув голову, смотрел на меня осмысленным взглядом. Смотрел пристально, не мигая. Затем его губы шевельнулись: «Кто?»

О боги!

– Я Дэнни Валентайн, – хрипло ответила я. – Училась с тобой в одной школе, Келлер. Я на два года младше тебя. Мы с тобой ни разу не общались.

Судя по выражению его глаз, он меня понял. Затем опустил голову на пол.

– П-пожалуйста, – прохрипел он. – Пока он не вернулся…

– Ты пожиратель, к тому же еще и мул, – сказала я. – Это неизлечимо. На такой стадии.

На его лице появилось выражение невероятной усталости. Усталости – и решительности, от которой у меня защемило сердце.

– Сделай… это. Кто-то… из них… выжил?

– Полиамур – Бастьян. И еще трое. – Я приподняла меч. – Последний вопрос. Скажи: зачем?

Мне нужно было это знать.

– Месть… – Его веки затрепетали. – Я… забрал его. Остальные… не смогли. Я забрал… последнюю… часть. Я должен был… убить себя. Я не смог…

Конечно, не смог. К тому времени, когда Келлер понял, что он в себе носит, когда он понял, что Мирович не умер, ка уже прочно засело в нем. Келлер уже не мог убить себя – ка ему бы этого не позволило.

Я вспомнила Гейб. Сидя у постели Джейса, она сделала то, чего я сделать не смогла. Что ж, теперь мы поменялись ролями. Пришло время уравновесить чаши весов. Я сглотнула, чувствуя во рту привкус горечи. Глубоко вздохнула. Запах гниющей эктоплазмы, отирающих человеческих клеток и удушливой вони, исходящей от Мировича, боролся с дымным ароматом демона. Аура Джафримеля, сверкая черными языками пламени, касалась моей ауры; от знака на плече пошли волны энергии, которые принялись закрывать бреши в моей энергетической оболочке. Когда все было кончено, у меня вновь была надежная защита демона.

Голос Кристабель начал слабеть.

«Вспомни, – прошептала она. – Вспомни все».

Что это было – явь или воспоминания? Может быть, она, невидимая, стояла рядом со мной? А если она была здесь, то, возможно, с ней был кто-то еще? Может быть, все дети, погибшие в «Риггер-холле», или всего лишь один?

Только я?

Взявшись обеими руками за меч, я занесла его над головой. Собралась с силами, готовясь нанести удар.

– Все кончено, – прошептала я. – Покойся с миром, Келлерман Лурдес.

Сколько раз я, сидя у постели умирающего, произносила эти слова, от которых во рту появлялся горький привкус смерти. Работа некроманта – утешать умирающего, позволяя его душе легко и мирно перейти в царство смерти. И – что случалось не так уж редко – следить, чтобы она не вернулась назад.

«Его следует проводить с честью или, что еще важнее, с состраданием. Впрочем, жалость – не самое главное твое достоинство, Данио-сан», – прошептал мне в ухо голос Йедо, прорвавшись в мое кровавое настоящее, как водный поток медленно, но упорно пробивает себе путь в забитой грязью канаве.

Сострадание, жалость? К кому? К Лурдесу, или ко мне, или к нам обоим? Или ко всем душам, загубленным в «Риггер-холле»?

Значит, ко всем. К Роанне, к Эрану Хелму, к Долорес. К Кристабель, оставившей пометки в школьном журнале. Почему она это сделала? Что это было – проявление взрослого высокомерия или зарождающееся предчувствие? Она ли преследовала меня, или же ее голосом вещал иной разум, какое это теперь имеет значение? Милосердие – вот что важнее всего. Милость ко всем, кто остался жив, к Эдди и Полиамур.

К ним всем и ко мне.

И больше всего – к нему, невидимому ребенку, который бросился защищать всех нас, как в свое время бросился защищать меня Джейс. Все, теперь по счетам уплачено, остался один, последний, – с низким гудением меч описал в воздухе дугу, и круг замкнулся.

Лурдес закрыл глаза. И вдруг резко их открыл; в его глазах появился холодный голубой свет. На меня смотрел Мирович.

«Жалость – не самое главное твое достоинство, Данио-сан».

Верно, сказала я себе. Боги свидетели, я этого не забуду. Ради них. Ради всех детей.

Я снова взмахнула мечом. Это был великолепный удар – я вложила в него все силы. Мое ка издало вопль, короткий и резкий, как крик сокола или боевой клич уличного кота. Хлынула кровь; она била фонтаном вверх – это была кровь из артерии. Джафримель быстро оттащил меня назад, когда из шеи Лурдеса взметнулась мощная струя. Меч запел, завизжал, отбрасывая искры, металл словно ожил – по нему побежали бело-голубые молнии. Кровь лилась ручьем, но клинок оставался чистым и сияющим; я не помню, как убрала его в ножны; наверное, он сделал это сам.

Пронзительно вопя, Мирович отчаянно боролся за жизнь, его ка лихорадочно кидалось во все стороны в поисках чего-нибудь, за что можно было бы ухватиться, чтобы остаться жить; эктоплазма горела и покрывалась пузырями. Я стояла, вцепившись в плечо Джафримеля. Он по-прежнему не задавал мне вопросов, лишь молча смотрел и ждал, когда иссякнет река крови и эктоплазмы. В воздухе противно запахло блевотиной.

– Джафримель, – твердо сказала я. – Сожги его. Пожалуйста. Сожги дотла.

Просить дважды не пришлось. Падший демон поднял руку, из которой вылетело яркое пламя. Сначала оно, словно красная жидкость, сползло на забрызганный кровью пол, где сразу с шипением начали выгорать брызги крови. В воздухе поплыл сладковатый запах, словно кто-то жарил свинину. На темных стенах столовой заплясали, извиваясь, черные тени. Стало невыносимо жарко; от жара начал скручиваться и чернеть линолеум, краска на потолке покрылась пузырями, которые лопались один за другим.

Наконец огонь начал понемногу ослабевать. Я уткнулась лицом в плечо демона.

– Сейчас ты исчезнешь, – глухо сказала я. – Прошу, побудь со мной хотя бы одну минуту, пожалуйста, только одну минутку, секунду…

– Данте, – сказал он и нежно погладил меня по волосам. – Я услышал твой зов. И попытался тебе ответить.

– Пожалуйста, хоть несколько секунд, – шептала я, уткнувшись в его пальто.

Джафримель обнял меня за плечи. Я глубоко вдыхала запах корицы и амберного мускуса, этот смертельно опасный, нематериальный аромат демонов. Я наполняла им легкие, словно живительным воздухом.

– Побудь со мной, прежде чем я сотру в порошок это проклятое место.

– Успокойся, – ответил Джафримель. – Я здесь, я всегда был рядом с тобой. Я же говорил тебе: ты не бросишь меня в одиночестве скитаться по земле.

Я закрыла глаза. Внезапно в ногах появилась слабость. Мировича больше нет, Келлермана Лурдеса больше нет. Джейса больше нет. Круг замкнулся.

Окончательно потеряв силы, я начала падать, но Джафримель подхватил меня на руки, что-то шепча мне в ухо. И тогда я начала плакать. Рыдания сотрясали меня так, словно мое тело рвал зубами хищный зверь. Я плакала, лежа на руках демона, в столовой, где в воздухе плавал кровавый дым, где повсюду лежали хлопья пепла, оставшиеся от того, кто когда-то был Келлерманом Лурдесом; из разбитых окон в комнату врывался холодный ветер, он подхватывал пепел, и тот кружился в воздухе. Я плакала до тех пор, пока не обессилела, а потом впала в тяжелое забытье, прерываемое лишь тихим голосом Джафримеля, который что-то шептал мне, унося прочь от места побоища и смерти, – после того как бушующее пламя и демон стерли с лица земли царство кошмаров и ужаса под названием «Риггер-холл».