Текст книги " Ревность (ЛП)"

Автор книги: Лилит Сэйнткроу (Сент-Кроу)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Лилит Сэйнткроу

Ревность

Пролог

Я лежу на узкой односпальной кровати, в комнате, не больше, чем шкаф, в совсем крошечной квартирке. Листы бумаги, в которых я рисовала во время путешествия, острыми углами упирались мне в грудь. Я прижала их сильнее. За окном грохот Бруклина напоминал большого спящего зверя. Это движение на расстоянии, разговаривающее на своем безъязычном ворчании. Они вернулись с чистки крысиного нашествия, и они измождены. Снаружи приоткрылась дверь, я слышу звон бокалов, как наливается жидкость, и снова раздается голос моего отца.

– Ты должен, Огаст. Я не могу оставить ее где-либо еще, и я должен...

Огаст прервал его.

– Боже мой, Дуайт, ты знаешь как это опасно! А она еще просто ребенок. Зачем оставлять ее со мной?

Я прильнула к подушке. Это была подушка Огги. Он постелил кровать для меня, только в этой спальне было как в коробке из-под печенья. Они с папой думали, что я сплю. Я сделала глубокий вдох. Здесь пахло, как в месте, где жить может только мужчина – спёртым и испорченным дыханием от сигаретного дыма.

Стопка хлопнула по столу. Папа пил Джим Бим, и если он делал это быстро вместо того, чтобы потягивать, то ночка будет долгой. Огги припал к водке.

– Ей безопаснее всего здесь. Я должен сделать это! По... по веским причинам.

– Элизабет не стала бы...

Мои маленькие уши сонно навострились. Папа никогда много не говорил о маме. И, видимо, сегодня вряд ли собирался.

– Не надо, – стекло снова звякнуло – горло бутылки ударилось о бокал. – Не говори мне, что она сделала бы, а что нет! Она мертва, Доброслав! Моя маленькая девочка это всё, что у меня осталось. И она будет здесь. Думаю, я отправлюсь за ублюдком в Канаду, и когда я вернусь...

– А что если не вернешься, Дуайт? Что после этого я буду делать?

– Ну тогда, – сказал папа тихо, – она будет наименьшей проблемой из всех. Тем более у тебя есть друзья, которые знают, что делать.

– Нет никого, кому я могу доверять, – слова Огаста звучали угрюмо. – Ты даже не имеешь понятия, против кого идешь. Я мог бы связать тебя и попытаться остановить.

– Тебе придется убить меня, Огги. Перестань давить на больное, не при моей маленькой дочери, – неприкрытый гнев звучал в его словах. Если бы я была там, то испугалась бы. Когда отец говорил так, это означало, что лучше оставить его в покое. Он никогда не был жестоким, но хладнокровие и тишина, когда он был таким, не могли принести комфорта. – К тому же, это может оказаться охотой на другого дикого олуха. Скользкий ублюдок.

– Мы этого не знаем, – пробормотал Огаст. Это был не вопрос. – Месяц. Вот сколько я смогу продержаться, не сказав никому, Андерсон. И я делаю это не ради тебя. Это девочка заслуживает быть среди своих.

Снова тишина, и я почти могла видеть, как папины глаза белеют. Вся глубина голубого исчезает, и он выглядит так, будто его отбелили.

– Я и есть свой. Я ее родственник. Я знаю, что будет лучше для нее.

Я хотела подняться, протереть глаза, и выйти на кухню. Потребовать, чтобы они объяснили, что здесь происходит. Но я была всего лишь ребенком. Какой ребенок может подняться и требовать, чтобы ему что-то рассказали? К тому же, я не понимала и половины из того, что знала сейчас.

Я до сих пор не знала достаточно.

Когда я проснулась на утро, Огги поприветствовал меня почти сгоревшим омлетом. А по выражению его лица, я поняла, что папа уже уехал. Тот ребенок просто пожал плечами, зная, что папа вернется, и решал, что теперь делать с завтраком. Тот ребенок знал, что все будет в порядке.

Ребенок, которым я стала теперь, знает лучше.

Глава 1

Протяжный, отчаянный вой пронзил ночь.

Полагаю, этот звук можно было бы принять за сирену, если проигнорировать то, как она пронзила вас и как стеклянными пальцами вырывало из головы саму вашу суть. Крик был полон крови, горячего мяса и холодного воздуха. Я резко выпрямилась, толкая тяжелые бархатные покрывала в сторону. Моё левое запястье болело, но я встряхнула им и выскочила из кровати.

Я схватила свитер с пола и резко продела его через голову, радуясь, что не носила серьги. Пол, покрытый паркетом, холодил босые ноги; я бросилась через комнату и чуть не столкнулась с дверью. Открыла все замки неловкими пальцами. Синий стеклянный ночник освещал комнату достаточно для того, чтобы позволить мне не спотыкаться о незнакомую мебель. Я приехала сюда совсем недавно и ничего конкретно не запомнила.

И вряд ли долго пробуду. Учитывая тот факт, что все пытаются меня убить.

Тонкие голубые линии защиты вспыхнули в углу моего видения. Я поставила ее в первую же ночь приезда, и тонкие линии потрескивающего синего цвета сталкивались вместе в сложные узлы, вспыхивая только на краю видимости. На остатке пути я проснулась окончательно и прокляла дверь, вой до сих пор звучал в моей голове.

Бабушка была бы горда. Я ставила защиту без ее рябиновой палочки или свечи, и это становилось легче делать. Конечно, помогало то, что я уже не первый раз накладывала защиту. Сейчас, где бы я не находилась, я не лягу спать, пока не поставлю защиту. Черт, я, вероятно, даже не села бы на стул, не поставив на него защиту. Конечно, если бы умела это делать.

Я вырвала дверь, в то время как другой душераздирающий вопль расколол воздух и встряхнул коридор снаружи. Петли застонали – дверь была из твердой стали с четырьмя замками и цепью, два из которых не имели внешнюю замочную скважину.

Следовало догадаться,что я не смогу проспать всю ночь без суеты.

Свет ослепил меня. Я столкнулась с Грейвсом, стоявшим у моей двери. Мы почти упали в путанице рук и ног. Но его пальцы сомкнулись вокруг моего правого бицепса, и он удержал меня в вертикальном положении, указал правильный путь по коридору и подтолкнул в том направлении. Его волосы – окрашенные черные кудри с темно-коричневыми корнями – дико торчали.

Он должен спать в общежитии вервольфов. Его глаза поразительно вспыхнули зеленым на ровной карамели кожи. В наше время он действительно поразил этнический взгляд. Или, возможно, я просто увидела то, что было там все время, под его стилем мальчика-гота.

Мы бежали по коридору в странном тандеме. Мамин медальон отскакивал от груди. Я открыла пожарную дверь в конце коридора. Она ударилась о стену, и мы стали спускаться по непокрытой ковром лестнице.

Дело в том, что в общежитиях Главной Школы есть крыло, где спят светочи. Негласно это обычная школа. Просто, потому что у меня была своя собственная комната, не делало это место больше похожим на школу.

И только потому, что для светочей было отведено целое крыло, не означало, что там был кто-то еще помимо меня. Я одна. Конечно, есть ещё одна светоча, но в последний раз я видела ее в другой Школе – исправительной Школе, куда меня отправил не пойми кто – которая уже сгорела.

Два пролёта вниз, резко направо, плечо врезалось в дверную раму, но я просто продолжала идти. Этот зал даже не был застелен коврами, поэтому все отзывалось эхом, и двери с обеих сторон перекрывали щели для наблюдения.

Возле его двери не было охраны. Весь коридор задрожал, когда он бросился к стене и снова завыл.

Я схватилась за ручку; она отказалась поворачиваться.

– Чёрт! – я закричала, и Грейвс оттолкнул меня в сторону. Он додумался достать в коридоре с гвоздя связку ключей. Ключ вошел в замок, прокрутился, дверь открылась, и я ввалилась в комнату, едва не столкнувшись с семью с половиной футами очень расстроенного оборотня.

Пепел сгорбился, лапы с длинными когтистыми пальцами растопырились, как только коснулись голого бетона. Вой оборвался на середине, как будто он был удивлен. Белая полоса на его худой узкой голове светилась в отраженном флуоресцентном ярком свете коридора.

Я сделала глубокий вдох. Мои волосы висели возле лица дикой вьющейся массой, и я чувствовала тот же самый прыжок безрассудного страха, который ощущала каждый раз, когда приходила в эту комнату. Или, возможно, это был полностью рациональный страх. Кто-то может подметать у двери и запереть её, и тогда я останусь здесь, с оборотнем, который пытался убить меня в нашу первую встречу.

И конечно, он мог всегда выйти из себя – ну, в общем, сумасшедшая задница оборотня снова на мне. Но после того, как он спас мою жизнь несколько раз, я начинала думать, что, возможно, он не будет этого делать.

– Всё в порядке, – я справилась, хотя мои легкие были в огне, а горло угрожало закрыться. Я все еще ощущала мятную зубную пасту, которую они мне дали. – Всё хорошо, Пепел. Всё хорошо.

Вервольф зарычал. Его плечи, связанные с мышцами и движущимися структурами размытой шкуры, поднялись. Если бы только я могла запечатлеть это на бумаге, возможно, древесным углем – но кого я разыгрывала? Как будто у меня было время рисовать портрет вервольфа.

Его когти оставили следы на бетоне, когда прорезали сквозь жесткий каменный пол острыми краями. Вы можете только представить эти когти, проходящие через плоть, как горячий нож.

Ну и дела, просто замечательно, Дрю. Почему бы тебе не поразмышлять над этим?

Я опустила руку. Она выглядела очень маленькой и очень бледной, и когда мои пальцы коснулись густого ерша на его затылке, то утонули в нём. Жар разливался в оборотне, и звук трескающихся костей наполнил комнату, когда он пытался снова измениться, чтобы вернуться в человеческую форму.

Моё сердце подскочило к горлу и вернулось обратно.

– Ты можешь это сделать, – прошептала я. Так же, как делала каждый раз. – Давай же!

Дрожь заполняла его волнами. Грейвс, обрисованный бледным флуоресцентным бликом, стоял в дверном проёме. Он наклонился назад, мельком взглянул на коридор и застыл, как только увидел приближающуюся опасность.

– Ты сможешь, – я пыталась не казаться умоляющей. Пепел прислонился ко мне, чуть не сбив с ног, как собака, опирающаяся на ноги своего хозяина. Он заскулил, и потрескивающий звук стал громче.

Желчь поползла вверх по горлу. Рука сжалась в кулак в его меху, словно это могло помочь. Отметки на левом запястье вызывали приступ боли, посылая разряд в руку. Две небольшие ранки на руке, куда вошли клыки.

Еще одна замечательная мысль. Господи, Дрю. Прекрати это!

– Всё хорошо, – уговаривала я. – Всё в порядке. Рано или поздно это произойдет. Ты сможешь измениться обратно.

Я услышала голоса. Мужчины – четыре или пять. Ботинки, ударяющиеся об пол, шелест одежды бегущих. Пальцы задеревенели, и Пепел зарычал. Глубокое завывание заполнило голый бетонный куб; полка, как кровать с тонкой циновкой, на которой он никогда не спал; широкий низкий унитаз и металлический поднос в углу, все еще липкий от крови; по крайней мере он питался. Сырого мяса не было; он не запасал его, как если бы был болен.

Ну, более больной, чем он уже был. На стенах, куда он бросался, оставались отметки.

Вервольф может вдавить камень или бетон. Если он действительно захочет, он может быть достаточно быстрым. Ко мне вернулся неразумный страх. Я оттолкнула его.

– Ой! – я попыталась не казаться только что проснувшейся и испугавшейся. Вероятно, с треском провалилась. – Всё хорошо. Всё в порядке.

Это была ложь. Он вероятно тоже это знал. Его покалеченный рот открылся, когда он наклонил голову, он вдохнул, как будто снова собирался выть.

Я вздрогнула.

Грейвс, стоя в двери, наполовину повернулся. Он выпрямился и полез в карман. Почему он носил свой черный плащ даже в середине ночи, было вне моего понимания – он, вероятно, даже спал в нем. Я вдруг вспомнила про свои обнаженные ноги и скрученные боксеры. На ногах не было обуви, и холод от пола укусил их даже при том, что Пепел прижался ко мне еще сильнее, жизненно важные текстуры лохматой шерсти казались грубыми, от него исходил нездоровый лихорадочный жар.

– Она в порядке! – вопль Грейвса прорезал внезапный шум. – Успокойтесь. Все хорошо.

Я надеялась, что они послушают его. Если бы они толпились здесь, пока Пепел был всё еще возбужден, то у нас была бы другая ситуация, а я просто слишком устала. Три ночи подряд мы находились с Пеплом, который вытаскивал нас из кровати, и я начинала терять надежду.

Начинала? Нет, я уже потеряла. Это казалось настолько простым, в то время как я бежала за своей жизнью. Забавно, как всегда сложно добраться до безопасного места.

Всегда предполагала, что Главная Школа была безопасным местом. Более безопасным, чем небольшая исправительная школа, в которой я находилась до этого. Та, которая сгорела дотла из-за меня.

Если бы она была безопасной, то Кристоф был бы здесь. Правда?

Я снова вздрогнула при мысли о двух заживающих отметках на внутренней части моего запястья, безвольно вызывающих приступ боли. Пепел снова издал скулящий звук. Я попыталась придумать нечто большее, что-то утешительное, то, что поможет ему. Я знала, он понимает то, что я говорю ему, я просто... Я не могла найти ничего, чтобы сказать ему, то, что могло бы помочь.

Пепел сгорбился. Его челюсть была все еще искорежена из-за серебряной пули, я выстрелила в него прямо после того, как он укусил Грейвса. Текущая теория – теория Бенжамина – состояла в том, что серебро сразу препятствовало тому, чтобы он изменился, и вмешалось в вызов его хозяина.

Я не знала, что думать об этом.

Я находилась в клетке, сжимая шерсть вервольфа, как будто он был непослушным кокер спаниелем, вместо почти восьми футов смертельных мышц и костей, не говоря уже о зубах-бритвах и плохом отношении.

– Успокойся, – мне не пришлось работать над тем, чтобы казаться утомленной. – Пожалуйста, Пепел. Давай же.

Он опустил голову. Я даже не знаю, сколько было времени; мои внутренние часы испортились. Он прислонился ко мне еще сильнее, его плечо опустилось и потерлось выше колен. Меня дернуло вперед, пальцы все еще были запутаны в его шерсти.

– Миледи? – голос Бенжамина. – Дрю, ты там? Ты в порядке?

Пепел зарычал. От этого звука мои кости загремели.

– Перестань, ты, переросший меховой коврик, – я буксировала к нему спиной, ничего ровным счетом не добиваясь: он был гораздо тяжелее, чем я, но он затих. – Так-то лучше. Да, я в порядке.

– Вы должны выйти оттуда, – тени в двери – одна из них, должно быть, принадлежала Бенжамину.

Остальные были, скорее всего, его командой. Дампир, который пристал с задачей «охранять» меня. Замечательно.

Грейвс прислонился к дверному косяку. Его глаза сверкали. Он поднял сигарету к губам, щелкнул зажигалкой и вдохнул.

О, черт возьми! Я вздохнула, стараясь не закатить глаза.

– Воняет, – Бенжамин попался на крючок. – Ты не против?

Грейвс пожал плечами. Двойные завитки дыма свободно скользили из ноздрей. Его серебряная сережка с черепом и скрещенными костями блеснула в полумраке.

– Неа. Я точно не против.

Пепел натолкнулся на меня. Мои ноги онемели. Теперь пришлось пытаться поднять его на кровать и не слушать скулящие звуки, которые он издавал, когда я закрыла дверь и заперла ее, чтобы он не мог сбежать обратно к своему хозяину.

К Сергею. Даже мысли о его имени послали холодную дрожь через меня. Некоторые кошмары, которые у меня были в последнее время – когда я могла спать – подросток с медно-красной кожей и каштановыми волосами, улыбающийся, как нечто нестареющее, а из его черных, черных глаз исходило нечто отвратительное.

Только однажды я видела Сергея. Но этого было достаточно.

Грейвс снова выдохнул сигаретный дым.

– Хотя спасибо, что спросил.

– Вы двое, можете провести свой матч «кто кого» как-нибудь в другой раз? – я все еще держала Пепла. Если бы он спятил, то это не принесло бы много пользы, но когда на нем лежала моя рука, он сохранял спокойствие.

Я не знала, что и думать об этом. Я застряла с меньшей скоростью, и силой, и выносливостью, потому что я еще не прошла «становления». Я, обезоруженная, не была серьезной помехой для расстроенного оборотня – и даже тогда это было довольно рискованным предложением.

Особенно против вервольфа, который за раз убил трех или четырех кровососов.

Но он ни разу не терял самообладания, с тех пор, как я держалась за него. Я все еще не была уверена, была ли я храброй или очень глупой, будучи достаточно близко к нему. И я избегала его прежде, не так ли? Выстрелила в него и танцевала буги-вуги. Сразу после того, как я убила горящую собаку размером с небольшого пони.

Куда делась та девочка, задира Дрю? Прямо сейчас я чувствовала себя немного менее пугающе крутой. И больше, чем немного, запутанной.

– Что он делает, Дрю? – тон Бенжамина был напряженным. Я почти видела его возле двери, наклонившегося вперед, стрижка в стиле эмо-бой спадала на его точеное лицо. Некоторые из дампиров настолько красивы, что на них почти больно смотреть. И было трудно смотреть, не чувствуя себя помятой и грязной в сравнении с ними.

Не то, чтобы я когда-либо нуждалась в помощи, чтобы чувствовать себя помятой и уродливой. Здорово. По крайней мере чума прыщей прошла мимо меня.

Ну кто же знал! Как только твари, которых даже большинство людей не знает, пытаются убить меня, мне приходиться прекратить волноваться о прыщах. Обычно, я бы сказала, хорошо, конечно, до тех пор, пока я не хожу с лицом пиццы.

Но это была не шутка. Это была моя жизнь. И отчасти я бы хотела вернуть прыщи обратно.

– Он прислоняется ко мне и пытается измениться, – слова вылетели изо рта быстрее, чем я подумала. Свободная рука поднялась вверх, касаясь серебряного медальона моей матери. Острые края его гравировки царапали кончики пальцев.

– Он не может измениться, – сказал кто-то другой. – Он Сломленный. Поэтому их так называют.

– Не говори ему это, – язвительно вставил Грейвс. – Я не думаю, что он верит в это.

– Прикидывайся крутым дальше, лупгару, – Бенжамин был не впечатлен. – Дрю, ты должна выйти оттуда. Здесь не безопасно.

Ну, это смешно, но это то место, где я чувствую себя в безопасности. В клетке, со Сломленным оборотнем. Я дважды сглотнула. Отпустила медальон и пробежала свободной рукой по волосам. Я вздрогнула, когда добралась до колтунов.

– Он не причинит мне боль. Он только бросается на стены, когда меня нет рядом.

– Миледи. Пожалуйста, – и в его голосе снова слышалась мольба. В той школе Дилан говорил точно так же.

Никто не видел Дилана с тех пор, как начались боевые действия. И теперь, когда я подумала об этом, не думаю, что мы когда-нибудь увидим его снова.

Вот что происходит, когда носферату нападают. Потерянные вещи, вещи, которые вы не можете вернуть назад. Полный кавардак, который я не могла вернуть обратно, начиная с утра, когда я проснулась и не сказала папе, что видела бабушкину сову.

Сердце кольнуло. Если бы я могла просто игнорировать его и заниматься тем, что было передо мной прямо сейчас, возможно, боль прошла бы.

Да, хороший план, Дрю. Придерживайся его. Возможно это когда-нибудь получиться.

– Я не сдвинусь с места, – упрямство застало меня врасплох, выставило мою челюсть и заставило обе руки сжаться в кулаки. Мех проскользнул сквозь пальцы, как если бы я тянула его волосы, Пепел не подал знак, что заметил это. – Наступает рассвет. Как только солнце взойдет, ему будет лучше.

– Тебе следует... – Бенжамин остановился. Может быть потому, что Грейвс нарисовался и пытался утащить сигареты. Может, потому, что Пепел снова зарычал, и я сама удивилась, коснувшись вершины его узкой головы своей свободной рукой. Осторожно, как будто я принимала на себя издевки мальчика, который мне нравился или что-то вроде того.

– Прекратите, – я глубоко вздохнула. Рычание прекратилось. Я просто ударила оборотня по башке. Боже. – Вы могли бы принести мне одеяло, или еще что-нибудь. Этот пол холодный.

Молчание, затем звук шагов. Кто-то подошел ко мне и дал миленькое одеяльце. Это был Бенжамин, потому что он снова заговорил.

– Очень хорошо. Но мы остаемся здесь, Дрю. На всякий случай.

Как будто я не знаю этого. Я по любой причине ухожу из своей комнаты, когда все вы объявляетесь.

– Вы должны вернуться ко сну. Или что вы там делали.

– Мы твоя охрана. Это наша работа, – терпеливо, как будто разговаривал с идиоткой. Бенжамин был почти так же хорош в таком тоне, как и Дилан.

Мое сердце снова заболело. В последнее время оно так много раз болело, кроме тех случаев, когда я была занята, спасая свою жизнь. Но боль ушла, когда я сглотнула, моргнула и сосредоточилась на насущной проблеме.

– Больше похожи на надзирателей, – Грейвс не потрудился сказать это мягче. Он продолжал наклоняться через дверь, и от сигаретного дыма, который он выдыхал, исходил запах гнева. – Оставьте ее в покое.

Пепел снова зарычал. Я ткнула в него пальцами, и рычание снова прекратилось. Отметки на моем правом запястье снова пронзила боль, но не так мучительно.

– Прекрати, Грейвс! Боже. Все вы, прекратите!

Это будет долгое ожидание рассвета.

Глава 2

Как только солнце взошло, Пепел поднял голову с моих коленей. Он лег, свернувшись под металлической полкой, и сразу заснул, вместо того, чтобы просто лежать там с открытыми глазами и нервозностью, проходящей через него.

Мои ноги затекли и онемели. Грейвс выкурил полпачки, окурки валялись под его ботинками. Плед, который они передали через дверь, особо не помог мне. Мне было так холодно, что зуб на зуб не попадал, но я подползла и потратила минуту или две заправляя одеяло под Сломленного оборотня. Он разорвет одеяло в клочья, когда наступят сумерки, но это не могло причинить ему боль.

По крайней мере, я надеялась, что это не могло причинить ему боль.

На серебристой полосе, в верхней части его головы, было больше бледных, жестких волосков разной текстуры, чем на остальной части меха. Искореженная часть его челюсти заставляла меня вздрагивать каждый раз, когда я смотрела на него. У оборотней аллергия на серебро; рана была мокрой, но из нее больше не сочилась жидкость. Она заживает медленно – и когда она действительно заживет, что произойдет? В ней все еще находились остатки серебра.

Я этого почти не знала. Вот такая фигня! Когда я была с папой, это, казалось, не имело значения – он был тем, кто знал то, с чем мы имели дело и говорил мне, что делать. Но так как он превратился в зомби, было крайне очевидно, что я не знала даже четверти того, что должна была знать, чтобы иметь дело с Истинным миром.

И я начинаю задаваться вопросом, если бы он действительно знал все, что бы он сделал?

Это была неутешительная мысль. Почти, ну, в общем, богохульная. Даже если я не большой сторонник ничего, кроме святой воды. Я видела работу святой воды на духах и некоторых видов проклятий.

В остальной Божественной части, я не так уверена. Просто слишком много гадостей происходит с людьми, которые этого не заслуживают.

Грейвс бросил последний окурок, потоптал его ботинком. Пепел оставил на бетоне черную отметку.

– Помочь?

– Нет, – я использовала прикроватную тумбочку чтобы подняться. Пепел издал сонный звук, запыхтел и замер. – Все же спасибо, – четыре онемевших, пьяных шага через комнату, затем мне надо было схватиться за дверной косяк, потому что мышцы в ногах начали просыпаться, упорствовать, и иголки вонзились в них. – Ой.

Бенжамин наклонился вперед, оглядываясь за углом. Пара темных глаз под торчащими, каштановыми волосами – только переносица видна.

– Ты не одета, – его тон колебался между шоком и неодобрением, со здоровой порцией чопорности. – Ты была там все время?

– Я прекрасно одета, – но моя челюсть сжималась, мышцы сокращались от озноба. Я вздрогнула, обняла себя. Свитер Грейвса помялся возле ребер. – С ног до головы.

– Ты умрешь от холода, – пробормотал он и взглянул на Грейвса. – Ну, давайте, идите обратно в свою комнату. Вам лучше переодеться.

– Зачем? – даже перемещать вес было мучительно. А после того, как тяжелый оборотень полежал на коленях, было чертовски больно ходить. – Сейчас день, правда? – то есть мы все должны были немного поспать.

– Сообщение прибыло сразу после того, как вы легли спать. Ты должна предстать перед Советом через час, – сказал Бенжамин так, как будто это причиняет ему боль. – Одна. Чтобы ответить на вопросы о Рейнарде и о вашем побеге от Сергея.

– Что? – но я не была удивлена. Они уже опросили всех, кроме меня, в том числе Грейвса, который отказался говорить обо всем этом даже со мной. Сейчас он внимательно смотрел на Бенжамина, длинные руки болтались. Мне пришло в голову, что Грейвс пытался спать прямо за моей дверью.

У дампиров были комнаты повсюду. На всякий случай. Но Грейвс был лупгару. Ни оборотнем, ни вампиром. Чем-то другим. И он, очевидно, не собирался останавливаться в общежитиях, как они того хотели.

Я пыталась поймать его взгляд, но он все еще смотрел на Бенжамина так, как будто на лице дампира что-то застряло. Быть в окружении подростков-мальчиков, которые могут быть старше ваших родителей, становилось действительно странным. Вы начнете замечать мелочи, как и кто двигается или идет, и это кричит о их возрасте более эффективно, чем тайны, которые скрывает их кожа.

Бенжамин действительно не казался старым. По крайней мере, не старее Дилана.

Боже, неужели теперь каждый день, когда я захочу расслабиться, меня будут посещать болезненные мысли? Очевидное решение – просто не расслабляться – было отчасти фиговым.

– Совет, – сказал он терпеливо. – Они управляют Главной и любой другой Школой и, как следствие, Братством. Они очень заинтересованы в тебе, – позади него, я услышала неподвижность остальных. Еще три парня: два блондина и худой парень с волосами мышиного цвета и со странной кривоватой улыбкой. – Мы будем ждать снаружи. Но тебе лучше одеться. Они устраивают официальный прием.

Я хотела, чтобы Грейвс посмотрел на меня. Но он просто стоял там, поглядывая из-под волос. Я уверена, что он нарисовал на лбу «идите в задницу», и это было более проницательно.

– Хорошо. Все, что у меня есть, это джинсы, – одна пара джинсов. И этот свитер, и толстовка на смену.

Бенжамин проглотил то, что собирался сказать. В ногах кололо, но все стабилизировалось. Я осторожно ступила в коридор, между лупгару и дампиром, и было жаль, что я не могла остаться сзади, в клетке.

По крайней мере, я знала, что происходит с Пеплом. Вроде того. Может быть.

Тишина растягивалась между нами. Они должны были переместиться, чтобы я смогла закрыть дверь, но никто не казался склонным к этому. Робкий паренек с кривоватой улыбкой – Леон, я вспомнила с трудом – бросил взгляд через плечо, с быстротой, подобной щелчку головы ящерицы.

– Я полагаю, что мы должны закрыть дверь, – сказала я наконец. – Вы, ребята, должны подвинуться.

Бенжамин вышел вперед, и я отступила, почти сталкиваясь с Грейвсом. В одно мгновение дверь закрыли, и Бенжамин вручил мне ключ.

– Вероятно, тебе следует держать его при себе. Учитывая, что ты здесь каждую ночь.

Он сказал это так, как будто был разочарован.

Я чувствовала, что мой подбородок упрямо поднялся, обычно моя бабушка называла это взглядом мула.

– Ему лучше, – по крайней мере, Пепел не бросался на стены.

– Он Сломленный, – но Бенжамин отступил, произнося тот же старый аргумент. – В комнату!

Это звучало как приказ, но я не стала спорить. У меня не было достаточно аргументов.

Это было чудо. Но как у всех чудес, у этого была противная сторона.

Глава 3

Главная Школа – самая большая и самая старая в Северной Америке: много солнечного света, падающего между бархатными занавесками, который освещал деревянные полы; бесценные старинные ковры; бархатные драпировки красного, синего, зеленого цветов; мраморные опоры, поддерживающие бюсты хорошо выглядящих подростков-борцов и дипломатов, которых вы не найдете ни в одной книге по истории, потому что они дампиры. Что означало, что они боролись и заключали дипломатические соглашения с теми тварями, о которых остальная часть мира не имела понятия.

Воск, лак лимонного цвета, запах старой древесины и сухого камня. И дыхание школы – что-то между моющими средствами и масляным ароматом большого количества детей, вдыхающих тот же самый воздух в течение долгого времени. Здесь с трудом сосуществовали две вещи – возраст и молодость. Войны давно закончены, и единственное, что осталось, – это перемирие, где противоборствующие стороны по привычке испепеляли друг друга взглядом.

Бенжамин встал передо мной, Леон стоял немного позади с левой стороны от меня. Лицо Грейвса – влажное от холодной воды – находилось справа. Как будто я была в центре амебы. Другие два дампира стояли позади меня, и если есть какой-нибудь намек на не обжившуюся девочку, так это подросток-дампир, который вечно ходит по ее следу и смотрит в спину. Не то, чтобы я когда-либо ловила их, пялящихся на меня, но если вы побывали в миллионах американских школ, то понимаете, почему все уделяют вашей персоне столько внимания.

Я назвала бы это «иметь третий глаз». Но я видела взгляды, и это было отвратительно. Существовало такое место в Оклахоме – верьте не верьте, его называли Вопль – где у парня, который управлял универмагом, был глаз позади побритого и татуированного черепа. Глаза спереди – карие, а позади – синий. А в холод из этого глаза текли красные слезы.

Он долго носил ковбойскую шляпу.

Люди приходили за многие мили вокруг, чтобы посетить его. Они приносили различные вещи: микстуры, заклинания – чтобы заплатить за то, что он мог сделать. Единственное, что он любил так же сильно, как деньги, – это третий глаз.

Он жарил их. Говорили, они были хрустящими и солеными, а с горчицей – пальчики оближешь.

Я дрожала. Позже я рисовала эти глаза в течение многих недель, машинально чертя их на полях и добавляя тени в те радужки, пока не получила от папы тот взгляд, который говорил, что мне, вероятно, не следует этого делать.

– С тобой все хорошо? – пробормотал Грейвс, не двигая губами.

– Просто думаю. Про глаза.

Он немного ссутулился под чёрным плащом. Он надевал его везде. Так он чувствовал себя комфортно.

– Я знаю, что ты хочешь сказать этим.

Во мне поселилась знакомая тяжесть. Не думаю, что ты знаешь. Мой рот открылся, чтобы сказать ему эти слова, потом закрылся. Он и так уже был вовлечён в добрую долю Истинного мира. Когда зубы Пепла прокололи его кожу, он потерял свою старую жизнь. Не берите в голову, что это была жизнь, которую Грейвс не хотел иметь. И это была все еще моя ошибка.

– То есть, – продолжил он чуть громче, – могло ли это быть более очевидным, что они наблюдают за тобой? А мы не можем никому доверять.

Бенжамин резко вдохнул.

– Учитывая кто я, я знаю, что мы можем доверять только волкам, – Грейвс сунул руки в карманы, вышагивая рядом со мной длинными, как у кузнечика, ногами. – Пока мы не узнаем, кто предатель.

Кристоф знает. Я сжала губы. Раньше я проводила много времени в одиночестве, пока не было папы, и мне бы очень хотелось иметь рядом других людей. Едва ли я была одна, с тех пор как приехала сюда. Хаос у парадной двери Школы превратился в перепалку между парнями-оборотнями и парнями-дампирами, которые были со мной и пытались выяснять, что делать, пока наконец кто-то не послал кого-то куда-то с сообщением. Пока я стояла на крыльце в слабом свете, чувствуя себя холодной, грязной, и очень, очень подвергнутой опасности, поступили распоряжения, что с нами делать.