Текст книги "Не для нас с тобою (СИ)"

Автор книги: Лидия Сильвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

29. Мила

Плейлист: Алан Черкасов «Моя»

Страсть накрыла нас с головой. Я думала, что могу сопротивляться своим чувствам. Что смогу решиться поговорить с ним…

Но стоило ему появиться под подъездом моего дома…

– Хочу увидеть тебя, – звучит в телефонной трубке. – Хоть на пять минут. Можешь выйти?

На улице стоит у дверцы машины, опираясь на нее локтем. Такой красивый. Такой ослепительный.

Обнимает меня, прижимает к себе. Тревожится, беспокоится. И хочется броситься ему на шею, раствориться в его объятиях, но что-то сдерживает, не даёт. Блокирует эйфорию и восторг.

Ведь его чувства настоящие, я чувствую и вижу это. Но проклятый опыт брака не даёт расслабиться. Я была окружена заботой и вниманием. Опутана любовью. Только все эмоции и чувства бывшего мужа были лишь маской. А я не заметила. Не почувствовала. Доверилась, отдалась душой и телом. И не заметила, что под маской любящего мужчины скрывается чудовище, которое проявило свою суть в тот момент, когда я была максимально уязвима и зависима. За два года после развода я обрастала шкуркой, панцирем. Отбивалась от его выдуманных эмоций, чтобы уберечь себя. И свою дочь.

Заблокировала свои чувства да так, что теперь не верю никому. Чудесный, заботливый, хоть и грубый мужчина, что так нежен со мной хочет согреть, окутать заботой. Но я не могу. Что должно произойти, чтобы мои барьеры рухнули? Ведь оттолкну же своим наигранным безразличием. И упущу свой шанс на счастье. Не хочу снова в этот панцирь. Он стал мне тесен. Ограничивая себя, я теряю себя. Варюсь в этом коконе боли. Мир огромен, непостижим. У каждого своя история, своя боль. И все проходят через это и живут дальше. Матвей потерял самое дорогое, что имел, и не отчаивается. Его грубость – это его защитный панцирь. И только со мной он нежен. Настоящий. Это и есть великая сила доверия. Так почему я не могу?

Тяжело быть сильной и независимой. Когда приходит беда, ее нужно разделить с кем-то. Одному человеку такое не по силам. Особенно остро это чувствуешь, когда слаб, когда болеешь. Мне мой организм будто шепчет: " Остановись. Отдохни. А потом пойдем дальше". Так может?..

Матвей проводит ладонью по моей спине.

Броня трескается, как тонкий лёд по весне, внутри меня горит огонь надежды. Что он дождется. Что не махнет рукой и не пошлет меня куда подальше. Что не оставит больше одну. Не выдерживаю. Слезы градом бегут, стекают по щекам. На руках будто гири висят, не давая обвить его. Прижимаясь к нему крепко, впиваюсь занемевшими пальцами с его мускулистые плечи. Тяну носом его запах. Неповторимый мужской, терпкий с нотками одеколона, что так кружит голову.

И чувствую лёгкость в руках, во всем теле. Запрокидываю голову и впиваюсь взглядом во внимательные глаза.

– Ты чё ревешь? – хмурится он, Нежно снимает каплю с моей щеки. – Совсем плохо?

– Все замечательно, – шмурыгаю носом и смеюсь. Он подумает, что я точно больная. Ну и пусть. Мне так хорошо, как давно не было. Даже если это роман закончится ничем, я всегда буду ему благодарна. За то, что показал, как это – быть женщиной. Желанной, любимой. Он спас меня от меня самой. От роли мамы и электровеника. От роли жертвы домашнего насилия. Дал вкус жизни, и я всегда буду ему благодарна за это. Хоть никогда ему в этом не признаюсь.

Он так поцеловал, словно дикий зверь голодал, словно скучал, тосковал по мне.

Я чувствую это, его желание и не могу устоять. Очнулась уже в его машине пристегнутая ремнем безопасности, а мой дом виднелся в зеркале заднего вида.

Рука Матвея лежит на моем колене и чуть сильно сдавливает его, словно, чтоб я не забыла о нем, о его настойчивости.

Я сказала "да" самой себе уже тогда. Когда он поцеловал меня. Я его женщина. Хватит врать себе. Я хочу будущего с ним.

Сегодня плевать на обстоятельства. Хочу в последний раз окунуться в этой райское блаженство.

Лежу на кровати. Матвей отстраняется, чтобы снять футболку. Не выдерживаю, поддаюсь вперёд, притягиваю его за талию. Провожу языком по кубикам пресса от чего он напрягается, кожа его покрывается мурашками. Покрываю поцелуями его грудь, косые мышцы живота, добираюсь до плеч. Ловлю языком мочку уха.

– Ты меня облизала всего, – задыхается он.

– Тебе не нравится? – наигранно лукаво спрашиваю я, расстёгиваю пуговки на блузке.

– Нравится. Очень.

Толкает меня на кровать. Покрывает поцелуями мою шею. Расстёгиваю ремень его брюк. Матвей распахивает полы моей блузки да так сильно и резко, что нерасстегнутые пуговицы разлетаются по кровати.

– Матвей! – Восклицаю. – Как же я теперь домой доеду?

– Мою возьмёшь, – шепчет он задыхаясь.

Входит в меня резко, я морщусь от внезапного вторжения.

– Ой. Прости, маленькая. Ты такая мокрая, прости… – Просовывает руку между нашими телами, безошибочно находит клитор и стимулирует его. – Так легче?

– Да, – стону от нетерпения, ведь я голодна так же как и он. Обвиваю его талию ногами и прижимаюсь грудью к нему. Хочу быть с ним единым целым. Так люблю… Так не могу без него…

Вдыхаю запах подушки и балдею от наслаждения.

– Ты чего там возишься? – ворчит Матвей.

– Тобой пахнет.

– Меня лучше нюхай, – ржёт он и укладывает мою голову себе на грудь, придавливая талию к себе. – Ты такая непонятная стала.

– Какая есть.

– Смотри не влюбись, девочка, – пытается говорить равнодушно, но я физически чувствую, как он замер и затаил дыхание в ожидании ответа. Это так трогательно, что хочется плакать. Он действительно влюблен. А я? Холодная ледышка? Нет. Такая же влюбленная в него, как и он в меня. Только не могу себе позволить раствориться в этом чувстве, в этом счастье. Обстоятельства против нас.

– Не дождешься, – вздыхаю наигранно. Пусть знает, что я несерьёзно. – Я просто беру от жизни все и наслаждаюсь тем, что есть.

Отворачиваюсь от него и, свесив ноги с кровати, начинаю искать свою одежду. Трусики где-то потерялись. На всякий случай понимаю голову вверх, сканируя потолок на предмет люстры и трусиков на ней. Нет. Ни той, ни другого. Плоский квадратный плафон и никаких признаков моего белья.

– Необыкновенная ты, – вздыхает Матвей, потягиваясь на кровати и тут же вскакивая с нее. Тоже начинает одеваться.

– Самая обычная, – сутулюсь, пряча голову в шею.

– Стала нежней, ласковей. Колючки свои спрятала, – Матвей подает мне свою рубашку. Протягиваю руку и наши пальцы соприкасаются. Так нежно смотрит на меня. Внутри все горит и бунтует. Пульс зашкаливает. Романтичный момент. Даже в сексе не бывает столько интима, сколько в таких моментах. Будто души соприкасаются.  К ни го ед . нет

Тяну рубашку из его пальцев и набрасываю на плечи.

– Я такая, Матвей. Нежная, ласковая, заботливая.

– И со стержнем внутри, – добавляет Матвей.

– Только с твоим, – смеюсь, обхожу кровать полностью одетая и целую его губы.

– А говоришь, что я пошляк, – подмигивает он, тянет меня за руку к себе, но тут из коридора раздается звук моего мобильного. Будильник.

– Леську нужно забирать. Ты меня подвезешь или мне такси взять?

– Мил, – по тону слышу что протестует, что не нравится ему расклад ситуации.

– Ладно, возьму такси, – вздыхаю я.

– Я не об этом. Хватит бегать, а? – Притягивает меня к себе и усаживает на колени.

– Чего ты хочешь?

– Тебя.

– Ты меня и так имеешь.

– Вот именно. Имею. Хватит бегать и прятаться.

– Чего ты хочешь, Матвей? Мое сердце? Свое готов отдать в ответ? – Ответом мне служит молчание и хмурый взгляд. – То-то же. Боязно. Мне тоже.

– Давай рискнем.

– Я подумаю, – целую его в нос и выходу из комнаты, достаю из сумочки мобильный и откобчаю будильник.

– Мил, – Матвей выходит из спальни в одних трусах. – Подожди пять минут, я в душ. Потом поедем, ладно?

– Хорошо, – вздыхаю.

– Мы успеем за Лесей, – целует меня в губы и удаляется.

Я решаю пока он моется осмотреться. Раньше я не обращала внимание на обстановку. Слишком была охвачена ним, нашей страстью.

Ничем не примечательный коридор в сером цвете. На кухне веселого цвета желтые стены. А вот ещё одна комната. Не заперта, да и от кого Матвею закрываться, если он живёт один.

В комнате обнаруживаю книжные полки с цветными папками, большой письменный стол, на котором стоит открытый запароленый ноутбук, удобное кожаное кресло.

Внимание привлекают разбросанные по столу документы. Я их не трогаю, может там что-то важное, но краем глаза цепляю знакомое название и холод пробегает по позвоночнику. Беру документы в руки и скольжу взглядом по буквам…

30. Мила

Читаю документ и буквы разбегаются у меня перед глазами.

Рецепторы носа улавливают терпкий мускусный запах. Я узнаю этот запах из тысячи. Перевожу взгляд на дверь и перед моими глазами предстает растерянный Матвей. Все в той же черной футболке и тёмно-синих джинсах, которые обтягивают его крепкое мощное сильное тело. Как в день нашего знакомства. Только сейчас его сексуальный вид не вызывает во мне желание и томление, как это было раньше.

Сейчас я вижу лживого человека, который обманул меня, воспользовался моей доверчивостью. Пробирался в мое сердце долго, настойчиво, вешая лапшу на уши рассказами о счастливом будущем вместе.

Как я могла быть такой дурой?

Прошла уже через этот этап слепого доверия. Хлебнула дерьма, еле выбралась.

И он знал!

Он знал через что я прошла, от чего отказалась, зареклась больше никогда не любить.

Он рушил мои бастионы, по кирпичику разбирал стену, которой я отгородила свое сердце.

Пробрался, чтобы ударить в самое больное место.

И ради чего?

Ради денег.

– Сволочь! – кидаю в Матвея ворох бумаг, которые секунду назад держала в руках.

– Мил, я все объясню – Матвей выставляет вперёд руки, медленно надвигаясь на меня.

На его лице написаны неподдельные искренность и сожаление.

Только этой маской меня не проймёшь. Я уже увидела его истинное лицо.

– Скотина! Урод! – бросаюсь к нему, чтобы дать пощечину.

Ладонь обжигает жгучей болью, когда я достигаю своей цели.

Слезы застилают глаза, мешая обзору, но мне все равно.

Наощупь луплю по его лицу, по плечам, кулаком в мощную грудную клетку.

Матвей даже не пошатывается. Стоит истуканом с виноватым выражением лица и молча сносит удары.

Эта его покорность выключает во мне всю ярость и отчаяние, заполонившие меня. Из лёгких будто выкачали весь воздух. В висках взрывается острая боль, вызывая черные мушки перед глазами.

– Мил, пожалуйста, успокойся. Тебе нельзя волноваться, – шепчет Матвей.

– Ты и об этом знаешь? – удивлённо хмыкаю. – Конечно знаешь. Ты все обо мне знаешь! – продолжаю лупить его по плечам, не обращая внимание на боль в ладонях и голове. – Что я ем на завтрак, как плачу́ коммуналку, как угрожать мне, используя мою дочь! Ты все обо мне знаешь!

Захлебываюсь истерикой, понимая, что у меня осталось несколько минут сознания. Что будет дальше я не знаю. Мне осталось жить несколько минут.

– Мил, я никогда не угрожал ни тебе, ни Леське. Я люблю тебя.

Его тихий хриплый голос с трудом слышится сквозь гул в ушах.

– Любовь? – истерично смеюсь. – Ты все оправдываешь любовью! Только любовь – это ложь!

– Это не так Мила, – Матвей обхватывает меня руками и прижимает к себе. Делаю последний вдох, запоминаю терпкий аромат его одеколона, смешанный с его мужским мускусным запахом.

– Если обидишь Леську, я тебя с того света достану, – шепчу устало, прежде чем свет в глазах меркнет. Кожей ощущаю крепкие объятия Матвея, когда я начинаю медленно оседать на пол.

– Мил, нет! Очнись! Открой глаза! Боже, пожалуйста, только не сейчас! – звенят в ушах крики Матвея. Ощущаю, как он несильно хлопает ладонью мне по щекам в попытке привести меня в чувство. Только знаю, что это бесполезно.

Я умираю.

31. Мила

В себя прихожу в палате какой-то больницы. Из руки торчит иголка, откуда тонкая трубочка ведёт к капельнице. Больно. Дышать трудно, потому что в носу тоже такая же трубка, видимо, чтобы облегчить доступ кислорода в лёгкие. Но сейчас мне это без надобности. Выдергиваю трубочку из носа и тут же один из приборов, стоящий справа начинает пищать. Болезненно морщусь от вспышки тупой боли в голове. Со стоном откидываюсь на подушку. В палату заходит встревоженная медсестра и быстрым взглядом оценивает мое состояние и показатели на приборах.

– Я позову врача, – тоненьким голосом бросает она и удалется.

Дверь не успевает захлопнуться, как в палату влетает встревоженный Матвей.

– Сюда нельзя! – громко протестует медсестра, вбегая за ним.

– Я ее муж, – отсекает Матвей, не глядя на медсестру. – Позовите Лёшу.

Медсестра тут же торопливо выходит из палаты, оставляя нас с Матвеем наедине.

"Какого Лёшу?" – тут же хочется спросить мне, но сил нет. В горле пересохло, голова раскалывается от боли, конечности больше не слушаются. Тихо скулю от ужаса. Неужели это все? Допрыгалась. Нужно было соглашаться на операцию раньше, но я хотела ещё немного насладиться жизнью. Хотела…

А теперь лежу как овощ. Безвольная, беззащитная. Противна сама себе.

Матвей наливает из графина в стакан немного воды и подносит к моим губам. Осторожно помогает мне приподнять голову. Прохладная вода немного успокаивает голосовые связки и можно что-то сказать, но я не знаю с чего начать. Я растеряна и напугана. Весь мой план по реабилитации Леси после моей смерти летит к черту. Матвей все переиграл. Сделал по-своему.

– Можно тебя поздравить? – наконец начинаю разговор.

– С чем?

Взгляд потухший, бесцветный. Одна тревога затаилась в их цвета морского шторма глубине.

– Ты теперь совладелец "Олимпа", – хмыкаю я. В груди все болит. От этого разговора зависит судьба не только Леси, но и сотрудников спорт-центра.

– Не ерничай. Я хотел тебе сказать, но ты была слишком занята прятками от меня.

– Я не могла тебе сказать.

– Что ты можешь умереть? – наконец взрывается Матвей, вскидываясь в кресле. – Ты хоть понимаешь, что я чувствую сейчас?

– Что же? – внутренне собираюсь. Ни к чему сейчас выяснять отношения.

– Что я не важен для тебя. Не имеет никакого значения мое присутствие в твоей жизни! Все заколочено! Я как только не прорывался в эту дверь, как только не доказывал, что я не такой мудак как твой бывший муж! А ты все решила сама.

Отчаяние Матвея передается мне. Я чувствую его кончиками пальцев, дрожью в руках.

Мне невыносимо видеть страдание в его глазах, слышать отчаяние в его голосе.

– Я тебе сказал, что сделаю так, что "Олимп" будет в безопасности от Шахова, я это сделал.

– Я не давала свое согласие на сделку, – тихо протестую я, пытаясь пошевелить конечностями и мне это удается. От радости хочется ликовать, но не могу допустить, чтобы Матвей подумал, что я насмехаюсь над ним.

– Оно и не требуется. Игорь продал мне свою долю.

– Он не мог! – ахаю я.

Матвей осекается, когда в палату торопливо входит врач. Такой же высокий и крепкого телосложения как Матвей. Что-то схожее в них есть, и когда они стоят вот так рядом, я могу с пятидесяти процентной вероятностью утверждать, что они браться.

Боже, о чем я думаю?

– Леш, что происходит? – обращается к врачу Матвей.

– Пациентка пришла в себя, – улыбается такой же сногсшибательной как у Матвея улыбкой. Мое сердце замирает от волнения и ощущения дежавю.

– Я вижу, – психует Матвей. – Что дальше?

– А дальше… – врач что-то высматривает на мониторе, затем переводит взгляд на меня. – Вы готовы?

– К чему? – мой голос звучит как за кадром. Словно я не здесь. Так же я себя и ощущаю.

– К операции, – вздыхает он. – Медлить нельзя.

– Уже?

– Да. Я дам распоряжение. Ваши анализы в норме, через пару часов можем начинать, – безапелляционно, но мягко отрезает врач, прежде чем не объясняя ничего выходит из палаты.

– Это что сейчас было? – прокашлявшись, задаю вопрос Матвею.

– Это мой брат. Лучший нейрохирург страны. Ты находишься в одной из его частных клиник. Когда ты упала в обморок, я вызвал скорую, а затем позвонил ему. На счастье, он был в городе. Ещё я позвонил твоей матери, чтобы они с Лесей приехали.

– Зачем?

– Что в поддержать тебя морально. Мил, нельзя так поступать с родными. Ладно, ты со мной не считаешься, но это твоя мать и дочь. Они же самые родные тебе люди на свете.

– А если я…

– А если через две минуты в нас попадет метеорит? Или динозавры оживут? Живи сегодняшним днём.

– Потому что завтра у меня может и не быть.

– Оно будет у нас, – Матвей встаёт на колени передо мной, берет мое лицо в ладони. – Мил, – голос его хрипит. – Выходи за меня.

– Матвей…

– Подожди, – качает головой он. – Я знаю, как тебе нелегко было после развода. Обещаю, что со мной такого не будет. Мы подпишем брачный договор. Все твое остаётся тебе. Только скажи "да" и я могу вызвать сюда регистратора свадеб из ЗАГСа.

– Матвей. Мне нужно твое обещание.

– Какое.

– Если я после операции…

– Мил.

– Дай мне договорить! – убираю его руки от моего лица. Матвей продолжает стоять на коленях, выглядит растерянным. – Если я после операции очнусь овощем, обещай мне, что отвезешь меня на эвтаназию.

– Какую нахер эвтаназию? – вскакивает на ноги он. – Ты чё кошка? Убить себя хочешь?

– Я не хочу жить, не имею контроля над собственным телом и мыслями! – рыдаю я.

– Я не могу тебе этого обещать, – поджимает губы он.

– Тогда разговор закончен, – отрезаю я, отворачиваясь к стенке.

Слезы душат меня, стекают по щекам на подушку. Я слышу его сердитые шаги, как прикрывается дверь палаты. Я так больше не могу. Устала страдать. Сколько можно?

Неужели он не понимает, как для меня это важно?

Я не хочу чтобы моя дочь видела меня безучастную и страдала от этого! Какой я пример подам ей?

Как же я устала!

Тихо постучав, в палату входит та самая медсестра с букетом красивых метровых красных роз.

– Ваш муж просил передать, – немного смущаясь произносит она. Молоденькая совсем, может ещё в институте учится. – Я поставлю в воду, а вы… Вот, – протягивает мне карточку на которой аккуратным красивым почерком написано: "Ты веришь в "долго и счастливо вместе?"

Меня ломает от боли.

Мой Матвей. Все надеется. Ну как объяснить ему? Тупая боль снова взрывается в висках. Кладу карточку на тумбочку, куда медсестра пристроила букет в длинную вазу.

Я подумаю об этом завтра. А завтра меня может и не быть… Да все уже. Хватит. Глаза закрываются. Я хочу спать.

32. Мила

Плейлист Teddy Swims – Loose control

Смотрю на шикарный букет красных роз и невыносимая боль терзает грудную клетку. Мой милый Матвей. Сколько мне дарили цветов, я всегда принимала их с холодной благодарностью.

Но Матвей не все те, кто встречался мне раньше. Он скрыл от меня факт того, что является совладельцем “Стройинвеста”, но он пытался решить мои проблемы, поэтому не говорил мне. Боялся, что я буду бояться его как боялась Шахова и его козней.

Матвей все решил. По-своему, конечно. Но он защитил меня. Я верю ему.

Не могу понять как Игорь согласился продать Матвею свою долю в "Олимпе". На стабильную прибыль он содержит семью, машину. Что сподвигло его отказаться от этой стабильности? Может я чего-то не знаю. Обидно, что друг (да, я считаю Игоря близким другом!) ничего мне не сказал. Может не хотел волновать меня, ведь он знает о предстоящей операции. Может именно он сказал Матвею.

Что же мне делать?

Кручу в руке карточку. Что ответить? Матвей действительно хочет на мне жениться. Даже готов выхаживать инвалида, овоща, заботиться о моей дочери.

Боже, у нее кроме меня нет никого!

Твою мать, что же я делаю?

Почему выставила условия? Он ведь был искренен, а я позволила обиде от недоговоренностей поглотить меня.

Матвей, мой хороший, любимый. Почему же так больно?

Вызываю медсестру и прошу принести мне конверт, бумагу и ручку. В эпоху информационных технологий никто не пишет писем от руки. Но именно это я делаю сейчас. Только так я могу сказать ему что чувствую. Я прощаю ему все. То, что он скрыл от меня, махинации с землёй за моей спиной, даже то, что он знал, что я больна и не говорил мне. Именно он профинансировал мою операцию, договорился с медперсоналом. Сделал то, что должна была сделать я, но я не подумала об этом. Оставила все деньги Леське, назначила опекуна, распорядителя средствами. Все дела закончила. Я готова к тому, что я могу не очнуться.

Когда я заканчиваю письмо, кладу его в белоснежный конверт, запечатываю и делаю приписку на нем, раздается тихий стук в дверь. В дверном проёме появляется натянуто улыбающаяся мама.

– Смотри, кто тут у нас, – срывающимся голосом говорит кому-то, стоящему за дверью и в тот же миг эта дверь распахивается настежь, громко стукаясь ручкой о стену.

– Мама! – маленький вихрь врывается в палату, заскакивает на кровать и бросается в мои объятия.

– Леська моя, – шепчу сквозь ком в горле. На глазах пелена слез, промаргиваюсь, но они льются, пока я крепко прижимаю к себе дочь, глажу ее по спинке.

Она такая маленькая. И такая взрослая. Я помню, как неуклюже она ходила, ковыляя своими пухлыми ножками, раскачивались из стороны в сторону, пытаясь удержать равновесие. А сейчас это маленькая девочка. Стройная, худенькая. Вцепилась в меня своими маленькими по сравнению с моими руками, будто я плот в море, ее единственное спасение.

Мать твою, как я могу ее оставить?

Я не могу.

Я буду бороться за свою жизнь. Понимаю, что ничего от меня не зависит, но я все равно буду.

– Маленькая моя, – склоняюсь над ней и шепчу на ушко. Она поднимает голову, впиваясь в меня любопытным взглядом. У нее серо-зеленые глаза отца. Задыхаюсь от нахлынувших эмоций. Я так старательно уводила дочь от темы отца, коротко бросала на ее вопросы короткий ответ, что он погиб героем. Но как объяснить маленькой девочке, что ее отец был чудовищем? Как смотреть в эти чистые невинные глаза и говорить, что точно такие же после двух лет брака пронзали меня беззащитную своей холодностью? Он себя так вел… Со мной… Он никогда не делал Леське ничего плохого. И если бы он остался жив, я бы доверила ему дочь. Он бы позаботился о ней, если я не смогла.

Черт!

Распирающая грудную клетку боль отступает.

– Мама, – растерянно повторяет дочь. Ждёт от меня ответа, но я не могу сказать ни слова.

Я чувствую облегчение. Я прощаю Виталика. За все, что он причинил мне. Он бы смог сохранить самое дорогое, что у меня есть. Ни квартиры, ни новая машина, ни бизнес. Мне ничего не нужно, только бы знать, что Леська будет счастлива.

– Я так люблю тебя, моя девочка, – шепчу, не таясь слез. Больше не могу. Эту плотину прорывает.

Слышу всхлип мамы, сидящей в удобном широком сером кресле.

Я смотрю в нее. Вижу, что ее переполняет боль возможной потери. Она привела Леську попрощаться. На всякий случай. Она понимает меня как никто другой. Она позаботится о моей дочери. Я как могла облегчила им дальнейшую жизнь.

Теперь пора объяснить все дочери.

– Маленькая моя, – шепчу дочери. Ком слез давит на голосовые связки, поэтому у меня получается только шептать. – Мне сейчас должны сделать небольшую операцию.

– Это больно? – пугается Леська.

– Нет… Мне… дадут таблетку… и я ничего не почувствую.

– Мама, не нужно опелации. Я тебя вылечу, – молит дочь. – У нас дома набол есть! – Ее переживания рвут меня на части. Вот как собраться?

Она такая маленькая, беззащитная, искренняя. Так любит меня. Так боится меня потерять.

– Эта операция необходима, зайчишка. Но я хочу, чтобы ты знала…

Я не могу! Не могу этого произнести! Как ей сказать о таком?

– Я всегда буду рядом, моя хорошая… – несильно прижимаю к себе ребенка, успокаивающе глажу по спине. Невидящим взглядом смотрю в стену.

Я должна держаться. Должна. Ради дочери. Ей ни к чему моя истерика.

– Лесь, подожди меня в коридоре, – подаёт голос моя мама.

Последний раз вжимаюсь носом в макушку дочери, тяну сладенький запах ее невинности. И отпускаю.

Леська послушно соскакивает с кровати и устремляется к двери.

– Я буду тебя ждать, – радостным обещанием дочь рвет меня на части. Приплясывая она выскакивает в коридор.

– Мила, соберись, – раздается над ухом твердый голос матери. Матрас кровати прогибается под ее весом, когда она присаживается рядом. Так строго буравит меня взглядом! – Не хорони себя раньше времени. Ты нужна ей.

– Я не могу, мама, – горячие слезы все катятся по щекам. Мама прикладывает ладони к моим щекам, большими пальцами стирает влагу.

– Ты должна, Мила, – ее приказной тон выводит меня из оцепенения.

– Мам, если я не выкарабкаюсь… Прошу.

– Я поняла. Я отвезу тебя на эвтаназию.

– Спасибо, – волна накопившихся эмоций окатывает облегчением, смывая все тревоги. Я знаю, что это решение далось ей нелегко. Но это необходимо. Она знает, как это тяжело одной воспитывать маленького ребенка.

Она не потянет и воспитание Леськи и тревоги за меня, если я не смогу реабилитироваться после операции.

Боже, невыносимо все это!

– Прости меня, мамочка, – обнимаю ее крепко и давлюсь слезами. – Прости за все плохое, что я сделала.

– Все хорошо, моя девочка, – мама тоже плачет не таясь. Все, что у нас есть – надежда, вероятность в двадцать процентов. Но это же лучше, чем ничего, правда? – Мне не за что тебя прощать. Борись, моя хорошая. Мы с Леськой ждём тебя.

– Ну как тут наша пациентка? – в дверях появляется медсестра, вкатывая в палату огромную каталку, застеленную белой простынью. – Вам пора на операцию.

– Еще секундочку, – прошу, разлепляясь с мамой.

– Вас анестезиолог ждет, – возражает медсестра.

Беру ручку и торопливо пишу на обратной стороне открытки свой ответ Матвею. Я все решила. Надеюсь, он меня поймет.

Мама помогает мне перебраться на каталку. Потом меня везут по коридору медцентра. В ушах стоит тоненький писк Леськи: “Мама! Мамочка!”

Я плачу, пока есть слезы. Если больно – это хорошо. Значит, я ещё жива.

Я вернусь к тебе, моя девочка.

Я смогу.