Текст книги "Каменный пояс, 1987"

Автор книги: Лидия Гальцева

Сергей Коночкин
ВЫСТРЕЛЫ В ОСЕННЕМ ЛЕСУ
Рассказ

Поляна чахлая, с бесцветной травой. И лес вокруг – ничуть не лучше. Что-то тоскливое в природе, задавленное. В это лето досталось всей растительности. Испытание на выносливость, или, если хотите, испытание на живучесть. Выдюжишь или нет. Я отвожу рукой ветку папоротника, обычно гибкую, податливую. Вместо мягкого давления на ладонь – треск, ветка сломана.

Совсем плохо лесным жителям. Травы, считай, нет. Деревья сухие, вялые. Это не корм. Как жить? А жить-то надо…

Мы вышли на поляну, когда солнце повисло над дальними вершинами синих гор перед тем как скрыться. Но это мы только могли себе представить. Сам хребет отсюда не виден. Если только пройти весь этот лес – километра четыре на северо-запад – над соседним лесочком заметишь лишь самые высокие из гор. Свой лес мы уже изучили основательно. Пришлось. Знаем каждый затаенный уголок. Знаем, где и когда бывает солнце.

Листва желто-пепельная, она еще держится. Солнце просвечивает сквозь редкую крону легко. Без косы косит сухую траву. Воздух чистый, этого не отнять. Но ни воздух, ни косые лучи вечернего солнца, в другое время и в этой обстановке такие приятные для нас, для людей, имеющих на ремне флягу с водой, не радуют. И осенний лес, оказывается, далеко не всегда прекрасен. Вот как сейчас, например, после жесточайшей летней засухи.

– Они где-то рядом, вот-вот на них выйдем, – зло говорит Старый Бобр. – Глупые скотины, что им дался этот лес. Места другого на свете нет?

Старым Бобром мы зовем Бориса Старикова. Он по характеру терпеливый и трудолюбивый, всегда в делах. И обычно невозмутимый. Но сейчас даже он выходит из себя. Да и как не выйти. Три дня мы гоняем большое стадо лосей, ведем их к воде. Расстояние – всего километров двадцать. Но все старания без пользы. Лоси кружат, петляют даже на той узкой полоске леса, где мы гоним их, упорно не желают идти в нужном направлении. К тому же к лесу, где мы сейчас находимся, у них, похоже, странная привязанность. Лоси уже сильно ослабели, здесь их ждет гибель, это наверняка. Сейчас они еще очень осторожны. К кормушкам не подходят. А кормушек мы понаставили достаточно. По нашим расчетам должны подходить. Но расчеты – в голове, действительность – другое дело. И прямо скажем – неважное дело. Кормушки мы проверяли и перепроверяли. Все нормально. Для нас. А для них – нет. Для них, видимо, что-то не так. Через несколько дней мы все же надеемся, кормушки пойдут в ход. Лоси совсем ослабнут. Но прокормить мы их долго не сможем. К тому же, если хоть несколько дней они продержатся здесь, то увести их потом к воде будет еще сложнее.

И задачу надо решать быстрее. Что так связывает стадо с этим лесом?

Говорили нам, недавно на мужчину из недалекой деревни напала рысь. Было море крови, но поединок, как говорится, завершился вничью. Сейчас голодная рысь где-то в окрестностях. Но ее лоси вряд ли испугаются. Ходят слухи, и я сам слышал, бывали случаи – нападали рыси на лося. Но поверить в это трудно. Любому, кто видел на свободе почти полутонного великана. Лось силен и быстр. Ударом копыта может вышибить из медведя дух. Бывает, рысь нападает на лосят, но в нашем стаде у молодняка надежная защита.

Нет, рысь отпадает. Маловероятно. Пусть и ее засуха и голод довели до отчаяния, а все-таки лось ей не по зубам. Здесь что-то другое. Может, медведь забрел сюда ненароком с гор? Его, конечно, лоси боятся, хотя порой не уступают ему в бою ни в силе, ни в ловкости, ни даже в злости. Но для стада и медведь не преграда. Тот сам, пожалуй, уступит дорогу. Да и не сидел бы хищник на одном месте, не караулил бы, пока лоси подойдут к нему.

Но если не рысь, не медведь, то кто же?

Мы останавливаемся, надо посоветоваться. Валентин Тахиров самый старший. И по возрасту, и по должности. И по опыту нам до него далековато. Смотрим на него. Он знает, что ждут его слова, но говорить не спешит. Достает сияющие корпусом карманные часы – именные – и долго смотрит на циферблат. Это он думает.

– Куда мы их сегодня уведем? – словно спрашивает у самого себя, а может быть, у нас. – Пустое дело. Через сорок минут начнет темнеть. Я так думаю – привал.

Валентин никогда не пользуется званием старшего, никогда не приказывает. Такой уж человек. И его слушаются всегда. Очень уважают в лесах опыт.

На кордон решаем не идти. Далековато. Заночуем здесь. Будем для лосей заслоном, не дадим им уйти в противоположную сторону. И хотя костры сейчас в лесах, «в связи с высокой пожароопасностью», как пишут в протоколах, разводить категорически запрещено, мы все же расчищаем от травы и листьев небольшую площадку, выкапываем ямку и собираем хворост. Хотя бы небольшой костерик нам нужен.

У лосей замечательный нюх. Даже маленький дым они почуют сразу. Дым будет держать лосей. А если они и двинутся с места, то в нужном нам направлении. Что ж, туда пусть идут…

Устраиваемся поудобнее. Легкий ужин проходит в тишине. Спрашиваю Валентина:

– Ты лосей когда-нибудь стрелял?

Валентин неторопливо похрустывает соленым огурцом, смотрит на костерик, на меня, потом опять на костерик.

– Стрелять-то не стрелял, охотился… – отвечает неохотно и хмурится.

Мы молча ждем продолжения, а он, как всегда, не спешит. Вспоминает.

– Я тогда еще в Тобольске работал, – начинает, наконец, – младшим охотинспектором. Приезжает, значит, к нам толпа, хм-хм, писатели. Лицензию берут. Большие, говорят, писатели. Интересно им поохотиться. Глядишь, что и напишут. И нас несколько человек, помоложе, к ним приставили. Помочь малость. Приезжие в засаде, мы в загоне. Подняли сохатого. Вывели на них. Стреляй только… Вот и постреляли…

– Что, убили? – спрашивает Старый Бобр.

Валентин трет бровь, смотрит в огонь.

– Как же… Там один собаку с собой взял. Овчарку. Здоровенный кобелина. Лось – на засаду, кобель – на него. Тот в сторону и – ходу. Стреляли, стреляли… А он, как танк, через кусты. И все…

Валентин делает паузу, медленно достает дешевенький портсигар, из него папиросу, закуривает, сплевывает, выбрасывает папиросу в костер.

– «Беломор» горький пошел. Дайте кто-нибудь сигаретку.

Ему протянули сигарету. И опять ждем, понимаем, рассказ еще не кончился. Что-то еще он скажет.

– Так вот, я и говорю, поверит такой лось человеку? Пойдет к кормушке? Факт – нет!

– И еще, – говорит Валентин через некоторое время, – я сам не видел, врать не буду. Егерь один знакомый рассказывал. В августе дело было. На прошлый год. Во время гона молодой лось, израненный сильно, к нему пришел. Сам… Почувствовал, какой человек. И всю зиму во дворе без привязи жил, раны залечивал.

Колька Березкин, до того сидевший молча, сказал вдруг:

– Месяц тому назад в райцентре на базаре лосятину продавали.

– Поймали? – спросил Старый Бобр.

– Нет. Поздно спохватились. Моя пришла с базара, позвонила. Мы выехали – уже все, нету.

Валентин задумался.

– Конечно, маловероятно, но… – сказал он. – Бобр, и ты, Серега, – обратился ко мне, – пошарьте завтра в том лесочке, – и он кивнул в сторону леска, куда мы никак не могли перегнать лосей.

Мы молча кивнули.

…Поднялись с рассветом, когда прохлада особенно назойливо забирается под одежду. Собрались быстро. В лесу не умываются и не чистят зубы. Вместо утреннего туалета – сигарета.

– Навестим друзей? – хмуро спросил Старый Бобр.

– Пойдем.

К стаду вышли не сразу, сначала промахнулись, прошли мимо, но вовремя услышали характерный треск и вернулись. Стадо разбрелось по мелколесью. Пока их никто не беспокоит. Свой костерик мы затушили еще ночью, перед сном.

Ближе других пасется старая лосиха с теленком. Почуяв нас, она заволновалась, зачмокала губами, подзывая дитя. Эта лосиха – повод для подозрений. За исключением редких случаев, лосиха рожает по два теленка. Быть может, это и есть тот редкий случай. Может быть, нападение хищника, может, и еще что-то, что – мы не знаем.

Лосиха подпустила нас метров на восемь. После этого стала бить землю копытом и, стоя к нам вполоборота, опустив голову на мощной шее, обеспокоенно косила красными глазами. Ее поведение привлекло вожака. Двухметровое чудовище с громадными лопатообразными рогами подошло к лосихе и приняло такую же позу. Из горла лося выходило хриплое урчание, это он сам себя подзадоривал, подзаводил, призывал свою испытанную храбрость. Стало подбираться ближе и все стадо – восемь лосей. Телята, месяц назад еще нежнейшие существа, сейчас пытаются подражать взрослым. Взрослые же лоси – сила, мощь, красота и… беспомощность, беззащитность.

Я тронул Старого Бобра за рукав. Пора. Он молча кивнул. Осторожно ступая, стали мы отходить, не спуская с лосей взгляда. Вожак сделал несколько шагов в нашу сторону. Остановился. Во время гона, в пылу брачных страстей он бросился бы в атаку. И сейчас даже его поза говорит о готовности принять бой, защитить стадо. Но сам, что называется, на рожон не лезет. И по мере того, как мы удаляемся, голова его постепенно поднимается и поднимается, пока он совсем не выпрямился и не стал гордым и непобедимым. Еще бы, на глазах у всего стада он прогнал непрошеных пришельцев.

Из леса мы вышли с тем чувством, которое оставляет в душе встреча с прекрасным. Так выходят из музея или из театра.

– А вожак-то каков, а? – восхищается Старый Бобр, словно он в первый раз увидел вожака, словно это и не он недавно ругал его за упрямство, за нежелание подчиниться доброй воле людей, направленной на благо всего стада.

Я молчал. Неужели есть люди, которые из пустого бахвальства и тщеславия или просто от злости, от черноты души, от алчности готовы вкатить свинцовый шарик в эту могучую и красивую, мужественную, как сильное дерево, голову, увенчанную рогами-короной.

Вышли в поле. Здесь трава еще суше, чем в лесу. Можно даже сказать, что ее здесь вообще нет. А небольшой лесок, в котором мы скоро оказались, он километров шесть в самой широкой своей части, ничуть не лучше того, в котором мы ночевали. Зато за ним шли леса, уже более пригодные для жизни. Там ощущается недалекое болото, и несколько ручейков, питавших его, чудом сохранились под кроной деревьев.

Скоро мы нашли то, что искали.

– Смотри, – показал Старый Бобр.

Сухие ветки папоротника частично обглоданы. Рядом мы натолкнулись на рябину с обглоданной корой. Рябиновую кору лось гложет обычно только зимой. Летом она слишком горька. Голод довел его до этого.

Дело прояснялось. Лоси здесь уже были. До нашего приезда. А раз они здесь были, раз не хотят снова сюда идти, наверняка зная, что это путь к воде, значит… Пока это ничего не значит, но значить может многое. Подозрения обретают силу. И что же Березкин раньше не вспомнил о базаре. Следы месячной давности нелегко будет найти. А искать их нужно. Это, возможно, следы преступления.

– Обойдем по опушке, – предлагает Старый Бобр. – Или следы телеги, или машины… Ты – вправо, я – влево.

Мы разошлись. Минут через сорок до меня донесся его свист. Отвечаю и быстро – к нему. И тут натыкаюсь на кормушку… Вот так фокус! Значит, кроме нас, кто-то их подкармливал.

Да, это настоящая кормушка. Даже с подкормкой. Но подкормка наполовину целая. И… что за странная пыль на ней? Я взял в руки несколько засохших травинок и понюхал. Вот это да! Дуст! Самый настоящий. Какая-то сволочь, вероятно, надеялась свалить лося дустом, пыталась обойтись без ружья, без шума. Вот гад! Если бы, предположим, свалил, сам-то ведь не стал бы есть такое мясо, продал бы. Пускай люди едят. Ох, попадись он мне… Хорошо еще, что лося дустом не прошибешь, а то ведь все стадо завалить мог. Думал завалить, по крайней мере. До чего же люди бывают жадными. Средний вес, будем брать по всему стаду, килограммов по триста. Триста на восемь… получается две тысячи четыреста килограммов. Если будет продавать по восемьдесят копеек на базаре, то заработает более двух тысяч. Это при условии, что ему удастся вывезти все мясо.

Ну, ладно, с дустом не вышло. И выйти не могло. Знаю по опыту. У меня пес, когда еще щенком был, съел целую пачку настоящего ДДТ и только желудок прочистил. Это ладно. А что здесь дальше происходило. Надо искать следы.

Я на четвереньках, пядь за пядью, стал обследовать землю и траву вокруг кормушки. Что это? Как будто темные пятна на траве. Сорвал травинку и попробовал соскрести. Соскребается. Да, похоже, кровь. Но лось мог и сам пораниться. А все же… Выпрямившись, присмотрелся, откуда удобнее всего стрелять. Есть более-менее подходящее место. Куст. Иду туда. Осматриваю. Сорвана ромашка. Не просто засохла. Изжеванная. Ясно. Браконьер курящий. Забивал запах. И больше ничего здесь нет. Месяц все-таки прошел. Трудно искать. Вот бы сразу, я бы поковырялся.

Возвращаюсь к тому месту, где лось был убит. Вероятно, это был теленок. Почему теленок? Удобнее стоял? Прямо под выстрел? Или оказался самым храбрым, подошел? В стаде – два самца, вожак и другой, молодой, три самки. Две старые, с телятами, и одна молоденькая, невеста вожака в нынешнюю осень. Три теленка, два у одной старой, один у другой. У молодой пока ничего, кроме чувств. Так почему же все-таки, при таком выборе, только теленок? Мясо нежнее? Но если мясо на продажу, взрослый лось выгоднее. Почему же не убит взрослый?

Ладно, потом узнаем, когда поймаем.

Итак, есть кровь. Значит – подтверждение. Значит – преступление. Я трижды свистнул – быстрее ко мне. Старый Бобр ответил. Он где-то недалеко. Но идет медленно. Значит, что-то нашел. Должно быть, след транспорта. Чтобы не терять времени, описываю круги вокруг кровавых пятен, увеличивая с каждым заходом радиус. Натолкнулся еще на следы крови. На сей раз более обильные. Теперь уже обследую определенный сектор. Вот в кустах что-то завалено ветками и листвой. Подхожу ближе, наклоняюсь. В нос бьет запах. Это гнилая шкура и внутренности. Разбрасываю ветки – точно. Муравьи строят здесь уже свой дом – муравейник. Но все убрать и они еще не успели. Даю пять продолжительных свистков – срочно ко мне. Не терпится показать находку. Совсем рядом слышу голос Старого Бобра:

– Сейчас, иду…

И я иду на голос. Старый Бобр сидит на корточках. В руках рулетка.

– Замеряю расстояние между колес. Так, ясно, «Волга». В одном месте ясен протектор.

Это уже удача. Не так-то много в нашем районе автомобилей «Волга». Найдем, обязательно найдем подлеца. Подключим ребят из уголовного розыска. Они нам как-то уже помогали.

Теперь все становится на свои места. Ясно, почему лоси не шли через этот лесок. Ясно, почему у самки один теленок. И еще одно становится мучительно ясно – эти животные никогда больше не придут за помощью к человеку, как нам вчера рассказывал Валентин.

Что касается нашего стада, вернее, нашей задачи, то теперь придется гнать лосей выстрелами. Раньше мы этого не делали, чтобы не пугать лишний раз, не заставлять бояться человека. А теперь уже ничего не изменить. Зазвучат выстрелы в осеннем лесу. Только уже эти выстрелы будут нести не смерть, а жизнь, спасение. Но лоси-то этого не знают…

Владилен Машковцев
ПОДНИМАЕТ МАГНИТКА КОНВЕРТЕР
Стихотворение

 
Над каркасами ветер стремительный,
вдоволь черной работы для всех…
Воздвигают в Магнитке строители
кислородно-конвертерный цех.
 
 
В неувязках начало, в заторе,
и не видно, что будет в конце.
Но на каждом паршивом заборе
красный лозунг: «Даешь ККЦ!»
 
 
А просмешники хлещут нас бойко,
да и к месту, не в бровь, а в глаз
– Строй, ломай, коль идет перестройка,
перестраивай десять раз!
 
 
В лунных кратерах шлаковой свалки
над пролетами перезвон.
Звездопадами электросварки
комсомольский штаб озарен.
 
 
И девчонка звенит лопатой,
в котловане торя тропу:
– Падай, звездочка, золотом падай
на мою золотую судьбу!
 
 
Облака – лебединые стаи,
снег и камни, как морды моржат.
Но копры забивают сваи,
аж в Америке стекла дрожат.
 
 
Все здесь глыбко, не для показа,
и в едином порыве слилось.
Парень крутит баранку БелАЗа,
будто крутит земную ось.
 
 
Сверху он глядит на начальство
шало, с юмором – наверняка.
Ведь приходится в жизни не часто
на начальство смотреть свысока.
 
 
В министерствах то плохо, то слабо,
с каждым часом все больше забот.
И в железную будку прораба
секретарь обкома идет.
 
 
Кто-то в поиске и горении,
кто-то с маской на прежнем лице.
Но рождается ускорение:
– Раньше срока сдадим ККЦ!
 
 
Над Уралом – огни и ветер,
и тревожно гудит завод.
Поднимает Магнитка конвертер,
сердце рвется в двухтысячный год!
 

Александр Павлов
У ПОДНОЖИЯ ВЕКА
Стихотворение

 
На окраине этой старинно
и темно от слепых фонарей,
и гудки пробиваются длинно
сквозь туманы седых январей.
Я хожу на окраину эту,
где теплушки дымят в тупиках,
где дороги прохожему нету,
только шпалы да рельсов река.
Где курятся путейские будки
и сугробы от масла черны,
где завод прекратился как будто,
и пора бы вкусить тишины.
Здесь года побурели от гари…
Но эпоха прибавила шаг —
и темно от мазутных испарин,
и звенят перепонки в ушах.
Среди снега, костров и тавота,
заслоняя собой неуют,
на задворках большого завода
великанами люди встают.
 

Геннадий Суздалев
СТИХИ

 
Когда не ходят трамваи,
по городу ходят слухи
о том, что какой-то призрак
поднялся не с той ноги…
И юные вспоминают
обруганный бред старухи,
осмеянный сивый мерин
идет на свои круги.
 
 
И эти круги все шире
расходятся по задворкам,
и некто уже серьезно
Вселенную костерит…
И дешевеет правда,
и дорожает водка,
у самой последней девки
светило во лбу горит.
 
 
А дети внимают взрослым,
не затыкают уши,
чтобы потом припомнить
серьезный их разговор.
Уходят в глубины сплетни,
выходят на мели души…
И все это происходит
трамваям наперекор.
 
 
Когда не ходят трамваи,
по городу ходят слухи…
 

 
Что ты плачешь, певец?
И чего тебе хочется
на земле, где рождается свет?
Обошли ли тебя
затрапезные почести,
или время для радости нет?
 
 
Не венчается все,
что когда-то кончается.
Подари свою песню весне.
Кто полюбит ее,
пусть побольше печалится
о бессмысленно прожитом дне.
 
 
Никогда не горюй
о придуманной вечности:
вечны только любовь и вражда.
Проклянется когда-то
умение меч нести,
а огонь для души – никогда.
 
 
Полуправда твоя
хуже кривды откликнется
для того, кто идет за тобой…
А гора к Магомету не двинется:
выбирай – или плачь,
или пой.
 
 
На земле,
на воде,
в неуютном ли космосе
одиноко без песни родной…
Исторический миг
одоления косности
бесконечен для жизни одной.
 

Светлана Томских
СТИХОТВОРЕНИЕ

 
«Дышите носом», – тренер говорил,
Но только мы упорно ртом дышали,
И тренера советы забывали,
Когда нам в лица ветер с силой бил
Да снова под кроссовками песок
На мелкие частицы рассыпался,
И даже тот, кто сзади оставался,
Запомнить это правило не мог.
Дистанций новых прерванная нить
До финиша упруго протянулась,
И кто-то победителем вернулся,
Но тренеру не смел он возразить.
Азарт победы, горечь неудач,
Лишь вы над нами властью обладали,
И криком нас трибуны обдавали,
И нарастал в груди восторга плач.
Но с точностью направленной иглы
На следующий круг нас выводило,
И в нас тогда уверенность входила:
По правилам не выиграть игры.
Бежали так, что волосы со лба,
Бежали по раскрученной спирали…
А праздные болельщики молчали,
Но можно и молчанием солгать.
 

В ЛИТЕРАТУРНЫХ ОБЪЕДИНЕНИЯХ
Стихи. Рассказ

В литературном объединении при курганской областной газете «Молодой ленинец» начинали многие, сейчас уже ставшие профессиональными, прозаики и поэты. И сегодня на занятиях в «Юности» звучат новые голоса. Представляем читателю стихи библиотекаря Елены Овчинниковой, рабочего Сергея Бойцова и рассказ кинооператора местной студии телевидения заочника Литературного института имени А. М. Горького Сергея Жмакина.

Елена Овчинникова
СТИХИ

 
Мне снился дом, и лебедой
заросший двор, и у крыльца
ведро с колодезной водой,
и ветки яблонь у лица.
 
 
Так ясно снился ставней скрип
и удивленный птичий гам.
Но голос тот давно охрип,
зовущий к детским берегам.
 
 
И просыпаюсь тяжело,
уже в предчувствии беды,
и явь окатывает зло
ведром колодезной воды.
 

 
У звезд не бывает иначе.
Если звезда сгорает
и падает,
              это значит —
кто-то с ней умирает.
 
 
Если звезды не стало —
этого не услышат.
Лишь звездочет
                        устало
спустится с крыши.
 
 
Сядет, колпак снимет
и, как ребенок,
                       заплачет…
И у звезды есть имя.
У звезд не бывает иначе.
 

 
Вчерашняя строка не греет.
Не хочет прошлого душа.
А лист белеет,
                      лист белеет,
тревожить словом не спеша.
 
 
…Струна осталась не задета,
и с каждым часом все немее,
и я боюсь, что до рассвета
уж не успею…
 

Сергей Бойцов
СТИХИ

 
Где бежит Нарова-река —
крест Семеновского полка.
Справа – Нарва, а слева – море.
Здесь Петра натаскивал Карл.
Путь к величию – кровь и горе,
крест солдатам и тот бокал,
под Полтавой Петром подъятый
«За науку!..» И крест солдатам
за науку? За кровь и муку?
 
 
Я смотрел и ответ искал.
 
 
Нет, совсем нетрудно понять,
зная следствия и причины,
отчего на полях Отчизны
кровью полита каждая пядь.
 
 
Уходя от того креста,
вспомнил памятник я другой,
до него от того креста
пролегла не одна верста —
вся Россия с ее судьбой.
 
 
Резко вырубленная глыба
над Амуром серым, седым —
в память строивших в топях гиблых
город юный, как гимн молодым.
 
 
Между ними не километры.
В грань фундамента и креста
бьются разных историй ветры:
кровь – в одной, а в другой – мечта.