Текст книги "Каменный пояс, 1987"

Автор книги: Лидия Гальцева

Соавторы: Николай Терешко,Василий Еловских,Александр Павлов,Юрий Зыков,Геннадий Суздалев,Василий Пропалов,Владилен Машковцев,Александр Петрин,Сергей Бойцов,Сергей Коночкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

…На Боровлянку опустилась ночь. Редкие звезды выглядывали из-за облаков. Переплетчиков и Налимов, притаившись во дворе дома Романовны, напряженно всматривались в темноту, прислушиваясь к ночным звукам. Где-то далеко завыла собака. Но вой скоро оборвался, его заглушил грохот товарного поезда, летевшего мимо станции на большой скорости. В эти минуты вспыхнула лампочка над сенями Кубышкиных. Вскоре две темные фигуры нырнули в открывшуюся калитку.

Оставив у окон с улицы Раильченко и шофера-милиционера, Гладышев подошел к воротам, где уже стоял второй шофер-милиционер. Налимов и Переплетчиков скрылись за углом соседнего дома, коротким переулком вышли за огороды. Над сырой низиной тихо поднимался и медленно расползался тускло-белый туман. Налимов ускорил шаг, Переплетчиков поспешил за ним. Они свернули влево, пересекли огород Кубышкиных, зашли во двор. Налимов бесшумно открыл калитку, впустил Гладышева, постучал в ставень. На стук отозвались не сразу. Наконец что-то скрипнуло, глухо хлопнуло, послышались шаги и негромкий голос Кубышкина:

– Кто?

– Налимов.

Лязгнули запоры, дверь сеней открылась.

– Оба в горнице, – тихо сообщил Кубышкин, наклонившись к участковому.

– Зинаида где?

– На кухне.

Налимов повернулся к Гладышеву:

– Я зайду один, начну разговор с женой. Они решат, что кто-то близкий, настороженность ослабнет. Вы – в горницу.

– Добро, – шепнул Гладышев.

Как только Налимов поздоровался с Зинаидой и справился о здоровье, в кухне появились работники угрозыска. Хозяйка округлила удивленно-испуганные глаза и в следующий миг, поняв, что происходит, сникла. Переплетчиков решительно толкнул дверь горницы. Справа, у круглой кирпичной печи, обтянутой железом, стояли друг против друга Черноскулов и Сергей.

– Мы из уголовного розыска, – отрекомендовался Переплетчиков. – Кто такие? Прошу предъявить документы.

Было заметно, как искривилось жестокое лицо Черноскулова, как на щеках нервно запульсировали желваки, как холодный злобный взгляд медленно ощупывал оперативников.

– А в чем дело?! – возмутился Черноскулов. – Я в гостях.

– Ваша фамилия?

– Ну, Черноскулов. Документов с собой нет. А в чем дело?

– Налимов! Давайте сюда хозяина! – распорядился Гладышев.

Кубышкин вяло вошел к горницу.

– Он действительно Черноскулов? – спросил Гладышев, указывая на парня в темно-сером костюме.

– Да, Григорий Власович, – подтвердил Егор Васильевич, хмурясь.

– А второй кто?

– Сергей.

– Фамилия?

– Не знаю.

– Лоскутников я, – пробубнил Сергей. Охватившее его замешательство еще не прошло, он продолжал растерянно хлопать длинными ресницами, силился казаться спокойным, но у него не получалось.

– Тоже гость?

– Ага.

– Выходит, хозяин пригласил гостей и фамилии не спросил, – сказал Гладышев. – Не гладко получается.

– Павел Петрович! – Переплетчиков глянул в кухню. – Пригласите понятых.

– Это что, арест?! – резко спросил Черноскулов, обращаясь к Гладышеву.

– Нет, считайте, вас задерживают временно.

Появились понятые. Черноскулова и Лоскутникова обыскали. Гладышев проводил их, Переплетчикова и Раильченко в машину, поставленную к калитке, возвратился в дом, объявил хозяевам и понятым постановление о выемке чемоданов.

– Доставайте, Егор Васильевич, – предложил он.

Кубышкин скатал в рулон мягкий палас, убрал крышку, прикрывающую лаз, соскользнул в подполье. Не прошло и трех минут, как из полутемного квадрата вынырнули один, затем и второй старые чемоданы.

– Открывать? – спросил Егор Васильевич, выбравшись из подполья.

– Открывать будем в кухне – там светлее, – ответил Гладышев. – Туда же прошу пройти понятых. А вы, товарищ Налимов, допросите хозяйку. Здесь.

– Ясно.

Кубышкин перенес чемоданы в кухню, виновато поглядел на жену. Она понуро сидела на прежнем месте, скрестив полные руки на груди. Озабоченный взгляд ее блуждал по недавно покрашенному полу, блестевшему при ярком электрическом свете.

– Зина, – виновато заговорил Егор Васильевич, – иди в горницу. Павел Петрович будет снимать допрос. Так надо. Говори правду. И перестань кручиниться. Большого горя нет. Все одолеем.

Зинаида с упреком поглядела мужу в лицо. Ее красивые открытые глаза повлажнели. Она трудно поднялась, кончиком платка вытерла потерявшие румянец щеки и, не сказав ни слова, пошла чужой, беспомощной походкой.

Гладышев, мучительно переносивший женские слезы, поморщился, пожевал губами, шумно вздохнул и сердито бросил Кубышкину:

– Эх ты!

Егор Васильевич, склонив голову, промолчал. Да и что он мог сказать? Виноват.

Гладышев достал из портфеля лупу и принялся осматривать никелированные замки чемоданов, отыскивая следы рук. Вот он зорким взглядом впился в обнаруженные замысловатые узоры. Вот руки снова потянулись к портфелю, извлекли из него предметы, необходимые для работы. Ловко орудуя мягкой кисточкой, он окрасил блестящие замки бронзовым порошком, нарезал квадратами двухслойную копировальную пленку, отделил предохранительный слой и стал накладывать ее на замки и прикатывать маленьким резиновым валиком. Потом осторожно снял с замков отрезки пленки, на которых остались четкие и нечеткие линии петлевых и завитковых узоров…

При обыске задержанных ключи от чемоданов не обнаружили, замки пришлось ломать. Минут пять Егор Васильевич орудовал маленькой отверткой, издававшей неприятный скрежет.

– Готово, – сообщил он, вскинув глаза на Гладышева.

– Вижу. Выкладывайте из одного чемодана все.

Дрожащими пальцами Кубышкин брал дорогие вещи и раскладывал на столе. Первыми в его руках побывали две шапки из соболя. Потом пошло заграничное: двое джинсовых брюк, женское коричневое пальто из очень тонкой, мягкой кожи. Такое же мужское пальто и женская дубленка. В другом чемодане, сверкая отделкой, красовался японский магнитофон.

Гладышев торопливо осматривал и записывал в протокол каждую вещь. «Похоже, воры заранее знали, где можно поживиться, – подумал Гладышев. – Рассчитывали на удачу». Он вспомнил, что из квартиры знаменитого хирурга Азонова выкрадены точно такие же ценности.

Озадачивал неприглядный вид чемоданов. Гладышев поинтересовался, не было ли разговора о них.

– Нет, не было. – Кубышкин потер ладонью мясистую щеку. – Чемоданишки и впрямь никчемные, выбрось – нищий не подберет. Не всякий додумается в таких возить добро. Нет, Гришаня не дурак.

– Умные не воруют, – недовольно заметил Гладышев, продолжая писать.

Минут через двадцать понятые подписали документы и ушли. Из горницы пришел Налимов, положил на стол протокол допроса Кубышкиной, равнодушно поглядел на изъятые дорогие вещи, устало опустился на лавку. Гладышев приступил к допросу хозяина дома. Он умел допрашивать, показания уместились на двух страницах.

– Егор Васильевич, если появится необходимость – вызовем, – предупредил Гладышев, засовывая в портфель бумаги.

– Понятно.

Застегнув портфель, Гладышев направился к выходу. За ним пошел Налимов с чемоданами. Сзади семенил Кубышкин, ему хотелось поскорее закрыть ворота, возвратиться в дом и утешить Зинаиду, которая так и не вышла из горницы.

Во дворе Гладышев остановился, загляделся на небо, выдохнул:

– Эх, какая ночь-красавица! А, Егор Васильевич?

Кубышкин промолчал.

8

Лейтенант Переплетчиков стоял у окна, ожидая, когда приведут Сергея Лоскутникова. День раскинулся широко, солнечно. Стая рыхлых облаков, подгоняемая не очень тугим ветром, утянулась на север. Небо очистилось, засияло. От легкого ветра на вершинах тополей трепетала чуткая листва. В кабинете светло, тихо. Мысли о Лоскутникове не давали покоя, давили, скучивались, вызывали гнетущие чувства. Трудно было понять, а еще труднее принять факт, что молодой парень, переполненный энергией, и вдруг – квартирный вор! Как это произошло и почему? Мать, Дарья Семеновна, добрая, работящая, трудится техничкой на полторы ставки. Пятистенник свой, огород хороший. Материально обеспечены неплохо. Правда, Сергей рано лишился отца. Ну и что? Почему он должен воровать? Что же все-таки толкнуло его на преступление?

Дверь, скрипнув, отворилась. Переплетчиков обернулся.

– Здра… – Как и в доме Кубышкина, когда неожиданно нагрянули работники милиции, Лоскутникова вдруг охватил испуг. Голос, дрогнув, переломился, дыхание перехватило. Сердце задергалось. Сергей не слышал, как ушел человек, доставивший его.

– Ну, здравствуй, Сергей, – просто поздоровался лейтенант Переплетчиков, усаживаясь за стол. – Вот и опять свиделись. Моя фамилия Переплетчиков, Иван Иванович.

Лоскутников не шевельнулся, продолжая стоять с закинутыми за спину руками. Потухший взгляд задержался на новых лейтенантских погонах, переметнулся на сверкающие пуговицы мундира, потом на погоны.

– Садись поближе, вот сюда. – Лейтенант рукой показал место. – Будем работать.

Лоскутников отрешенно поглядел на стул, поставленный против стола, покачал головой, неохотно сел.

От работников изолятора Переплетчиков знал, что Сергей провел бессонную ночь: то неподвижно сидел на коричневых деревянных нарах, то лежал на спине и отупело смотрел в потолок, то задумчиво ходил по камере. А утром, когда брали отпечатки пальцев, руки его дрожали.

– Первый раз оказался в камере? – поинтересовался Иван Иванович, разглядывая измятый костюм Лоскутникова.

– Первый, – еле слышно ответил Сергей.

– Ну и как?

– То ли не знаете, – смелее ответил Сергей, и на его лице появилось подобие вымученной улыбки.

– Лучше знает тот, кто испытал на себе. Не так ли?

– Пускай будет так. А почему в камере я один? – недовольно спросил Сергей. – Посадили бы еще кого-нибудь или меня перевели в другую.

– Не имеем права.

– Почему?

– Задержанных очень мало. Ты несовершеннолетний. Тебя по возрасту нельзя держать с ними. Такой порядок.

– Дела-а-а…

– Мне досадно, Сергей, что жизнь свою ты, молодой парень, начал погано. Неужели не знал, что во все времена каждый народ презирал и презирает воров? Выйти на ваш след помогли простые люди. От них вору не было и не будет пощады. И хочется понять, как ты оказался за чертой честной жизни?

Лоскутников молча дернул плечами. Иван Иванович продолжал:

– Смотри, что получается. Воры даже между собой не справедливы, подличают. Примеров сколько угодно. Такие, как Черноскулов, на следствии и на суде стараются взять на себя вину поменьше, больше валят на приятелей. Да и на воле нагло объегоривают их. Унижать и запугивать они тоже умеют. Я хочу, чтобы ты рассказал правду. Преступления, считай, доказаны. На замках чемоданов и на других вещах обнаружены отпечатки ваших пальцев. Кубышкины дали правдивые показания, могу ознакомить. Имеются и другие свидетели. Что же дальше? А вот что. Вы украли, к примеру, тысяч на пятнадцать. Часть успели промотать. Мы найдем, скажем, половину. Остальное будет числиться за вами. Какую сумму суд решит взыскать с тебя, я не знаю. Но ее придется выплачивать. Если за время пребывания в колонии долг не погасишь, остаток пойдет с тобой на свободу. Из твоей зарплаты каждый месяц будут высчитывать определенные проценты. На сколько украли, столько и вернете, заставят вернуть. Вот так, Сережа. – Переплетчиков ребром ладони саданул по столу. Помолчав, добавил: – Запомни еще одно, очень важное: время, проведенное в местах лишения свободы, не входит в трудовой стаж. Теперь суди сам – есть ли какой смысл воровать?

Лоскутников поморщился, заерзал на стуле.

– Я много думал о тебе, Серега. И сейчас думаю, – с досадой и болью в голосе продолжал Переплетчиков. – Ведь на самом деле ты не такой, каким изображал себя перед Кубышкиным при первой встрече. Зачем гримасничал и сорил жаргонными словами? Ведь те слова не твои, чужие. Где ты их насобирал? У кого выхватил и присвоил? У Черноскулова?

Сергей хмуро глядел в пол.

– Я никак не возьму в толк, – спокойнее заговорил Иван Иванович, – что вас сблизило с Черноскуловым? Или он купил тебя угощениями? С чего-то же началось? Давай выкладывай.

Лоскутников продолжал молчать. Не хотелось говорить о том, как позарился на чужой транзисторный приемник, присвоил его.

– Не тяни время, Сергей. Рассказывай, – настаивал Переплетчиков.

После мучительных колебаний Лоскутников рассказал, как познакомился с Черноскуловым.

Сергей возвращался от бабушки домой. Ехал в полупустом вагоне. Место напротив было свободно. На нем стоял транзисторный приемник. Электричка шла до Приуральска. Ехать около часа. Всю дорогу Сергей присматривался к пассажирам, поглядывал и на приемник: такого у него не было, хотелось потрогать, включить, послушать.

На конечной остановке вагон опустел. Приемник никто не взял. Сергей огляделся, прихватил его и, ощущая мелкий озноб, робко направился к двери. В тамбуре остановил парень, вырвал приемник, обругал, обвинил в краже, повел в милицию. Но вскоре изменил решение. Злость у него прошла, подобрел, стал шутить, смеяться, проводил до самого дома, расспросил о родителях. Договорились встретиться. За то, что парень не сдал в милицию, Сергей согласился принести бутылку вина, считая, что легко выпутался из неприятной истории. Через день встретились, ушли на обрывистый берег реки, выбрали место в кустах, пили, слушали приемник. С того дня Черноскулов не оставлял Сергея в покое…

– Ловко же он тебя крутанул, – заметил Иван Иванович. – Сперва готов был избить или в милицию сдать, потом приласкал, в друзья произвел, в воровские дела вплел.

– Настоящей дружбы между нами не было и быть не могло, – осевшим голосом возразил Лоскутников. – Я не раз думал, как оторваться от Черноскулова, но ничего не мог придумать. После первой кражи он меня еще крепче придавил, под страхом держал.

– Запугивать он умеет, точнее, умел. Можно ли надеяться, что ваши дороги разошлись навсегда?

– Можно. Больше я не вор. Сколько дадут – не обижусь, отбуду по-доброму, начну честную жизнь.

– Берись за ум, пока не поздно. Какая потребуется помощь после освобождения, можешь рассчитывать на меня. Приходи.

– Ладно, Иван Иванович.

– Сейчас, Сергей, пойдем к следователю. Он будет допрашивать. Расскажешь все. Договорились?

…За время, проведенное в воспитательно-трудовой колонии, Сергей Лоскутников раздался в плечах, возмужал. После освобождения возвратился к матери, а на десятый день появился у Переплетчикова. С полчаса разговаривали о том, как разумнее устроить будущее. Сергей заверил, что никогда не окажется там, откуда вернулся, попросил помочь найти работу. Переплетчиков тут же позвонил какому-то Федору Федоровичу, весело поздоровался, по-свойски справился о настроении, здоровье, потом спросил:

– Как там мои архаровцы трудятся? По-разному? Ничего, дай время – в передовики пробьются. Давай поможем еще одному. Хороший парень! Молодой, крепкий. Тебе ведь таких и надо. Ну сорвался один раз. И что? Знаю. Он пятый будет. Это разве много для вашей конторы? За него могу поручиться. Что? Жилье есть. Просить не станет. Лоскутников Сергей. Понял. Спасибо. Всего наилучшего.

– Слышал? – обратился Иван Иванович к Сергею. – Завтра поезжай на железобетонный завод. Ровно в одиннадцать зайдешь к старшему инспектору по кадрам Костину Федору Федоровичу. Только не опаздывай, он любит точность.

– Понятно.

– Тогда все. Если еще будет нужда – приходи.

– Спасибо, Иван Иванович.

Время все дальше уносило прошлое, о нем не хотелось вспоминать. Жизнь выправилась. Но однажды в нее опять вклинился Черноскулов.

Началось с неожиданной встречи. Сергей пошел в очередной отпуск. В конце рабочего дня получил зарплату и отпускные. Домой, как всегда ехал автобусом. Настроение было беззаботное. На остановке «Кассы аэрофлота» сошел, решив по случаю отпуска пообедать в ресторане, который находился недалеко, в тихом переулке.

Был такой час, когда ресторан начинал наполняться посетителями. Зал блестел завидной чистотой. Уютно, приятно, хорошо. Не думая задерживаться долго, Сергей облюбовал свободный стол у входа. Заказ приняли не сразу. Официантка, видимо, ждала еще клиентов. Однако новые посетители проходили дальше, в глубину зала. Наконец официантка подошла. Принимая заказ, уговорила взять марочного вина. Пообедав, Сергей хотел рассчитаться и уйти, но вдруг почувствовал чью-то руку на своем плече. Обернувшись, на мгновение растерялся от неожиданности: перед ним, улыбаясь, стоял Черноскулов. Улыбка его была натянуто-загадочной.

– Привет, Серж! – Черноскулов плюхнулся на стул.

– Здорово, – без радости ответил Лоскутников.

– Я тебя ищу. Сегодня два раза приходил домой. Где ты пропадаешь?

– Разве не видишь?

– Ну, ну. Давно на воле?

– Давно.

– Сколько?

– Почти три года.

– Я всего пять дней. А ты выправился. Здоров стал, здоров. Я даже не сразу признал.

Сергей молчал.

– Встречу надо бы вспрыснуть, – продолжал Черноскулов. – Как считаешь?

– Я уже выпил. Мне хватит.

– Не заметно.

– Мне хватит, – повторил Сергей.

– За мой счет.

– Я не беден, мог бы и сам взять.

– Серж, я тебя не узнаю. Ты что, на меня в обиде? Нет, в натуре?

– Не в обиде, но…

– Договаривай.

– Восторга не испытываю.

– Нет, ты просто не в норме и затуманенный какой-то. Надо бодрости добавить. – Черноскулов поманил пальцем официантку с высокой прической. – Графинчик «женских слез».

– Чего? Чего?

– Водки. Мы пьем, женщины горько плачут, – пояснил Черноскулов. – Пива пару, груздочков соленых, два заливных, двое пельменей. На двоих.

Ждали они недолго.

Скоро с большим подносом появилась официантка, поставила заказ, улыбнулась и отошла к соседнему столу.

– Как живешь? – спросил Черноскулов, наливая водку в рюмки.

– Как все.

– Вкалываешь?

– Работаю.

– Где?

– На бетонном заводе.

– Нравится?

– Доволен.

– Не женился?

– Пока нет.

– Правильно делаешь. Не торопись. Не зря говорят: «Муж – голова, жена – шея. Куда захочет, туда и повернет».

– Глупые слова.

– Не я придумал. Да, Гошку Кубышкина не видел?

– Нет.

– Надо повидать. Ему, может, известно, как тогда милиция на нас вышла. По-моему, случайно.

– Угрозыск не глупее тебя.

– Нет, наверняка какая-то случайность подвела. Надо все обмозговать. Я остановился пока у Розки. Заходи.

– Зачем?

– В гости. Разве не о чем поговорить?

– С тобой не о чем. От прошлого тошнит, с меня хватит.

– Завязал?

– Завязал.

– Надолго?

– Навсегда. У нас на заводе таких, как я, четверо. Я пятый. Все завязали.

– Ну, ну. – Черноскулов выдавил улыбку.

У стола появился незнакомый парень.

– У вас свободно?

– Занято! – резко ответил Черноскулов, хотя два места пустовали. И тут же добавил: – Двигай, милок, дальше, там места есть. Мы ждем приятелей.

Парень ушел. Черноскулов опять пригласил официантку, еще заказал водки. Сергей, уже захмелевший, противился, отговаривал. Вытянув из внутреннего кармана пиджака пачку денег, он отделил непослушными пальцами две десятки, протянул официантке, пробормотал:

– Больше ничего не надо.

– Мне двести, дорогуша.

– А говоришь – завязал, – с ухмылкой произнес Черноскулов, когда официантка отошла. – Темнишь? Откуда столько денег? Такие добывают, а не зарабатывают.

– За-ра-бо-тал! Понял?

– Сказывай сказки.

– Не веришь! Не верь. – Сергей попытался встать и уйти, но Черноскулов удержал его за плечо.

– Серж, не уходи. Не хочешь – не пей, просто посиди. Меня не пробрало. Душу раздирает. Глотну еще малость. Потом увезу тебя на такси. Домой увезу.

Сергей пьяно посмотрел на Черноскулова, мотнул головой. И хотя он упрямился, отказывался пить, Черноскулов не унимался, ласково, но назойливо упрашивал:

– Ну, глоток. Один глоток, Серж. За тебя. За твое здоровье, Серж. Ты же хороший парень, Серж. Умница. Тебя все любят…

И Сергей, разомлевший, делал очередной глоток. Расплывшееся лицо Черноскулова то отдалялось, то снова приближалось. Грянула оглушительная музыка, начались суматошные танцы-тряски. Черноскулов протянул подошедшей официантке деньги и под шум взбудораженного зала поднял Сергея с мягкого кресла, вывел на улицу. В низком небе ворочались уродливые облака. Кругом серо, тускло. Даже маленький, всегда ухоженный сквер, приткнутый к ресторану, казался неряшливым. Сюда и завел Черноскулов Лоскутникова, усадил на скамью под дряхлый клен.

Не прошло и пяти минут, как Сергей свалился на бок и уснул. Черноскулов склонился над ним, подергал за лацкан пиджака, за ухо, расстегнул пиджак Сергея, вытянул пачку денег, сунул в свой карман, неторопливо вышел из сквера и лишь потом ускорил шаг. Свернув за угол и пройдя еще квартал, он остановился у телефона-автомата, два раза крутнул диск:

– Милиция?! В сквере у ресторана «Вечерний» валяется пьяный!

«Завтра поглядим, Сергуня, как ты запляшешь, – думал Черноскулов, шагая вразвалку. – Притопаешь ко мне, как пить дать. Никуда не денешься. Тогда и покалякаем. Не верю, чтобы не помог мне… Уломаю».

Проснулся Лоскутников глубокой ночью. Тяжелую голову разламывала острая боль. К горлу подступала тошнота. Во рту – сушь. Хотелось пить. Открыв глаза, он не сразу понял, где находится. Длинную комнату, окна которой были задернуты белыми легкими шторами, освещала одна лампочка, слабо распылявшая свет. Кушетки, выстроенные в два ряда, заправлены чистыми простынями. Слева и справа спали мужчины – человек десять. Монотонный храп разносился по всем углам. Здесь все походило на больничную палату, но в следующую минуту в проеме открытых дверей появился милиционер в распахнутом синем халате. Вытрезвитель! Сергей поморщился, зажмурил глаза. И все этот проклятый ресторан! И все эта проклятая выпивка! В больной голове смутно вставала картина начала вечера: он постоял у порога, осмотрелся, выбрал стол, сел и сделал заказ… Неслышно подошел Черноскулов. Пили… Дальнейшие события не задержались в памяти. Сколько Сергей ни старался, ничего вспомнить не мог.

Сергей со стоном вздохнул, откинул простыню, поднялся, направился к дежурному походкой больного человека.

Рослый, с пышными усами старшина милиции Угрюмов устало поглядел на Сергея, стоявшего в трусах и майке против двухтумбового стола. Старшина расспросил и записал на листе фамилию, имя, отчество, день, год и место рождения, домашний адрес, место работы. Эти данные он передал кому-то по телефону и стал ждать. Минуты через три сказал в телефон: «Все совпадает? Хорошо. Спасибо». Опуская трубку на рычаги, спросил:

– В вытрезвителе первый раз?

– Первый, – горько вздохнул Лоскутников. – И последний.

– Часто пьете?

– Нет.

– А не пить можно?

– Можно.

– Все, с кем доводилось говорить, согласны, – ворчал Угрюмов, – но не все умеют сдержать себя. Потому и не перевелись «шатуны», выписывающие ногами кренделя.

Пока Лоскутников одевался, Угрюмов заполнял акт, продолжая ворчать:

– Из «шатунов» получаются «падуны». Упадет и подняться не может. Таких сам господь повелевал подбирать и доставлять сюда. Вас тоже можно причислить к «падунам», хотя вы не валялись под забором, а лежали на скамье.

– Где? – вырвалось у Лоскутникова.

– В сквере у ресторана «Вечерний».

– А… – Лоскутников осекся, лихорадочно обшаривая карманы пиджака и брюк. – А деньги? Где деньги?

– Какие деньги? – старшина перестал писать, вскинул глаза на Сергея.

– У меня было триста пятьдесят рублей. Пусть двадцать-двадцать пять пропил. Остальные должны быть.

– Триста пятьдесят?

– Зарплата и отпускные.

– Вас доставили общественники. При них проверяли одежду. Денег не было. Вот подписи. – Угрюмов ткнул пальцем в исписанную бумагу. – Что деньги у вас были – верю. Но когда? В том вопрос. Искать надо там, где вы находились. Пили где?

– В ресторане «Вечерний».

– С кем?

– С одним знакомым.

– Повидайте его. Он, может, на хранение взял. А помните, как расплачивались с официанткой?

– Смутно.

– Советую сходить к ней. Авось подскажет что-то дельное. С пьяными всякое приключается. Как-то привезли ночью одного здоровяка. На нем майка да трусы, больше ничего. Утверждает: ограбили. В каком месте – не помнит. Поехали туда, где подняли, стали шарить кругом. В разных местах нашли пиджак, брюки и туфли. Вот так-то, молодой человек. А сейчас распишитесь в акте, получите квитанцию на оплату за услуги и дуйте домой. Вас наверняка потеряли.

Лоскутников поставил в акте короткую неразборчивую подпись, получил квитанцию и, хмурясь, ушел. Ночь стояла темная, мокрая. Дул сырой встречный ветер. Сергей понуро брел по затихшим, пустынным улицам. На душе было гадко.

– Почему не предупредил, что так поздно придешь? – с тревогой упрекнула Дарья Семеновна, впуская сына домой. – Скоро уж утро. Я вся извелась, измаялась, всякое передумала, места себе не нахожу.

– Так вышло…

Никогда Сергей прежде не видел у матери такое утомленное, бескровное, постаревшее лицо с резкой синевой под потухшими глазами. Ему захотелось утешить ее, сказать что-то нежное, но не приученный с детства к ласкам, он не смог отыскать слов.

– Есть будешь? Поди, проголодался?

– Не хочу, – ответил Сергей, проходя в горницу. Мать направилась за ним.

– Женился хоть бы. Тогда бы душа моя была спокойна. Чего хорошего по ночам шастать?

– Ладно, мам, женюсь.

– На примете-то хоть есть какая?

– Есть. Хорошая, тебе понравится.

– Привел бы хоть, познакомил…

– Ладно, мам, приведу.

– Зовут-то как?

– Ниной.

– Отпуск-то оформил?

– Уже в отпуске.

Дарья Семеновна вздохнула и ушла в кухню, где стояла ее койка. Сергей разделся, упал на диван-кровать.

Проснулся он поздно. Сквозь узкие щели закрытых ставней в горницу с трудом пробивалось солнце. Временами, обрываемые облаками, лучики исчезали, снова появлялись и опять исчезали. Сергей потер глаза, сунул ноги в тапочки, вышел на кухню. На столе лежала записка: «Щи в печке». Но есть не хотелось. Из головы еще не ушла боль, лоб разламывало. Побрившись, Сергей долго умывался, бросая в лицо пригоршнями холодную воду. Старания оказались напрасными, облегчения не наступило. В таком состоянии он пришел в ресторан, сел за тот же самый стол, за которым сидел вчера. К нему подошла та же официантка с высокой прической, поглядела на Сергея, загадочно улыбнулась, открыла блокнотик, готовая принять заказ.

– Вы извините меня, – тихо и сконфуженно сказал Сергей.

– За что?

– За вчерашний вечер. Переборщил, ничего не помню. Я не остался должен?

– Нет. И ваш приятель не должен.

– Не заметили, как я ушел?

– Вас еле тепленького и увел тот приятель. – Официантка нарисовала такую подробную картину, будто весь вечер стояла рядом и все видела. – Он не перепил, был в своем уме. Я даже подумала, что он вас очень уважает.

– Почему вы так решили?

– Уж больно он старался. Даже закуску на вилке вам подавал. Так угощают или начальника или очень близкого человека.

– Мы не ссорились?

– Нет.

– Я денег ему не давал?

– Не видела. Но денег у вас было много.

– Он видел?

– А как же. Когда рассчитывались, при нем вытаскивали из кармана пиджака. А что? Потеряли?

– Пока не знаю. Спасибо за все.

– Не за что. Кушать будете?

– Пожалуй.

– Что?

– Пельмени.

– Пива?

– Нет. – Сергей решительно махнул рукой.

Пока официантка ходила за обедом, Лоскутников думал о Черноскулове: «Неужели он выудил деньги? Если он, то почему? На хранение? Не верится. Обокрал? Мог, назло мог, если убедился, что я воровать больше не стану. А, может, таким способом решил заманить к себе? Тогда почему бросил, оставил в сквере? Мог увезти на такси. Почему не увез? Кажется, он упоминал Розу. Опять, наверное, присосался к ней. Что ж, Гришаня, придется повидаться с тобой. Сегодня же! Сейчас же!»

9

Роза Киреева, женщина лет тридцати, жила на пятом этаже в однокомнатной благоустроенной квартире, оставленной ей родителями, уехавшими в село пять лет назад. В юные годы среди знакомых она считалась красавицей, браковала парней, пытавшихся ухаживать за ней, надеялась встретить такого же красавца, как и сама. Но время незаметно прошло. Те, кому нравилась, но оттолкнула, обзавелись семьями. С теми же, на кого рассчитывала, надежной дружбы не получилось: они тихо, без объяснений, оставили ее. Лишилась и подруг: вышли замуж. В те скучные дни она обнаружила, что в молодежных кафе, которые когда-то посещала, веселится уже новое, более молодое поколение. Пыталась заполнить свободные часы чтением, но интерес к книгам постепенно угас, и одиночество не давало покоя, звало к какому-то непонятному действию.

Однажды знакомая пригласила Розу в ресторан на день своего рождения. Было весело, танцевали под музыку. Выяснилось: здесь отмечают торжества небольшие компании молодоженов, бывают и перезревшие холостяки. В тот вечер и познакомилась Роза с Григорием Черноскуловым. Он легко подошел, неброско улыбнулся, пригласил на танец. Красотой, по ее мнению, он не выделялся. Обычный, средний парень, какие в прошлом вились около нее. Зато такого внимательного, ласкового и веселого она встретила, пожалуй, впервые. С ним было весело и хорошо. О своей жизни он поведал скупо: живет в городе Сосновке с матерью. Не женат – мать сварливая, со снохой не уживется. Работает снабженцем, в Приуральске бывает часто в командировках.

Позднее с удивлением и горечью она узнала, что Черноскулов вовсе не снабженец, а вор. Тогда же она решила забыть его навсегда. Иначе думал он. Отбыв положенный срок, приехал к ней. Увидев его, она растерялась от неожиданности, не успела захлопнуть дверь, и он, улыбаясь, шагнул в коридор…

Сергей два раза бывал с Черноскуловым у Розы, помнил адрес. И вот теперь, подавленный, он поднимался по крутой лестнице на пятый этаж. Дверь открыл Черноскулов. Столкнувшись лицом к лицу с Лоскутниковым, он не удивился и не обрадовался, заулыбался одними глазами, приговаривая:

– А-а, ты, Серж! Заходи, заходи. Я знал, что придешь, нюх у меня дальний. Куда мы друг без друга? Никуда.

Сергей холодно взглянул на Григория, молча прошел в комнату, сел к столу, накрытому вишневой скатертью. На столе возвышался графин, до половины наполненный водой.

– Ты чего такой пасмурный? – спросил Черноскулов. – Жизнь не ладится? Наладим. Запросто. Хочешь быть веселым? Сделаем. Весел тот, кто деньги не считает.

– Потом в колонию попадает, – вставил Лоскутников.

– На ошибках учатся, слыхал такое?

– Ошибки? Какие?

– Прошлого. Я все обмозговал. Ты мне позарез нужен. Я без тебя – машина без колес.

– Я прошлое похоронил! Понял? Хватит с меня! Хватит! Жить хочу и буду жить по-людски! Понял?!

С недобрым прищуром, не мигая, глядел Черноскулов в лицо Лоскутникову. И только сейчас начинал понимать, что утратил былую власть над Сергеем. Теперь Сергей раздражал и злил его, но Черноскулов умел сдерживать себя, хотя иногда взрывался, не желая уступать.

– Значит, жить хочешь, как все, по-людски? – выдавил Черноскулов. – Ну и живи. Тебя никто за шкирку не удерживает и не думает удерживать. Помоги только один раз и больше меня не увидишь, уеду. Без подстраховки не могу, риск большой.

– Разве подстраховка – пустой плевок? Разве за нее не дают срок?

– Сработаем чисто, не докопаются. И я сразу уеду.