Текст книги "Сине-сине-розовый"

Автор книги: Леви Тидхар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Ему здорово повезло. Кровь капнула только на одну из металлических полос кузова и совсем не попала на деревянные доски. С деревянного пола было бы трудненько удалить кровяное пятно. А тут надо было просто провести сырой тряпкой по металлической полосе на полу и ничего не осталось.

Он несколько раз прополоскал тряпку в ведре, пока она не стала чистой. Вода в ведре почти не замутилась, не стала ни красной, ни даже розовой. Он вылил воду из ведра в сливное отверстие под краном и несколько раз сполоснул ведро свежей водой.

Потом он вернулся к своему грузовику и надел цепи.

Она ждала его пе^ед аптекой.

Она увидела его ёще издали, как только он вышел из-за угла, замахала 'ему и побежала навстречу.

– Эй, – крикнула она, подошла, продела свою руку в его и сказала – Опаздываете.

– У меня нет часов, – оправдался он.

– Ну, не очень опоздали, сейчас только без двадцати А где вы были?

– Ставил цепи на грузовик.

– Ничего себе. Ставит цепи на грузовик вместо того, чтобы быть со мной!

– Нет, я бы хотел быть с вами, Эмилия.

– Знаете, иногда мне кажется, – сказала она, улыбаясь, – что у вас абсолютно нет чувства юмора.

– Абсолютно нет, – подтвердил он, улыбаясь ей в ответ.

– Посмотрите на меня, – сказала она.

Он посмотрел на нее.

– Ну? ‘

– Вы надели другое пальто.

– Это мое самое лучшее. Я надеваю его в самых торжественных случаях. Воротник – из настоящего хорькового меха.

– А кто это – хорек? '

– Животное.

– Я знаю, но… . .

– Никогда не слышали о хищном хорьке? В этом городе миллионы хищных грызунов, но лишь несколько хорьков. Один из них добровольно отдал свою жизнь на воротник для моего пальто. Замечательно, правда?

– Замечательно. «

, – А еще, посмотрите, – она расстегнула пальто и раскрыла его, широко раскинув руки. На ней была черная юбка и черный джемпер с очень низким длинным вырезом на груди. На шее, поразительным контрастом с ее смуглой кожей, сияла нитка крохотного жемчуга.

– Возбудительно, а?

– Очень возбудительно. ’

– А еще, – произнесла она, подмйгнув, – внизу черный лифчик. Мужчинам ведь нравятся черные лифчики, а?

– Да.

– Ну, если – не возражаете, я застегнусь, а то все свои прелести отморожу. Ладно? – Она запахнула и застегнула пальто. – Бр-р, у меня руки совсем замерзли. – Левую руку она засунула к себе в карман; правую руку, переплетя свои и его пальцы, засунула в карман его пальто. – Вот так славно, тепло и уютно, – сказала она. – Что-то я разболталась, а вы все молчите да молчите?

– Я больше любдю слушать, – сказал он. – Вот и все.

– Ну, а почему так?

– У себя дома я только и делаю, что слушаю.

– Кого?

– Маму.

– М-м-м… Эти мамочки… не говорите мне про них. Вы бы слышали, какую мне лекцию прочли!

– О чем?

– О вас, конечно!

– Почему?

– Господи, да ведь вы – белый господин. Вы – мистер Чарли, – Эмилия хихикнула.

– А, так вот кто это, мистер Чарли!

– Ну, конечно. Вы – и мистер Чарли, и Белый, иногда – просто Мужчина, хотя под Мужчиной может подразумеваться и просто какой-нибудь полууголовник, но обычно это именно белый человек, так что все это одно и то же, правильно я говорю, мужчина?

– Я не знаю. .

– И так несколько часов подряд. Я уж думала, она никогда не остановится. -

– Из-за этого и не получилось в три тридцать?

– Из-за этого. Она ведь брата моего вызвала, чтобы тот поговорил со мной. Он женат, у него двое детей. Сам он водитель. Вот она и позвонила ему– в гараж и попросила передать ему, чтобы он немедленно приехал домой, как освободится. А он только в четыре там кончает. Я и рассчитала, что застряну дома, по крайней мере, до четырех пятнадцати. У него гараж на Двадцатой, около реки. Он к нам приехал в двадцать пять пятого, я с ним поговорила ровно три секунды и ушла.

– А что он сказал?

– Он сказал: «Эмилия, ты сошла с ума».

– А. вы что сказали? '

– Я сказала: «Луис, иди к черту».

– А потом что?

– Он сказал, что если поймает нас вдвоем, то отрежет вам яйца. "

– В самом деле?

– Луис – толстенький уютный таксист, который и не знает, где искать ваши яйца,~ потому что у него давно своих нет, с тех пор, как в пятьдесят третьем году женился на Мерседес. Ничего, что я так говорю?

– Как?

– Ну, наверное, не больно-то прилично. Хотя ведь, я просто повторяю, что он мне сказал. Во всяком случае, я опять послала его к черту и ушла.

– Да ничего…

– Что «ничего»?

– Что вы так говорите. – Он замолчал. – Мы дома никогда не говорим так. Мама очень строга насчет этого.

– Господи, да к черту этих мам, ладно? – воскликнула она.

Он ощутил мгновенную вспышку гнева и потому просто кивнул.

– Что бы вам хотелось? – спросил он.

– Погулять немного. Я люблю снег. Я на нем выделяюсь.

– Вы и так выделяетесь, – сказал он.

– Серьезно?

– Да.

– Вы такие приятные вещи говорите, как сахар медовый. Вот мама и предупреждала меня. Ух, извините, тешили ведь не говорить о мамах.

– Куда бы вы хотели пойти?

– Да все равно куда, какая разница?

Ему не понравилось, как Эмилия сказала это, но он риказал себе не сердиться. В конце концов, она позволяла: му принять на себя всю ответственность. Как бы говорила, что пойдет за ним, куда бы он ни захотел. Она позволяла ему быть главным, мужчиной. «Ведь ты теперь мужчина в семье, Роджер». Он не хотел сердиться на нее, как он вчера рассердился на Молли. Прошлой ночью он начал злиться на Молли, когда она пустилась рассказывать ему про того мужчину из Сакраменто. Потом он себе говорил, что она не должна была начинать разговор про другого мужчину, лежа в постели с ним. Из-за этого он так разозлился. Но все-таки у него было чувство – пусть даже он все время старался убедить себя в обратном, – что истинная причина его внезапного гнева не имела никакого отношения к тому мужчине из Сакраменто. Он сам не мог понять этого, но почему-то он знал, что разозлился на Молли только потому, что она начала нравиться ему очень уж сильно. А дальше он уже переставал все понимать.

– У меня в жизни был еще только один мужчина, который для меня столько значил, – сказала она ночью. – Только один. До тебя.

Он ничего не сказал. Они, обнаженные, лежали в постели у него в комнате, и он чувствовал приятную пустоту и усталость, слышал, как завывает за окном февральский ветер. Кажется, что ветер особенно свирепо завывает ночью, да еще в чужом городе. -

– Яс ним встретилась, когда мне было двадцать лет, – как раз через год после кончины моей мамы. Это ничего, что я об этом говорю?

– Ничего, – сказал он, потому что он и в самом деле на нее не обижался и еще не сердился, она ему очень нравилась. Он все думал о том, как мать обсмеет его за то, что он снова привел гадкого утенка, а он ей скажет: «Да ты что, мама, она чудная, как ты не видишь?»

– Это была моя первая работа после секретарских курсов. Я в самом деле не знала, как мне быть с работой или с ним. Я никогда не гуляла с мальчиками, да меня особенно и не приглашали. По-моему, и целовалась я до этого, может быть, всего раз пять в жизни. Ну, и один раз, когда в старших классах мы украшали зал для танцев, один мальчик потрогал мою грудь. Я даже не пошла на танцы, потому что меня никто не пригласил. – Она замолчала, потом снова заговорила – А его звали Теодор Мичелсен, и у него был брат, который был священником в Сан-Диего. Он был женат и у него было двое детей – маленький мальчик и маленькая девочка, их фотографии стояли у него на столе. И фотография жены тоже была на столе – все в одной рамке. Ну, такой, которая открывается, как книга. Жена – слева, а двое детей – на правой стороне. Ничего, что я про это рассказываю?

– Нет, – ответил он. Его это не трогало. Он лежал, обняв ее одной рукой, а ее губы были у самого его уха. Он глядел в потолок и думал, какой у нее тихий голос и какая она вся теплая и гладкая.

– Я не знаю, как это началось, – продолжала Молли. – Просто однажды он взял да и поцеловал меня. Я думаю, у меня это было первый раз, что меня так поцеловали, я имею в виду, как мужчина целует. Ну, и потом, уж не знаю, как и началось. Не в тот день, а через несколько дней, по-моему, это была пятница, когда все ушли домой. Мы устроились у него в кабинете. Послушай, я знаю, что ты не хочешь слушать об этом.

– Да нет, ничего, – произнес он.

– Мы каждый день это делали, – сказала она. – Мне так это нравилось, – призналась она.

Вот тут им овладело бешенство.

Он слышал, как под ногами у них скрипел снег. Эмилия крепко держала его за руку.

– Мы идем к реке, вы это знаете? – спросила она.

– Нет, не знаю.

– А о чем вы сейчас думали?

– Думал? – он помотал головой. – Ни о чем.

– Нет, думали. Только сейчас. Вы были далеко-далеко отсюда.

– Я думал, что мне нужно ехать домой.

– Видно, я так неотразима, что рядом со мной вы только и думаете, как бы уехать домой?

– Нет, это совсем не так. Просто моя мама там совсем одна. Ну, не совсем одна, там мой младший брат, но знаете… *

– Да, – произнесла Эмилия.

– Просто я’ как бы единственный мужчина в семье. – Да.

– Вот и все. – Он пожал плечами.

– Но все-таки, сейчас вы – здесь. Вы со мной, – сказала она.

– Да, я знаю. Извините. Я бы не должен…

– Знаете, я девушка не из последних, да еще тут пальто с мехом, да еще черный шикарный свитер, – она широко улыбнулась, – так вы думаете, зачем же девушке так разодеваться, если ее парень только и думает, как бы уехать домой, поскорее в свой Галчуотер Флэте?

– В Кэри, – сказал он и улыбнулся.

– В самом деле?

– В самом деле.

– Так что вы собираетесь делать? Смотрите, река замерзла! Наверное, можно прямо пройти на тот берег.

– Ночью льда еще не было, – проговорил он.

– Что?

– Ничего.

– Вы здесь были ночью?

– Нет, рано утром. Около трех часов.

– А что вы делаЛи здесь в три часа утра?

– Я был не здесь.

– Но вы сказали…

– Я подрядился перевезти товар.

– Товар?

– Да. Овощи.

– А-а.

– Поэтому я был на реке, вот и все.

– И льда еще не было?

– Нет. Наверное, было еще выше нуля.

– А вчера казалось гораздо холоднее, чем сейчас, – сказала она.

– Да. Но река еще не замерзла.

– Ну, ладно, – согласилась она. – Хотите пойти на ту сторону? .

– Нет.

– Овощи, говорите?

– Да. Один человек меня нанял загрузить овощи и отвезти их. На моем грузовике.

– А-а… – она кивнула и потом спросила – Как вы думаете, сколько же сейчас градусов?

– Не знаю. Около шести-семи, пожалуй.

– А вам холодно? -

– Немного.

– У ценя ноги замерзли, – призналась она.

– Может быть, куда-нибудь пойдем?. Кофе выпьем или еще чего-нибудь?

– Я думала, у вас есть комната, – сказала она.

– Есть.

– Пойдем ^уда.

Они шли молча. Река замерзла от берега до берега. Надо льдом дугой поднимался мост, соединяя два берега и как бы серебряной паутиной вырастая прямо изо льда.

– Я не хочу сделать вам плохого, – сказал он.

– Плохого? Что плохого вы мне можете сделать?

– Я не знаю, – ответил он, пожав плечами.

– Дорогой мой, – сказала она, – я побывала в лапах у профессионалов.

– ЭмилиЯ, многое нужно… – он помотал головой.

– Да? Что?

– Многое есть… – он снова потряс головой.

– Что, Роджер?

– Что я должен сделать.

– Ну, например?

– Ну… я хочу быть с тобой.

– Да. Я тоже хочу быть с тобой.

– Я хочу опять целовать тебя. Я все это время только и…

– Да, да.

–> Но я не хочу ничего плохого.

– Да с какой стати, милый?

– Я просто хочу, чтобы ты это знала.

Она во все глаза смотрела на него, потом сказала:

– Ты странный человек. – Поднялась на цыпочки, быстро его поцеловала, отстранилась, глядя ему в глаза и взяв за руку, сказала – Пойдем.

ГЛАВА XII

Вечеринка в комнате Роджера началась примерно полшестого, когда Фук Шэнахан явился с каким-то человеком со второго этажа, которого Роджер вообще не звал. Он с Эмилией только что вошел в комнату и начал снимать пальто, как в дверь постучали и, не ожидая никакого ответа, Фук открыл дверь и вошел в сопровождении очень высокого худого человека в массивных очках с копной седеющих каштановых волос. Брови у него были совершенно седые, такие косматые и густые, что Роджеру они показались не настоящими, а приклеенными, чтобы его никто не узнал. В одной руке Фук нес бутылку «Бурбона», а в другой – два стакана. Он прямиком направился к комоду, поставил бутылку и стаканы, повернулся к Роджеру и сказал:

– Вы собираетесь познакомить нас с юной леди?

– О, конечно, – воскликнул Роджер. – Это Эмилия Перес. Эмилия, познакомься с Фуком Шэнаханом и… боюсь, я не знаю, как зовут второго джентльмена?

– Второго джентльмена зовут Доминик Тарталья, – сказал Фук, – и он не джентльмен, поверьте мне. – Тарталья засмеялся. Фук тоже захохотал и потом сказал – Я так понимаю, что вы и леди только что пришли из этой замерзшей тундры и, следовательно, не прочь выпить?

– Но… – неуверенно начал Роджер и потом посмотрел на Эмилию.

– Конечно, – ответила она. – Я бы очень даже не прочь.

– Остается только один вопрос – численного несоответствия, – сказал Фук. – У нас четыре персоны, а стаканов только три.

– Роджер и я можем пить из одного, – сказала Эмилия, нежно улыбнувшись ему.

– Итак, все проблемы решены, – провозгласил Фук. Он подошел к комоду и открыл бутылку. Эмилия села на край кровати, скрестив ноги, положив одну руку на колено, а другой перебирая свой жемчуг. Тарталья стоял у комода, с улыбкой глядя на процесс разлива «Бурбона». Роджер бросил взгляд на Эмилию, стараясь понять, не раздосадована ли она присутствием чужих, но у нее был оживленный вид. Мы будем с ней вдвоем, как только они уйдут, подумал он. '

И внезапно он испугался.

– Мы ждали вашего возвращения, Роджер, – сказал Фук, – потому что хотели узнать, чем у вас кончилось дело с полицейскими.

– Мы очень хорошо поговорили, – ответил Роджер.

– Здесь была полиция? – спросила Эмилия, вдруг сев прямо и глядя на Роджера.

– Ну да, – ответил Тарталья. – У вашей хозяйки украли холодильник.

– Холодильник? – переспросила Эмилия. – Спасибо, – поблагодарила она Фука, принимая от него налитый стакан.

– Прошу извинить, что нет льда, – сказал Фук. – Может быть, хотите немножко воды добавить?

– Вкус только портить, – широко улыбнувшись, ответила Эмилия.

– Ах, настоящая ирландская цветная девушка!.. – восхитился Шэнахан. – Не найдешь лучше. – Он поднял свой стакан. – За вас, мисс.

Эмилия сделала глоточек, подняла брови и закатила глаза.

– У-ух! – проговорила она, передавая стакан Роджеру. Роджер понюхал и сделал небольшой глоток.

– Как это было? – спросил Фук.

– Никак. Вошли сюда, были очень вежливы, – сказал Роджер, – потом начали спрашивать, где я был ночью. Я им ответил. Потом… постойте-ка… потом, кажется, говорили о том, сколько, по-моему, мог стоить этот холодильник, а потом сказали, что я могу ехать домой или оставаться здесь, как мне угодно, у них больше вопросов ко мне нет. '

– Это значит, они считают, что он не замешан, – сказал Тарталья Фуку.

– Конечно, – согласился Фук. – Мы все не замешаны. Да и какой дурак вздумал бы украсть у старой сволочи эту дрянь… прошу прощения, мисс.

– Да ничего, – сказала Эмилия и опять отпила из стакана.

– А ты ему рассказал о полках? – спросил Тарталья.

– Нет, – ответил Фук.

– А что с полками?

– Их нашли.

– Какие полки? – спросила Эмилия.

– Да из холодильника. Их нашли внизу, около топки, – объяснил Тарталья.

– Что означает, – начал Фук, – что, кто бы ни взял себе труд украсть сей древний экспонат отсталой технологии, потрудился еще и вынуть из него вначале все полки. Какой в этом смысл – мне совершенно непонятно.

– Совершенно, – подтвердила Эмилия и допила стакан.

– Готовы ли вы еще к одному, юная леди? – спросил. Тарталья.

– Чтобы получше согреться, – ответила Эмилия и подмигнула.

– Нет, это настоящая ирландка, я вам скажу, – воскликнул Фук.

Тарталья взял ее стакан и налил половину. Долил еще виски в свой стакан, потом подал стакан Эмилии и, подойдя к Фуку с бутылкой, налил его стакан, пока тот разглагольствовал.

– Какой прок от холодильника без полок? – вопрошал Фук. – Роджер, вы не пьете. Предполагалось, что вы и леди будете пить из одного бокала.

– …Эмилия, – подсказала она.

– О, конечно, Эмилия."Вы прекрасны, Эмилия, – воскликнул Фук. – Могу ли я поздравить вас с прекрасным вкусом, Роджер?

– Да, можете, – сказал Роджер и улыбнулся.

– Поздравляю! – сказал Фук. – Здесь нет еще одного стакана?

– Боюсь, что нет.

– Настаиваю, чтобы вы разделили с леди…

– …с Эмилией, – поправила она.

– Да, я настаиваю, чтобы вы делили с Эмилией бокал. Эмилия, дайте ему прихлебнуть.

– Да я не хочу слишком много пить, – сказал Роджер.

– Он начинает неистовствовать, когда выпьет, – предположил Фук и подмигнул Эмилии.

– Нет, я этого не думаю, – сказала она. – Я не думаю, что он такой.

– Нет, он очень приятный человек, – сказал Фук, мягко отбирая у ней стакан и подавая его Роджеру. – Дейте, – приказал он. – И скажите мне, что вы думаете об этих полках.

Роджер отпил виски и отдал стакан Эмилии.

– Ну, я не знаю, как это объяснить, – ответил он.

– Зачем кто-то крадет холодильник, но оставляет полки? – спросил Фук.

– Может быть, с полками ему было слишком тяжело нести? – предположил Тарталья и захохотал.

– Погодите, дайте разобраться, – сказала Эмилия, отхлебывая из стакана. – Значит, прошлой ночью из дома вашей хозяйки– был украден холодильник, но полки…

– Из подвала дома, – поправил Тарталья. – Его украли из подвала.

– О, понятно. A-а… Но в любом случае, тот, кто украл, вначале вынул из него полки, верно?

– Да.

– Отпечатки пальцев! – воскликнула Э^иилия.

– Конечно же! – подтвердил Фук.

– Они обнаружат отпечатки на полках, – сказал Тарталья. – Вот это верно. Вы правы, мисс, выпьем еще.

– Я окосею, – сказала Эмилия. – Вы меня тут совсем споите. Я не буду соображать, что делаю. – Она протянула свой стакан.

Они не найдут отпечатков на полках, думал Роджер. На мне были перчатки. Они нигде не найдут отпечатков в этом подвале.

– Но зачем он вынул эти полки? – настаивал Фук. – Вот в чем весь вопрос. Бог с ними, с отпечатками, – но зачем он старался и вынимал полки?

Все они замолчали, думая.

– Я не знаю, – наконец сказала Эмилия и снова глотнула из стакана.

– И я не знаю, – согласился Тарталья.

– Ия тоже, – присоединился Фук.

– Роджер? – спросила Эмилия. Она глуповато улыбалась и наклоняла вбок голову, как будто не могла его ясно разглядеть. – У вас, кажется, есть какие-то соображения?

– Нет, – ответил он.

– Вы казались сейчас таким задумчивым, – пропела она.

– Нет.

– Разве он не казался задумчивым? – спросила она.

– Безусловно, казался, – подтвердил Тарталья.

– Ну, никаких соображений у меня нет, – сказал Роджер и улыбнулся. ’

– У меня чувство, что ему хочется попрощаться с нами, – сказал Фук.

– Нет, нет.

– И у меня это чувство, – согласился Тарталья.

– Я думаю, что мы уже злоупотребляем гостеприимством, – сказал Фук. – Я уверен, что Роджеру и Эмилии есть о чем поговорить, вместо того, чтобы ломать голову над сволочным ледником миссис Доуэрти.

– Хо-ло-дилышком, – поправил его Тарталья.

– О да, прошу прощения, – сказал Фук, – и прошу прощения, что употребил слово «сволочной», мисс.

– …Эмилия.

– Да, Эмилия.

– Да не убегайте так, – попросил Роджер. – Выпейте еще.

– Нет, нет, мы просто хотели узнать, о чем вы толковали с этими сыщиками из полицейского участка. Как их фамилии, Доминик? Ты помнишь их фамилии?

– Мэтт и Джефф, – сказал Тарталья, засмеявшись. – Вы думаете, они когда-нибудь найдут этот холодильник?

– Никогда, – сказал Фук.

– А знаете что?

– Что?

– Держу пари, что этот кто-то уже преспокойно установил этот холодильник у себя в кухне. Держу пари, что он полон пива и яиц, и молока, и содовой, и сыра, и яблок, и апельсинов, и бананов, и винограда, и желе, и…

– «О, не кладите вы бананов, – запела Эмилия, – в холодильники свои!»

– Ча-ча-ча! – лихо подпел Фук и захохотал.

– И этот тип, наверное, живет прямо по соседству с полицейским, – развивал далее Тарталья. – И сегодня вечером этот полицейский зайдет к нему выпить пива или еще чего-нибудь, а этот парень подойдет к холодильнику, который он упер, а полицейский будет сидеть рядышком и даже не почувствует, что холодильник-то этот жареный, – сказал он и захохотал.

– Как это холодильник может быть жареным? – спросила Эмилия и начала смеяться.

– Нам надо идти, – заявил Фук. – Он подошел к комоду и забрал бутылку. – Рады, что полиция выдала вам свидетельство о благонадежности, Роджер. Но, как минимум, и вы могли бы спросить, как мы с Домиником прошли чистку.

– Ох, в самом деле, извините, – сказал Роджер. – Я не подумал…

– Вы будете счастливы узнать, что ни один из нас не включен в состав подозреваемых. По мнению полиции, вор работал снаружи. Собственно говоря, они считают, что дверь подвала была взломана. Коротенький так сказал.

– Спокойной ночи, Эмилия, – сказал Тарталья от двери.

– Спокойной ночи, – ответила она.

– Очень было приятно познакомиться, – сказал он.

– Спасибо. С вами тоже.

– Очень приятно, – снова сказал Тарталья.

– Мисс, – начал Фук, становясь перед ней и отвешивая небольшой поклон. – С вами, один из лучших людей, когда либо ступающих по лицу земли, Роджер Брум. Прекрасный человек, даже при коротком знакомстве.

– Я знаю, – подтвердила Эмилия.

– Хорошо. Вы прекрасная женщина.

– Спасибо.

– Хорошо. – Он пошел к двери. – Будьте милы друг с другом, – сказал он. – Вы очень милые люди. Будьте милыми.

Он коротко поклонился и вышел. Тарталья вышел вслед за ним, закрыв дверь.

– Я думаю, дверь надо запереть, – хрипловато сказала Эмилия.

– Зачем?

– М-м-м, – хмыкнула она, хищно улыбаясь. – Нам многое предстоит, Роджер. Много приятного. – Она неуверенно поднялась на ноги, подошла к двери стенного шкафа, открыла ее и в удивлении отступила. Повернулась к нему и хихикнула, прихлопнув рукой рот. – Я думала, тут клозет, – сказала она. – Где тут у тебя клозет?

– В коридоре.

– Можно, я пойду умоюсь? – спросила она.

– Конечно, – ответил он.

– Сейчас вернусь, – сказала она и пошла к двери, открыла ее, повернулась и с большим достоинством сказала – Вообще-то мне надо пи-пи, – и вышла.

Роджер сел на край кровати.

У него вспотели ладони.

Он ударил ее совершенно неожиданно.

Он даже не знал, что собирается ударить Молли, пока его рука не нанесла удар, – не пощечину ладонью, а удар жестким, стиснутым кулаком. Он ударил ее в глаз и, снова размахнувшись, ударил опять. У нее потекла кровь. из носа. Он увидел, как она открывает рот, чтобы закричать. Для него все стало вдруг казаться странным: кровь пошла у нее из носа – и он тут же понял, что нельзя допустить, чтобы кровь попала на простыни; ее рот начал открываться – и он знал, что последует пронзительный вопль. Обе его громадные руки схватили ее горло и сжали. Неначатый крик затих в горле, оборвавшись коротким всхлипом, когда его пальцы сомкнулись у нее на шее. Он тут же снял ее с кровати, закинув ей голову так, чтобы кровь из носа потекла по ее лицу, по шее, по его рукам (он чуть не выронил ее, когда кровь потекла ему на руки), на ключицу, маленькие обнаженные груди. Только чтобы не потекла кровь на постель или пол. Только бы не было пятен крови ни на чем. Когда ее глаза чуть не вылезли из орбит, и она попыталась оттолкнуть его слабеющими руками, бесцельными движениями, как умирающая бабочка, он удивленно подумал, почему он делает это. Ведь он любит ее, она прекрасна, почему он делает это, почему ненавидит ее. Он все сжимал руками ее горло, из носа у нее лилась кровь, а глаза открывались все шире и шире, открылся рот, послышался странный рыгающий звук. Он подумал, что у нее может начаться рвота, отстранился как можно дальше, но все замерло. Он почувствовал, что она больше не сопротивляется. Вяло, безвольно она свисала с его рук. Он медленно опустил ее на пол, стараясь, чтобы не повернулась ее голова и кровь не попала бы ни на что. Он оставил ее голой лежать на полу и пошел в ванную помыть руки. Потом он сидел возле нее, наверное, полчаса, думая, что же ему теперь делать.

Он подумал, что, может быть, ему нужно позвонить матери и сказать ей, что он убил девушку. Но тут же у него возникла странная мысль – он ясно представил себе, как она скажет: «Сын! Немедленно приезжай домой, оставь ее там и приезжай домой». Он не считал, что должен поступить именно так.

Он все глядел на девушку, лежащую на полу. В смерти она выглядела еще некрасивее, и он не мог понять, как он мог думать, что она красива. Сам не зная зачем, он наклонился к ней и пальцем тихо и нежно провел по ее профилю. Потом закрыл ее широко раскрытые глаза.

«Я ее отнесу в полицию», – подумал он.

Он встал и пошел к стенному шкафу за ее пальто, думая, что нельзя нести ее в полицейский участок обнаженной. Он снял пальто с плечиков, расстелил его на полу рядом с ней, поднял ее и положил ее на пальто, как на одеяло, даже не попытавшись вдеть ее руки в рукава. Прошел по комнате, собирая ее одежду: блузку, юбку, лифчик с фальшивыми грудями, туфли, которые она сняла, потому что у нее нога болели от хождения в поисках работы, панталоны-пояс. Сложил все это, положил на грудь аккуратной плоской стопкой, не взяв только ее нейлоновые чулки. Запахнул пальто у нее на груди. Он не стал его застегивать. Взял один чулок, пропустил его у нее под спиной и руками и, затянув, крепко завязал на груди. Вторым чулком, обвязал ее по бедрам, чуть выше низа пальто, тоже крепко завязал узел. Он снова посмотрел на девушку.

Кровь из носа перестала идти.

Но нельзя же ее просто нести на руках… Прямо по улице… Он подумал, сколько сейчас времени. Наверное, было уже два часа или несколько больше. Нет, нехорошо будет, если он понесет ее в полицейский участок прямо на руках. Нет. Он даже не знал, где находится полицейский участок.

Он подумал, что нужно сходить за грузовиком.

Можно будет положить ее сзади, в кузов.

Он снова посмотрел на нее, лежащую на полу, перевязанную в двух местах, – один чулок крепко затянут на груди, придерживает стопку одежды под пальто, второй завязан на бедрах. Голова торчит из воротника пальто, и нога высовываются снизу.

Он подумал, что с ней ничего не случится, пока ходит за грузовиком. Надел пальто и вышел, подергал дверь и убедился, что она заперта. Ему было слышно, как Фук храпит у себя в комнате, дальше по коридору. Он спокойно и осторожно спустился по лестнице, вышел на улицу и пошел к гаражу. Было не так холодно, как раньше. Это его удивило. Было очень ветрено, но совсем нехолодно. Пока он шел быстрым, пружинистым шагом, в голове у него все четко сложилось. Он возьмет грузовик и задом въедет на задний двор по узкому проходу вдоль дома, прямо к двери подвала. Он знал, что у подвала есть черный ход, потому что вчера видел, как служащий из электрической компании пошел к задней двери снимать показания счетчика. Он никогда не был в подвале, но знал, что в него можно попасть прямо из дома.

Ночной дежурный в гараже спросил его, и он ответил, что он действительно Роджер Брум и что ему нужен его грузовик «шевроле» 59-го года. Сторожу совсем не хотелось вставать и открывать ворота чуть ли не в полтретьего ночи, но Роджер предъявил ему регистрационный талон на свой грузовик. Дежурный поцокал языком, осудительно покачал головой, но выпустил грузовик, нехотя сказав: «Ладно, раз все в порядке с документами… Надеюсь, что все в порядке!»

Улицы в этот час были пустынны.

Он завел грузовик в проезд задним ходом. Выключив зажигание, он дал ему скатиться вниз во двор, там он круто вывернул руль, остановил грузовик как раз у стены дома, вылез и сразу увидел дверь подвала. Подергал ручку, но дверь была заперта. Он вернулся к грузовику, достал из-под сиденья монтажку и пошел к двери. Засунув один конец в щель между дверью и косяком, он начал отжимать дверь около замка. Дерево крошилось и расщеплялось, и наконец замок не выдержал. Он вошел в подвал и ощупью отыскал ступеньки, ведущие на первый этаж. Поднялся по лесенке, не включая свет, нащупал ручку двери и вошел в холл. Он оставил дверь открытой, вложив ключи от машины в щель у косяка. Потом он поднялся в свою комнату.

Девушка лежала на полу так, как он ее оставил.

Он подошел к кровати и проверил, не осталось ли пятен крови на простынях, внимательно осмотрел пол, потом оглядел всю комнату, убедился, что забрал все ее вещи. Он подтащил ее к двери, чуть приоткрыл ее и выглянул в коридор. Он и сам не знал, зачем он так тщательно проверял, нет ли следов крови и не осталось ли чего из ее вещей. Ведь его план состоял в том, чтобы поехать прямо к ближайшему полицейскому участку, войти и сказать им, что он убил эту девушку. Господи, вот это будет самое трудное. .

В коридоре никого не было, весь дом спал.

Он поднял ее на руки, она была легкая, как перышко. Понес в холл, удерживал ее одной рукой, пока освободившейся закрывал дверь. Потом взял ее на обе руки и быстро спустился по лестнице в холл, опять освободил одну руку, коленом поддерживая девушку, достал с пола из-под косяка ключи от машины, не дававшие двери закрыться. Пронес ее по ступенькам, ведущим в подвал,' который был освещен светом луны, падавшим через небольшие боковые окна, высоко расположенные в шлакобетонной стене. Глаза его понемногу привыкали к темноте. Он разглядел топку, старый холодильник у стены, велосипед с о^ним колесом. Он вынес Молли из подвала и положил ее в кузов. Тонкая струйка крови потекла из носа по верхней губе. Он уже собирался залезть в кабину, чтобы ехать в полицейский участок, когда задумался, что же он там им скажет. Он стоял на пустынном дворе. Над головой на веревке отчаянно и безмолвно хлопало на ветру белье. Ох ты, как же будет трудно войти к ним и рассказать, как все случилось. Он стоял у заднего борта, не сводя глаз с девушки, замотанной в ее собственное пальто.

Если бы отвезти ее куда-нибудь…

Но он должен…

Но…

Да, он должен поехать прямо в полицию.

Всё же, если бы…

Нет.

Нет, надо ее куда-нибудь деть.

Он все не сводил глаз с девушки.

Пожал плечами и пошел обратно в подвал. Подошел прямо к холодильнику у стены, открыл дверь, посмотрел внутрь и сразу увидел, что ему придется вынуть все полки. Первые две он вытащил довольно легко, но с третьей пришлось как следует повозиться, зато четвертую нужно было только приподнять, и она вынулась. Он поставил все четыре полки около топки, потом обхватил холодильник руками и попробовал поднять его. Он был слишком тяжел, даже для него. Он никогда не сможет пронести его через подвал к задней двери.

Он подумал, что, может быть, следует отказаться от этого плана. Все-таки ему надо отвезти ее в полицейский участок.

Он продолжал глядеть на холодильник.

Наконец, он снова обхватил его руками, но на этот раз просто приподнял один конец и переставил его вперед, потом приподнял задний конец и уоже передвинул его. И так, чередуя ножки, он довел холодильник до двери во двор. Перевалил таким же способом через порог двери, затем стал передвигать его к откинутому заднему борту грузовика. Он совсем не устал. Передвигать холодильник на ножках к машине было совсем нетрудно. Но сейчас он знал, ему понадобятся все силы, чтобы поднять его до уровня пола кузова и перевалить внутрь.