Текст книги "Сине-сине-розовый"
Автор книги: Леви Тидхар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)
– Понятно, – ответил Роджер.
– Да уж, просто мелкое хулиганство, – сказал Клайд, усмехаясь. Зубы были ослепительно-белые. – Искусственные, – сказал он, подметив взгляд Роджера, и постучал зубами для подтверждения. Роджер кивнул. – А вот содомия – это уже уголовщина, – продолжал Клайд. – За содомию можно схватить двадцать лет. .
– Неужели?
– Уж поверьте. Меня они на этом никогда не ловили.
– Это хорошо, – сказал Роджер, понятия не имеющий, что такое содомия и не слишком заинтересованный, на чем именно ловили Клайда. Ему лишь хотелось знать, что происходит с тем, кто попадает в участок.
– Для них содомия – это когда принуждаешь всякими методами, или делаешь это силой, или если это несовершеннолетний. Ну, понятно? Но я на таких вещах никогда не попадался.
– А там они берут отпечатки пальцев?
– Я же говорю, я на содомйи никогда не попадался.
– Нет, вообще? '
– Ну, еще бы, конечно, берут. Это их работа. Их работа – это взять у вас отпечатки, перемазать вам руки и вообще испортить вам жизнь из-за любого пустяка. Вот это и значит – быть легавым.
– У-гмм… – ответил Роджер, и оба замолчали. Роджер снова оглянулся на здание полиции. *
– Я тут близко живу, – сказал Клайд.
– М-мм… – промычал Роджер.
– Всего-навсего кварталов…
– М-мм…
– Хорошая квартирка…
– Они разрешают позвонить по телефону? – спросил Роджер.
– Что?
– Полиция.
– А, это да… Слушайте, может, зайдем?
– Куда? – спросил Роджер.
– Ко мне.
– Зачем?
Клайд пожал плечами.
– Я подумал, может, вы захотите…
– Большое спасибо, – поблагодарил Роджер, – но у меня еще много дел. ’
– Можно и попозже…
– Спасибо, но…
– Уютное местечко, – сказал Клайд, пожав плечами.
– Дело в том, что…
– Они никогда меня не ловили ни на чем крупном, если вы об этом.
– Нет, что вы…
– Я бы вам сказал, если это было что-нибудь посерьезнее мелкого хулиганства.
– Я знаю, но… ,
– Им просто нравится время от времени загребать меня, вот и все, – он сделал презрительное лицо. – Легавые!..
– Спасибо вам большое, – произнес Роджер, вставая. – Но…
– Может быть, попозднее заглянете?
– Нет, вряд ли.
– У меня есть пудель, – сказал Клайд.
– И что…
– Его зовут Франтик, чудный песик, он вам понравится…
– Извините, – сказал Роджер.
– Пожалуйста. – Клайд умоляюще взглянул на него.
Роджер покачал головой.
– Нет, – сказал он.
Он продолжал отрицательно качать головой.
– Нет, – повторил он и, повернувшись, пошел к выходу из парка.
Он нашел почтовое отделение на Калвер-авеню, вошел и оформил денежный перевод на сумму сто долларов на имя Дороти Брум. Это обошлось ему в тридцать пять центов, и еще он истратил шесть центов на конверт с маркой. Он надписал адрес матери в Кэри: Терминал-стрит. Вложив квитанцию на денежный перевод, он заклеил конверт и через окошечко отдал его прямо в руки приемщика.
– К завтрашнему дню дойдет? – спросил он.
Служащий взглянул на адрес.
– Должно. Раз вы сдали его здесь до пяти вечера, оно должно будет попасть туда завтра. Конечно, за тамошнее отделение поручиться не могу. Может, и проваляется у них и два, и три дня…
– Нет, они у нас аккуратные, – возразил Роджер.
– Ну, тогда попадет вовремя.
– Спасибо, – сказал он.
Он вышел на улицу, посмотрел на небо и подумал, что осталось сделать еще одно дело, прежде чем идти в полицию. Позвонить матери в Кэри и предупредить ее, чтобы не беспокоилась, если он сегодня вечером не вернется, как обещал. Он посмотрел на часы в витрине ювелирного магазина. Еще не было девяти. Неважно, все равно она давно уже на ногах, как он и рассказывал миссис Доуэрти. А интересно, что миссис Доуэрти подумает, когда получит его «валентинку»… Хорошо бы увидеть ее лицо, когда она будет ее распечатывать. Улыбаясь, он шел по улице, высматривая телефонную будку. Стайка подростков – девчонки и мальчишки – стояли на ступеньках подъезда, болтая, смеясь и покуривая, – все с учебниками, девочки прижимали их к своим крепким'юным красивым грудкам, мальчики небрежно держали в руках или на ремешках. Сейчас в школу побегут… Роджер попытался вспомнить, как он ходил в школу в Кэри, но тут же отбросил свои воспоминания, увидев позади фуппы ребят кондитерский магазин. Он вошел в магазин, увидел и глубине его телефонную будку и подошел к прилавку разменять доллар. Из будки вышла толстая испанка. Проходя мимо Роджера, она улыбнулась ему. В будке пахло ее потом и духами. Он сел и стал набирать код Кэри, потом номер 7-3341 и ждать ответного гудка.
– Алло? – ответил голос матери.
– Мам?
– Роджер? Это ты?
– Я, мам.
– Где ты?
– В городе.
– Все продал?
– Да, мама.
– Сколько получил?
– Сто двадцать два доллара.
– Это больше, чем мы рассчитывали, верно?
– На сорок восемь долларов, мам.
– Да. Очень хорошо, сын.
– Это потому, что пошел в то новое место. Я тебе говорил о нем. В декабре еще заметил, когда тут был перед Рождеством, – помнишь?
– В центре? В Куотере?
– Да, да. Знаешь, сколько мне дали за салатники, мама?
– Которые? Большие?
– За всякие.
– И сколько же он дал, Роджер?
– Я ему продал дюжину больших по полтора доллара, мам. Куда лучше, чем мы у себя продаем.
– Я знаю. А он надежный закупщик?
– Еще как, он ведь будет их продавать еще дороже, мам. Не удивлюсь, если за большие он будет брать по три, и то и по четыре доллара.
– А маленькие? Почем он их взял?
– Да он взял только полдюжины. По доллару. – Роджер сделал паузу. – А дома-то мы их продаем по семьдесят пять центов.
– Я знаю, – сказала мать и засмеялась. – Вот я и думаю, что тут мы больно дешево все продаем.
– Так-то оно так, но покупателей у нас маловато.
– Это так. Когда возвращаешься, сын?
– Я тебе послал сто долларов почтовым переводом, мама. Жди их завтра, хорошо?
– Хорошо. Когда ты возвращаешься?
– Я еще не знаю.
– То есть как?
– Ну, у меня тут…
– Что ты хочешь сказать – «еще не знаю»?
– Когда вернусь, – сказал Роджер, и в трубке стало тихо. Он ждал. – Мам? – позвал он.
– Я слушаю.
– Как… Э-э… как Бадди?
– Все хорошо.
– Мам?
– Да?
– Насчет… насчет возвращения…
– Да?
– Я, правда, не знаю когда.
– Я это уже слышала.
– Ну, мне тут еще кое-что нужно сделать.
– Что именно тебе еще нужно сделать? – спросила мать.
– Ну… – и замолчал.
– Да?
– Но Бадци-то с тобой? – спросил он.
– Бадди еще мальчик.
– Мама, ему двадцать два года.
– Вот именно.
– Я и сам не намного старше его, мама. – Пауза. – Мне только двадцать семь. Еще не исполнилось.
– Это уже мужчина, – сказала она.
– Я не понимаю…
– Это уже мужчина, – прервала она его.
– Да просто я еще не знаю, как сложится. Поэтому и отправил тебе деньги по почте.
– Спасибо, – холодно сказала она.
– Мам? -
– Что?
– Ты обиделась?
– Нет.
– У тебя такой голос, что да.
– Нет, не обиделась. Мой старший сын бросает меня одну среди лютой зимы…
– Мама, Бадди же с тобой!
– Бадди – мальчишка. Кто будет заниматься лавкой, пока тебя нет? Ты знаешь, я себя неважно чувствую, шаешь, что я…
– Мама, с этим ничего нельзя поделать.
– С чем нельзя поделать?
– С тем… что мне нужно сделать.
– С чем именно?
– Мама, наверное, если бы я хотел тебе сказать, я бы давно сказал.
– Не груби мне, – прервала она его. – Для меня ты нс такой взрослый, чтобы с тебя нельзя было бы спустить штаны и выпороть.
– Извини, – произнес он.
– Так что же случилось?
– Ничего.
– Роджер…
– Ничего! – сказал он резко. – Извини, мам, ничего не случилось.
Ответом была тишина.
– Я тебе сообщу, – сказал он и повесил трубку, прежде нем она смогла что-то ответить.
ГЛАВА III
Человеку, прижавшемуся у входа в соседний с кондитерской дом, было, вероятно, столько же лет, что и Роджеру. Он был высок, худ, лицо в рыжеватой щетине. Он был в сером пальто, перчаток и шляпы на нем не было. Мертвенно-белая рука придерживала поднятый воротник. Другая рука была засунута в карман. Он смотрел на бегающих мимо старшеклассников, когда Роджер вышел из кондитерской.
Поравнявшись с ним, Роджер почувствовал, что внимание парня переключилось на него. Тот отклеился от двери и спустился по ступенькам, окликнув Роджера негромким «эй». Роджер остановился и ждал. Парень шел к нему праздной походочкой, без угрозы, приятно улыбаясь.
– Что-нибудь ищете? – обратился он к Роджеру.
– Нет, – ответил Роджер.
– Вы, по-моему, неместный, верно?
– Да.
– Я подумал, что, может быть, вас сюда послали.
– Зачем? – удивился Роджер.
– Да мало ли… – Парень зашагал рядом с ним. – Только скажите, что. Все есть.
– Да мне ничего не нужно.
– Женщину нужно?
– Нет, я…
– Цвет? Белую, черную, коричневую? Загорелую? Даже желтую… Только скажите. У нас их тут полна улица, на любой вкус.
– Нет, мне не нужна женщина.
– Может быть, больше нравятся маленькие девочки? Возраст? Девять, десять, одиннадцать лет? Говорите.
– Нет, – сказал Роджер.
– Что же тогда? Наркотики?
– Наркотики?
– Героин, кокаин, морфий, опиум, кодеин, демерол, бензедрин, марихуана, фенобарбилат, алое сердечко, белые шарики – только скажите.
– Спасибо, нет.
– Что же вам нужно? Оружие? Хату? Алиби? Отмазаться? Только скажите.
– Мне бы чашечку кофе, – сказал, улыбаясь, Роджер.
– Ну-у, чего проще… – человек пожал плечами. – Вот чудак вы. Встретили волшебника, я готов три ваших любых желания исполнить, а вы просите чашку кофе… – Он опять пожал плечами. – Вон, за углом. Кофе и прочее. Лучшее и округе.
– Ну, хорошо, – согласился Роджер.
– Я, пожалуй, с вами, – предложил человек.
– Что это нынче утром все хотят со мной? – спросил Роджер.
– Кто знает? – откликнулся парень, пожав плечами. – М ожет быть, сейчас национальная неделя братства идет? Как знать?… Вас как зовут?
– Роджер Брум.
– Рад познакомиться с вами, Роджер, – он выпустил воротник пальто, протянув ему руку для короткого рукопожатия, и тут же запахнул туже воротник вокруг шеи. – А я Ральф Стаффорд, будем знакомы.
– Очень приятно, Ральф.
Они повернули за угол и подошли к небольшой закусочной в середине квартала. Из вентиляции над входом вырывался громадным облаком пар, застилая тротуар. Чувствовался тяжелый жирный запах чада. Роджер нерешительно остановился перед дверью, но Ральф потянул его за собой:
– Пошли, тут хорошо готовят.
– Ну, что же, пойдем.
Внутри было тепло и тесновато. Восемь-девять табуретов, обитых искусственной кожей, шли вдоль пластикового прилавка. За ним стоял толстяк, почти лысый, г закатанными рукавами на мускулистых руках.
– Чего? – обратился он к ним, едва они сели.
– Кофе моему другу, горячий шоколад мне. – Ральф доверительно понизил голос – У меня от шоколада прыщи на спине появляются, да кому какое дело? Так зачем же вы здесь? Вы не козел?
– А это кто?
– Легавый.
– Нет.
– Кто же тогда? Ищейка?
– Нет.
– Точно?
– Точно.
– А то тут один такой болтался месяца два-три назад. Постой-ка, как раз перед Рождеством было… да, точно. Так вот, он был сыщик, наркотики вынюхивал… У него крупные неприятности были!.. – Ральф помолчал. – Вообще-то, на феда[33] ты, вроде, не похож… Можно и попробовать…
– Что попробовать?
– Допустим, парень, ты – оттуда, что тогда?
– Что тогда?
– Допустим, у меня есть?
– Есть что?
– Наркотики.
– О-о…
– Неважно для меня обернется, ясно?
– Еще бы, – сказал Роджер.
– Так что, я здорово рискую, даже просто разговаривая с тобой.
– Спасибо, – сказал Роджер, улыбаясь.
– Так ты – не?..
– Нет.
– Я имею в виду Закон.
– Нет, нет.
– Ну, ладно.
Им принесли заказанное. Наступила пауза. Ральф взял чашку с шоколадом, отпил и снова повернулся к Роджеру.
– Ну, а кто же ты, если не Закон?
– Просто человек. Обычный человек, как все.
– И что же ты тут делаешь?
– Да снял комнату поблизости два дня назад.
– Зачем?
– Приехал сюда по делам, кое-что продать.
– Фальшивые деньги.
– Нет.
– Ты толкач?
– Это что такое?
– Да нет, не похоже, – Ральф пожал плечами. – Так что же ты продавал!
– Салатники. Ложки. Скамеечки. Такие штуки.
– Да? – скептически переспросил Ральф.
– Да. У нас с братом маленькая мастерская, работаем по дереву.
– А-а… – Ральф казался разочарованным.
– Вот я и привез товар сюда на продажу.
– А на чем ехали?
– У меня с братом грузовичок, пикап.
– Какой?
– «Шевроле-59».
– Много можно в него загрузить?
– Да, наверное. А что?
– Ну, каких размеров груз он может везти?
– Ну, точно не знаю. Он не очень большой, но, наверное…
– Например, пианино влезет?
– Наверное. А что? Нужно перевезти пианино?
– Нет, просто прикидываю… Иногда ребятам нужно кое-что перебросить, улавливаете?
– Что? .
– Ну, перевезти надо.
– Что именно?
– Краденое, – непринужденно сказал Ральф и отхлебнул шоколад.
– Как?!
– А вы что думали?
– Вряд ли я смогу одолжить свою машину для перевозки краденого.
– М-мм… – Ральф изучающе посмотрел на него и снова отпил шоколад.
Дверь закусочной открылась. Вошел крупный высокий мужчина в коричневом пальто, шумно закрыл дверь, снял пальто, повесил его и, энергично потерев руки, направился к стойке.
– Кофе и французский рулет, – сказал он продавцу, развернулся на табуретке, мельком взглянул на Роджера и увидел Ральфа, сидящего в конце стойки. – Ба, смотрите-ка, что тут на свет выползло.
Ральф поднял глаза от чашки с шоколадом и, коротко кивнув, произнес:
– Доброе утро.
– Я думал, Ральфи, что с Рождества до Пасхи ты впадаешь в спячку.
– Нет, только медведи впадают в спячку, – тихо сказал Ральф.
– Я-то думал, что ты нагребешь героина на всю зиму и заляжешь дома в берлоге.
– Не пойму, что это вы о героине, – сказал Ральф.
– А что это за приятель тут у тебя? Дружок-наркоман?
– Никто из нас не наркоман, – сказал Ральф. – Вы же знаете, я завязал с наркотиками, чего же вечно шум поднимать?
– Ага, так я и поверил, – ответил мужчина. Он повернулся к продавцу – Видишь этого парня, Чип? Это же самый отпетый наркоман во всей округе. За дозу он у собственной матери стеклянный глаз украдет и заложит. Я прав, Ральфи?
– Не прав, – откликнулся Ральф. – Как всегда, не прав.
– Как же!.. Интересно, сколько всяких пакостей ты за день делаешь, уж не говоря о преступном хранении наркотиков?
– Я не совершаю никаких противозаконных поступков, – сказал Ральф с достоинством. – Можете хоть сейчас меня наизнанку вывернуть. Буду счастлив вам помочь. Добровольно. Если вы меня подозреваете в незаконном хранении…
– Слышал его, Чип? – снова обратился мужчина к продавцу. – Выверни его наизнанку!.. Я уж подумываю, не заняться ли этим. Когда такие типы рвутся на обыск, верный признак, что им есть что прятать.
– А, оставь его в покое, Энди, – сказал продавец.
– Конечно, оставь его в покое, Энди, – повторил Ральф.
– Для тебя, приятель, де-тек-тив Паркер. Заруби себ* на носу. .
– Извините меня, детектив Паркер. Простите, что я вообще существую.
– Вот так, – заключил Паркер. – Спасибо, – кивнул он продавцу, поставившему перед ним кофе и рулет. Он откусил громадный кусок, и рулет превратился в жалкие остатки, взял чашку с кофе, шумно отхлебнул и поставил обратно на блюдце, при этом расплескал кофе. Рыгнул, мельком взглянул на Ральфа и обратился к Роджеру:
– Он ваш друг?
– Мы только что познакомились, – ответил Ральф.
– Да тебя-то кто спрашивает? – обрезал его Паркер.
– Мы друзья, – ответил Роджер.
– Как ваша фамилия? – спросил Паркер, отхлебывая кофе и не глядя на Роджера. Не услышав ответа, он повернулся к нему и повторил – Как ваша фамилия?
– Зачем вам?
– Вы общаетесь с известным преступником, поэтому я имею право задавать вам вопросы.
– Вы полицейский?
– Я – детектив из 87-го полицейского участка и вот вам мой значок, – сказал Паркер и бросил на стойку значок, приколотый к кожаной книжечке. – Так как вас зовут?
Роджер поглядел на значок и сказал:
– Роджер Брум.
– И где вы живете, Роджер?
– В Кэри.
– Где это?
– Около Хаддлстона. '
– А это еще где, черт побери? Никогда не слыхивал.
Роджер пожал плечами:
– Около ста восьмидесяти миль отсюда.
– Ав городе где живете?
– Я остановился неподалеку, отсюда квартала четыре-пять…
– Адрес?
– Я не могу точно назвать. Женщину зовут…
– На какой улице? .
– Двенадцатой.
– Где?.
– Около Калвера.
– Это у миссис Доуэрти, что ли?
– Да, ее зовут Агнес Доуэрти, – ответил Роджер.
– Что делаете в городе?
– Приехал продать деревянные изделия, которые мы с братом делаем у себя в мастерской.
– И продали?
– Да. ‘
– Когда?
– Вчера.
– Когда уезжаете обратно?
– Пока не знаю.
– А что вы тут делаете с этим типом?
– Да брось, Паркер, – вмешался в разговор Ральф. – Я же сказал, мы только что…
– Де-тек-тив Паркер!
– Ладно, де-тек-тив Паркер. Мы только что познакомились. Оставьте парня в покое.
– А что, по-вашему, я натворил? – спросил Роджер.
– Натворил? – переспросил Паркер. Он взял свой значок и спрятал обратно в нагрудный карман, потом повернулся на табурете и уставился на Роджера, как бы видя его впервые. – А кто сказал, что вы что-то натворили?
– Ну, все эти вопросы ко мне…
– Ваш дружок сидел… сколько раз, Ральфи? Три, четыре? Раз за хранение наркотиков – прекрасно помню, затем, кажется, не за кражу ли со взломом? И…
– Только два раза.
– И двух раз довольно! – ответил Паркер. – Поэтому– то я и задаю вам всякие вопросы, Роджер. – Паркер улыбнулся. – А что? Вы что-нибудь натворили?
– Нет.
– Вполне уверены?
– Уверен.
– Вы никого не убили топориком, а? – спросил Паркер и засмеялся. – А то у нас тут месяц назад убили парня топориком.
– Топором, – поправил продавец.
– Велика ли разница? – спросил Паркер.
– Есть все-таки, – сказал продавец, пожав плечами.
– Для кого? Для того парня, которому голову проломили? Для него это без разницы – топор ли, топорик. Он уже давно распевает на небесах вместе с ангелами. – Паркер снова засмеялся, встал, пошел к вешалке и надел пальто. Повернулся к продавцу. – Сколько с меня, Чип? – спросил он.
– Да ерунда какая – ничего! – ответил продавец. – Как-нибудь потом.
– Ага, – произнес Паркер, качая головой. – Значит, считаешь, меня можно купить за булочку с кофе? Нет уж, хочешь купить, подымай выше. Сколько с меня?
Продавец пожал плечами:
– Двадцать пять, – сказал он.
– А насколько «выше»? – заговорил Ральф. – Я знаю людей, которые недорого платили, Паркер?
– Ха-ха, ужасно смешно, – сказал Паркер. Он положил монету в четверть доллара на прилавок и повернулся к Ральфу. – А может, тебе попытаться купить меня, парень, а? Когда я тебя поймаю тепленьким с полными карманами вашего дерьма, а? Вот и купи меня тогда, идет?
– Не найдешь ты у меня наркотиков, Паркер, ты это и сам знаешь.
– Тем хуже для тебя, парень. – Он помахал продавцу. – Пока, Чип, еще увидимся.
– Счастливо, Энди.
У самой двери Паркер повернулся. Он посмотрел на Роджера без тени улыбки и сказал – Если я опять увижу, что вы болтаетесь тут с этим приятелем, придется мне с вами серьезно потолковать, Роджер.
– Ладно, – ответил Роджер.
– Я так подумал, что вам лучше узнать об этом.
– Спасибо, что сказали.
– Пожалуйста, – Паркер улыбнулся. – Долг службы прежде всего, прежде всего. – Он открыл дверь и вышел на улицу, громко хлопнув дверью.
– Гадина, – прошептал Ральф.
ГЛАВА IV
Как войти туда? Это было самое трудное для него. Он стоял на другой стороне улицы, напротив здания полицейского участка, вглядываясь в холодный серый фасад и думая о том, что он мог бы все рассказать им, только бы не входить туда. Он подумал, что вполне мог бы поговорить с детективом в закусочной, но тот ему не понравился, а у него было такое чувство, что говорить об этом можно легко или наоборот трудно, судя по тому, нравится ли ему полицейский или нет. Ему казалось, что Ральф, хотя и взломщик, и наркоман (конечно, если верить детективу) – гораздо более приятный человек, чем этот детектив. Кабы он наверняка знал, что там есть кто-нибудь вроде Ральфа, он бы, ни минуты не колеблясь, перешел улицу, вошел в здание и пошел бы прямо к тому человеку и сказал бы ему, что вот, мол, я, Роджер Брум, и все бы прямо рассказал.
Он думал о том, что придется начать с девушки и в конце тоже этим кончить. Вот где будет трудновато. Рассказать сначала, как он встретился с девушкой. Но как это – перед незнакомым человеком за столом, там, внутри участка, как это рассказать про встречу с девушкой, которую зовут Молли. Вдруг его направят к детективу вроде этого Паркера из закусочной… Как такому рассказывать про девушку или про встречу, или что они делали. Чем больше он думал об этом, тем невозможнее это казалось. Перейти улицу, подняться по ступеням казалось таким трудным делом, а уж рассказать детективу о девушке – еще труднее, хотя рассказать самое важное, самую суть как раз было не трудно. Вот если бы обо всем прочем не говорить, тогда бы никаких загвоздок и не было.
С самого начала нужно будет им сказать, размышлял он, что вечером он и не думал искать девушку, хотя он и сам не знал, почему это должно быть важно для них… Вот почему-то это казалось важным, и он подумал, что это сразу нужно будет им объяснить. Я и не искал никакой девушки, скажет он им. Я кончил ужинать, это было уже около семи вечера, и я пошел к себе в комнату. Просто сидел, смотрел на улицу и думал, как здорово повезло с разными салатниками – и продал выгодно, и заказ еще получил здесь, в большом магазине, в Куотере.
Да, размышлял он, можно будет рассказать. Ничего тут нет трудного – войти туда и рассказать.
Вчера вечером он думал, что позвонит матери по междугороднему в Кэри и порадует ее хорошей новостью. Но потом он почувствовал, что это ощущение счастья, которое он испытывал, – это только его, и не нужно его ни с кем делить, даже с родной матерью. А в Кэри только так и бывает. И их крохотный домишка в Кэри, и дверь в комнату матери тут же рядом, и вечно в комнате с ним спит Бадди, теснота такая, что все друг на друге сидят. Никогда так не бывает, что можно остаться одному, думать о своем, чувствовать свое. И эта комната у мисс Доуэрти – то же самое, что и дома, – в туалет идти надо вниз, всегда на кого-нибудь наткнешься в холле, сама комната тесная, и с улицы шума полно, и трубы в доме воют. Чего нет в Кэри, и чего не хватает здесь в городе – это какого-нибудь укромного места, где человек мог бы быть счастлив сам по себе или мог наплакаться в одиночку или просто мог бы быть наедине с собой.
Он вышел из комнаты в хорошем настроении; наверное, было уже около полвосьмого, может быть, и восемь. Не то, чтобы ему хотелось найти себе компанию. Просто хотелось выйти из тесной – комнаты, выйти на улицу, в город, чтобы это ощущение счастья могло бы еще вырасти, хоть немного еще. Он не искал себе девушки. Просто вышел из комнаты, вниз по лестнице, на улицу. Вчера вечером было очень холодно, холоднее, чем сегодня, и он поднял воротник пальто и засунул руки в карманы. И пошел к югу, сам не зная куда, вдыхая холодный колючий воздух, даже чувствуя его всеми легкими, так он был холоден. -
Наверное, он прошел шесть или семь кварталов, может быть, и больше, когда почувствовал, что замерзает. Вдруг закоченели ноги и пальцы так заледенели, что ему показалось, что они вот-вот отвалятся, если он немедленно не забежит куда-нибудь погреться. Он не был любитель питья, одна-две кружки пива – это все, что он себе позволял. Он вообще не любил бары, но сейчас, завидев вывеску впереди, он почувствовал, что, если не попадет туда немедленно, он отморозит себе пальцы на ногах. Ну, может быть, уж не совсем, но в эту минуту так казалось.
Названия бара он вспомнить не мог, а ведь, наверное, нужно будет сказать, что за бар и на какой он улице.
Наверное, он прошел шесть или семь кварталов к югу по Двенадцатой улице, прямо от меблированных комнат. Но на каком углу этот бар, он не помнил. Вроде бы витрина бара была освещена зелеными лампочками. Тут он вошел в бар и сел за столик около радиатора, потому что ноги ничего не чувствовали. Вот так он и повстречал Молли. Вообще-то он совсем и не искал девушки…
Нет, подумал он.
Нет, не так все получается. Вот почему так трудно все рассказывать. Вспоминалось все правильно, как произошло. Но он знал, что, когда пойдешь в участок и начнешь рассказывать это детективу, все будет как-то не так, он прямо чувствовал это. Сидеть глаза в глаза с детективом, которого он не знает, и рассказывать, как девушка подошла к его столику, когда он и двух минут не успел посидеть, – нет, он знал, что все будет получаться не так, хотя сам он видел все это, как живое, перед собой, – все, как было, как она подходит к столу и останавливается и смотрит на него с таким сердитым лицом, уперев руки в бока.
– Что такое? – спросил он.
– Вам нахальства не занимать, мистер, просто замечательно! – сказала она.
– Да в чем дело?
– Вы, что ли, не видите ту книжечку на углу стола? Интересно, чего это она тут лежит?
– Какую кни… а, да!
– Вот именно – «а, да».
– Извините. Я ее не заметил, когда сел.
– Зато теперь ее замечаете?
– И на столе ни стакана, ничего не было… вот я и…
– Да потому, что я еще ничего не заказала, я ходила мыть руки.
– О, извините, – сказал Роджер.
Она была рыжеволосая, и рыжие волосы были единственным хорошим, что было в ней; да и то, он подумал, что и они крашеные. Ресницы у нее были крашеные, где-то на лбу были нарисованы карандашные брови, губы щедро разрисованы бантиком. На ней была белая блузка и черная юбка. Грудь под шелковой блузкой была очень высокой и острой и тоже казалась такой же фальшивой, как и ресницы, и брови, и помада на губах. Волосы были ярко-рыжие, почти оранжевые – небось, только что покрасилась, подумал он. В общем, девица довольно жуткая. Даже ноги – и то, глядеть было не на что. Впрочем, с ногами уж ничего не поделаешь, подумал он, никак их не приукрасишь.
– Ох, извините, – сказал он. – Я сейчас заберу свое пиво и пересяду.
– Спасибо, – сказала она. – Очень меня обяжете.
Она так и стояла перед столиком, ожидая, когда он заберет свою бутылку с пивом и налитый стакан и переберется за другой столик. Беда была в том, что он снял ботинки, чтобы греть ноги о батарею отопления на стене под столом, и прежде чем встать, нужно было надеть ботинки. Он повернулся на стуле и ногами в одних носках выгреб один ботинок из-под стола, надел его, потом начал нащупывать второй, но не мог найти. Она молча смотрела на него, уперев руки в бока. Ему пришлось встать на четвереньки и залезть под стол, чтобы отыскать ботинок. Она все стояла, не спуская с него глаз, все в той же позе, потом наконец сказала:
– Да черт с вами, кончайте! Я сама перейду. Передайте мне мою сумочку, пожалуйста.
– Извините, но…
– Да не извиняйтесь, а просто сумочку мне передайте.
– Я снял ботинки потому, что…
– Да вы кто такой? Прямо с фермы, что ли? Вы что думаете, здесь ваша кухня, что ли? Ботинки сняли, как перед очагом расселись! Это в общественном-то месте! Да уж, точно, нахальства у вас хватает, мистер!
– Да, у меня просто ноги…
– Да ладно, замолкните!
– Вот ваша сумочка.
– Спасибо. Спасибо вам преогромное, – сказала она и сердито развернулась к столику вдали, что в кабинке под углом к нему. Он смотрел на ее спину, когда она шла через комнату, и думал, что вот есть женщины, и ничего-то красивого у них нет, вот такие несчастливицы – ни славного личика, ни стройных ног, ни груди.
Спина – и то, как у грузчика. Всегда мне достаются некрасивые, думал он. Сколько он себя помнит, даже еще во втором классе в начальной школе в Кэри – отец еще у него был тогда жив – только страхолюдины ему доставались. Была такая Юнис Макгрегор – наверное, такой уродины больше не было во всех Соединенных Штатах. Да и мама у нее тоже не подарок, это точно. И эта Юнис Макгрегор была втюрившись в него и всем говорила, что она его любит, а ему угрожала расквасить нос (девчонка она была здоровая!), если он ее не будет целовать, когда ей захочется. Господи, до чего некрасивая была. Это во втором классе было. Потом, когда отец уже умер, пошли девчонки одна другой страшнее. Он и сам не мог понять, чем он так им нравился. Его мама была как картинка, когда была молодой, да и сейчас она хоть куда. Такой уж склад лица. У хорошенькой женщины его не отнимешь, это не исчезнет, пусть ей хоть пятьдесят, шестьдесят, даже семьдесят. А его маме было только сорок шесть, и у нее было все такое же лицо. Она сама даже иной раз смеялась, глядя, какие девчонки липли к нему. Один раз она ему сказала, что ей кажется, он специально выбирает самых некрасивых девчонок. Сколько он ни ломал голову, так и не мог понять, что она хотела этим сказать. Он тогда ей ничего не сказал, он не любил возражать ей ни в чем, потому что она сразу скажет, что он дерзит. Но он много думал об этом. Невольно ломал голову, что она этим хотела сказать.
Глядя через всю комнату на рыжую девушку, на то, как она усаживалась за столиком, и все у нее срыву, с раздражением, будто вот-вот взорвется, он почему-то почувствовал то же самое счастье, что и раньше, когда вышел из дома миссис Доуэрти. Он смотрел на девушку со странным подмывающим чувством нежности, растроганный даже этими суетливыми раздраженными, чисто женскими жестами – тем, как, уже сидя за столиком, она одернула юбку на коленях, поправила блузку спереди, заправила выбившуюся прядь волос, потом оглянулась, ища глазами официанта, и сделала ему знак подойти – чопорно, недовольно, заносчиво, но так по-женски, что он чуть вслух не засмеялся. У него было так славно на душе, когда он глядел на нее. Теперь, когда ноги у него согрелись (его мать всегда говорила ему, что никогда нельзя разуваться, если замерзли ноги, нужно дождаться, пока ноги сами согреются, вот уж тогда они будут теплые весь день, но тут он никогда ее не слушался, ноги-то были его собственные, и он лучше всех знал, как их согреть), и теперь, когда ноги у него согрелись, и от пива было так тепло внутри и вокруг было так славно и тепло, и из угла, где был музыкальный автомат, лилась такая приятная негромкая музыка, он начал думать о том, ^ак много он заработал за привезенный товар, и ему опять стало так хорошо на душе, и ему стало качаться, что все это приятное чувство каким-то образом снизано с этой рыжей… Ну, пусть крашеной рыжей дену шкой. .
Он не отрывал от нее глаз, когда она делала заказ, он не отрывал от нее глаз, когда она встала и, подойдя к музыкальному автомату, выбрала пластинку и снова села за свой столик. Никто в зале не обращал на нее ни малейшего внимания. В баре было десять-пятнадцать мужчин и только четыре девушки, не считая это рыжеволосой, но никто и не интересовался ею, несмотря на по женское малолюдство. Он сидел и смотрел на нее. Она знала, что он не спускает с нее глаз, но старательно делала вид, что все еще сердится на него и поэтому и не думает смотреть на него.
Он знал, что он будет с ней в постели.
Его совсем не волновала эта мысль, потому что она не была хорошенькой или хотя бы привлекательной. Прос– го он знал, что он будет с ней в постели, вот и все. Просто знал, что не успеет наступить полночь, а он будет г ней в постели.
