Текст книги "Сине-сине-розовый"
Автор книги: Леви Тидхар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)
А вдруг он мне скажет прочитать пять раз «Радуйся, Мария благодатная…»
Он мне говорит, что утром у него на исповеди была женщина. Исповедовалась, призналась в обычных мелких грешках, как полагается, а потом неожиданно говорит, что она купила пистолет и что он у нее в сумочке, прямо тут, при ней, и что сейчас она пойдет в магазин, где служит ее муж, и будет поджидать. Когда он выйдет в обеденный перерыв, тут-то она его и застрелит. Она все это рассказала ему, потому что решила после этого сразу застрелиться и хотела заранее получить у него отпущение грехов.
Ну, и вот, дорогая, священник и не знает, что ему говорить ей. Он видит, что она страшно возбуждена и что ее не заставишь смиренно выслушать проповедь о том, какой страшный грех – убийство. Она ведь пришла к нему просить не его разрешения, а прощения. Понимаешь?.. Ей, значит, хотелось, чтобы он ее авансом благословил укокошить своего мужа, а потом и себя. Что же делать? Он говорит ей, что им нужно вместе помолиться. Пока они молились, он незаметно нажимал на то, какой это страшный грех – убивать. «Не убий»– пятая заповедь! Потом объяснил ей, что она собирается совершить двойной смертный грех – тем, что убивает мужа, потом себя. Разве у нее нет детей? Она отвечает, что нет.
Ну, священника это здорово подкосило, потому что на детях можно было прекрасно сыграть. Тут он очень быстро говорит ей, мол, разве у вас нет родителей или братьев и сестер, которые будут мучиться из-за нее. А ина и говорит, что родители у нее есть, но лучше бы их черт побрал, тут же она просит священника простить ее, что выругалась в церкви, уж не говоря, что в исповедальне. Он ее простил, и они стали опять вместе молиться, а священник лихорадочно думал, как ее отговорить не пришивать муженька, когда он будет выходить из своего магазина с бутербродами в пакете под мышкой.
Вот почему он ко мне пришел, котик. Он сказал, что, конечно, священник дает клятву сохранять тайну исповеди, но из-за этого и возникает перед ним дилемма. Исповедовалась ли она в чем-то или еще нет? Как может человек исповедоваться в грехе, который еще не совершен?
Является ли намерение тем же, что и действие? Если так, то мир полон намеревающихся грешников. Если не так, то эта женщина ничего не сделала, и ее исповедь, собственно, совсем и не исповедь. И если это не исповедь, то какую тайну он должен сохранять? Если это не настоящая исповедь, то почему бы ему не иметь моральное право пойти в полицию и сообщить о планах этой женщины?
Вы совершенно правы, отец, сказал я ему. Как фамилия этой женщины и где работает ее муж? Не тут-то было. Он хотел сначала обсудить все философские и метафизические аспекты разницы между грехом замышляемым и грехом совершенным, а часы на стене все тикают да тикают, обеденный перерыв все ближе и ближе, и этот бедняга-муж все ближе к тому, чтобы получить пару дырок в голове. Я наконец убедил его, сказав, что, видимо, он пришел в полицию по той же причине, что и женщина пришла к нему. Он спросил, какая это причина. Я сказал, что, по-моему, ему тоже хочется быть освобожденным от вины. От какой вины! – спрашивает он. Я сказал ему, что ему хочется, чтобы с него сняли вину умолчания, могущего вызвать смерть двух людей. Ведь он хотел молчать, хотя даже не мог решить, какая доктрина это оправдывает. Точно этого же хотела и та женщина. Я ему сказал, что они оба – и он и женщина – хотят предотвратить эту смерть. Вот почему женщина пришла к нему, и вот почему он пришел ко мне. Как все-таки зовут эту женщину и где работает ее муж? Было уже бе» четверти двенадцать. Наконец он мне сказал. И я выслал за женщиной патрульную машину. Мы не можем предъявить ей обвинение, так как она не совершила преступления и даже не пыталась. А в наших законах нет такого понятия как подозрение… И может быть, немножко ее припугнуть… О-о, стой-ка, стой!
Роджер, который не отрываясь, слушал, почти подался вперед, к детективу, и кивнул в предвкушении его догадки
– Мы ее задержали, не так ли? Или нет?
Женщина вопросительно подняла брови.
– Пистолет! – проговорил детектив. – Если у нее нет разрешения на него, тут-то мы и предъявим ей обвинение. Или хоть напугаем ее угрозой предъявления обвинения и посмотрим, как это сработает. Ну и ну… – он помотал головой. – А все-таки, я и сам не знаю, выдал ее священник или нет? Исповедалась она ему или это была не исповедь? Меня это ставит в тупик, дорогая. Чтх. ты об этом думаешь?
Руки женщины опять заговорили. Роджер не знал, что она говорит. Иногда он глядел на нее, на ее удивительно гибкие пальцы перед лицом. Никогда в жизни его не любила красивая женщина – если не считать мать, конечно.
Официант принес ему омлет.
Молча он принялся есть.
Рядом детектив и его жена кончили пить аператив и заказали завтрак.
ГЛАВА VIII
Идя вслед за детективом и его женой, он дошел до павильона подземки, где они расстались, обнявшись и коротко поцеловавшись. Женщина спустилась вниз к поездам, а детектив минуту-две смотрел ей вслед. На его лице мелькнула тихая, растроганная улыбка, потом, повернувшись, он пошел назад, в здание полицейского участка. Был сильный снегопад, в воздухе густо кружились хлопья снега, на тротуарах он лежал толстым слоем, затрудняя движение.
Несколько раз на обратном пути к участку эн чуть было не подошел к детективу и не рассказал ему всю историю. За столиком в ресторане он услышал достаточно, чтобы убедиться в том, что этому человеку можно довериться. И все-таки что-то его удерживало. Он быстро шел вслед за детективом, наверное, уже в пятый раз думая, сейчас ли подойти к нему или обратиться к нему участке. Он думал о причине своего доверия к этому человеку – наверное, дело в том, как он обращается со своей женой. Как они смотрят друг на друга, как разговаривают – видно, что хорошие, добрые, любящие люди. Наверное, такой человек обязательно поймет, в чем дело у Роджера. И в то же самое время, как ни странно – ведь именно из-за этой женщины Роджер понял, что этому человеку можно довериться — как ни странно, эта женщина тоже имела прямое отношение к его нерешительности и подспудному нежеланию подойти к детективу. Сидя за столиком по соседству с ними, Роджер стал молчаливым участником их беседы. Он следил за лицом женщины, видел, как она глядела на мужа, видел, как е е руки нежно легли на его, замечал ее нежности, незаметные для других, взгляды ее глаз – смеющиеся, одобряющие… И вдруг почувствовал себя ^''□надежно одиноким.
Шагая вслед за детективом в притихшем заснеженном мире, он подумал об Эмилии, и ему захотелось позвонить ей. Нет, подржди, – сказал он себе, – сначала надо поговорить с этим детективом. Они уже подошли к зданию полицейского участка. Детектив остановился у патрульной машины, стоящей перед входом. Полицейский, находящийся в машине, со стороны тротуара опустил стекло, детектив нагнулся к нему и, заглянув внутрь, обменялся с сидящими несколькими словами, потом засмеялся. Патрульный полицейский опять поднял стекло, а детектив начал подниматься по семи пологим ступенькам к двери полицейского участка.
Придется ждать, думал Роджер.
Он нерешительно топтался на тротуаре.
Детектив открыл дверь и вошел. Дверь за ним захлопнулась. Роджер стоял на тротуаре. Его заносило густым мокрым снегом. Он резко встряхнул головой, повернулся от входа и зашагал прочь в поисках телефонной будки. Он наконец нашел в каком-то заведении – гибриде тотализатора и кегельбана телефон на стене. Он разменял долларовую бумажку у дежурного, причем тот дал ему ясно понять, что он не склонен разменивать деньги для звонящих по телефону. Он вошел в будку, закрыл дверь и бережно вынул из бумажника сложенный листочек с записанным на нем номером телефона Эмилии.
Он набрал номер и стал ждать.
После четвертого гудка ответил женский голос. Это не был голос Эмилии.
– Алло? – прозвучал голос женщины.
– Алло, будьте добры мне Эмилию, – сказал Роджер.
– Кто это? – спросила женщина.
– Роджер.
– Какой Роджер?
– Роджер Брум.
– Я не знаю никакого Роджера Брума, – сказала женщина.
– Эмилия меня знает.
– Эмилии здесь нет. Что вам нужно?
– А где она?
– Пошла в магазин. Что вам нужно?
– Она сказала, чтобы я позвонил. Когда она вернется?
– Через пять-десять минут, – ответила женщина.
– Вы ей передадите, что я звонил?
– Я ей передам, что вы звонили, – ответила женщина и повесила трубку.
Роджер еще мгновение держал возле уха молчащую трубку, потом повесил ее и вышел из будки. Дежурный за столом одарил его недружелюбным взглядом. Часы на стене показывали почти два. Он думал, действительно ли Эмилия будет дома через пять-десять минут. Голос женщины по телефону был несомненно голосом цветной, с той манерой речи, которую иногда по ошибке можно приписать южанину, но которая на самом деле была чисто негритянской. И что мне так не везет, подумал он. Наконец, встретил первую действительно красивую девушку и, видно, он ей тоже очень понравился, и надо же так случиться что она цветная. Он начал думать, зачем же он вообще ей звонит, потом решил послать ее к черту и пошел обратно к полицейскому участку.
И к чему это все? – размышлял он. Зачем я все это откладываю? Это должно быть сделано, туда надо пойти, рано или поздно, и сказать им об этом, так уж лучше сейчас. И зачем мне звонить Эмилии, небось, она на крыше с каким-нибудь из этих «Персидских вождей», о которых мне рассказала, вовсю трахается. И черт с ней.
Мысль об Эмилии в объятиях какого-нибудь «Персидского вождя» приводила его в бешенство. Он и сам не знал почему. Он ее почти не знал, и все-таки мысль о том, что ею овладевает какой-нибудь полубандит, уж не говоря о всей банде, наполняла его слепой яростью, от которой у него зудели громадные кулаки. Стоило бы и об этом сказать в полиции – об этих сволочных юнцах, насилующих славных девушек, вроде Эмилии, правда, она все-таки, наверное, шлюха, коли им позволяет такое делать.
Он услышал голоса в парке.
Через пелену снега он услышал детские голоса – громкие, резкие, доносящиеся через снежную завесу. Звуки радости, полузабытые звуки – он с отцом на горке за деревянным домиком около железной дороги, где они жили, когда Бадди был еще маленький. «Вперед, Роджер!»– толчок сзади, спуск стремглав по горке, у него рот до ушей от счастливого смеха. «В|от молодец!»– кричит ему вслед отец.
Трое мальчишек катались на санях.
Он вошел в парк и сел на скамью в нескольких метрах от их горки. Широкий склон был весь укатан полозьями саней, Мальчикам едва ли было больше шести-семи лет. Или их пораньше отпустили из старшей группы детского сада или это были первоклашки, не старше этого. Двое были в старых лыжных куртках, третий – в зеленой болонье. У него вязаная шапка была натянута на лоб, уши и чуть ли не на глаза. Уж что он мог из-под нее видеть, было совсем непонятно для Роджера. Двое первых были без шапок, в волосах полно снега. Они вопили, визжали и орали: «Смотри! Смотри на меня!», с разбега пускали санки с горки, кидаясь на них животом, и летели вниз, визжа от счастья. Один из них завывал, как полицейская сирена. Роджер встал со скамьи и взобрался на горку, ожйдая, пока они вскарабкаются вверх. Мальчишки не замечали его, вовсю болтая, возбужденно переживая заново спуск с горки. «Ты видел, как я чуть в то дерево не влетел?..» Они везли санки за собой на веревках, и то и дело оглядывались на склон, предвкушая следующий спуск. Мальчишка в болоньевой куртке прошел мимо Роджера, набрал побольше воздуха и повернулся к спуску, готовый броситься вниз.
– Привет! – сказал ему Роджер.
Мальчонка задрал голову, глядя на него из-под вязаной шапки, которая сползла ему прямо на глаза. Он вытер варежкой сопливый нос, промямлил: «Привет» к' отвер нулся.
– Здорово кататься сегодня? – спросил Роджер.
– Угу-мм… – промямлил мальчишка.
– Можно, я прокачусь? .
– Чего?
– Можно, я прокачусь?
– Нет, – ответил мальчик. Он коротко, с презрением, взглянул на Роджера, разогнал сайки, бросился на них животом и полетел с горки. Роджер смотрел ему вслед. Он был все еще разозлен мыслями об этих «Персидских вождях», подминающих под себя Эмилию, а еще начинал волноваться насчет того, что его ждет в полиции, какой бы там ни был детектив – славный или нет. Да еще этот сопливый мальчишка не имел права так с ним говорить. У него опять зачесались кулаки. Он подождал, чтобы мальчишка опять поднялся на горку.
– Тебя учили вежливо разговаривать со, взрослыми или нет? – спросил он его. Мальчишка воззрился на него из-под шапки. Двое других остановились в нескольких шагах от Роджера и уставились на него с той странной смесью вызова и боязни, как у всех детей, ожидающих какой-то неприятности от взрослого.
– Чего вы ко мне привязались, мистер? – пробормотал мальчонка из-под своей шапки.
– Чего это он, Томми? – крикнул один из мальчиков.
– Да вот, псих какой-то… – сказал Томми и отвернулся, глядя вниз на спуск.
– Я всего-навсего попросил у тебя позволения прокатиться, – сказал Роджер.
– А я сказал, нет.
– Что я, съем, что ли, твои санки? – спросил Роджер.
– Да ну вас, мистер, отстаньте, – ответил Томми.
– А я хочу прокатиться! – вдруг злобно крикнул Роджер и, схватив санки за руль, дернул их на себя, вырвав их из рук Томми, который еще секунду цеплялся за них. Томми, а вслед за ним и двое приятелей заревели, но Роджер уже разбежался – вначале с яростью, тут же перешедшей в восторг, когда он швырнул санки вниз на самом высоком месте и бросился на них всем своим весом. Санки чуть не треснули под его тяжестью, но увлекаемые вниз, все дальше по склону, стремительно неслись от его громадного разгона. Он открыл рот и, как ребенок, оглушительно закричал, несясь сквозь летящий снег. Далеко вверху Томйи и его приятели с ревом и угрозами бежали вниз к нему. Ему было на все плевать. Глаза слезились от ревущего ветра, летящий в лицо снег ослеплял. Внезапно санки опрокинулись, он покатился в снег, а санки перевернулись через него. Он упал на бок и продолжал катиться по склону, хохоча от снега, набивающегося в пальто, брюки, в волосы. Наконец он скатился к подножию горы и сел на снег, все еще хохоча и глядя вверх, где Томми и двое мальчишек с воплями вытаскивали санки из сугроба.
– Беги в полицию, Томми, – кричал один.
– Скорей, скорей, – вторил другой.
Роджер выбрался из сугроба. Смеясь, он оглянулся на них и быстро побежал к выходу из парка.
Сколько же времени прошло? Пять или десять минут? Вернулась ли Эмилия домой? – думал он.
Он снова засмеялся. Вот это прокатился! А ребятишки-то как вопили там на горке. Ну и ну!.. Он ошеломленно покачал головой, внезапно остановился, запрокинул голову под падающими снежинками и во все горло закричал: «Э-эйй…» И побежал к выходу. Добежав до улицы, он замедлил шаг, засунул руки в карманы и пошел неторопливым, полным достоинства шагом. Он так помнил отца, когда был малышом, и как им было тогда весело жить, пока не родился Бадди, да и пока тот был совсем маленьким. Ну, а потом, когда Бадди было два года, отец погиб. И теперь он, Роджер, должен был стать главой семьи, это мама так все время ему говорила, хотя ему и было-то всего семь лет. Ты теперь мужчина в семье, Роджер.
Семилетний мальчонка, думал он.
Попробуй-ка быть мужчиной в семь лет.
Правда, я всегда выглядел старше.
Но все же….
Он пожал плечами.
Вдруг опять на него нашла хандра. Он и сам нс мог определить почему. Лицо было мокро от снега. Он вытер его рукой, потом достал из кармана платок и вытер лицо как следует. Наверное, нужно позвонить Эмилии. Наверное, надо пойти поговорить с этим детективом.
Он решил погадать. Если следующая встречная машина будет черный «шевроле», тогда я пойду в полицию и поговорю с этим детективом. Но если следующая встречная машина будет такси, то позвоню Эмилии. Если же это будет грузовик, то тогда пойду к себе, собиру вещи и сразу поеду домой. И может быть, это будет самое правильное решение, они уж там беспокоются из-за меня. Но машин долго не было, потому что снегопад не утихал. А когда наконец показалась встречная машина, это был синий полу грузе вой «форд». На такой он ничего не загадывал. Он послал все к черту, нашел телефонную будку и стал звонить Эмилии.
Тот же голос ответил по телефону.
– Что вам нужно? – спросила она.
– Это опять Роджер Брум, – сказал он. – Мне бы нужно поговорить с Эмилией.
– Сейчас, – ответила женщина и прикрыла рукой микрофон, но Роджер услышал, как она крикнула: «Эмилия! Твой мистер Чарли звонит!»
Роджер ждал.
Когда Эмилия взяла трубку, он сразу спросил ее, кто это мистер Чарли.
– Я объясню потом. А вы где сейчас?
– Я не знаю, где-то около парка.
– Вы хотите меня видеть? – спросила Эмилия.
“Да
– Сейчас я пока не могу. Я помогаю маме с занавесками.
– Это ваша мама была?
– Да.
– Она так приятно разговаривает.
– Да уж, она у нас обаяшечка.
– Вы сказали, чем сейчас заняты?
– Занавесками. Она сшила новые занавески и сейчас мы их вешаем.
– А она одна с этим не справится?
– Нет, – Эмилия помолчала. – Мы можем встретиться позднее.
– Хорошо. Когда?
– Через час.
– Хорошо, а где?
– У, не знаю. Может, у аптеки?
– Хорошо, у аптеки, – сказал Роджер. – Сколько сейчас времени?
– Сейчас, наверное, два двадцать. Давайте в три тридцать, для верности.
– Хорошо. У аптеки в три тридцать, – ответил Роджер.
– Ну, ладно. А вы знаете точно, где она?
– Конечно, знаю. А, вообще, где?
Эмилия засмеялась: .
– Она на углу Эйнсли и Северной Одиннадцатой.
– Эйнсли и Северной Одиннадцатой, буду знать, – сказал Роджер. .
– Три тридцать.
– Три тридцать, все верно. – Роджер помолчал. – Кто это мистер Чарли?
– Вы!
– Я?
Эмилия опять засмеялась.
– Я все вам расскажу, когда увидимся. Прочту вам лекцию о взаимоотношениях белых и черных.
– Вот здорово, – сказал Роджер.
– И еще кое о чем, – докончила шепотом Эмилия.
– Отлично, – ответил Роджер. Сердце у него забилось. – Три тридцать, у аптеки. Пойду домой и надену чистую рубашку.
– Хорошо. '
– Ну, пока, – сказал он.
– Ну, пока, – отозвалась она.
Полицейская машина стояла перед домом, когда он туда добрался.
Машина была пуста. Окно со стороны тротуара было опущено, и ему было слышно, что там работает полицейское радио. Он взглянул на подъезд. Через стеклянную входную дверь он увидел миссис Доуэрти, разговаривающую с двумя полицейскими в форме.
Он чуть было не повернулся и не зашагал в обратном направлении, но тут один из полицейских посмотрел через стекло двери прямо на него. Нельзя уже было повернуться и уходить, раз тебя увидели, и он непринужденно поднялся по ступеням, оббил снег с обуви, стоя на верхней площадке, открыл дверь и вошел в вестибюль. Толстый полицейский стоял, заложив руки за спину и грея их у шипящего радиатора. Миссис Доуэрти что-то объясняла полицейским, когда Роджер вошел в вестибюль.
– … Только полчаса назад обнаружила, когда спустилась в подвал положить грязное белье, и сразу же вас вызвала… Здравствуйте, мистер Брум.
– Здравствуйте, миссис Доуэрти, – сказал он. – Случилось что-нибудь?
– Да ничего особенного, – ответила она и снова повернулась к полицейскому, когда Роджер прошел мимо. – Он, конечно, не новый, – говорила она толстому полицейскому. Роджер открыл дверь из вестибюля в коридор. – Но долларов пятьдесят-шестьдесят он стоит. Уж не знаю!.. Меня вот что возмущает – ведь кто-то смог залезть в подвал и…
Роджер закрыл дверь и пошел по лестнице в: вою комнату.
Он только что снял пальто, когда в дверь постучались.
– Кто там? – спросил он.
– Я. Фук.
– Кто?
– Фук. Фук Шэнахан. Откройте.
Роджер подошел к двери и открыл ее. Фук был небольшой лысый человек, с живыми глазами, лет сорока пяти. На нем была белая рубашка и открытый коричневый кардиган[43]. На лице сияла улыбка, когда Роджер открыл ему, и он вошел в комнату с видом заговорщика, тут же закрыв и заперев за собой дверь.
– Видали полицейских внизу? – сразу спросил он.
– Да.
– Вот здорово, правда? – спросил Фук с сияющим видом.
– А зачем они там?
– Да вы разве не знаете, что произошло?
– Нет. А что?.
– Нашу кровопийцу ограбили.
– Кого?
– Доуэрти, Доуэрти, нашу хозяйку, кого же еще!
– Да она славная, – сказал Роджер.
– Ох, ох, ох, ох, батюшки!.. – воскликнул Фук. – Славная, сил моих нету!..
– Мне она кажется славной женщиной, – повторил Роджер.
– Это потому, что вы тут живете несколько дней, – уточнил Фук. – А я в этой дыре живу уже шесть лет, шесть лет… И уж поверьте мне, это такой кровосос и скупердяйка и сволочнейшая типша, каких свет не видывал, уж поверьте.
– Вот как? – спросил Роджер, пожав плечами.
– Я так рад, что старую стерву ограбили!
– А что унесли?
– Да мало… – ответил Фук. – У вас есть выпить?
– Что? А, нет, извините.
– Сейчас вернусь!
– Да вы куда?
– К себе. У меня там бутылка есть. Стаканы найдутся?
– Нет, вон только один, на умывальнике.
– Я свой захвачу, – сказал Фук и исчез.
Значит, так, думал Роджер, конечно, и надо было ждать, что рано или поздно она свою пропажу обнаружит. Просто не был готов к тому, что она так скоро это заметит. А может быть, я не думал, что она позовет полицию, если и обнаружит. Но вот и обнаружила быстро и позвала полицию тут же, и они теперь там внизу. Может, и в самом деле… Чем не время напиться с Фуком… Нет, ведь в полчетвертого я встречаюсь с Эмилией.
Просто надо было быть осторожнее.
Однако в тот момент это казалось самым правильным.
Может быть, так и есть.
Стук в дверь.
– Войдите, – сказал он.
Это был Фук. В руках у него была неполная бутылка виски «Бурбон», на которую был надет опрокинутый простой стакан. Он поставил бутылку на комод, быстро подошел к умывальнику и взял стакан Роджера. Пошел к комоду, поставил стакан Роджера, снял свой стакан с горлышка бутылки, поставил рядышком и поднял бутылку.
– Скажите, сколько? – спросил он.
– Я не пью, – отказался Роджер.
– Ия тоже, – возразил Фук, подмигнув, и налил чуть ли не половину стакана.
– Мне это многовато, – сказал Роджер.
– Ладно, тогда это мне, – решил Фук и начал переливать виски в свой стакан.
– Еще, еще отливайте, – предложил Роджер.
– Да пейте! У нас ведь праздник.
– Какой праздник?
Фук подлил виски в стакан Роджеру и подал ему. Протянув свой стакан чокнуться, проговорил:
– За пропажу у миссис Доуэрти, и пусть старая сволочь не подпадет!
– Не подпадет?!
– Под страховку, – подмигнул Фук, поднес стакан к губам и сделал огромный глоток бурбона. – И да будет это первой ласточкой в череде ее будущих потерь. Пусть какой-нибудь вор-бестолочь прокрадется в ее подвал завтра и утащит, ну хоть, ее корыто, и на другую ночь – форсунку из печи, а потом – ее исподнее, которое вечно болтается на веревках. Пусть все жулики в этом жутком городе приходят в подвал к миссис Доуэрти каждую ночь и оберут ее подвал дочиста, как стая стервятников, пирующих на ее костях. Пусть следует кража за кражей, покуда у старой ведьмы ничего не останется, кроме сорочки на заду, а там пусть самый отпетый насильник влезет к ней в окно ночью и отделает Kapiy как следует, только ночную рубашку оставит ей на память. Аминь, – сказал Фук и осушил свой стакан. Он налил его снова, чуть не до краев. – Что-то вы не пьете, мой друг, – промолвил он.
– Я пью, – произнес Роджер, отхлебнув глоток.
– Ледник, – сказал Фук.
Роджер ничего не ответил.
– Меня поражает, что кто-то забрался в подвал к миссис Доуэрти и спер ледник – прошу прощения – холодильник, который стоял там черт знает сколько лет, собирая пыль. Невольно возникает масса вопросов, поражающих и изумляющих, – философствовал Фук.
– Например?
– Например, во-первых, откуда кто-то мог знать, что у старой сволочи стоит ледник – прошу прощения – реф-ри-же-ратор, в этом подвале? Сколько раз вы были в подвале этого дома?
– Я никогда не был в подвале, – ответил Роджер.
– Совершенно верно. Я прожил в этой гадкой дыре целых шесть лет, и я был там только два раза. Один раз – поставить в кладовку мой старый чемодан, второй раз, когда матушка Доуэрти шлепнулась в обморок, увидев там крысу, и завизжала так, что пробудила весь дом, включая меня. Пришлось спуститься туда и узреть старую каргу, валяющуюся на полу без чувств, задрав юбки на тощем заду, от такого зрелища меня чуть не выдрало, выпейте еще стаканчик.
– Я этот ёще не кончил.
– Так что, каким образом кто-то мог знать, что там был холодильник, – это загадка номер один. А если и узнал о нем, то должен был и знать, что аппарат – весьма древний, где-то около 39-го или 40-го года рождения, следовательно, и цена ему – долларов десять, если не меньше. Кому же понадобилось красть такую старую развалину? Да уж я не говорю о том, что его поднять немыслимо, заработаешь грыжу. – Фук налил еще и добавил – Я говорю о среднем человеке, вроде меня. Мужчина ваших размеров мог бы поднять его, не моргнув глазом.
– Ну, не знаю, – сказал Роджер, пожав плечами.
– Во всяком случае, – продолжал Фук, – как мог кто– то знать, что он находится в подвале, – это загадка номер одни, и загадка номер два – зачем кому-то понадобилось украсть хлам, цена которому в красный день – пять-шесть долларов?
– Ну, может, он ему был нужен? – предположил Роджер.
– Для чего?
– Не знаю, – сказал Роджер.
– Ну, как и зачем он ни сделал бы это, я рад, что он это сделал. Хотелось бы только, чтобы он еще что– нибудь спер у нее, раз уж влез. Но как это характерно для нашей старой карги – тут же вызывать полицию из-за барахла, вроде этого старого холодильника. Отвлекать полицию от дела из-за дряни, ценой в три-четыре доллара.
– Ну, ведь там с ней только двое полицейских, – сказал Роджер.
– Да это пока еще только патрульные, – уточнил Фук. – В случае взлома они появляются первые. Вот поглядите. Сегодня же появятся вслед за ними господа сыщики. Всех будут опрашивать, везде разнюхивать, попусту тратить время и деньги налогоплательщиков, и все из-за чего? Из-за вонючего холодильника, который в базарный день и за два доллара не возьмут, выпейте-ка еще.
– Спасибо, – сказал Роджер и подставил стакан.
ГЛАВА IX
Он очнулся от стука в дверь.
Фук ушел от него без четверти три, захватив с собой остаток «Бурбона». Роджер выпил всего две порции, но он не привык к неразбавленному виски и, должно быть, почти сразу задремал. Который же час теперь? Не может быть, чтобы он проспал. Он сел в постели, огляделся по сторонам, еще не придя в себя, поморгал глазами, снова услышав стук.
– Кто там? – спросил он.
– Полиция, – сказали за дверью.
Полиция, подумал он.
– Минутку, – ответил он.
Это, наверное, насчет холодильника. Фук говорил, что явятся детективы и будут опрашивать всех жильцов о, холодильнике. Он встал с кровати и подошел к двери. Она была не заперта. Он повернул ручку и распахнул Дверь.
В коридоре стояли двое. Один – очень высокий, второй – низенький. У высокого были рыжие волосы и неожиданная белая прядь над правым виском.
– Мистер Брум? – спросил низенький.
– Да, – ответил Роджер.
– Я детектив Уиллис, – сказал низенький. – Это мой товарищ, детектив Хейвз. Нам хотелось бы задать вам несколько вопросов.
– Входите, пожалуйста, – пригласил Роджер.
Он отступил от двери. Уиллис вошел в комнату первым, а за ним Хоре (он сказал «Хоре»?[44]) вошел вслед, закрыв дверь. Роджер сел на край кровати и пригласил обоих сесть на стулья в комнате.
Уиллис сел на жесткий стул около комода. Хоре (не может быть, чтобы у него была такая фамилия) встал за ним, опершись одной рукой на комод. На обоих были теплые пальто, у Уиллиса застегнуто, у второго расстегнуто, из-под пальто был виден клетчатый спортивный пиджак. Роджеру была видна кожаная кобура на поясе под пиджаком.
– Извините, – выдавил он, – как, вы сказали, ваша фамилия?
– Моя? – переспросил рыжеволосый.
– Да.
– Хейвз.
Роджер кивнул.
– Х-Е-Й-В-3,– повторил детектив по буквам.
– А-а, – улыбнулся Роджер. – А я думал – Хоре.
– Нет.
– Уж очень смешно было бы. Если бы Хоре.
– Нет, я Хейвз.
– Ну, конечно, – согласился Роджер.
Комната наполнилась тишиной.
– Мистер Брум, – сказал Уиллис. – От вашей хозяйки, миссис Доуэрти, мы получили список жильцов, и сейчас, как положено, мы проводим проверку всех в доме. Я полагаю, вы знаете, что нынче ночью из подвала был украден холодильник.
– Да, – ответил он.
– Как вы узнали об этом, мистер Брум? – спросил Хейвз.
– Мне сказал Фук. Фук Шэнахан. У него комната дальше по коридору.
– Фук? – переспросил Хейвз.
– Полностью он, кажется, Фрэнк Хьюберт Шэнахан, или что-то вроде этого. Фук – это его прозвище.
– Ясно, – сказал Хейвз. – Когда он вам сообщил об этом, мистер Брум? >
– Даже не знаю. Сейчас сколько?
Уиллис посмотрел на свои часы.
– Сейчас три часа.
– Значит, примерно, полчаса назад. А может быть, и пятнадцать минут, не знаю. Он зашел мне сказать об этом, и мы немножко выпили.
– Но вы ничего не знали о холодильнике, пока он вам не сказал? Так?
– Так. Нет, вообще-то, я понял, что-то произошло, когда вернулся домой совсем недавно, потому что я увидел, что миссис Доуэрти внизу говорила с двумя полицейскими.
– Но вы точно не знали, что произошло, пока мистер Шэнахан не сказал вам о холодильнике?
– Нет, не знал.
Оба детектива смотрели на него молча. В какое-то мгновение показалось, что больше вопросов у них нет. Уиллис откашлялся.
– Вы понимаете, мистер Брум, что таков заведенный порядок, и мы ни в какой мере не подозреваем…
– Ну, конечно, – сказал Роджер.
– Логическое начало расследования – это опрос тех жильцов, которые могли бы иметь доступ…
– Ну, конечно, – ответил Роджер.
– … к украденной вещи или вещам.
– Конечно.
В комнате опять наступила тишина.
– Мистер Брум, у меня есть вопрос к вам. Где вы были прошлой ночью?
– В какое именно время?
– Начнем с вечера. Где вы ужинали?
– О, я не помню, – сказал Роджер. – Где-то неподалеку, маленький итальянский ресторан. – Он помолчал. – Я плохо знаю город. Я здесь редко бываю. В эту поездку я тут только несколько дней.
– А какие у вас здесь дела, мистер Брум?
– Продаю деревянные изделия.
– А что именно, мистер Брум? Какие деревянные изделия?
– У нас маленькая мастерская, там, где я живу. Делаем кофейные столики, деревянные миски, ложки и все такое. Продаем это в разных магазинах здесь. Вот с чем я приезжаю.
– Когда рассчитываете ехать домой?
– Собственно, сегодня вечером надо бы ехать, – Роджер пожал плечами. – Вчера весь товар продал. Больше делать тут мне нечего.
– А где это, мистер Брум? Где вы живете?
– Кэри, – ответил он и замолчал. – Около Хаддлстона, – автоматически добавил он.
– А, знаю, – заверил Хейвз.
– Откуда?
– Ездил кататься на лыжах в Маунт Торранс, – сказал Хейвз.
– Да?
– Да, славные места там.
– Ну, а наша мастерская на 190-й, как раз восточнее Хаддлстона. Где поворот перед дорогой в горы.
