Текст книги "Эстетика самоубийства"

Автор книги: Лев Трегубов

 
О смерть,
Целительное дуновенье
Над белыми цветами,
Обремененными росой,
Ты, ветер, ты струишься
Над одинокой далью моря;
Ты сумрак и благоуханье,
Уста любви с прощальною улыбкой;
Ты скорбный мир того, кто пережил
Былые вожделенья;
Ты онемение красоты —
Мы более не ждем рассвета,
Не жаждем солнца,
Ибо своими белыми руками,
Смерть,
Ты нас венчаешь маками,
Бесцветными, которые цветут
В твоем саду…
 

Мы видим перед собой пример настоящей эстетизации смерти и самоубийства, и в этом нет ничего отталкивающего. Самоубийство Альбины прекрасно. Данное конкретное самоубийство, не самоубийство вообще. Кажется, только выбранный героиней способ самоубийства позволяет, даже не зная всей фабулы романа, а уж тем более зная, составить достаточно полное представление о ее личности – натуре романтической, эмоциональной, наивной и необычной, выросшей с детства среди вековых деревьев сада Параду. Зная же все о жизни Альбины и обстоятельствах, толкнувших ее на самоубийство, мы убеждаемся в полной гармонии между ее поступком и ситуацией, между всей ее жизнью и тем, как она трагически завершилась. Это по-настоящему красиво. Личность, обстоятельства, способ формируют в данном примере такую ауру самоубийства, устоять перед воздействием которой практически невозможно, как бы мы ни относились к самоубийству.

Вспомним еще одно произведение русского писателя Михаила Арцыбашева «Санин». Когда один из главных героев романа Юра Сварожич кончает жизнь самоубийством, «никто не мог понять, почему он сделал это, но всем казалось, что они понимают и в глубине души разделяют его мысли. Самоубийство казалось красивым, красота вызывала слезы, цветы и хорошие слова…».

Анализируя эстетические ауры различных конкретных самоубийств, ощущаешь порой не только силу, но и настолько выраженное своеобразие эстетического воздействия, что можно смело говорить о жанровой определенности эстетической ауры самоубийства в рамках литературных и драматургических традиций. Разве не соответствует эстетическая аура самоубийства Альбины жанру высокой мелодрамы?

Особенно явственно проступает эта жанровая определенность и разнообразие эстетической ауры самоубийства при сопоставлении суицидальных актов, совершенных одним способом.

В качестве иллюстрации нам хотелось бы привести три акта самосожжения, которые мы уже описали в разделе «Эстетика способа самоубийства». Это – смерть Геракла, Сарданапала и одинокой старой женщины из города Перми.

Величественное в своей строгости самоубийство Геракла излучает эстетическое воздействие, родственное трагедиям Софокла или поэмам Гомера. В трагической гибели Сарданапала, жестоко распорядившегося жизнями своих жен, наложниц и слуг, звучат резкие диссонирующие фарсовые оттенки, самосожжение же несчастной пермячки явно, на наш взгляд, ассоциируется с мотивами современной бытовой трагедии.

Три самоубийства, три человека, живших в разные эпохи, принадлежавших разным народам и культурам, и – один способ, которым они воспользовались, чтобы уйти из жизни. Но как различны обстоятельства, толкнувшие их к смерти, какие разные жизни они прожили, как различны характеры этих людей, отразившиеся в итоге в своеобразии эстетической ауры суицидального акта. По контрасту можно привести еще один акт самосожжения, описанный великим греческим сатириком Лукианом в знаменитом памфлете «О смерти Перегрина». Перегрин-Протей – лицо историческое, христианский пророк и лжекиник, а по существу – обманщик, фигляр и аферист, желая возвыситься в глазах толпы, держал длинную речь, рассказывая, как провел свою жизнь, каким подвергался опасностям и что он перенес ради философии… Протей говорил, что хочет золотую жизнь закончить золотым венцом; тот, кто жил наподобие Геракла, должен умереть как Геракл и соединиться с эфиром. «Я хочу, – продолжал он, – принести пользу людям, показав пример того, как надо презирать смерть…». Вопреки ожиданиям оратора, большинство поддержало его решение. «Последнее обстоятельство, – пишет далее Лукиан, – очень смутило старика, так как он надеялся, что все за него ухватятся и не допустят до костра, но против его воли сохранят ему жизнь. Вопреки ожиданию, приходилось исполнить решение, и это заставило его еще больше побледнеть, хотя он и без того был уже мертвенно-бледен; теперь же, клянусь Зевсом, его бросило в дрожь, так что он был вынужден закончить свою речь». Таковы непосредственные обстоятельства и мотивы самоубийства.

А вот как описывает Лукиан сам факт самосожжения, которому был непосредственно свидетелем:

«Когда взошла луна – и она должна была созерцать это прекрасное зрелище, – выступил Перегрин, одетый в обыкновенную одежду; вместе с ним были главари киников, и на первом месте этот почтеннейший киник из Патр с факелом – вполне подходящий второй актер. Нес факел также Протей. Киники подходили с разных сторон, и каждый поджигал костер. Сразу же вспыхнул сильный огонь, так как было много факелов и хвороста.

Перегрин же… снял суму и рубище, положил свою гераклову палицу и остался в очень грязном белье. Затем он попросил ладану, чтобы бросить в огонь. Когда кто-то подал просимое, Протей бросил ладан в костер и сказал, повернувшись на юг (юг также входил составной частью в его трагедию): „Духи матери и отца, примите меня милостиво!“ С этими словами он прыгнул в огонь. Видеть его, конечно, нельзя было, так как поднявшееся большое пламя его охватило».

Еще одно самоубийство с помощью самосожжения, но наполненное совершенно иным эстетическим содержанием и вызывающее совершенно иные эстетические переживания. Общая эстетическая аура самоубийства Перегрина, переданная Лукианом сродни анекдоту. Невольную улыбку вызывает полное несоответствие между напыщенностью претензий Перегрина на жизнь героя и полная неспособность соответствовать ей на практике. Здесь и мертвенно-бледный цвет лица и грязное белье «презирающего смерть» трусливого Протея.

Подобным же образом с юмористическим оттенком обыгрывает самоубийство, вернее попытку самоубийства, Ярослав Гашек в рассказе «Как дедушка Перунко вешался».

Собственно говоря, читатель может и не согласиться с нами в определении жанрового своеобразия эстетических аур самоубийства в каждом конкретном примере. Но это и не столь важно. Каждый сам определяет жанр согласно своим эстетическим вкусам, принципам и знаниям. Расхождение во мнении здесь естественно. Важен сам подход. Мы уже упоминали, что, например, Альбер Камю расценивает самоубийство Кириллова в «Бесах» Достоевского как комическое, а вот М. Туган-Барановский, видный экономист, историк, социолог, один из крупнейших представителей «легального марксизма» в России, в своей статье, посвященной анализу нравственного мировоззрения Достоевского, находит самоубийство Кириллова «возвышенным», приносимую им жертву – «поразительной», а картину смерти Кириллова – «потрясающей».

Это доказывает, что переживания, которые вызывает эстетическая аура каждого самоубийства у разных людей, могут не совпадать, и несовпадение это будет тем большим, чем больше отличаются эти люди друг от друга как личности. Далее мы еще будем говорить, что в конце XIX века в некоторых случаях представители властей Франции или Англии должны были присутствовать в Японии во время совершения ритуала харакири самураями. Известен не один случай, когда эти представители в ужасе уходили, не в силах вынести того, чему они стали свидетелями. Японцы же воспринимали совершаемый ритуал как нечто совершенно естественное и даже красивое.

В этих случаях происходит то же самое, что и при восприятии произведения искусства: человек смотрит его и в него смотрится, самовыражается в тех эстетических переживаниях, которые в него заложены и возникают под влиянием того или иного произведения искусства.

Но если мы выражаем себя в тех эстетических переживаниях, которые вызывает у нас конкретный случай самоубийства (хотя многие этого не осознают и сама мысль о возможности возникновения подобных переживаний кажется нелепой), и оценке, преимущественно интуитивно-эмоциональной, его эстетической ауры, то формирует ауру, ее эстетическое наполнение сам самоубийца. Происходит это в большинстве случаев подсознательно, реже осознанно, но так или иначе эстетические переживания, вкусы и принципы самоубийцы обязательно находят свое отражение в самом суицидальном акте.

Каким образом это происходит, мы рассмотрим далее. Начнем мы с того, что эстетические нюансы могут довести человека до самоубийства, и этому существует множество примеров и трагического и анекдотического характера.

Лосев в «Диалектике мифа» приводит такой случай. К одному иеромонаху на исповедь пришла женщина. Исповедь была самая настоящая, удовлетворившая обе стороны. В дальнейшем исповеди стали повторяться. В конце концов так получилось, что исповедальные разговоры постепенно переросли в любовные свидания, и духовник и духовная дочь почувствовали взаимное любовное влечение. После долгих переживаний и мучений оба наконец решили вступить в брак. Однако одно эстетическое обстоятельство оказалось роковым. Иеромонах расстригся, обрил бороду и, одев светский костюм, явился однажды к своей будущей жене с сообщением о своем окончательном выходе из монастыря. Однако та встретила его вдруг почему-то неожиданно холодно и нерадостно, несмотря на долгое страстное ожидание. На соответствующие вопросы она долго ничего не могла вразумительно ответить, но в дальнейшем ответ выяснился в ужасающей для нее самой форме: «Ты мне не нужен в светском виде». Никакие увещевания не смогли помочь, и несчастный иеромонах повесился у ворот своего монастыря. Такая вот история с эстетической начинкой и печальным концом.

Незадачливый иеромонах виноват, конечно, не только своим изменившимся внешним видом. Терпкие с привкусом страха и греха эстетические переживания, которые испытывала женщина в святых стенах храма, среди незримо присутствующих людей, перед мрачными одеяниями черного духовенства, перед человеком, для которого краски мира навсегда закрыты…

А сколько можно привести примеров из клинической практики, когда основной причиной самоубийства было какое-нибудь незначительное врожденное уродство или несчастный случай, приведший к обезображиванию лица или тела. Подобных примеров можно привести десятки, особенно среди женщин и подростков.

Так, одна очень красивая 14-летняя девушка случайно обварила себя кипятком. Обезображенная внешность и последовавшие за этим насмешки подружек довели ее до того, что она бросилась в реку.

Известны многочисленные случаи самоубийств молодых девушек из-за потери волос, из-за кривизны одного глаза, из-за излишней полноты или, наоборот, излишней худобы. Один мальчик во время игры в войну получил удар камнем в лицо, причем, при этом у него оказались выбиты три зуба. Он утопился и оставил записку: «Если я покончил с собой, бросившись в воду, то это потому, что у меня три выбитых зуба» (Хорошко В. К., 1909).

Другой аспект этой проблемы: влияние описаний или непосредственных впечатлений, связанных с чьим-либо самоубийством на окружающих людей. Как пишет В. П. Осипов, «наиболее впечатлительный и склонный к подражанию юный возраст встречает в ежедневной прессе множество подобных описаний самоубийств с обращением особого внимания на вызвавшие их причины и способы осуществления; при этом обращается внимание и на трогательно-пышную обстановку похорон самоубийц».

Профессор Попов также оттеняет «вредное» влияние подобных описаний. Как велико влияние эмоциональной стороны погребального обряда на подражаемость, видно из примера, когда девушка пыталась повеситься, так как ей понравилось, как одна самоубийца в их доме лежала в гробу, убранная цветами, и как вокруг ее гроба собрались оплакивающие ее подруги; «мой гроб понесут гимназисты, а крышку гроба гимназистки», мечтала четырнадцатилетняя девушка, отравившаяся карболовой кислотой и уксусной эссенцией. Таких случаев много. Попов пишет, что влияние примера особенно рельефно, когда дело идет о самоубийстве родственников или близких людей, причем, учащаяся молодежь в большей степени подпадает под это влияние.

В еще большем количестве случаев эстетические нюансы если и не являются основными причинами самоубийства, то играют роль своеобразного пускового механизма. Для человека, который мысленно уже подошел к последней черте, а самоубийство, как писал Камю, «подготавливается в безмолвии сердца, подобно Великому Деянию Алхимиков», – для такого человека иногда достаточно криво повязанного галстука, или порезанного во время бритья подбородка, или просто дождливой погоды, чтобы совершенно неожиданно для окружающих выброситься из окна или утопиться. При этом, конечно, нельзя утверждать, что галстук или погода – причина ухода из жизни. Самоубийство зрело давно, но именно эстетический фактор выступил в роли пускового механизма, своеобразного детонатора.

Таким образом, как мы видим, эстетические аспекты могут служить непосредственной причиной самоубийства. Они могут также подтолкнуть человека к самоубийству, являясь последней каплей в цепи жизненных невзгод и невезений.

Нам известен случай, когда в однокомнатной квартире покончила с собой, приняв большую дозу снотворных препаратов, пожилая женщина. Жила она одиноко. Никто никогда не видел, чтобы к ней за последнее время приезжали родственники. Женщина часто болела, с трудом выходила из дому, чтобы купить себе самое необходимое. В последнее время для этого приходилось тратить все больше и больше усилий. И вот однажды соседи обратили внимание, что она несколько дней не выходит из квартиры. На звонки никто не отвечал. Когда взломали замок, увидели, что женщина лежит мертвая на кровати, рядом приготовлен комплект чистого белья и незначительная сумма денег. Никакой записки обнаружить не удалось, но когда зашли в ванную комнату (а жила она на первом этаже), увидели, что весь пол затоплен водами из унитаза и нечистотами.

Страшно, конечно, подумать, но не явилось ли это событие той самой последней каплей, о которой мы уже упоминали. Усталость от жизни – та самая taedeum vitae, о которой говорили древние римляне, и некрасивость нашего быта, его неэстетичность в целом, незаметно, незримо умаляют ее ценность.

Однако же, обратите внимание, перед смертью эта женщина положила рядом с собою чистое белье – и в этом поступке самое главное. Помните, как мы говорили, что эстетические чувства, эстетические переживания сопровождают человека в течение всей его сознательной жизни. Маленький ребенок уже в два с половиной года, взирая на окружающий мир, говорит: «Красиво!». Но задумывался ли кто-нибудь о том, что эстетические переживания человека могут простираться значительно дальше его последнего вздоха. Причем, не только у людей верующих. Большинство людей хотят красиво умереть, хотят быть красиво похоронены – эти желания не зависят ни от национальности, ни от вероисповедания, они заложены в самой структуре личности. Мало кто может, как Диоген, перед смертью завещать выбросить свое тело на съедение собакам.

Мы уже говорили выше, что эстетические переживания могут подтолкнуть человека к самоубийству, но оказывается, с помощью эстетических переживаний можно и предупреждать самоубийства. Удивительно, но факт. Ничто не оказывает столь явного и действенного влияния на человека, склонного к самоубийству, как воздействие на его эстетические чувства. Никакие логические, философские, моральные, нравственные и религиозные доводы не оказывают столь потрясающе действенного эффекта на потенциальных самоубийц, как, например, простая угроза лишения погребального ритуала или угроза осквернения и поругания их тела после смерти.

Еще в древнем Карфагене массовые самоубийства женщин прекращали, применяя угрозу выставить на всеобщее обозрение обнаженное тело покончившей с собою женщины. Когда самоубийства приняли эпидемический характер в Древнем Риме, царь Тарквиний Приск, не зная что делать, приказал распинать тела самоубийц и отдавать их на съедение диким зверям. Императоры Андриан и Антонин издали декреты, которые запрещали погребать самоубийц и запрещали носить по ним траур. Эти декреты в дальнейшем оставил в силе и Юстиниан. В Афинах у трупа самоубийцы отрубали руку и погребали ее отдельно от тела. Платон в своих «Законах» предписывал позорные похороны для того, кто «лишил жизни и всего предназначенного ему судьбой своего самого близкого и больше чем друга, то есть самого себя».

Светские законодательства средних веков, как известно, строго преследовали самоубийц. Каким же образом? В средневековой Европе тела самоубийц лицом вниз протягивались по улице, а затем закапывались на перекрестке дорог с вбитым в сердце деревянным колом. В Лилле труп мужчины, протащив по улице на вилах, вешали, а труп женщины сжигали. В Цюрихе тело вытаскивали из дома веревками через отверстие, проделанное под дверьми. Если самоубийца закололся, над его могилой в головах сажали дерево или деревянный кол с воткнутым в него ножом; если он утопился, его погребали в 5 шагах от воды; если он бросился в колодец, то ему клали три камня: один в голову, другой на живот, третий на ноги. Наконец дошли до того, что стали вырывать тела лиц, уже похороненных, в отношении которых в последующем возникло подозрение о самоубийстве. В Бордо труп вешали за ноги. В Аббевиле его тащили на плетенке по улице. Средневековое законодательство Европы изобрело даже особое позорное наказание для самоубийц – предание земле трупа самоубийцы вместе с падалью (sepultura asinina seu canina). По уголовному положению, обнародованному Людовиком XIV в 1670 году, труп самоубийцы тащили на плетенках по улицам и переулкам лицом вниз, затем вешали и бросали на живодерню.

Великий Данте, строго придерживавшийся христианской доктрины, в «Божественной комедии», написанной в 1300 году, поместил самоубийц среди грешников, мучающихся в аду. Души их превращались в деревья, а безжизненные тела навеки вешались на эти деревья и своим видом возбуждали вечное отвращение и ужас у несчастных грешников.

 
Кто на себя, жестокою рукою,
Иль даже скорбь ничтожный посягает,
Каяться вмещен в отдел второй.
 

Когда Вергилий входит во второе отделение, где в деревьях заключены души самоубийц, одно из деревьев этого леса таким образом описывает свою судьбу:

 
Как только дух, так сильно огорчен,
Что в ярости сам тело оставляет,
То в ров седьмой Минисом осужден,
И в этот лес несчастный попадает;
Здесь места нет, куда судьба пошлет,
Там, как зерно, уж он росток пускает
И отпрыском и дерево взрастает.
И гарпия, насытившись листами,
Исторгнет грусть и язвы нанесет.
Мы полетим за нашими телами,
Но никогда не облечемся в них:
Не вправе взять, что бросили мы сами,
А привлечем в трущобы эти их,
И каждый дух повесит труп злосчастный
На дерево всех горестей своих…
 

Данте был уверен, что человек, насильственно вышедший из оков своего тела, никогда к нему не возвратится; но так как труп производит в нас природное отвращение, то потому самоубийца будет целую вечность иметь его перед глазами как предмет великого позора.

Чувство негодования по отношению к самоубийству и самоубийцам, свойственное средневековому периоду в целом, нашло, таким образом, свое отражение в поэзии, которая с помощью полетов фантазии постаралась изобразить всю гнусность и мерзость положения души самоубийцы в загробном мире. Не секрет, что многие поколения людей представляли себе ад, основываясь на картинах именно «Дантова ада». Не удивительно, что средневековым самоубийцам было над чем задуматься.

Церковь, продолжая дело св. Августина, в 563 г. на Пражском соборе запретила самоубийства и рекомендовала следующую карательную санкцию: «Честь поминовения во время святой службы и пение псалмов не должно сопровождать тела самоубийц до могилы». Для «лечения» самоубийств церковь практиковала следующие две основные меры (еп. Михаил, 1911):

1. Гнев божий и вечные муки.

2. Лишение погребения и пения церковного.

Однако сам же епископ Михаил пишет: «Пугание карой тамошних мук стало даже для верующих таким же неинтересным, не затрагивающим внимания, как забавные магические откровения спиритов об „астрале“ и элементах самоубийц, вынужденных воровать смрадное тело какого-нибудь нищего, чтобы освободиться от своего грешного тела…» «Как ни странно, – пишет епископ Михаил (а для нас с вами совсем не странно), – но даже будущее тела может удерживать от самоубийства – больше и вернее». Еще бы! Что может быть вернее, чем воздействие на эстетические чувства человека?

Подобные меры профилактики самоубийств существовали у всех христианских народов. В Англии еще до 1823 года существовал обычай тащить труп самоубийцы по улицам и, проткнув его колом, хоронить у большой дороги без всяких религиозных церемоний, и еще в начале XX века самоубийц хоронили отдельно от всех.

Русское право еще более строго по отношению к самоубийцам. При Петре I в Военном и Морском Артикуле появилась суровая запись, касающаяся самоубийц: «Ежели кто себя убьет, то мертвое его тело привязать к лошади, волоча по улицам, за ноги подвесить, дабы, смотря на то, другие такого беззакония над собой чинить не отважились».

Таким образом, мы можем наглядно убедиться, что воздействие на эстетические чувства на протяжении многих веков служило одним из основных и при этом самых действенных способов предупреждения самоубийств. Для этого использовались, в первую очередь, самые разнообразные способы надругательства над телом самоубийцы: от простого вывешивания его на всеобщее обозрение в голом или перевернутом виде, до самых ужасных обезображивающих мероприятий.

Подобное обращение с трупом было недвусмысленно направлено на вызывание у окружающих чувства отвращения, ужаса, страха и омерзения. Закрепившись, эти эмоции надежнее самых убедительных доводов останавливали многих потенциальных самоубийц, так как любому человеку страшно представить себе, что то же самое будет сделано и с его телом. В качестве дополнительных методов эстетического воздействия использовалось лишение человека тех мелких эстетических радостей, которые ждут его тело после смерти.

С первого взгляда – парадокс. Ну какое человеку дело до его тела и всего того, что с ним будет происходить после смерти, если сам он уже ничего этого не увидит и не почувствует? Однако все дело в том, что и свою смерть и свои похороны человек (иногда не без удовольствия) представляет, неоднократно проигрывает и непосредственно переживает задолго до самой смерти, это даже как-то примиряет человека с ужасом смерти. Не известны ли вам люди, которые пред смертью всерьез интересовались местом своих похорон, оформлением своей могилы, тем церемониалом, которым будут сопровождаться похороны. Некоторые даже специально заказывают себе ту или иную мелодию, которая должна исполняться на их похоронах.

Об устройстве могил, о гробницах, надгробиях люди заботились с древнейших времен и зачастую еще при жизни готовили место своего последнего успокоения.

Сатирик Петроний рассказывает, что богач Тримальхион, заказывая себе гробницу, заявил, что неправильно заботиться о доме, где обитаешь кратковременно – при жизни, и при этом пренебрегать обустройством вечного жилища.

Он попросил ваятеля украсить гробницу рельефами с изображением гладиаторских боев, фруктов, венков. Богач попросил каменотеса изобразить на памятнике корабли, плывущие под парусами, его самого в белой тоге с пурпурной каймой и золотыми кольцами, разбитую урну и, конечно, плачущего над ней раба. Посередине гробницы Тримальхион велел устроить солнечные часы: тогда каждый, кто захочет узнать, который час, невольно обратит внимание и на великолепие его гробницы.

Более того, чтобы люди не вздумали справлять малую нужду на его великолепную гробницу, он нанял специального служителя, который после его смерти должен был охранять могилу.

Сейчас другие времена – но другие ли вкусы? Скорее – другие возможности. Было бы чисто на могиле – и на том спасибо. Что может позволить себе средний человек, не сумевший оставить после себя существенного наследства и не имеющий возможности оговорить в завещании себе достойные похороны, – разве что пару чистого белья.

Хорошо известно, что каждый пожилой человек стремится подготовить к своей смерти чистое белье, деньги на достойные похороны. Что это все, если не эстетика? А составление собственных надгробных надписей? Это вообще, кажется, любимое занятие культурного человечества. Все это, конечно, в мечтах, в мыслях, ибо человек в большинстве случаев понимает, что сам ничего не увидит и не услышит, – так ведь этого и не надо. Важна сама возможность заранее и не один раз все представить, продумать, пережить и прочувствовать в каждой детали: что скажет этот, а в чем придет на похороны та, и т. д., и т. д. И вдруг всего этого тебя лишают – серьезная угроза.

Именно на эти психологические тонкости и были направлены законодательные запрещения ритуалов, церемониалов и служб во время похорон самоубийц, именно поэтому самоубийц вообще хоронили отдельно в поле, у дороги или вообще, как это делали во времена Людовика XIV, выбрасывали на помойку и запрещали хоронить – ужасно, но зато как действовало! «Неприятно остаться без могилы, без звона колокольного, – писал епископ Михаил в 1911 году и все же добавлял: – что, в конце концов, лишение самоубийцы погребения – кара для близких самоубийцы и несправедливая кара». Так-то оно так, и наверное, даже без сомнения так, но все же следует объективно признать, что sepultura asinina seu canina в плане профилактики самоубийств в свое время действовало намного эффективнее, чем десять антикризисных стационаров в настоящее время.