Текст книги "Эстетика самоубийства"

Автор книги: Лев Трегубов

Соавторы: Юрий Вагин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Такова может быть сила эстетической ауры самоубийства, что воздействие ее приводит к государственному перевороту.

Что можно сказать об индивидуальных самоубийствах в нашей стране?

Всего несколько лет прошло с тех пор, как об этой проблеме можно стало говорить вслух и писать. Можно понять удивление всего общества, когда оно узнало, что ежедневно сотни наших сограждан уходят из жизни, кончая ее самоубийством.

Статистические сведения по этому вопросу практически отсутствуют. Сможем ли мы когда-либо узнать общее количество случаев самоубийств за годы советской власти? Очевидно, что нет. Все эти данные тщательно скрывались и фальсифицировались. Только понимая сущность индивидуального самоубийства, можно представить себе истинную картину той трагедии, которая постигла нашу страну.

Не слабые и «нищие духом» уходили из жизни, а цвет нации, наиболее творческие, сильные личности оказывались беспомощны перед молотом пролетарской революции.

Если государство полностью отрицало свободу личности и индивидуальности, а человек терял право на свободу совести, вероисповедания, свободу высказывать свои убеждения, даже свободу независимого суждения – можно только представить себе, сколько творческих людей мы потеряли, даже не заметив, в угаре общей коллективизации всего и вся.

Во-первых, это представители так называемого «старого мира», которые сразу же поняли весь ужас постигнувшей страну катастрофы и не сумевшие по тем или иным причинам уехать за рубеж и не захотевшие приспосабливаться к новым условиям.

Во-вторых, это люди творческие, весьма далекие от политики, не умеющие и не желающие в ней разбираться, видящие смысл жизни в служении своему делу и по наивности считающие, что их знания и труд будут нужны стране при любом режиме. Они имели возможность вскоре убедиться в обратном. Не личная неустроенность, не тяготы жизни, а жуткая картина бессмысленного, варварского уничтожения, разворовывания, разбазаривания всего того, чему они отдали жизнь, заставила многих из них покончить с собой.

Имена единиц из них дошли до нас только благодаря мужеству тех писателей, которые вопреки режиму ценой огромных жертв посмели донести до нас историческую правду.

Таким был инженер Ольденборгер, историю которого рассказывает Александр Солженицын в романе «Архипелаг ГУЛаг».

В. В. Ольденборгер тридцать лет проработал на московском водопроводе и стал его главным инженером еще с начала века – вся Москва пила воду Ольденборгера. Он не был женат, у него не было детей, во всей жизни его был только этот один водопровод. В 1905 году он не допустил на водопровод солдат охраны, «потому что солдатами могут быть по неловкости поломаны трубы или машины». На второй день февральской революции он сказал своим рабочим, что революция кончилась, хватит, все по местам, вода должна идти. И в московских октябрьских боях была у него одна забота: сохранить водопровод. Его сотрудники забастовали в ответ на большевистский переворот, пригласили его. Он ответил: «С технической стороны я, простите, не бастую. А в остальном… в остальном я, ну да…» Он принял для бастующих деньги от стачечной комиссии, выдал расписку, но сам побежал добывать муфту для испортившейся трубы.

И все равно он был врагом. Как сказал товарищ Ленин: «Для наблюдения за буржуазными специалистами мы нуждаемся в сторожевом псе РКИ». Вскоре водопровод возглавили коммунисты. Главного инженера стали поправлять, направлять, учить и без его ведома перемещать технический персонал.

И все равно водопровода не спасли! Дело стало идти не лучше, а еще хуже. И в этом же обвинили самого Ольденборгера: «Инженер Ольденборгер сознательно предает интересы рабочих и является прямым и открытым противником диктатуры рабочего класса». Начались комиссии и проверки, которые ничего не выявили. Особенно ранило «потомственную пролетарскую психологию» то, что большинство рабочих на водокачках, «зараженные мелкобуржуазной психологией», стояли на стороне Ольденборгера и не видели его саботажа. А тут еще подоспели выборы в Моссовет, и от водопровода рабочие выдвинули кандидатуру Ольденборгера, которой партячейка, разумеется, противопоставила партийную кандидатуру. Однако она оказалась безнадежной из-за «фальшивого» авторитета главного инженера среди рабочих. После этого комячейка послала в райком, во все инстанции и объявила на собрании свою резолюцию: «Ольденборгер – центр и душа саботажа, в Моссовете он будет нашим главным политическим врагом!» Рабочие ответили с шумом и криками: «Неправда! Врете!».

Приняли следующие партийные меры: исключили главного инженера из коллегии по управлению водопроводом, создали для него постоянную обстановку следствия, непрерывно вызывали его в многочисленные комиссии и подкомиссии, допрашивали и давали задания к срочному исполнению. Каждую его неявку заносили в протоколы «на случай будущего судебного процесса».

А вода уже четвертый год шла по трубам, и москвичи ничего не замечали.

Тогда в «Экономической жизни» была написана статья «ввиду волнующих общественное мнение слухов о катастрофическом состоянии водопровода». Сообщалось много новых тревожных слухов и даже, что водопровод качает воду под землю и «сознательно подмывает фундамент всей Москвы» (заложенный еще Иваном Калитой). Новые комиссии, новые расследования. Доносы в ВЧК о «наличии на водопроводе, в сердце Красной Москвы, контрреволюционной организации».

Но тут Ольденборгер «допускает бестактную оплошность, беспозвоночный и промежуточный интеллигентский выпад: ему „зарезали“ заказ на новые заграничные котлы (старые в России сейчас починить невозможно) – и он кончает с собой».

В-третьих, это те люди, которые всем сердцем приняли революцию, отдали всего себя служению ее идеалам, но были жестоко обмануты своими же соратниками по партии и подвержены жесточайшим репрессиям.

Подобный пример мы можем найти в запрещенном романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго» в лице Стрельникова – Павла Антипова. Бросивший во имя революции все – семью, работу, он безжалостно подавлял очаги восстания в Сибири, за что и получил страшное прозвище «Застрельников». И в конце романа мы видим его одинокого, скрывающегося в лесах от своих же товарищей, которые безжалостно вынесли ему смертный приговор, после того как он стал им не нужен. И после встречи с Живаго Стрельников застрелился из собственного револьвера.

В-четвертых, это бесчисленные самоубийства людей, брошенных без вины и следствия в лагеря и тюрьмы системы ГУЛАГа. Не в силах опускаться до скотского существования, они сотнями, если не тысячами, кончали жизнь самоубийством. Читайте страшные материалы, собранные Солженицыным, «Колымские рассказы» Варлаама Шаламова, «Жизнь и судьба» Гроссмана.

В-пятых, в-шестых… Не хватит ли всего этого? У каждого из нас на спине смрадное дыхание этого страшного «века-волкодава».

У кого поднимется рука осудить те тысячи людей, которые в нечеловеческих условиях заключения вставали с колен и шли с поднятой головой за невидимую черту, отделяющую зону от свободного мира, и умирали людьми с автоматной очередью в спине.

Древний Рим знал одного Катона, мы же не знаем тысячи.

Индивидуальные самоубийства существовали во все века и будут существовать, видимо, и в обозримом будущем. Тем важнее для всех нас понимать и помнить, что в основе каждого такого случая лежит не желание потревожить, возмутить и шокировать общество, а глубоко лежащая внутренняя дисгармония и трагедия.

Только наша близорукость, черствость и заскорузлость, привычка жить стереотипами, нежелание принимать на себя боль другого человека могут объяснить тот шлейф осуждения и даже презрения, который так часто тянется за человеком, покончившим жизнь самоубийством.

ГЛАВА 8
Эстетика ритуального самоубийства

Даже если бы мы не ставили своей основной целью исследование эстетического аспекта самоубийства и таких специфических вопросов, как эстетика способа самоубийства или эстетическая аура самоубийства, нам представляется чрезвычайно важным еще раз подчеркнуть принципиальную разницу между феноменами индивидуального и ритуального самоубийств.

Что представляет собой индивидуальное самоубийство, мы достаточно подробно рассмотрели в предыдущих главах. Мы обращали внимание на то, что главной причиной индивидуального самоубийства является та или иная степень внутриличностной дисгармонии, что самоубийство в ряде ситуаций можно считать в определенном смысле гармоничным завершением жизни, так как факт самоубийства является попыткой личности восстановить утраченную внутреннюю гармонию.

Обязательным критерием индивидуального самоубийства является возможность выбора, проявляющаяся в том, какие причины индивид считает достаточно вескими и несовместимыми с дальнейшим существованием; в том, что исходя из данных причин, из конкретной ситуации индивид совершает акт самоубийства, вступая порой при этом в дисгармоничные отношения с окружающим обществом.

При этом выбор проявляется в том, каким способом человек совершает самоубийство, какими средствами, в каком месте и в какое время. Мы старались подчеркнуть, что эстетические переживания и представления человека, совершающего индивидуальное самоубийство, играют в процессе выбора далеко не последнее место.

В связи со сказанным понятно, что в формировании эстетической ауры индивидуального самоубийства главную роль играет все же не способ, не вид, не средство, не место и время совершения самоубийства, а личность самоубийцы в ее целостности, своеобразии, индивидуальной гармоничности. Именно так следует понимать суть эстетики индивидуального самоубийства, «красоту поступка» конкретного человека в конкретной ситуации. И в принципе не важно, был ли это великий философ или никому не известные несчастные влюбленные. Как бы ни относилось общество к феномену самоубийства, пусть даже отрицательно, сама красота, цельность и гармоничность поведения человека не могут не волновать его. Поэтому мы не нашли в истории человечества таких народностей и таких времен, когда при определенных ситуациях самоубийство не воспринималось бы как нечто положительное, возвышенное и в определенном смысле прекрасное, если оценивать его с эстетических позиций.

Переходя к эстетическому анализу такого сложного и интересного феномена, каким является ритуальное самоубийство, нам бы хотелось еще раз подчеркнуть общую принципиальную разницу между индивидуальным и ритуальным самоубийствами. В представленной ниже таблице эти различия весьма наглядны.

1. Самоубийство есть следствие желания сохранить главным образом	внутреннюю гармонию (гармонию с самим собой)	внешнюю гармонию (гармонию с окружающим обществом)
2. Свобода принятия решения об уходе из жизни	есть	нет
3. Свобода выбора способа, средства, места и времени самоубийства	есть	нет
4. Самовыражение личности в акте самоубийства	максимальное	минимальное

Как видно из таблицы, между феноменами индивидуального и ритуального самоубийств имеется принципиальное различие, где количественный фактор не важен.

Индивидуальным следует считать такое самоубийство, когда человек осознает свое дальнейшее существование несовместимым с определенными жизненными обстоятельствами, кардинально противоречащими его принципам, идеалам и убеждениям. Ритуальное же самоубийство происходит как раз по обратной причине – когда общество считает, что при определенных ситуациях и обстоятельствах человек не имеет права на дальнейшее существование и должен покончить с собой тем или иным (обычно строго регламентированным) способом и отношение самого человека к поступку, который он должен совершить, не имеет никакого значения.

В основе обоих феноменов лежит одна и та же важнейшая эстетическая категория гармонии. Только индивидуальный самоубийца максимально свободен в своем выборе, и индивидуальное самоубийство всегда внутренне гармонично. Ритуальный же самоубийца находится в вынужденно гармоничных отношениях с окружающим обществом, и ритуальное самоубийство гармонирует с представлениями этого общества о должном поведении человека.

Индивидуальный самоубийца до последней минуты, до самого последнего вдоха имеет выбор: совершать или не совершать самоубийство. В силу наличия этой альтернативы большее, если не подавляющее число индивидуальных самоубийц так и не осуществляют свое намерение, предпочтя жизнь смерти. В настоящее время большинство психологов считают, что практически у каждого психически здорового человека хоть раз в жизни возникает мысль о самоубийстве, но лишь у незначительной части населения доходит до осуществления этого намерения.

Совершенно иная картина выявляется при анализе феномена ритуального самоубийства. Несчастный, с нашей точки зрения, ритуальный самоубийца лишен возможности выбора не только с момента, когда произошло роковое событие, которое должно повлечь за собой самоубийство (например, смерть мужа для индийской женщины или поражение на войне для самурая), – ритуальный самоубийца лишен возможности выбора с той самой минуты, когда он появился на свет. Девочка из касты браминов в Индии должна выйти замуж только за брамина и обязана была покончить с собой определенным образом, сгорев вместе с телом мужа на ритуальном костре. В Японии мальчик, рожденный самураем, с самого раннего детства знал, что когда вырастет, он обязательно станет самураем и в его жизни может возникнуть ряд ситуаций, когда он должен будет покончить с собой, совершив ритуальный обряд харакири. То же самое знала и его жена, которая в дни больших смут постоянно носила при себе ритуальный меч, которым она должна была перерезать себе горло в том случае, если ее муж совершал харакири. И для того, чтобы она смогла это сделать, девочек, достигших определенного возраста, также специально обучали этому.

Поскольку подобное поведение было жестко регламентировано писаными и неписаными законами общества, человек не имел возможности поступить исходя из собственных желаний и побуждений. Отношение ритуальных самоубийц к совершаемому ими обряду никого не интересовало.

Таким образом, ритуальное самоубийство требует почти полного отсутствия свободы воли и подчинения принятым в обществе жестким формам и стереотипам поведения, находящим свое полное и логическое завершение в тотальной ритуализации жизни и смерти.

Понятно, что ритуальное самоубийство может существовать только в таком обществе, в котором ценность индивидуальной человеческой личности практически сведена к нулю. На это обращают внимание многие ученые, занимающиеся проблемами суицидального поведения, особенно изучая его в историческом аспекте.

Если сравнивать ритуальное и индивидуальное самоубийства по времени возникновения, то первое очевидно древнее второго. Индивидуальное самоубийство как феномен возникло сравнительно недавно – около двух с половиной тысяч лет назад. В основе его возникновения и окончательного формирования именно в качестве индивидуального лежит эволюционный процесс автономизации психической деятельности индивида и постепенное формирование важнейшей психической функции – самосознания, особенно того компонента, который можно назвать социальным самосознанием.

Сознание древнего человека не позволяло ему вычленить себя из совокупности социальных и микросоциальных отношений и уж тем более не позволяло противопоставить себя им. Индивидуальное самоубийство, и в этом следует согласиться с Альбером Камю, есть всегда в том или ином варианте бунт – бунт личности против нестерпимых для нее обстоятельств. Только с того момента, когда стал возможен конфликт между тем, как человек представляет себе свое должное поведение, и тем, что он вынужден предпринимать в реальности, как только этот конфликт стал осознанным, возникла возможность феномена индивидуального самоубийства как варианта решения подобного конфликта.

Ритуальное самоубийство, напротив, никогда не является бунтом, в основе его лежит пассивность, подчинение, культуральный конформизм, отречение от собственного «Я». Индивид следует раз навсегда установленным стереотипам мышления и поведенческим нормам. Ни о каком самовыражении личности в поступках, чувствах и эмоциях (в том числе и эстетических) не может быть и речи.

Как известно, процесс вычленения индивида из окружающего его космоса (в античном его понимании) начался примерно в VII–VI веках до нашей эры. Мы уже писали о греческих софистах, Сократе, стоиках и эпикурейцах, философия которых наглядно отражает постепенный процесс автономизации человеческого духа. Ни знаменитая автаркия киников, ни гедонизм эпикурейцев были бы невозможны без наличия развитого и сформированного самосознания. Выделение человеком себя из окружающего космоса, формирование новых этических и эстетических подходов к оценке поведения индивида привело к тому, что именно с этого времени мы все чаще и чаще видим яркие примеры типичных индивидуальных самоубийств. Самоубийства Сократа и Эпикура, Сенеки и Катона, описанные выше, – лучшее тому доказательство. Однако в общем потоке цивилизации развитие отдельных народов и субкультур асинхронно как во времени, так и в динамике отдельных компонентов, составляющих эпифеномен культуры. Расцвет философии, искусства зачастую даже в рамках одной субкультуры сочетается с весьма архаичными верованиями, предрассудками, обычаями.

Именно этим обусловлено длительное существование феномена ритуального самоубийства. Так, два классических вида ритуальных самоубийств – сати и харакири – имели самое широкое распространение вплоть до конца XIX века, благодаря чему они достаточно хорошо известны и описаны.

Следует подчеркнуть, что с отдельными случаями ритуальных самоубийств мы продолжаем сталкиваться и в наши дни. И это не только редкие случаи совершения сати в Индии и харакири в Японии. Периодически в печати появляются сообщения о ритуальных самоубийствах членов различных религиозных сект или общин. Члены этих сект в назначенный день по приказу своего «духовного учителя» кончают жизнь самоубийством определенным образом. Широкую известность получил подобный случай в Соединенных Штатах Америки в конце 80-х годов нашего столетия. Это лишний раз подчеркивает значимость исследования данного феномена в самых различных аспектах. Анализ ритуальных самоубийств мы начнем с сати как с более древнего.

Сати

Сати – ритуальное самосожжение индийских вдов после смерти мужа – является наряду с харакири одним из самых распространенных в свое время и широко известных видов ритуального самоубийства.

Ритуал сати имеет очень древнее происхождение. Само слово «сати» в переводе с древнеиндийского означает буквально «сущая». Так звали в древнеиндийской мифологии дочь Дакши и первую жену Шивы. Покровитель и наставник аскетов, Шива был так погружен в размышления, что когда настало время жениться, инициатива исходила с женской стороны. Его первой женой стала добродетельная Сати. Ее отец, могучий Дакша, один из праотцев человечества, любил свою дочь больше всего на свете. Когда она выросла, он пригласил всех богов, чтобы она могла из них выбрать себе подходящего мужа. Дакша не позвал только Шиву, так как считал, что он из-за своей странной внешности и поразительных привычек не годится в мужья его дочери. Но Сати была горячей поклонницей Шивы и еще в детстве говорила, что будет только его женой.

Войдя в зал, где боги ожидали ее решения, и не найдя там того, кого любила, Сати бросила вверх обручальный венок с просьбой к Шиве милостиво принять его. Неожиданно среди собравшихся появился Шива, и красный венок невесты сверкал у него на шее. Дакше не осталось ничего иного, как согласиться на брак. Он, может быть, и примирился бы с нежеланным зятем, но Шива его смертельно оскорбил тем, что на собрании богов во дворце Брахмы не оказал ему почести вставанием, как это сделали все остальные боги. Дакша припомнил Шиве эту его непочтительность и проклял, сказав, что тот не получит доли в жертвоприношении, после чего оставил собрание.

Скоро Шиве представилась возможность отомстить, причем, как говорится в «Вайюпуране», в мести он превзошел своих обидчиков. Когда Дакша устроил великое жертвоприношение коня, на которое позвал всех богов, Шива приглашен не был. Последний понял причину такого поступка тестя, но Сати, не имевшая ни малейшего представления об их ссоре, почувствовала себя обиженной и стала настаивать, чтобы мужу была выделена доля в жертвоприношении. Шива же сотворил из своих уст огненное существо с тысячью головами, с тысячью глазами и тысячью ногами, которое крепко держало тысячу дубин и тысячу копий, раковину, диск и посох, светящийся лук и топор. У этого грозного существа, блиставшего страшною красотой, украшенного серпом месяца и одетого в обагренную кровью тигровую кожу, было большое брюхо, широкий рот, из которого торчали ужасные клыки, длинные прямые уши, висячие губы и светящийся язык. Жемчужное ожерелье обвивало его горло, и гирлянда алых цветов ниспадала на грудь. Возникнув, оно упало на колени, воздело руки к голове в знак почтения и сказало Шиве: «Повелитель богов, скажи, что мне нужно сделать для тебя». Шива ответил: «Уничтожь жертвоприношение Дакши». Когда могучий Вирабхадра услышал пожелание своего господина, он склонился к его ногам, а затем бросился вперед, словно вырвавшийся из клетки лев. Из пор своей кожи он создал сотни и тысячи мощных полубогов, отважных и сильных, как он сам. Воздух наполнился громкими криками, приведшими в изумление обитателей неба. Горы качались, земля дрожала, ветры бушевали, а глубины моря бурлили, огонь утратил свой блеск, солнце поблекло, а звезды погасли. Святые риши перестали петь гимны, боги и демоны онемели, и все покрыла густая тьма.

Потом из темноты с воинственными криками выбежали грозные существа, перевернули жертвенные котлы, разбили жертвенники и стали танцевать. Подобно ветру, дико носясь с места на место, они разбрасывали жертвенные предметы и посуду, которые летали по воздуху, словно сброшенные с неба звезды. Они с остервенением поглотили, осквернили или разбросали огромное количество еды для богов, она лежала в виде горы клецок, реки молока, холмов творога и масла, отмели меда. Съели они и сметану, и сахар, и жареные зерна, и глыбы мяса, и сласти, выпили весь приготовленный для жертвы напиток. После этого они бросились на застывших в ужасе богов, стали их бить и поносить, издевались над нимфами и богинями. Несмотря на то, что жертву охраняли все боги, она была уничтожена. Согласно «Линга-пуране» и «Бхагавата-пуране», Вирабхадра отрубил Дакше голову и бросил ее в огонь. Поэтому, когда успокоившийся Шива по просьбе богов оживлял мертвых, ее не смогли найти, и Дакше вместо нее посадили голову козла. Вариант этой легенды в «Вайю-пуране» содержит эпизод, в котором рассказывается, что Сати сама потребовала, чтобы Шива помешал жертвоприношению, и, стремясь оправдать своего супруга, бросилась в жертвенный огонь и сожгла себя в его честь.

Именно в связи с этой прекрасной легендой термин «сати» стал применяться в средневековой Индии к женщинам, сжигающим себя живьем на погребальном костре своего умершего супруга. Как мы можем убедиться даже на примере возникновения термина, обозначающего один из самых распространенных видов ритуального самоубийства, он несет на себе огромную эстетическую ауру, обусловленную влиянием древней прекрасной легенды о молодой богине и ее трагической смерти на костре.

Согласно той же легенде, Шива с обгоревшим телом Сати долго блуждал по миру, пока Вишну не разрубил его на множество кусков и не разбросал останки, сделав места, куда они упали, центрами паломничества. А спустя некоторое время, Сати, согласно древнеиндийским представлениям о возможности переселения душ, возродилась как Парвати и стала новой женой также возрожденного Шивы.

Что же касается истории возникновения в Индии самого обряда сати, дело обстоит значительно сложнее.

Точное определение его происхождения практически невозможно. Ни религия, ни древние законы не дают нам к этому ключа.

В четырех книгах Вед о сожжении вдов не упоминается ни слова. Один из тех стихов Ригведы, на который ссылаются брамины в доказательство того, что эта мера предписывается книгами Вед, признан всеми индологами за подделку. Изменение одного слога извратило его первоначальное значение в желательном для браминов смысле. Точный текст этого стиха, как было установлено, говорит нечто совсем иное, с чем гармонирует и следующий по смыслу стих Ригведы (X, 18), приглашающий вдову вернуться в мир живых, проводив мужа в могилу. Достоверно известно, что древнее индийское законодательство не требовало самосожжения вдов. О сожжении вдов не говорится даже у ортодоксального патриархального Ману, что доказывает ограниченный характер этого обычая. В более ранних сутрах о нем также ничего не говорится.

Интересна история уличения браминов профессором Уильсоном в фальсификации текста Вед и подлоге. Эта история описана в книге известной русской писательницы, много лет проведшей в Индии и изучавшей ее обычаи и правы, Елены Петровны Блаватской.

Уильсон – лучший индолог и санскритист своего времени, рылся в самых древних рукописях, пока не убедился, что нигде в гимнах Вед нет такого постановления – сжигать вдов после смерти мужа, хотя в законе Ману, оно как будто находится во всей ясности и так и было переведено Кольбруком и другими ориенталистами. Дело было совершенно бесперспективное, поскольку стараться доказать, что истолкование Ману неправильно, равнялось, в силу народного фанатизма, толчению воды.

Уильсон стал изучать Ману, сравнивая текст Вед с текстом законодателя. И вот что он нашел наконец: Ригведа повелевает брамину класть вдову до зажжения костра рядом с трупом мужа, а по совершении определенных обрядов свести с костра и громко пропеть над нею следующие стихи из Грихья-Сутры:

 
Вставай, о женщина! вернись в мир живых;
Уснув у трупа, просыпайся снова;
Довольно времени была ты верною женой
Тому, кто сделал тебя матерью его детей.
 

Затем присутствовавшие при сожжении покойника женщины мазали себе глаза «коллирием», и брамин обращался опять к ним со следующим стихом:

 
Приблизьтесь, женщины замужние, не вдовы;
С мужьями добрыми несите ги и масло.
Пусть первыми все матери восходят на алтарь
В одеждах праздничных и ценных украшениях
 

и т. д.

Именно предпоследний стих и был очень тонко и хитро искажен браминами. В оригинале стих читается как: «А роханту ганайо ионим агаре…» – буквально: «первыми – матери ступайте в утробу алтаря» (yonim agre, т. е. внутрь алтаря). Изменив лишь одну букву последнего слова «агре», которое они переделали в «агне» (огонь), брамины получили право посылать на протяжении долгих веков несчастных индийских женщин в yonim agneh – в утробу огня, то есть на костер.

Доказав это, Уильсон в середине XIX века подготовил почву для запрещения ритуала сати на территории практически всей Индии.

И не только Веды никогда не дозволяли сжигать вдов, но есть даже место в Яжур-Веде, где младший брат покойника, его ученик или даже, за неимением родственников, доверенный друг, в то время как готовятся зажечь огонь на костре, обращается к вдове и говорит ей следующее: «Встань, женщина, не ложись более возле безжизненного трупа; возвратись в мир живых, подальше от умершего супруга, и сделайся женой того, кто держит тебя за руку и желает вступить с тобой в брак». Правда, этот стих не доказывает отсутствия самосожжения женщин в Индии того периода, – даже наоборот, если к вдове приходится обращаться с просьбой сойти с костра, значит, у нее, очевидно, имеются намерение и возможность не сходить с него. Стих этот доказывает только возможность альтернативы для вдовы, возможность выбора, возможность повторного брака, чего полностью лишились женщины с дальнейшей жесткой ритуализацией данного обряда.

Впервые же он прямо упоминается у Вишну (XXV, 14). Известная в эпосе царица Мадри сгорает вместе с телом царя Панду, и четыре жены Васудэвы также сжигают себя с телом покойного.

В классической санскритской литературе вдовы почти всегда остаются в живых. Обычай сати широко распространился в Индии только в средние века ее истории и с течением времени вошел в правило у арийских каст. В связи с этим многие ученые объясняют обычай сожжения вдов в Индии только изобретением браминов с помощью искаженного ими упомянутого стиха Ригведы.

Однако существует и другая точка зрения, согласно которой этот обычай существовал в Индии в самый древнейший период ее истории и, быть может, с поднятием культуры в эпоху издания Вед был отменен. Доказательство этому видят в том факте, что подобного же обычая придерживались в древности многие индо-германские племена в самой Европе.

Собственно говоря, как справедливо отмечает известный русский исследователь истории и традиций Древней Индии Бонгард-Левин: «Один из самых известных гимнов „Ригведы“ – Пурумасукта (гимн о принесении в жертву мифического вселенского человека Пурушу) – мог появиться только в обществе, знающем человеческие жертвоприношения».

Как известно, человеческие жертвоприношения сопровождали обряды, совершаемые при сооружении жертвенных алтарей и других построек во многих древних государствах. Трупы убитых людей, коней, быков, баранов и козлов закапывались в основание алтаря, а кровь смешивалась с глиной, из которой выделывали кирпичи.

Традиция человеческих жертвоприношений ведет свое происхождение от первобытных времен человечества и отличается удивительным сходством понятий у первобытных народов всех стран. Так, на островах Фиджи еще в конце девятнадцатого века при погребении вождя удавливались его жены, рабы и даже друзья, для того чтобы он перешел в загробную жизнь в сопровождении своей земной свиты.

Эта же традиция имела широкое распространение и в Африке среди негритянских племен. Ярким примером тому могут служить известные человеческие бойни в Дагомее. Умерший дагомейский король должен был вступать в загробную жизнь в сопровождении многочисленной свиты, и поэтому на могиле его совершалось заклание многих сотен жен, евнухов, солдат, барабанщиков и певиц. Мало того: загробный штат его должен был через определенные промежутки времени подновляться новыми жертвами в этом мире.

У дикого племени даяков, на острове Борнео, рабы, обреченные закланию после смерти их господина, предварительно тщательно обучались своему делу, чтобы уметь прислуживать господину в будущей жизни. Известно также, что у всех даякских племен охота на человеческие головы была своеобразным национальным спортом. Обычай этот основан на убеждении, что душа обезглавленного становится рабой близкого охотнику покойника на том свете.