Текст книги "Эстетика самоубийства"

Автор книги: Лев Трегубов

Соавторы: Юрий Вагин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

В Китае не только в древности теням умерших приносились человеческие жертвы, но даже и в новейшее время самоубийство вдов было не редкостью и отчасти совершалось публично.

Однако классической страной самосожжения вдов была Индия. Джавахарлал Неру в своей книге «Открытке Индии» считает, что обычай этот был впервые занесен в Индию скифотатарами, среди которых так же, как и у других древних племен, о которых мы уже упоминали, господствовал обычай, согласно которому вассалы и ленники убивали себя после смерти своего господина. Джавахарлал Неру также отмечает, что древняя санскритская литература осуждает обряд сати.

Исходя из вышесказанного, обычай сожжения вдов или подобные обряды, связанные с человеческими жертвоприношениями, существовали в Индии задолго до возникновения браминизма. Брамины только возродили этот обычай, придав ему статус обязательного ритуала.

Нельзя, конечно, утверждать, что подобный ритуал был обязателен для всех женщин без исключения. В большинстве случаев исполнение его не было жестко регламентировано, но для жен правителей и знатных людей исключения не существовало, и они не могли уклониться от смерти на костре. Именно в этих случаях мы можем смело говорить о чисто ритуальных самоубийствах, так как в этих случаях ни о каком выборе речи быть и не могло.

При этом сам взгляд на значение этого обычая изменился по сравнению с древними временами. В нем перестали видеть только удовлетворение чувственных потребностей покойника в загробной жизни, и хотя эта точка зрения не совсем изгладилась из сознания масс, но в общем смысле цель этого жертвоприношения уже понималась более возвышенно. При этом сати получило новое эстетическое звучание. Жена, добровольно всходившая на костер, делала это в убеждении, что этим она смывает не только свои грехи, но и грехи своего мужа, очищает их обоих и тем самым приуготовляет блаженную жизнь на небесах. Это побуждало многих вдов действительно добровольно всходить на костер или позволять зарывать себя заживо вместе с покойником.

Греческий историк Диодор объяснял возникновение этого обычая развращением нравов и частыми случаями отравления мужей женами, чему способствовало будто бы и обилие ядовитых растений в стране. Так как другие наказания оказались бессильными положить конец этому злу, то и был издан закон о сожжении вдов вместе с телами их мужей, за исключением тех случаев, когда вдова оставалась беременной или имела маленьких детей. Этот закон заставил будто бы жен беречь жизнь своих мужей. Описывая завоевание Александром Македонским Индии, Диодор Сицилийский пишет: «…потом пришел он к народу, называемому кафарами, у которых узаконение было такое, чтобы женам вместе с мужьями сжигаться вместе. Сие узаконение общим согласием всего народа сделано было по случаю вероломства одной жены и злодейства, которая мужа своего отравила ядом».

Согласно другим предположениям, для средних веков индийской истории – приблизительно в половине первого тысячелетия до н. э. было характерно сильное преобладание мистицизма: аскетизм, самоотречение, умерщвление плоти, что было господствующими чертами этих веков. При таком настроении умов от женщины, естественно, требовалась нерушимая верность мужу даже и после смерти, что и повело к возрождению варварского обычая.

Исследования ведийских гимнов позволяют прийти к выводу, что в период их возникновения и, очевидно, в период, им предшествовавший, женщина занимала в индийском обществе достаточно активное положение, в том числе и в половых вопросах. Женщины свободно выбирали себе мужа, вступали во внебрачные половые связи. И хотя уже в период создания Вед возможности свободного выбора мужа были уже ограничены, но все же не в такой степени, как позднее, когда произошло укрепление патриархальной семьи, а вместе с ней семейных отношений и отношений собственности.

Дальнейшее развитие общества, характеризующееся постепенным формированием кастовой системы, постепенно вынудило женщин отказаться от своих прав и требований. И уже такие классические юридические документы, как шастры, зачастую ставят женщину на уровень безгласной твари. Как пишется в книге двенадцати чешских индологов «Боги, брахманы, люди», положение женщины в Индии за полтора тысячелетия претерпело заметные изменения: «из женщин, бегающих за мужчинами», злобно проклинающих своих соперниц и ведущих при этом беспорядочную половую жизнь, они превратились в покорных святых мучениц, безропотно бредущих к кладбищу за телом умершего супруга, который был выбран им родителями еще в детстве, и обрекающих себя на сожжение заживо – на это самоубийство, отмеченное печатью глубочайшей дегенерации и удивительной извращенности.

Печать ущербности, лежащая на девочках, привела к возникновению в древней Индии ужасного обычая детоубийства. Убийство девочек особенно практиковалось в Центральной Индии, и более всего в племени джадежда. Имеется предположение, что они первые и ввели его. В древности этот обычай – отделываться от дочерей из-за страха обязательного выдавания их замуж – не был известен арийцам. Даже в старинной браминской литературе мы видим, что во времена преобладания чистокровных арийцев женщина пользовалась одинаковыми с мужчиной правами. Она имела голос в государственных советах, была свободна в выборе супруга, равно как и была вправе предпочесть безбрачие замужеству. Много знаменитых женских имен играют первенствующие роли в хрониках древних арийцев, и в потомство перешли имена женщин-поэтов, астрономов, философов и даже мудрецов и законников.

Но после набегов персов в VII столетии нашей эры, а затем фанатичных магометан, все изменилось: женщина стала рабой, и брамины воспользовались этим, чтобы еще более закрепостить ее в своих корыстных интересах.

Жизнь индийской женщины стала представлять собой бесконечную цепочку церемоний и обрядов, которые она должна была неукоснительно выполнять, следуя своему жизненному предназначению. Не многие религии разработали так детально систему обрядов, касающихся индивидуальной жизни своих приверженцев и долженствующих сопровождать человека от его зачатия до смерти.

Каждый шаг в жизни человека, малейший его поступок, особенно в домашнем быту, самое незначительное действие связаны с религиозными постановлениями и не могут быть иначе совершены, кроме как по известной программе. Не только крупные эпизоды жизни, такие как зачатие, рождение, переход из одного периода жизни в другой, женитьба, родительское звание, старость и наконец смерть, но даже все ежедневные отправления, функции физические и физиологические, такие как, например, утреннее омовение, туалет, еда и т. п. со дня рождения и до последнего вздоха – все это должно быть исполнено по установленному браминами шаблону, под опасением отлучения от касты. Самих же браминов Е. П. Блаватская в своей книге «Из пещер и дебрей Индостана» образно сравнивает с музыкантами оркестра, в котором разнохарактерные инструменты представляют бесчисленные секты этой страны. Все они различной формы, разнятся в звуках: тем не менее все они подчинены одному и тому же капельмейстеру.

Касты – от латинского слова castus – чистый, – это замкнутые, эндогамные группы людей, чаще всего связанные единством наследственной профессии.

Касты существовали в большинстве древних и средневековых государств, однако нигде они не обрели столь строгой формы и не сохранялись так долго, как в Индии. Касты существовали еще в Древней Индии. В средневековой Индии касты стали основной иерархической структурой феодального общества, заменив прежнее деление общества на варны. На верху этой иерархии стояли касты брахманов и кшатриев (раджпутов).

В основе идейного влияния касты на ее членов лежит закон кармы, согласно которому нынешняя жизнь человека – лишь результат его действий в предыдущих рождениях. Счастье, удовлетворенность, успех зависят от того, насколько хорошо индивидуум в прошлых жизнях исполнял свои религиозные, точнее, духовные обязанности. В определенном смысле эти последние тождественны обязанностям кастовым: индуизм не требует от своих приверженцев больше того, что требует каста. В первую очередь, индивидуум должен подчиняться законам касты и не нарушать их.

Очевидно, что если бы индуизм свои требования и запреты не подкреплял ничем, кроме чисто религиозного давления, он никогда не смог бы опутать своих приверженцев столь прочными нитями и сохранить то место в жизни общества, которое сейчас занимает. Он располагает и намного более убедительными и эффективными средствами: четкой организацией, аппаратом социального принуждения, непререкаемым авторитетом, способами наказания непослушных.

Женщину без преувеличения можно назвать самой несчастной жертвой индуистской традиции. Ортодоксальное общество отняло у нее практически все права, кроме права претендовать на уважение в собственной семье, да и то, если она неукоснительно выполняет обязанности преданной жены и благочестивой матери сыновей.

С момента совершения брачной церемонии для индийской женщины закрывался весь мир. Во время бракосочетания невеста должна была, взяв таз с водой, простереться у ног своего будущего повелителя, разуть его, обмыть ноги и обтереть их своими распущенными волосами. Подобную же операцию невеста должна была проделать и над свекровью, только уже без обтирания волосами.

Елена Петровна Блаватская пишет, что после совершения обряда бракосочетания индийская женщина переходила в полное подчинение семьи своего мужа. Однако, при живом муже за ней оставались некоторые права, привилегии и даже некоторая доля почтения со стороны окружающих как к продолжательнице рода. В случае же ее вдовства, женщину ожидала полная, безусловная гражданская смерть. При этом не имело никакого значения, овдовела ли она будучи зрелой женщиной или пятилетней девочкой (как известно, браки в Индии очень часто совершались в самом раннем возрасте). Мужчина по праву может иметь несколько жен, хотя индусы и редко пользуются этим. В случае вдовства, мужчина обязан вступить во второй и в третий брак, но для женщины такого закона нет. Для нее второй брак считается величайшим грехом и неслыханным позором. Сразу после сожжения трупа мужа вдове бреют голову. Ей не позволяется носить ни одного украшения; ее браслеты, перстни, ожерелья ломаются в куски и вместе с волосами сжигаются с трупом мужа. Всю оставшуюся жизнь вдова должна ходить с ног до головы в белом, если она осталась вдовой до двадцати пяти лет, или же в красном, если она старше. Храмы, религиозные церемонии, общество закрываются перед ней навсегда. Она не имеет права говорить ни с кем из родных и даже есть с ними. Она спит, ест и работает отдельно; соприкосновение с нею считается нечистым в течение семи лет. Если вдова встретится первой на дороге человеку, выходящему утром из дому по делу, то он возвращается домой и откладывает дело до другого дня, так как встреча с вдовой – самая дурная примета.

Самые жестокие предрассудки ортодоксального индуистского общества связаны с судьбой вдов: им строго запрещается вновь выходить замуж, даже если они овдовели в детском возрасте. Считается, что грехи несчастной, совершенные ею в этом или в одном из прошлых рождений, явились причиной смерти мужа, и потому она должна быть наказана. Вдова практически выключена из жизни общества, облик ее отмечен внешними, издалека видными признаками – простое белое платье, никаких украшений, никакой косметики, всю жизнь ей надлежит провести в семье умершего мужа, у своих сыновей, единственных, кто не подвергается ритуальному осквернению в результате контакта с ней. В соответствии с местными и кастовыми установлениями весьма ограничен ее рацион, из которого исключаются не только все виды мяса, но и многие овощи и коренья, а также соль. Регулярно, примерно через каждые четырнадцать дней, она должна соблюдать очень строгий пост (нельзя пить даже воду), спать на голой земле и т. д.

Все это вполне могло привести к тому, что смерть на костре казалась индийским вдовам не самым тяжелым испытанием.

В санскритской литературе, а также и у древнегреческих писателей, приведены примеры не только добровольного сожжения вдов, но и горячие споры между двумя женами за честь быть сожженной.

У Монтеня мы читаем: «…индийские женщины; согласно обычаю, мужья имеют не по одной, а по нескольку жен, и самая любимая из них лишает себя жизни после смерти мужа. Поэтому каждая из жен стремится всю жизнь занять это место и приобрести это преимущество перед остальными женами. За все заботы о своих мужьях они не ждут никакой другой награды, кроме как умереть вместе с ними».

В другом месте Монтень, ссылаясь на одного из лучших латинских историков XVI века Озорно, пишет: «В царстве Нарсингском (Нарсингское царство граничило с португальскими владениями в Индии) жены жрецов погребаются заживо вместе со своими умершими мужьями. Всех прочих женщин сжигают живыми на похоронах их мужей, и они умирают не только с поразительной стойкостью, но, как говорят, даже с радостью. А когда предают сожжению тело их скончавшегося государя, все его жены, наложницы, любимцы и должностные лица всякого звания, а также слуги, образовав большую толпу, с такой охотой собираются у костра, чтобы броситься в него и сгореть вместе со своим властелином, что, надо полагать, у них почитается великой честью сопутствовать ему в смерти».

Как писал Проперций: «Когда на ложе почившего брошен последний факел, выступает толпа преданных ему жен с распущенными волосами и затевает спор, которой из них живой последовать за мужем, ибо для каждой позор, если нельзя умереть. Победительницы сгорают: они бросаются в огонь и припадают к мужьям…».

Венецианский купец-путешественник Каспаро Бальби пишет, что у некоторых восточных народов существует обычай, согласно которому не только жены хоронят себя после смерти мужа, но и рабыни, являвшиеся его возлюбленными. Делается это вот каким образом. После смерти мужа жена может потребовать, если ей угодно (но лишь очень немногие пользуются этим), три-четыре месяца на устройство своих дел. В назначенный день она садится на коня, празднично разодетая и веселая, и отправляется, по ее словам, почивать со своим мужем; в левой руке она держит зеркало, в правой – стрелу. Торжественно прокатившись таким образом в сопровождении родных, друзей и большой толпы праздных людей, она направляется к определенному месту, предназначенному для таких зрелищ. Это огромная площадь, посередине которой находится заваленная дровами яма, а рядом с ямой – возвышение, на которое вдова поднимается по четырем-пяти ступеням, и ей туда подают роскошный обед. Насытившись, она танцует и поет, затем, когда ей захочется, приказывает зажечь костер. Сделав это, она спускается и, взяв за руку самого близкого родственника мужа, отправляется вместе с ним к ближайшей речке, где раздевается донага и раздает друзьям свои драгоценности и одежды, после чего погружается в воду как бы для того, чтобы смыть с себя грехи. Выйдя из воды, она заворачивается в кусок желтого полотна длиной в четырнадцать локтей и, подав руку тому же родственнику мужа, возвращается вместе с ним к возвышению, с которого она обращается с речью к народу и дает наставление своим детям, если они у нее есть. Между ямой и возвышением часто протягивают занавеску, чтобы избавить женщину от вида этой горящей печи; но некоторые, желая подчеркнуть свою храбрость, запрещают всякие завешивания. Когда все речи окончены, одна из женщин подносит ей сосуд с благовонным маслом, которым она смазывает голову и тело, после чего бросает сосуд в огонь и сама кидается туда же. Толпа тут же забрасывает ее горящими поленьями, чтобы сократить ее мучения, и веселое празднество превращается в мрачный траур.

Если же муж и жена люди малосостоятельные, то труп покойника приносят туда, где его хотят похоронить, и здесь усаживают его, а вдова становится перед ним на колени, тесно прильнув к нему, и стоит до тех пор, пока вокруг них не начнут возводить ограду, когда ограда достигает уровня плеч женщины, кто-нибудь из ее близких сзади берет ее за голову и сворачивает ей шею; к тому времени, когда она испускает дух, ограда будет закончена, и супруги лежат за нею похороненные вместе.

В 1881 году старый бенгалец Шиб Чундер Бозе, порвавший с религиозными предрассудками народа, написал очень интересную книгу о нравах и обычаях своих соплеменников под названием «The Hindoos as they are». Автор приводит некоторые факты из воспоминаний своего детства и между прочими тот, как сожгли живьем его овдовевшую тетку вместе с трупом его умершего дяди. Мальчик, еще не имевший ясного понятия о смерти, а не только об этом страшном жертвоприношении, поспешил в соседний дом, где жила его тетка, скорее из любопытства, чем из участия. Но то, что он увидел потом, произвело на него неизгладимое впечатление. Он нашел тетку одетой в красное шелковое платье; лоб и ноги ее были выкрашены красной краской; она жевала перечную траву. Все эти подробности глубоко запечатлелись в памяти мальчика, заметившего также, что тетка его была в каком-то странном состоянии, очевидно в экстазе, хотя все ее движения были спокойны и медленны. Ее окружала толпа женщин, которые глядели на нее с видом удивления и глубокого почтения. Некоторые даже стояли перед нею на коленях. Тут к ней подошла старая браминка с зажженной свечой и предложила ей испытать свое мужество, держа палец над свечой. Вдова согласилась без колебаний и с неизменной твердостью держала палец в огне, пока он не поджарился.

Часов в одиннадцать утра ее понесли в открытом паланкине за телом ее мужа на место, где был приготовлен костер. Лицо ее было открыто. Раньше она сочла бы смертельным стыдом показаться с открытым лицом перед посторонними мужчинами, но теперь она уже не принадлежала этому миру; мысли ее были с ее мужем, с которым она должна была соединиться через несколько минут вечного блаженства.

По прибытии на место сожжения к жертве подошел полицейский-индус и, – согласно своей обязанности, попытался отговорить ее от выполнения страшного намерения. Но она осталась непоколебимой и, ответив решительным отказом, стала глядеть на приготовляемый костер, сложенный из легко воспламеняющихся материалов. Когда тело мертвеца было положено на него, вдову пригласили обойти семь раз вокруг костра. Она сделала это, но тут ее энергия и присутствие духа как будто поколебались. Полицейский служитель тут же воспользовался этим, чтобы еще раз попытаться спасти женщину от ее страшной судьбы. Но вдова, ничего не отвечая ему, взошла на костер и легла рядом с телом своего мужа. Положив одну руку на грудь его, а другую под голову, она прокричала сдавленным голосом: «Hari! Hari!» (обычное имя бога Вишну), и оба тела были тут же покрыты пучками сухого хвороста. Мгновенно вспыхнуло пламя, и все присутствовавшие подняли восторженные крики, не умолкавшие, пока оба тела не превратились в пепел.

Этот обряд не во всех индийских местностях выполнялся одинаково. В Восточной Индии, в Ориссе и на Коромандельском берегу покойника и его вдову сжигали не на костре, а в яме, наполненной хворостом и дровами. Вдова трижды обходила вокруг ямы и затем кидалась в пламя, или же ее бросали туда брамины. Обыкновенно во время этого жертвоприношения руководящие им брамины и все вышестоящие произносили установленные ритуальные формулы.

Редко бывало, чтобы жена совершенно здорового мужа высказывала намерение сделаться «сати» после его смерти. Обыкновенно такое решение заявлялось ею после его смерти или после того, как врач признал его безнадежным. Без сомнения, на женщину нередко влияла экстатическая мечта о вечном блаженстве в загробной жизни; но, может, еще чаще влияли убеждения родных, так как этот акт самопожертвования со стороны вдовы служил к чести не только ее самой, но и всей ее семьи, а индусы очень тщеславны. Отказаться же от раз принятого решения в этом смысле хотя и дозволялось, но это считалось большим грехом и позором для всей семьи, поэтому даже ближайшие родственники употребляли с бесчеловечной жестокостью все средства, чтобы помешать перемене решения. Однако, несмотря ни на что, случалось, вдовы раскаивались в своем намерении и отказывались от выполнения его даже в последнюю минуту, но такие случаи были очень редки. Как свидетельствуют летописцы, что хотя возвращение вдовы с пути на костер и не возбранялось законом, но фактически допускалось лишь в очень редких случаях.

Брамины, бессердечный эгоизм которых ярко сказывается во всей истории этих жертвоприношений, имели к тому же и весьма практическую причину не допускать отступления вдовы от принятого решения. Хотя и существовал обычай, чтобы вдова перед восхождением на костер делила все снятые с себя драгоценности между родственниками и друзьями, провожавшими ее на этом последнем пути, но, по достоверным свидетельствам, эти украшения присваивались браминами в награду за руководство этой страшной церемонией. По другим сведениям – или в других местах – вдовы намеренно сжигались со всеми украшавшими их драгоценностями, которые брамины отыскивали потом в пепле и брали себе.

Некоторые авторы прямо полагают, что именно эти меркантильные соображения повлияли на то, что ритуал сати получил столь широкое распространение в Индии времен расцвета браминизма.

Когда вдова решалась умереть в качестве «сати», верной жены, она срывала ветку манго и садилась, держа ее в руке, возле тела своего мужа. Потом она мылась в бане, одевалась в новое платье и давала выкрасить свои ноги. В продолжение этих приготовлений били особенным образом в барабан, возвещая о готовящемся событии и созывая народ. Особенно важную роль играло в этих приготовлениях испытание огнем. Как мы уже видели в приведенном случае, обреченная женщина держала палец на свече или даже клала всю руку на горячие угли, или держала в руке кусок раскаленного железа. Если она делала это, не подавая никакого признака страдания, то свидетели заключали, что ее не устрашит и пламя костра.

Тавернье рассказывает об одной женщине, которая бестрепетно изжарила над факелом свою руку до самого локтя.

Не раз высказывалось предположение, что обреченным жертвам давался перед роковым моментом какой-нибудь напиток, опьяняющий или притупляющий чувствительность. Возможно, что это и делалось в иных случаях, но доказательств тому не имеется. Ввиду важного значения, которое придавалось испытанию огнем, и в силу многочисленных доказательств изумительного хладнокровия жертв в решительную минуту, а с другой стороны, и ввиду того, что бывали случаи, когда в последнюю минуту вдова отказывалась взойти на костер, можно заключить, что опьянение или отупление индусских вдов перед сожжением отнюдь не было правилом.

Церемония проводов вдовы на смерть обставлялась различно, смотря по состоянию и общественному положению семьи. В Бенгалии путешествие некоторых вдов на костер позади повозок с разлагающимся и заражающим воздух трупом продолжалось недели две, если сожжение предполагалось на берегу священного Ганга, ради увеличения блаженства четы в будущей жизни. Но вообще эта процессия имела триумфальный характер.

Следует сразу обратить внимание читателей, что по сути ритуальное самоубийство представляет собой разновидность сценического искусства, театрального действия, где имеются главный герой и актеры, действие и зрители, пристально следящие за ним. Роль главного персонажа исполняет жертва, и в ее обязанности входит достойно сыграть свою роль. В этом ей помогают многочисленные помощники, представленные браминами, которые следят за последовательностью развивающихся событий, управляют ходом действия, четко следя, чтобы каждый шаг, каждое слово вдовы соответствовало принятому ритуалу. Вдова следовала за трупом пешком или в носилках среди толпы благоговейно взиравшего на нее народа, и нередко под звуки музыки. Многие, вероятно, с целью одурманить себя, делали этот путь танцуя и по приходе на место очертя голову бросались на уже пылающий костер. Впрочем, это было исключение, обыкновенно жертвоприношение совершалось с достоинством и серьезностью. Этому придавалось огромное эстетическое значение. Вдова обходила надлежащее число раз вокруг костра, на котором уже лежало тело ее мужа, и сыпала из-под подола платья жареный рис и раковины каури, которые ревностно подбирались присутствовавшими, так как этим вещам, полученным от жертвы, приписывались целебные свойства.

Народ верил, что сжигаемым вдовам дается в последние минуты способность ясновидения. Брамины старались внушить жертве ожидание, что в роковую минуту ей откроются удивительные вещи, и не подлежит сомнению, что им удавалось путем внушения убеждать в этом многих женщин, как видно из того факта, что одна вдова, лишившаяся чувств при виде костра, так что ее бросили в него в обморочном состоянии, дорогой туда спокойно разговаривала с сопровождавшими ее женщинами и делила между ними перечные листья, которые принимались как драгоценные реликвии. Приводится даже случай, как одна жертва, лежа на костре, вспомнила о предшествовавшем существовании своей души и сделала какое-то предсказание, которое будто бы сбылось.

Взойдя на костер, женщина или склонялась к телу мужа, или ложилась рядом с ним, а иногда, чтобы она не соскочила, ее даже связывали с ним. В некоторых частях Индии она ждала смерти, сидя на скамье, в других ее привязывали на костре к столбу. Если же муж умер на чужбине и тело его было сожжено в дальней стране, то вдову сжигали одну, причем она прижимала к груди его башмаки или какой-нибудь другой предмет из одежды.

Одного из европейцев, присутствовавшего во время совершения ритуала сати, поразил пример молодой женщины, которая получила ложное известие о том, что муж ее умер вдали. Согласно обычаю, она взошла на костер с одеждой покойного. Европеец, тронутый этой трагической историей, выразил свое участие к отчаянию мужа, до которого дошло известие об этой ужасной ошибке. Однако каково было его удивление и даже негодование, когда один из рассказчиков заметил на это: «Да, точно, бедняку пришлось хлопотать, искать другую жену и тратиться». Некоторые очевидцы рассказывают, что женщины, лежа на костре, сами давали знак зажечь его или даже сами зажигали свой костер, но это могло быть только в исключительных случаях.

В 55-м томе «Библиотеки для чтения», выпущенном в 1842 году, приводится пример самосожжения молодой индийской вдовы. Когда она взошла на свой погребальный костер, ей было всего лишь четырнадцать лет.

Брамины помогли ей забраться на костер и дали в руки зажженный факел. Они запели, музыканты начали бить в там-там, брамины и все присутствовавшие зажгли свои факелы. По знаку старшего из духовных, несчастная девушка бросила свой факел в середину костра, и хворост тотчас загорелся. В тот же момент она, как бы в припадке безумия, принялась петь и плясать. Когда родственники и брамины зажгли костер со всех сторон, пламя с треском разлилось по всему костру и охватило несчастную со всех сторон, а она все еще плясала на своей могиле и знаками выражала радость и торжество.

Но так бывало не часто. Обыкновенно, как только вдова всходила на костер, его поджигали с величайшей быстротой. И это делалось также неспроста. Вдова, находясь на костре рядом с трупом мужа, могла потерять самообладание и криками о помощи «обезобразить» весь ритуал. С целью не допустить этого костер поджигался как можно быстрее, и в этот момент, как правило, начинали громко бить в барабаны, а зрители начинали кричать и петь песни, чтобы не слышать «некрасивых» воплей жертвы.

Обязанность поджечь костер, равно как и все необходимые приготовления, лежала на сыне покойника, а если не осталось сына, то на его ближайшем родственнике. За недостатком такового роль эту должен был взять на себя местный староста или мэр. Как только сын или заступающий его место подложил огонь в головах мертвеца, так другие поджигали его со всех сторон. Пламя мгновенно охватывало оба тела, так как в костер вкладывались легко воспламеняющиеся вещества: хворост, пенька, масло, смола. В то же время все принимались кричать, а музыканты начинали шумно играть на своих инструментах. Нет сомнения, что все это совершалось не столько из выражения энтузиазма, сколько из желания заглушить вопли несчастной жертвы и не дать тем самым омрачить всю «красоту» ритуала.

Лишь только вспыхивало пламя, как на костер наваливались пучки хвороста, через которые перекидывались два длинных бамбуковых шеста. Брамины придерживали их за концы, чтобы не дать раскидаться дровам и телам. Другие присутствовавшие поливали в это время браминов водой, чтобы они не страдали от жара. Горение костра продолжалось часа два, и все это время в него подливали смолу и растопленное масло. Потом на потухший костер каждый из близких покойника трижды брызгал водой, – обычай, напоминающий обычай христиан бросать по горсти земли в свежую могилу.

Остатки костей, если костер разводился на берегу Ганга, бросались в реку, а если на довольно далеком расстоянии от нее, то собирались в горшок и отвозились в эту священную реку. На том месте, где «сати» принесла себя в жертву, в честь ее сооружался памятник, что считается в Индии тем более высоким отличием, что у индусов памятники ставятся редко. Сожженная вдова признается святой, и толпы паломников приходят с приношениями к ее памятнику, чтобы вымолить у нее заступничество и помощь.

Свидетельства очевидцев не оставляют сомнения в том, что в большинстве случаев индусские вдовы выдерживали мучительную смерть в пламени с невероятной твердостью. Однако, с другой стороны, известно много примеров, когда родные сыновья связывали жертву, несмотря на ее отчаянное сопротивление, и бросали в пламя. Такая бесчеловечная жестокость, заглушающая все естественные чувства, находит себе объяснение только в народных предрассудках, в боязни, что отказ вдовы от сожжения навлечет на ее семью неизгладимый позор и исключение из касты. Нередки случаи сожжения десяти– и даже восьмилетних девочек вместе с трупом мальчика, с которым они были соединены браком в раннем детстве по индусскому обычаю. Вдовы-дети отрывались от кукол, уводимые на костер.

Многие ученые видели психологическую загадку в том факте, что брамины, боящиеся раздавить червяка или муху, с таким бесчувственным хладнокровием подготовляли и выполняли варварское убийство ни в чем не повинных женщин. Но все это объясняется верованием в будущую жизнь всякой живой твари и боязнью, что душа убитого животного когда-нибудь отомстит за себя; между тем как мести сожженной вдовы нечего опасаться, ведь это делается для ее же пользы и с ее согласия. Та же вера в будущую жизнь учит, что самоистязанием и самозакланием человек омывает свои грехи в этой жизни и подготовляет себе блаженство в будущей. Поэтому, как и служители священной инквизиции в Европе, брамины верили, что они заслуживают не мести, а благодарности своих жертв, тем более что положение вдовы в Индии бывает самым жалким и приниженным. Она не может выйти повторно замуж и становится на всю жизнь рабой семьи своего мужа. Ее держат в черном теле, обременяют работой и даже не сажают за стол вместе с остальными членами семьи.