Текст книги "Эстетика самоубийства"

Автор книги: Лев Трегубов

Соавторы: Юрий Вагин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Мы уже говорили, что в некоторых странах государственная власть пыталась установить, в каких случаях самоубийство правомерно и допустимо добровольное лишение себя жизни, то есть пыталась найти тот критерий, когда самоубийство будет гармоничным завершением жизни. Одно время в Марселе хранился запас цикуты, заготовляемой за государственный счет и доступной всем, кто захотел бы укоротить свой век, но при условии, что причины самоубийства должны быть одобрены советом шестисот, то есть сенатом. Наложить на себя руки можно было только с разрешения магистрата и в узаконенных случаях.

Подобный пример приводит Секст Помпеи, который во время путешествия присутствовал при самоубийстве одной всеми уважаемой женщины. Эта женщина прожила девяносто лет в полном благополучии, и телесном и духовном, и боязнь, что дальнейшая жизнь может привести к тому, что фортуна отвернет от нее свой благой лик, заставила ее обратиться к своим согражданам с просьбой разрешить ей покончить с собой. Сограждане выслушали изложенные ею причины своего намерения и единодушно его одобрили. После этого она дала наставления своим близким, призвала их к миру и согласию, разделила между ними свое имущество, затем твердой рукой взяла чашу с ядом и, вознеся мольбы Меркурию и попросив его уготовить ей какое-нибудь спокойное местечко в загробном мире, быстро выпила смертельный напиток.

У многих северных народов, хотя и не регламентировалось жестко, однако, считалось просто неприличным достигать глубокой старости, и люди, дожившие до почтенного возраста, после славной пирушки бросались в море с вершины, специально предназначенной для этой цели скалы.

«Раньше ты умрешь или позже – неважно, хорошо или плохо – вот что важно. А хорошо умереть – значит избежать опасности жить дурно… Самая грязная смерть предпочтительнее самого чистого рабства», – утверждал Сенека, называя «прекрасным, благородным» зрелище того, как варвар, участвующий в потешных сражениях кораблей, вонзает себе дротик в горло, предпочитая умереть, чем убивать!

Н. Видгорчик прямо пишет, что не все случаи самоубийства могут быть подведены под рубрику патологических явлений. «Бывают обстоятельства, при которых самоубийство является единственно объективно-разумным выходом из данного положения, бывают обстоятельства, когда самоубийство свидетельствует не о слабости психической организации, а наоборот, о ее силе и устойчивости».

Ясунари Кавабата в рассказе «Стон горы» приводит случай самоубийства двух стариков. Ему было шестьдесят девять лет, ей – шестьдесят восемь. Они вышли в неизвестном направлении из дома и не вернулись. В газетах были опубликованы их прощальные письма к приемному сыну, его жене, внукам. Они пишут: «…представляя себе, сколь убоги люди, влачащие жалкое существование забытых всеми, мы не хотим дожить до такого дня».

«Упиваться солнцем всю теплую пору, всегда жить в цвету, всегда благоухать, а потом, при первом же страдании, уснуть с надеждою прорасти где-нибудь в другом месте, – разве это не достаточно долгая, разве это не наполненная до краев жизнь? Упорствовать в желании продлить ее – значит только испортить прожитое!» – так писал Эмиль Золя в романе «Творчество», главный герой которого покончил жизнь самоубийством.

Выдержки из предсмертных писем в Японии и в некоторых других странах принято публиковать в печати. В отношении предсмертных писем самоубийц существуют самые разнообразные неписаные правила и обычаи. Во многих странах считается некрасивым и неприличным самовольно уходить из жизни, не оставив предсмертного письма. В Японии, если мужчина и женщина еще молоды и решили покончить с собой, они пишут раздельные письма. Если это же делают муж и жена, достаточно того, что напишет муж от имени обоих.

Софья Богатина, на рубеже двадцатого века размышляя о самоубийствах женщин, пишет о том, что оставить письмо, в котором объяснены причины самоубийства, – это последний долг перед обществом, который женщины в силу своей безграмотности часто не выполняют.

Г. Гордон в своей работе о письмах самоубийц пишет, что это интереснейшие человеческие документы, отражающие в себе, как в зеркале, жизнь отдельных людей. В тоне писем самоубийц он находит удивительное эпическое спокойствие, проникновенность мысли и чувства – «письма эти – яркие вспышки догоревших костров жизни, на мгновение озаряющие окружающий мрак. Они – последние аккорды разыгравшихся симфоний бытия».

Из этого следует, что с позиций человека, решившегося на самоубийство, оно всегда гармонично сложившимся обстоятельствам, так как поступая подобным образом, он не видит другого выхода из ситуации, кроме ухода из жизни. Для самоубийцы его самоубийство гармонично уже по определению, уже потому, что он его совершает. Иное дело, что при неудавшихся суицидальных попытках человек в последующем зачастую уже совсем по-иному оценивает казавшуюся, безвыходной ситуацию, и свой поступок. Но никогда не нужно забывать, что в этих случаях мы имеем перед собой уже иную ситуацию и иного человека, который по-новому оценивает многое в своей жизни.

Эстетическая оценка самоубийства, базирующаяся на предэстетических категориях гармонии и меры (то, что мы называем гармоническим завершением жизни), это всегда двойная оценка – изнутри и извне. Изнутри отражается внутреннее видение ситуации самим человеком, совершающим самоубийство, и мы говорили, что для него самоубийство всегда гармонично. Извне отражается наше видение, наше знание человека, ушедшего из жизни, и знание обстоятельств, причин его выбора. В этой оценке находят свое отражение и наши индивидуальные представления о мере и гармонии, которые свойственны самому оценивающему.

Неудивительно поэтому, что один и тот же случай самоубийства, в смысле его эстетической оценки, может быть расценен разными людьми совершенно по-разному. Единственное, о чем мы должны помнить, что такая оценка всегда есть. Происходит ли это в очевидной и наглядной форме, как эстетические оценки Маяковского, Цветаевой, или в более завуалированной, не столь явной, не имеет значения.

Чем сложнее обстоятельства жизни человека, чем сложнее его внутренний мир, тем сложнее эта оценка.

Недавно вышедшее двухтомное собрание сочинений Осипа Мандельштама предваряет очень тонкая и с любовью написанная статья Сергея Аверинцева, посвященная жизни и творчеству поэта, Анализируя последние годы жизни Мандельштама, период трехлетней ссылки, которая через год обернулась повторным арестом и скорой гибелью поэта, он приводит четыре строки из «стихотворения этой поры, написанных легкими, короткими строками, уже где-то за пределами собственного существования»:

 
О, как же я хочу,
Не чуемый никем,
Лететь вослед лучу,
Где нет меня совсем.
 

Что это? Подсознательное стремление или вполне осознанное желание поэта уйти из этой жизни?

И буквально через абзац, невольное признание Аверинцева: «Было бы утешительнее, пожалуй, если бы на этом последнем удивительно чистом взлете голос поэта навсегда оборвался. Но случилось совсем не так».

О чем же сожалеет Сергей Аверинцев? Неужели о том, что поэт не умер на полтора года раньше или не покончил с собой (хотя несколько раньше он пытался это сделать)? А если это так, то почему? Как получилось, что человек, с великой любовью и нежностью относящийся к поэту, осознанно или подсознательно желает ему смерти? Не потому ли, что, зная все последующие обстоятельства жизни и творчества Мандельштама, заставившие его пойти наперекор своим убеждениям, ситуацию, когда поэт, пересиливая себя, написал оду человеку, которого презирал всем сердцем, Аверинцев понимает, что все это нарушает ту самую меру и гармоничность, которая трудноуловима, но столь важна в жизни любого человека, а особенно в жизни поэта.

А может быть, Аверинцев и не имел в виду конкретного человека из плоти и крови и его сожаление – сожаление даже не о Мандельштаме, а о Поэте, Творчестве и Творце, созидающем удивительно гармоничный поэтический мир, который так грубо ломается внешними обстоятельствами. И собственная смерть Мандельштама по вине чужой злой воли, вдали от близких и друзей, в холодном бараке лагеря так страшно не соответствует его жизни и поэзии. Аверинцев сожалеет о несостоявшейся гармонии.

ГЛАВА 5
Эстетика способа самоубийства

Рассмотрев эстетическое восприятие самоубийства как целостного поведенческого акта с позиций его гармоничности и соразмерности всей предшествующей жизни человека, мы перейдем к анализу эстетических элементов, содержащихся в самом акте самоубийства и имеющих подчиненное, но, тем не менее, очень важное значение. В данной главе мы поговорим об эстетике способа самоубийства.

Как ни странно, достаточно трудно дать четкое определение того, что в суицидологии понимается под способом самоубийства. В доступной нам литературе, посвященной проблемам суицидологии, работ, касающихся отдельно именно этой темы, встретить не удалось.

Очевидно, эта проблема представляется второстепенной в сравнении с актуальностью изучения причин самоубийства, мотивов и других аспектов акта самоубийства. В определенном смысле это вполне объяснимо. Ушел из жизни человек, ушел по своей воле и унес с собой целый мир, который никогда уже не будет повторен. И нас, очевидно, в первую очередь волнует вопрос: каковы причины? Что можно было сделать, чтобы не допустить этого? И так ли уж важно – каким способом самоубийца оборвал жизнь, не является ли это просто мелочью в сравнении с самим фактом преждевременной сознательной смерти?

Однако, сталкиваясь со сложными проблемами, необходимо помнить, что в них никогда не бывает мелочей, и поэтому не только из любопытства мы задаемся вопросом: почему, например, один человек предпочел повеситься, другой – отравиться, третий – выброситься из окна, а четвертый – пустить себе пулю в лоб.

Мы уже говорили о сложном комплексе мыслей, чувств, представлений, образов и переживаний, обязательно имеющихся у человека, который собирается расстаться с жизнью. Можно ли говорить здесь о мелочах, когда любой нюанс может подтолкнуть или, наоборот, предотвратить роковой шаг. И среди этих, казалось бы, мелочей существенную роль играет эстетический фактор. Бородавка на носу или дурной запах изо рта могут привести человека к мысли о самоубийстве, точно так же, как ужас от образа своего тела, висящего в петле, может отвратить человека от нее.

В данной главе мы собираемся поговорить о той роли, которую играют эстетические переживания в выборе способа самоубийства, и о том влиянии, которое оказывает выбор способа на эстетическую оценку самоубийства окружающими.

Под способами вообще мы понимаем различные варианты действий, направленные на достижение какой-либо цели. Следовательно, способы самоубийства – это различные действия, направленные на то, чтобы лишить себя жизни.

В большинстве случаев природа, конечно, хорошо обходится и без нашей помощи. Смерть – естественный конец всего живого на Земле. Можно было бы себя особо и не утруждать, но человек существо нетерпеливое и, к большому удивлению ученых, которые до сих пор не могут объяснить возникновение феномена самоубийства, некоторые из нас предпочитают не дожидаться естественного конца и уходят из жизни, как с затянувшегося спектакля, сюжет которого надоел или непонятен.

Ф. Достоевский в «Дневнике писателя» приводит рассуждение одного самоубийцы, который пишет: «Так как на вопросы мои о счастье я через мое же сознание получаю от природы лишь ответ, что могу быть счастлив не иначе как в гармонии целого, которую я не понимаю, и очевидно для меня никогда понять не смогу… Так как, наконец, при таком порядке я принимаю на себя одновременно роль истца и ответчика, подсудимого и судьи и нахожу эту комедию со стороны природы совершенно глупою, а переносить эту комедию с моей стороны считаю даже унизительным, то в моем невольном качестве истца и ответчика, подсудимого и судьи, я присуждаю эту природу, которая так бесцеремонно и нагло произвела меня на страдания, вместе со мною к уничтожению».

Поскольку жизнь, как известно, это «способ существования белковых тел, существенным моментом которого является постоянный обмен веществ с окружающей внешней природой» и с «прекращением этого обмена веществ прекращается и жизнь», не трудно догадаться, что все известные способы самоубийства направлены именно на то, чтобы тем или иным образом прекратить этот обмен веществ.

Уже в древнейших письменных источниках человечества мы находим описания некоторых широкораспространенных способов самоубийства. Вот Библия, где Саул предпочел заколоть себя после поражения в битве, но не достаться врагам живым.

Вот карело-финский народный эпос Калевала, где Айно, дева молодая «в море к рыбам отправляясь, в глубину пучины темной» поет о своей несчастной доле:

 
«Тяжелы мои печали,
И тоска на бедном сердце.
Пусть тоска сильнее будет,
Тяжелей печали станут,
Как скончаюсь я, бедняжка,
Так с мучением покончу…»
 

Вот свидетельство крупнейшего географа арабской Испании XI века Ал-Бакри, который в своем сочинении «Книга путей и государств» рассказывает о городе Аудагасте (на современном плато Ркис), господин которого участвовал в войне против царя Аугама. Когда Аугам был убит и «…женщины Аугама воочию увидели его убитым, они бросились в колодцы и убили себя разными способами из-за печали по нему и не желая, чтобы ими овладели белые».

С глубокой древности человечеству известны такие способы самоубийства, как самоутопление, самоповешение, самосожжение. Древние воины, потерпевшие поражение на поле битвы, чтобы не сдаваться в плен врагам и не терпеть унижения и позор плена, убивали себя собственным оружием, ибо подобная смерть приравнивалась к героической смерти от оружия врага.

У историков Древней Греции и Рима мы находим описания индийского обычая «сати» – самосожжения индийских вдов после смерти мужа, а также примеры самовольного лишения себя жизни, практикующегося у древнеиндийских философов гимнософистов и т. д.

К изобретению и разработке новых способов самоубийства человечество подходило с присущей ему обстоятельностью. В Египте во времена Марка Антония существовала целая академия – синапофименон, члены которой в порядке очередности заканчивали свою жизнь самоубийством, а на заседаниях обсуждали и придумывали новые легкие и «приятные», его способы.

У разных народов в тот или иной период их истории были свои излюбленные и предпочитаемые способы самоубийства. Некоторые государства, как мы помним, настолько радели об исполнении желаний своих граждан, что создавали государственные запасы ядовитых веществ или с раннего детства, как это было в Японии, обучали мальчиков и девочек искусству самоубийства.

Вообще, способов самоубийства существует не так уж и много. Разные авторы в зависимости от подхода различают от 8 до 16 возможных способов самоубийства. В современной суицидологии принято выделять:

1. Самоповешение.

2. Самоудавление.

3. Самоутопление.

4. Самоотравление.

5. Самосожжение.

6. Самоубийство с помощью колющих и режущих предметов.

7. Самоубийство с помощью огнестрельного оружия.

8. Самоубийство с помощью электрического тока.

9. Самоубийство с помощью использования движущегося транспорта или движущихся частей механизмов.

10. Самоубийство при падении с высоты.

11. Самоубийство с помощью прекращения приема пищи.

12. Самоубийство переохлаждением.

Одни из этих способов используются чаще, другие реже, что зависит от многих причин: культурно-исторических, социальных, религиозных и эстетических, на что некоторые авторы прямо указывают, облегчая тем самым нашу задачу.

К наиболее распространенным способам самоубийства относятся: самоповешение, самоутопление, самоубийства с помощью колющих и режущих предметов, огнестрельного оружия, самоотравление. Некоторые же встречаются крайне редко и рассматриваются как казуистические. Так, например, судебные медики отмечают, что крайне редко встречаются случаи самоубийства переохлаждением. В литературе мы встретили всего шесть подобных примеров. У В. С. Житкова есть описание самоубийства охлаждением шестидесятилетней женщины, которая поссорилась с сыном, ушла в лес, аккуратно повесила верхнюю одежду на дерево, легла в снег и замерзла.

Далее следует отметить, что каждый из вышеперечисленных способов самоубийства может быть совершен с помощью различных средств – то, что в судебной медицине называют средством самоубийства. Можно повеситься на веревке, ремне, галстуке, собственном носовом платке и даже на собственной косе, и все это будут различные средства одного и того же способа самоубийства.

Естественно, что средства самоубийства в первую очередь зависят от способа. При самоотравлении используются сотни самых разнообразных веществ – ядов; при самоубийствах с помощью колющих и режущих предметов – ножи, топоры, бритвы, ножницы, стекла и т. д. Как говорят суицидологи: нет такого предмета, про который можно было бы сказать, что он специально создан для самоубийства, как и нет такого предмета, который бы нельзя было использовать как средство самоубийства. Такими средствами могут стать и линза от очков, и крышка от консервной банки, и арматура от пульверизатора, и палочка «для подтирки срамных мест» и простая швейная игла. Такой случай был описан В. А. Клевно в журнале «Судебно-медицинская экспертиза» за 1982 год.

При исследовании трупа мужчины тридцати девяти лет, который неоднократно высказывал мысли о самоубийстве, в левом желудочке сердца была обнаружена игла длиной четыре с половиной сантиметра. Сопоставляя обстоятельства дела с данными исследования трупа, эксперты установили, что игла была введена в межреберный промежуток самим пострадавшим с целью самоубийства.

С редкими, изощренными и необычными способами, а также средствами самоубийства в основном приходится сталкиваться там, где добросовестно приложены все усилия к тому, чтобы человек не мог покончить с собой каким-нибудь обычным способом, например, в психиатрических лечебницах или в тюрьмах. Какие только меры предосторожности не предпринимаются для этого! В психиатрических больницах начала XIX века, после провозглашения английским психиатром Конноли принципа «нестеснения», когда были запрещены все смирительные рубашки и веревки, которыми больных с суицидальными намерениями фиксировали к кровати и т. п., приходилось создавать специальные палаты, практически лишенные какой-либо фурнитуры и обитые по всем стенам и полу мягкой тканью. В тюремных камерах вся электропроводка прячется в глубь стены, а электрическая лампочка, которая горит в течение всей ночи, специально защищена металлической сеткой. У заключенных изымаются все части одежды (пояса, галстуки, шнурки от ботинок), с помощью которых он мог бы при желании удавиться или повеситься. Более того, в некоторых тюрьмах на ночь у заключенных изымаются даже очки, чтобы они не могли осколком линзы вскрыть себе вены. Во время Нюрнбергского процесса у окошка каждой камеры велось круглосуточное наблюдение за поведением главных нацистских преступников. И, тем не менее, Геринг и Лей все-таки покончили с собой.

Юристам и психиатрам хорошо известны примеры, когда, несмотря на все меры предосторожности, строгий контроль и наблюдение, находящийся в полной изоляции человек все равно находил способ свести счеты с жизнью и добивался своего, несмотря на все усилия предотвратить самоубийство. Даже в условиях полной изоляции в голой камере, лишенные одежды и острых предметов, некоторые заключенные или психически больные люди умудрялись покончить с собой, разбежавшись и размозжив голову о стену. О подобных способах самоубийства среди политических заключенных пишет Н. Видгорчик в статье «Политические психозы и политические самоубийства». Он приводит пример одного политического заключенного, который с целью самоубийства наглотался кусков жести от сардиночной коробки.

При меньшем контроле, для этих целей используются очки, ложки, тарелки, спинки стульев и кроватей, не говоря уже о частях одежды или постельном белье.

Известный русский психиатр В. П. Осипов в своей монографии «Курс общего учения о душевных болезнях», выпущенной в 1923 году, пишет, что «больные, все мысли которых направлены на самоубийство, становятся чрезвычайно изобретательными». Так, он приводит случай больной, которая сделала попытку самоудавления веревкой, сплетенной из собственных волос, и была спасена лишь благодаря опытной сиделке, которая обратила внимание на необычные движения больной под одеялом, быстро сдернула его и, увидев волосяной шнурок на шее задыхавшейся больной, перегрызла его зубами. В другом случае больной вскрыл себе лучевую артерию обломком крышки тонкого жестяного портсигара. Известен случай, когда больной покончил с собой в лечебнице следующим исключительным способом: он лег под кровать, приподнял ее и, поставив одну из ножек на область своего сердца, надавил кровать на себя; сердце было поранено, и больной погиб.

При особом желании человек может покончить с собой, вообще не пользуясь никакими дополнительными средствами: достаточно сознательно не принимать пищу в течение определенного времени, и желаемый результат будет достигнут.

Монтень приводит пример одного знатного человека, который, совершив преступление, попал в тюрьму. Его родители, узнав, что он наверняка будет осужден на казнь, и желая избежать такой постыдной смерти, подослали к нему священника, внушившего ему, что наилучшим для него средством избавления будет отдаться под покровительство того или иного святого, принеся определенный обет, после чего он в течение недели не должен притрагиваться к пище, какую бы слабость ни чувствовал. Узник послушался совета священника и уморил себя голодом, избавив себя этим и от опасности и от жизни.

При недоступности этого способа или ограниченности во времени известны и более ужасные примеры, когда человек сам себе перегрызал зубами вены на руках и погибал от кровопотери.

В средневековой Японии существовал очень распространенный способ самоубийства – прокусывание языка. Так как в глубине языка располагаются достаточно крупные кровеносные сосуды, их повреждение приводит к обильному кровотечению и смерти. Предотвратить подобные самоубийства по понятным причинам почти невозможно.

Мори Огай в своих «Исторических рассказах», описывая инцидент в Сакаи, упоминает о конфликте в конце XIX века с французскими войсками, когда были убиты девятнадцать французов и двадцать японских солдат были приговорены к смерти. Всем им было разрешено совершить харакири. Во время этого ритуала в храме Мекокудзи присутствовал французский консул. После одиннадцатого харакири консул не выдержал и покинул храм. Оставшихся девять человек помиловали, но один из них, Хасидзуме, прокусил себе язык, выразив таким образом свой протест и желание «красиво умереть вместе с товарищами».

Следует также отметить, что каждый способ самоубийства при использовании одних и тех же средств может быть совершен в различных видах. При самоповешении, например на веревке, петля может быть скользящей (в виде кольца, которое может затягиваться) и неподвижной (длина окружности остается неизменной). В зависимости от числа оборотов вокруг шеи различают одиночные, двойные, тройные и даже множественные петли. Узел петли по отношению к шее может располагаться либо сзади – типичное расположение, либо на передней или боковой поверхности шеи – атипичное расположение. При самоубийстве с помощью огнестрельного оружия можно убить себя выстрелом из пистолета в висок, лоб, рот или сердце – и все это будут различные виды одного и того же способа самоубийства с использованием одного и того же средства.

Поскольку данная глава посвящена эстетике именно способа самоубийства, можно было бы достаточно подробно говорить и об эстетике вида самоубийства и об эстетике средства самоубийства. Можно повеситься и на бельевой веревке, а можно на специальным образом сплетенном шелковом шнурке, который в великолепной шкатулке вручает посланец турецкого паши, которого по каким-то причинам перестал устраивать его приближенный. Можно при желании утопиться и в отхожем месте (полицейские сведения по Петербургу начала века сообщают о семи случаях покушения на самоубийство детей восьми-четырнадцати лет, бросившихся в люк отхожего места), а можно сделать это в красивом, живописном месте (В. М. Бехтерев во время доклада на тему «О причинах самоубийства и возможностях борьбы с ними» в 1911 году рассказывал, что встречаются целые эпидемии самоубийств в условиях красивой поэтической обстановки – Иматра, Лизин пруд и т. д.).

Говоря об эстетике средств самоубийства, можно вспомнить и римского императора Элагабала, который, когда возымел намерение покончить с собой, то захотел сделать это самым изысканным образом, так, чтобы не посрамить всей своей жизни. Он велел возвести роскошную башню, низ и фасад которой были облицованы деревом, изукрашенным драгоценными камнями и золотом, чтобы броситься с нее на землю; он заставил изготовить веревки из золотых нитей и алого шелка, чтобы удавиться; он велел выковать золотой меч, чтобы заколоться; он хранил в сосудах из топаза и изумруда различные яды, чтобы отравиться. И все это он держал наготове, дабы, когда пожелает, выбрать один из названных способов самоубийства.

А вот обратный и не менее замечательный пример, римский философ и политический деятель Сенека в «Письмах к Луцилию» пишет: «Не только великие взламывали затворы человеческого рабства. Люди низшего разряда в неодолимом порыве убегали от всех бед и, когда нельзя было умереть без затруднений, не выбрать орудие смерти по своему разумению, хватали то, что под рукою, своей силой превращая в оружие предметы, по природе безобидные». Далее Сенека говорит об одном германском рабе, которого готовили для боя со зверями во время утреннего представления и который перед этим отошел, чтобы опорожниться, так как ему больше негде было спрятаться от стражи. Там лежала палочка с губкой для подтирки срамных мест; ее-то он и засунул себе в глотку, силой перегородив дыхание, и от этого испустил дух.

«Но ведь это оскорбление смерти! До чего грязно, до чего непристойно!» – восклицает Сенека и тут же сам себя опровергает: «Но есть ли что глупее, чем привередливость в выборе смерти? Вот мужественный человек, достойный того, чтобы судьба дала ему выбор! Как храбро пустил бы он в ход клинок! Как отважно бросился бы он в пучину моря или под обрыв утеса! Но лишенный всего, он нашел и должный способ смерти и орудие…».

«У кого в руках довольно орудий, чтобы освободить себя, тот пусть выбирает, – пишет далее Сенека Луцилию. – Кому не представится случая, тот пусть хватается за ближайшее как за лучшее, хотя бы оно было и новым и неслыханным». И в подтверждение своих слов приводит пример другого бойца, которого под стражей везли на утреннее представление и который, словно клюя носом в дремоте, опустил голову так низко, что она попала между спиц, и сидел на своей скамье, пока поворот колеса не сломал ему шею.

Мы уже отметили, что современная суицидология практически не уделяет внимания способам самоубийства. Однако, в нескольких фундаментальных работах начала века, посвященных проблемам самоубийства, мы можем при желании заметить, что вопросы выбора способа самоубийства не обходились стороной.

Вспомним несправедливо забытого русского суицидолога П. Ф. Булацеля. Его монография «Самоубийство с древнейших времен до наших дней», вышедшая в 1900 году, по своей значимости не только не уступает, но и в чем-то превосходит более известную монографию Дюркгейма «Самоубийство», о которой мы уже упоминали и к которой мы еще вернемся в данной главе.

Булацель, описывая самоубийства в Российском государстве, сетовал на современных ему самоубийц, что большинство из них не только характеризуются «полным равнодушием к вопросам религии», но и то же «поразительное равнодушие проявляют они и по отношению к призывам сердца. Потребность красоты и изящества в них отсутствует. Эти особенности современных самоубийц наглядно сказываются в тех способах, которые они выбирают для прерывания своей жизни. Способы эти грубы, безобразны, бессердечны».

Далее Булацель приводит ряд случаев, которые настолько поразили его своей «антиэстетичностью», что он пишет об этом столь эмоционально, как нигде в своей книге.

Судите сами:

«Тут мы видим женщину, бросившуюся под поезд. Дымящийся паровоз тащит за собою окровавленное, изуродованное тело; местами одежда, разорванная и смятая колесами, не покрывает этого обнаженного тела, которое несколько минут тому назад еще дышало здоровьем и молодостью. Здесь мы видим офицера, пустившего себе оружейный заряд в рот…

А там чиновник застрелился из револьвера, направив дуло прямо в глаз. Большинство самоубийц стреляются, направляя удар в висок. Очевидно, все эти люди относятся совершенно безразлично к участи своего бедного тела. Этим мужчинам и женщинам безразлично, что их лицо превратится в бесформенную массу, от которой с ужасом отвернутся близкие люди, что изуродованная голова потеряет человеческий образ, что любопытным взорам толпы откроются оголенные части тела, которые всего несколько минут до смерти еще стыдливо скрывались в волнистых складках шелковых юбок и причудливых женских платьев. Прежде самоубийцы были скромнее, стыдливее: они боялись раздражать живых людей безобразным видом самовольной смерти и преждевременного разрушения. Они выбирали такие способы прекращения жизни, которые наименее оскорбляли эстетические чувства окружающих людей. Поэтому и рука их со смертоносным оружием направлялась не в голову, а в сердце. Часто также лишали себя жизни посредством угара, удушения, отравы… Для выполнения своих замыслов выбирали укромные места. Теперь эти способы применяются почти исключительно только в низших слоях общества; так называемая же образованная часть общества подает пример самых безобразных способов уродования образа и подобия Божьего, по которому создан человек. Как будто современные самоубийцы стремятся перед смертью надругаться над своим собственным телом, как будто он со злорадством готовится выставить напоказ свои язвы, и для этого ищет многолюдства и дневного света для совершения своего кровавого расчета с жизнью. Дошли до того, что в Западной Европе уже было несколько случаев лишения себя жизни в церкви во время богослужения…»

Просим извинения у читателей за столь пространную цитату, но, анализируя доступные литературные источники, только у Булацеля мы нашли попытку рассмотрения феномена самоубийства не только в культурно-исторической, медицинской, социальной, правовой и философской плоскостях, но и в эстетической. Оказывается, что в самом акте самоубийства и его способе (Булацель большее внимание обращает именно на способ) возможны «красота и изящество»!