Текст книги "Когда цветут реки"

Автор книги: Лев Рубинштейн

2. ДОЖДЯ НЕТ

Инь-лань держала в руках котел. У нее скатилась крупная слеза и упала прямо на донышко.

– В прошлом году мы продали серьги моей матери. Теперь надо заложить котел. В чем будем варить пищу?

Ван Ян хмуро сидел в углу на корточках.

– Мудрость женщины и шорох листьев, – пробурчал он, – одинаково полезны.

Самое счастливое существо в семье был Ван Хэ, слепой старик. Он блаженно спал, накурившись опиума после долгого перерыва. В сущности, вся его жизнь, с тех пор как он потерял зрение, состояла в ожидании очередного приезда Фу. Купец привозил с низовьев реки темно-коричневые куски япяня – опиума, и целые месяцы Ван Хэ курил, спал и был счастлив.

Фу ездил в деревню не напрасно: на низовьях он покупал у американских контрабандистов ящики с опиумом из английских колоний. Он вез эти ящики вверх по реке в деревни Хубэя и Сычуани[8]8
  * X у б э й и Сычуань – провинции на среднем течении Янцзы.


[Закрыть]*, а в обмен вывозил оттуда шелк и рис, которые у него покупали те же американцы и англичане. Торговля была выгодная, а глухие деревни. на среднем Янцзы так привыкли отдавать шелк и рис за темно-коричневые куски, что встречали Фу, как избавителя. Они рады были отдать огромное количество коконов за несколько кусков, без которых нельзя жить. Ван Ян разорился из-за отца. Он брал опиум у Фу целыми ящиками в долг, униженно кланяясь и благодаря за доверие. Клочок земли у него был маленький, урожая едва хватало, чтобы покрыть долг. И, когда приходило время расплаты, закладывались веши. Особенно в последнее время, когда Фу стал требовать расплаты деньгами.

А в этом году – засуха, и урожай погиб. Слишком много солниа. Вода на рисовых нолях уходит в землю или испаряется, как из кипящего котла. Не хватает никаких человеческих сил, чтобы подкачивать на поля речную воду. Рисовая рассада сохнет и желтеет. А яички бабочки-шелковицы потемнели, и червячки из них вылупились не черные, а красноватые. Они мало едят и мрут сотнями.

Пробовали молиться богине Гуань-инь, которая управляет дождями. Пробовали брать железную табличку из святого колодца. Табличка должна была вызвать дождь. Но ни богиня, ни табличка не помогли. Земля продолжала сохнуть и трескаться. Вдобавок все водяные помпы принадлежат Ван Чао-ли, а он не дает ими пользоваться бесплатно.

Приходится идти к Чжан Вэнь-чжи, к владельцу закладной конторы, нести ему котел. Еще возьмет ли… Зачем ему котел? В последнее время он дает деньги только под заклад части урожая. А ведь половина урожая и так принадлежит Ван Чао-ли.

И как обойтись без котла? В чем варить картошку с соленой репой – единственную пищу семьи Ван Яна в течение долгих месяцев?

Семья у Ван Яна не маленькая. Конечно, хорошая семья – благословение неба. Но у него только один мальчик: Ван Ю, которого «отец» взял к себе в услужение в усадьбу. Второй мальчик – Ван Цань умер трех лет от роду от неизвестной болезни. У него сильно вздулся живот, и он умер. Прорицатель сказал, что его унес злой дух.

Есть еще один член семьи – это Гань-изы. О ней отец говорит не иначе, как смущенно потупившись, потому что она девочка. Но от девочки тоже бывает польза: ранней весной Ван Ян впрягает ее вместе с женой в соху, и они тянут ее, согнувшись и обливаясь потом. Так они делают борозды для риса.

Но главное занятие Инь-лань и Гань-цзы – это червяки. Из-за этих червяков обе они не едят лук и чесноку и моют руки каждый раз, перед тем как войти в червоводню.

Эга священная червоводня – чистое, залитое солнцем помещение, в котором на бамбуковых полках лежат бумажные листы с мелкими яичками. Полки там бамбуковые, потому что бамбук не имеет запаха, а черви во-обше не выносят никаких запахов и даже не любят громких разговоров. Инь-лань и Гань-цзы разговаривают в червоводне вполголоса и прикрывают рты ладонями.

Червячки капризны. Чтобы яичкам было тепло, Инь-лань молится перед грубым изображением богини червячков, и просит ее, чтобы все было хорошо.

Из яичек вылупливаются червячки. Их кормят листьями шелковичного дерева. Чтобы выкормить это небольшое количество червей, нужна тонна листьев.

Проходит тридцать два дня.

К потолку червоводни подвешиваются слабо связанные пучки соломы, и на каждый из них сажается целая пригоршня червяков.

И вот солома начинает оплетаться тончайшими серебристо-серыми нитями. Инь-,лань и Гань-цзы смотрят на них с благоговением. Пять дней ткется эта тонкая паутина. Женщины ходят кругом на цыпочках.

Ткется шелковый кокон. Червячки – это будущие личинки бабочки-шелковины. Серебристо-серые нити – это драгоценный шелк-сырец. Его распарят в горячей воде – и во всех деревнях на Янцзы загудят древние, крепкие станки, на которых производится размотка шелка. Это кропотливая, долгая работа. Тяжелые, великолепные, затканные узорами шелковые материи для членов императорского дома в Пекине ткутся в тех же деревнях и маленьких городишках на ручных станках.

Как говорят мудрены: «Время и терпение превращают шелковичное дерево в шелковое платье».

Но плохо, когда люди зависят от червячков. Плохо, когда червячки родятся красноватыми и не хотят есть…

А на площади, возле кумирни, разложил свои товары Фу. Он сидит под зонтиком, в очках, важный, как чиновник, среди мешочков с темно-коричневыми кусками опиума. Ему подносят с поклоном последние запасы шелка. Он с кислым видом взвешивает их и протягивает в обмен мешочек, два мешочка…

Крестьянин смущенно кланяется. Он хотел бы получить еще мешочек. Фу отрицательно качает головой.

– Япянь повысился в иене, – объясняет он. – Не так-то легко его сюда доставить. Я рисковал жизнью из-за вас. Моя жизнь стоит дорого.

Крестьянин униженно подтверждает, что жизнь Фу стоит очень-очень дорого, но все-таки он хотел бы еще один мешочек. Ведь это на весь год.

Все дорожает, – строго говорит Фу. – Я не чиновник, не генерал, не помещик. Я купец. Я плачу за все своими деньгами и получаю барыш. Я и так слишком добр. Следовало бы брать с вас не шелком, а деньгами.

Денег нет, почтенный господин…

Я знаю. Отойди и не попрошайничай! Больше не дам. Ты и так мне должен.

Это правда. Все должны Фу. Все просят об отсрочке..

– Мы всем должны! – ворчит Ван Ян. – Мы должны Фу, мы в долгу у «отца» Ван Чао-ли. Долги растут, растут и налоги.

Инь-лань всхлипывает. За ней начинает плакать и Гань-цзы. Даже свинья, которая живет под лавкой в той же комнате, подхрюкивает самым грустным образом.

– Ван Чао-ли предложил мне стать его арендатором. Он дает мне буйвола;

Инь-лань посмотрела на Ван Яна:

И ты согласился?

Я отказался. Я хочу работать на земле моих предков. Ты хочешь, чтобы я стал похож на Ван Аня?

Ван Ань – кабальный арендатор. Он живет с семьей в бараке у Ван Чао-ли. Все это за долги – и не за свои, а за долги его покойного отца.

Отец его попросил как-то у Ван Чэо-ли взаймы десять даней[9]9
  * Дань – мера веса, равная 60 килограммам.


[Закрыть]* шелковичных листьев до апреля. Ван Чао-ли вместо листьев дал ему денег, но расписку взял на листья. В апреле шелковичные листья стоили уже в четыре раза дороже, и долг учетверился. Денег у отца Ван Аня не было, и договор переписали на рис до октября. Но в октябре рис подорожал почти вдвое; удвоился и долг. Ван Чао-ли больше не хотел и слушать об отсрочках и забрал землю отца Ван Аня по самой дешевой расценке. Но всей земли несчастного не хватило на то, чтобы покрыть долг. С горя старик умер, а долг его перешел по наследству к Ван Аню и его семье. Теперь Ван Ань не может уйти из барака, пока не будет выплачен его долг, который все время растет. Ван Ань считается «неисправным должником». Он не имеет права переступать порог дома хозяина и при разговоре с ним обязан стоять на коленях. Долг у Ван Аня громадный, и вряд ли он сумеет выплатить эти деньги за всю свою жизнь. Вернее всего, что этот долг перейдет впоследствии к его сыновьям.

– Мы умрем с голоду, – шепчет Инь-лань.

Ван Ян выходит. Солнце обливает горы словно раскаленным потоком лавы. Вдали горячий воздух заметно течет, как сахар, тающий в теплой воде. Над оросительными канавами чуть заметны легкие струйки пара.

Засыхающие старые деревья резко обозначились на небе, и даже вечно сверкающая вода на быстринах реки, кажется, течет тише.

Уровень воды на рисовых полях очень низок. Такого уровня давно не видели опытные крестьянские глаза. А ведь время «малых дождей» уже наступило…

Фу все продолжает торговать на площади. Вокруг него масса соломенных шляп, похожих на грибы, и хмурые, заискивающие, загорелые лица. Подходит Ван Ань, кабальный арендатор.

– Тебе не дам, – говорит Фу. – За тебя некому платить.

Ван Ань поджимает губы и отходит. Ван Ян протискивается через толпу и угрюмо кланяется. Фу смотрит на него пристально:

Опять пришел? Я уже сказал: я не могу больше прощать долги. Надо платить. Принеси мне семь связок медных монет или на такую же сумму серебра.

Прошу почтенного Фу… Откуда мне взять серебро?

– Никаких просьб! – ворчит Фу. – Ты мог бы устроить свои дела, как разумный человек. Мне сказали, что Ван Чао-ли предлагал тебе стать его арендатором. Он дает тебе рисовую рассаду и буйвола за такие пустяки, как пол-урожая.

Ван Ян делается еще мрачнее:

Мне нужна земля моих предков.

Достойное желание, – язвительно говорит Фу, – но некоторые желания невыполнимы. Я слышал даже стороной, что добрый Ван Чао-ли готов внести часть твоего долга, лишь бы помочь тебе. Он заботится о вас, как о детях,

В толпе глухой, неопределенный ропот. Фу оглядывается с беспокойством.

– Вы потеряли уважение к «отцу», к великому Вану?

Он «отец» тем, кто несет ему рыбу и овощи по праздникам, – замечает крестьянин, стоящий в задних рядах. Судя по голосу, это Ван Ань.

У нас голод…

У него амбар набит зерном. Это наш общинный амбар, он держит его на запоре…

Фу испугался. Впервые так невежливо отзывались об «отце» крестьяне.

– Великий Ван Чао-ли лучше знает, что делать с вашим амбаром, – говорит Фу сухо. – Но, так и быть, – обращается он к Ван Яну, – я даю тебе еще мешочек из уважения к сединам старца. Твой отец потерял зрение от старости?

Нет, – потупившись, отвечает Ван Ян. – У него выколоты глаза.

Как?

Четыре года назад у нас еще был буйвол. Он забрел в рисовое поле Ван Чао-ли. И это заметил Чжан Вэнь-чжи…

Владелец закладной конторы?

Да. Он побежал к Ван Чзо-ли и сказал, что буйвол моего отца ест молодые ростки. Ван Чао-ли с сыновьями отправился туда. Меня не было, а поблизостибыл мой отец Ван Хэ. На него накинулась толпа миньтуаней[10]10
  * Миньтуань – деревенская стража, состоящая большей частью на службе у помещика


[Закрыть]* и сыновья Ван Чао-ли. Они потащили его. По дороге они решили выколоть ему глаза за то, что он плохо смотрел за скотиной. Мой отец просил, умолял, предлагал все имущество. «Нет, – сказали они, – нерадивый крестьянин должен быть наказан, чтобы другие не испортились». Чжан Вэнь-чжи был там, и он смотрел и молчал.

И они выкололи ему глаза?

Да. Я нашел его в крови, и он не узнал меня.

Фу молчит некоторое время.

Таково было желание неба, – говорит он.

– Да. Мой отец ходил к алтарям в Учан и даже в Нанкин, Жег свечи, много свечей. Ходил к прорицателям. Потом он с горя пошел даже к заморским дьяволам в самом конпе реки. У них есть такая лавка, где, говорят, пришивают руки, ноги и даже голову[11]11
  ** Ван Ян имеет в виду европейский госпиталь в Шанхае.


[Закрыть]**. Отец просил вставить ему новые гляза, чтобы он мог видеть. Но они не хотели. Тогда он отправился назад. Он странствовал целый год.

Фу говорит:

Таково желание неба.

И доброго вашего «отца» Ван Чао-ли, – добавляет чей-то насмешливый голос из задних рядов.

Фу испуганно оборачивается.

Кто это сказал?

Молчание. Грубые, усталые лица крестьян неподвижны.

Фу где-то слышал этот голос. Он силится вспомнить и не может. Этот голос послышался из группки лодочников и рабочих, которые притащили джонку купца. Они стоят толпой и посасывают трубочки.

Я был на юге, – продолжает тот же голос. – Все тамошние «отцы» уже без голов. Там крестьяне знают, какая цена доброте неба и хозяина.

Тише! – кричит Фу. – Если об этом узнает окружной начальник…

Вы тут сидите и гнете спины, – перебил его знакомый голос, – и не знаете, что «Красные Повязки» вступили в Хунань[12]12
  *** Хунань – провинция к югу от реки Янцзы.


[Закрыть]***, что они сильнее, чем маньчжуры, что императорские наместники бегут от них и по всему югу бушует буря…

Молчи! – завопил Фу. – Я не желаю, чтобы моя голова слетела вслед за твоей!

Не знаю, как ты, а я не боюсь за свою голову, – ответил голос. – У меня есть друзья на переправе в Цзэйцзинь.

Купец осекся. Цзэйцзинь в буквальном переводе значит «разбойничья переправа».

– Собирай свои товары, почтенный, – продолжал голос. – Скоро будет великое потрясение. Нынче плохой фыншуй для вашего брата. Увидишь: не пройдет и месяца, как в этих местах будет большой пожар. Скоро вся река будет в огне.

Небо… – начал кто-то из крестьян.

Небо молчит. Вы видите, оно не шлет ни капли дождя. Небо высохло. Боги мертвы. «Красные Повязки» режут косы и убивают маньчжурских генералов, а небо молчит. Возьмите ножи, глупые деревенские головы! Помните, как сказано: «Малые Мечи» сметут все дочиста!"[13]13
  * «Малые Мечи» сметут все дочиста" – один из старинных лозунгов китайских тайных обществ, которые вели борьбу против ди" настии Цин – династии маньчжур-завоевателей.


[Закрыть]*

"Малые Мечи"… – повторили некоторые. Им был знаком этот клич.

Купец торопливо собирал товары. Он знал, как опасны такие речи. Через несколько минут его не было на площади.

Крестьяне обступили лодочников.

– Кто это сказал? – спросил Ван Ян.

Из толпы вышел коренастый, широкоплечий человек в синей просторной куртке. Левая щека у него была рассечена.

Где тебя так разукрасили? – удивился Ван Ян. – Ты сражался с разбойниками?

Я сражался с заморскими дьяволами возле Кантона. Я видел их большие корабли и пестрые флаги. Мне разорвало щеку осколком от их огненного ядра. Я был в отрядах пинъинтуань[14]14
  * Пинъинтуань – партизанские отряды, которые действовали против английских интервентов в первую «опиумную войну» (1839–1842).


[Закрыть]* и воевал с ними в трех приморских провинциях. Но они оказались сильнее нас. Теперь я стал грузчиком.

Расскажи про "Красные Повязки", – хмуро сказал Ван Ань.

Я бродил по всему югу. "Красные Повязки" поднялись против пекинского императора. Они поклялись уничтожить маньчжур и вернуть страну китайцам. Ониразрушают храмы и монастыри, жгут помещичьи грамоты, никто не может устоять перед ними. Я видел, как бежали солдаты и окружные начальники из Гуйлиня и Цюаня, как бежали богачи из Хунани. Во главе "Красных Повязок" Небесный Царь, который говорит от имени бога. С ним идут тысячи тысяч земледельцев, таких же как вы, с женами и детьми. Они все вооружены. Тому императору, который сидит в Пекине, пришел конец, потому что он бессилен. А Небесный Царь разрубает мечом статуи богов…

По толпе пробежал ропот ужаса.

– Да, и небо молчит и не убивает его. "Красные Повязки" вместе едят и пьют, вместе сражаются. Все бедняки в Хунани идут к ним, все ищут защиты от чиновпиков и вельмож и от заморских дьяволов – даже купцы.

– А что они говорят? – спросил Ван Ань.

– Я слышал, что в их государстве все люди будут братьями, все женщины будут сестрами. Добрые и умные будут управлять. О старых и слабых будут заботиться. И богатые не будут угнетать бедных, и грамотные не будут выжимать пот из неученых, и все будут поклоняться "спасителю". Больше я не знаю ничего.

Крестьяне молчали. Раньше до них доходили слухи о диковинном пророке, который изгоняет начальников и сборщиков налогов одними заклинаниями, но рассказчики добавляли обычно, что в этого пророка вселился злой дух и что он при последнем издыхании.

Кто этот "спаситель"? – спросил Ван Ань. – Это бог или генерал?

Не знаю. Может быть, это один из полководцев,

Ты сам тоже из "Красных Повязок"?

Я иду к ним, на юг. Я верю в новое царство, где не будет ни вельмож, ни тюрем, ни колодок, которые вешают на шею.

А долги там будут?

Насчет долгов не знаю. Небесного Царя прозвали "крестьянским царем", он, наверно, простит долги.

Снова послышался ропот, на этот раз более оживленный.

– Я думал, что вы слышали об этом, – сказал грузчик. – Но эти горы заслоняют вам свет.

Он указал рукой на каменистую гряду, которая нависла над Янцзы.

– Среди вас, наверно, есть храбрые люди… Кто пойдет со мной на юг? Кому надоело гнуть спину перед Ван Чао-ли? Мы пойдем к "Красным Повязкам" и срежем косы.

Молчание. Коренастая фигура бывшего воина кажется высеченной из того же камня, из которого сооружен горный хребет. Он замер перед толпой. На песке короткая тень с трубкой. Солнце стоит еще высоко.

– Кто со мной?

Грузчик оглядывает крестьян. Суровые лица опущены вниз, глаза глядят в землю. Капельки пота проступили на загорелых бритых лбах. Жилистые руки плотно сжаты. Это хмурая, грозная толпа голодных людей, одетых в засаленное голубое тряпье.

– Ты, Ван Ян?

Ван Ян отрицательно качает головой:

Земля… Отец старый…

Ты. Ван Ань?

– Земля. . Я гут родился.

– Кто еще?

Никого.

Вдруг два гонких голоса сказали разом "Я" – и осеклись.

Ван Ян поднял глаза, и взгляд его стал гневным.

Это были мальчики – Ван Ю и Ван Линь. Они стояли обнявшись и восторженно смотрели на грузчика. Они забыли, что сбежали от Ван Чао-ли тайком.

Ван Ян сделал шаг вперед. Этого было достаточно: мальчики кинулись в разные стороны, как испуганные воробьи.

В этот момент кто-то проговорил сзади:

– "Малые Мечи" сметут все дочиста…

И вся толпа как будто вздохнула.

3. БОГИ И СВИНЬИ

Ночь была жаркая, словно солнце не заходило. С запада тянуло какой-то каленой пылью. На берегу лениво болтался огонек костра. На всю окрестность прозвучал свирепый рев тигра.

В лесах над Янцзы было неспокойно. Тени у костра зашевелились.

Звери подходят к деревне в это время?

Нет, – тихо сказала другая тень, – это не звери.

У костра сидели грузчики. Один из них поднялся и прислушался:

По-моему, это кто-то подает знак в горах.

Далеко, очень далеко, – сказал другой грузчик.

На этом они успокоились. Луна высунулась из-за зубчатого гребня горы красноватым краешком.

В этот момент по ту сторону протока две маленькие фигурки перелезли через глинобитную ограду, окружавшую усадьбу Ван Чао-ли.

Линь!

Ю!

– Не шуми. Как ты вышел?

– Ван Чао-ли заснул и перестал меня держать. Должно быть, он видит во сне что-то очень приятное, потому что бормочет "фыншуй" и "проценты" и все время улыбается.

Фу уехал?

Собирается уезжать. Он боится, что его зарежут на переправе. Он клянется, что больше не будет ездить по деревням, что он не поднимется по реке выше Ичана. Куда мы пойдем?

– Сначала в деревню. Только потише, а то, слышишь, бьют в доску? Это миньтуани. Чжан Вэнь-чжи тоже не спит. Я видел огонек в закладной конторе.

Фигурки бросились к протоку. На мосту стоял деревенский сторож с пикой. Они переплыли проток пониже.

В деревне не спали. Кто-то перебегал от одного двора к другому, негромко постукивая в ворота.

Мальчики заглянули в щелочку у дверей Ван Яна. Гань-цзы спала, задрав кверху грязное личико. Рядом с ней лежала заплаканная Инь-лань, прижимая к себе котел. Под нарами ворошилась свинья.

– Отца нет, – удивленно сказал Ю. – Куда он делся?

Молчи! Я знаю, где твой отец… Бежим туда!

Я боюсь тигра.

– Там нет никакого тигра. Подожди… что это?

Пламя костра все так же лениво колыхалось на берегу. Ветра не было. У костра пели:

 
Ныне, когда поднимается волнение
И банлы разбойников собираются как тучи,
Мы знаем, что небо породит храбрый союз,
Чтобы освободить угнетенных и спасти родину.
Китай был покорен, но будет свободен.
Все должны поклоняться спасителю, и так будет.
Родоначальник Минов[15]15
  * Мин – династия китайских императоров, правившая с 1368 по 1644 год.


[Закрыть]* в песне открыл свои мысли,
Император Хань[16]16
  ** Хань – династия китайских императоров, правившая с 206 г. до н. э до 220 г. н. э.


[Закрыть]** пил за бешеный вихрь
С древних времен все дела решаются мужеством,
Черные тучи рассеиваются при восходе солнца…
 

Песня звучала торжественно, как гимн. Костер гаснул. Грузчики сидели на корточках, уставившись в тлеющие угли. Вдруг из темноты появились две фигурки.

Кто там? – крикнул один из грузчиков, хватая головню.

Не бойтесь, это мы, – ответил тонкий голос. – Мы хотим почтительно просить, чтобы вы взяли нас с собой к "Красным Повязкам".

– Да кто это?

Мы, Ван Линь и Ван Ю.

Это мальчики, – сказал другой грузчик успокоительно. – Они сегодня просили об этом на рынке. Подойдите, эй, вы!

Мальчики подошли. Тлеющие уголья озарили их испуганные и любопытные лица.

Ты Ван Ю? Зачем тебе к "Красным Повязкам"?

Мне тут очень скучно. Ван Чао-ли больно щиплется.

Ты его сын?

Я сын Ван Яна. Я прислуживаю в доме у хозяина.

Ты говоришь, старик щиплется?

И очень больно. Особенно, когда ему нечего делать.

А это часто бывает?

Почти целый день.

Грузчик усмехнулся:

Зачем вам нужны "Красные Повязки"?

– На рынке говорили, что у них всем будет хорошо. Там ведь никто не станет щипаться?

Грузчик засмеялся:

– Никто, никто… А хорошо ли уходить от родителей? Ван Ян согласился отпустить своего сына?

Ю замялся:

Нет… он… я… Мы хотим быть воинами.

Скажи лучше, что происходит в деревне? Почему люди не спят?

Мальчики переглянулись. В этот момент вторично где-то далеко заревел тигр. Мальчики сорвались с места.

Стойте! – крикнул грузчик. – Если хотите попасть к "Красным Повязкам", разыщите человека с рассеченной щекой… Эй, послушайте! Где вы?.. Они удрали. Странные мальчики! Ты слышал? Они хотят быть воинами.

Все мальчики хотят быть воинами, – равнодушно ответил второй грузчик. – Интересно, что такое случилось в горах?

Он вглядывался в неподвижную громаду хребта, гребень которого был уже окрашен яркой латунью от поднимающейся луны.

Стало тихо. Первый грузчик напевал, глядя в костер:

 
Возьми в руки меч, успокой реки и горы,
Пусть народ одной семьей пользуется миром…
 

Мальчики бежали по ступенькам, вырубленным в скале. Густые заросли папоротника били по лицу. Дорожка вела к храму.

Что ты задумал? – спросил шепотом испуганный Ю.

Иди за мной, если хочешь увидеть человека с рассеченной щекой, – ответил Линь.

Небольшая заброшенная кумирня носила название "Белый олень". Дворик ее был слабо освещен мерцающим светом, проникавшим из здания. Среди густой, как черная жидкость, тьмы, которая свойственна душному китайскому лету, этот тусклый свет казался сальным пятном.

Мальчики прокрались под боковой аркой кумирни и притаились в нише.

В храме было как будто пусто. Свет единственной свечи падал на раскрашенного деревянного истукана, лицо которого выражало высшую степень задумчивого бесстрастия.

– Так и есть, – шепнул Линь. – Слышишь шаги? Он идет.

Но вошел не тот, кого ждали, – и не один, а двое. Это были Чжан Вэнь-чжи, владелец закладной конторы, и деревенский прорицатель Ван Лао, грязный, растрепанный крестьянин, производивши-й впечатление помешанного.

Чжан Вэнь-чжи вошел большими шагами, важно колыхая свое дородное тело. Он был небольшого роста, с пухлым, круглым лицом, похожим на лицо женщины, И голос у него высокий, почти женский.

Ты понял все, что я тебе сказал?

Понял, – пробормотал Ван Лао. – Но я насчет свиньи…

Свинью получишь, – коротко ответил Чжан.

Без свиньи бог не сойдет в меня, – продолжал Ван Лао. – Он в последнее время стал совсем скупой. Не хочет ничего делать без свинины. Уж я его ублажал рисом, репой, ничего не помогает!

Избаловался твой бог! – сердито сказал Чжан. – Ты бы совсем не кормил его до новой луны – что бы он тогда стал делать?

Что ты! – мрачно ответил Ван Лао. – Да после этого наверняка будет наводнение. Разве можно шутить с богами? Если бог разозлится, я потеряю заработок.

В том-то и дело! Постой… Кто зажег здесь свечу?

– Это я зажег, – отозвался Ван Лао.

Напрасно! Придет кто-нибудь…

Никто не придет. Все боятся тигра.

Айя! Тигра? А ты знаешь, где они соберутся?

Какой же я был бы прорицатель, если б не знал!

Ты плохой прорицатель. Но запах свинины ты сразу узнаешь… Да, послушай, ты еще, чего доброго, проболтаешься кому-нибудь насчет свиньи… Так ты уж молчи, пожалуйста. Если Ван Ян не отдаст тебе свиньи добровольно, уж я его припугну. Но ты молчи, как рыба.

Можешь не беспокоиться, – заворчал Ван Лао, – я не первый год вожусь с богами.

Слышал? – прошептял Линь на ухо Ю. – Это про свинью твоего отца…

Замолчи! – продолжал Чжан Вэнь-чжи. – Мне не так уж важно, если они разнесут усадьбу Ван Чао-ли. Но скажи им, чтоб они не трогали закладной конторы. Скажи им, что небо рассердится, если они тронут мою контору.

Раньше ты говорил другое. Ты говорил, что не хочешь беспорядков.

Да, я хотел бы, чтобы обошлось без шума. Но уж если им хочется свести счеты, то пускай сводят их с "отцом" Ван Чао-ли. Он их придушил совсем, пусть он и отвечает. Кстати, он стал давать деньги взаймы и скоро выживет меня из этой деревни, благо у него брат окружной начальник. Мне это ни к чему. У меня здесь земля, хотя я и не из рода Ванов. Скажи им, чтобы они не трогали закладную контору. Может быть, я даже дам им отсрочку по долгам.

Я не знал, что ты такой добрый, – пробормотал прорицатель.

Тут дело не в моей доброте… Кстати, ты своими глазами видел этот яшик?

Своими собственными глазами, как я вижу эту свечу, – твердо сказал прорицатель. – Я стоял за занавеской, когда Ван Чао-ли вытащил этот ящичекиз-под шелкового покрывала и стал расплачиваться с купцом.

И там было серебро?

Серебро в мешочках.

– А больше никто этого не видел?

– За занавеской стоял мальчик, который подает чай и трубки (Линь толкнул Ю в бок), но он смотрел в сторону. Он не видел ни меня, ни яшика.

Это хорошо. Но, если они разнесут усадьбу, будет плохо. Ящичек попадет к ним в руки. Они разделят его между всеми семьями.

Если я буду там, я постараюсь прихватить этот ящик. Тогда по-честному, напополам?

Глупо делить то, чего не имеешь, – уклончиво ответил Чжан Вэнь-чжи. Он огляделся с подозрительным видом, – Мы очень много болтаем. Мне кажется, что здесь кто-то есть.

Он взял свечу, вынул нож из-за пояса и стал прохаживаться вдоль стен, заглядывая во все закоулки. Линь и Ю прижались друг к другу в нише. Чжан подходил все ближе. Его большая тень металась по стенам и заслоняла позолоченное лицо бога.

– Никого здесь нет! – досадливо сказал Ван Лао. – Лучше уйдем скорее. Спрячь нож!

Чжан остановился:

Я хочу, чтоб ты завтра пришел сюда в это же время. Мне надо знать все, что говорили "Малые Мечи".

Я приду, – ответил прорицатель.

Чжан поставил свечу обратно на столик перед изображением бога, сердито посмотрел на позолоченное лицо и пошел к выходу. Ван Лао побежал за ним. Мальчики одновременно глубоко вздохнули.

Клянусь, что я его не видел за занавеской… – горячо начал Ю.

Тише! Еще кто-то…

Из-за статуи бога неслышно появилась человеческая фигура.

Это Ван Мин, учитель, – прошептал Линь. – Он пришел раньше нас.

Он нас заметил?

Нет. Эта высушенная редька ничего не слышит. Он весь погрузился в свои дела. Он ходит по деревне и натыкается на стены. Это все от мудрости.

Ван Мин, тощий, узкоплечий человек, стоял неподвижно, устремив глаза в одну точку. Это было странное, молчаливое существо, поседевшее над книгами. В деревне про него говорили, что он обладает чудодейственной силой и может оживлять камни.

Зачем он здесь?

Сейчас увидишь! – весело шепнул Линь. – Вот тот, кого я ждал!

В кумирню тихо вошел человек в просторной синей куртке, поднес оба сложенных кулака к лицу и отвесил низкий поклон. Учитель едва ответил.

Они собрались? – сказал он,

Собрались.

Идем!

Человек в синей куртке помедлил.

– Не угодно ли будет уважаемому наставнику обратить внимание на бумагу, которую мне передали на переправе в Цзэйцзинь?

Учитель оживился:

Ты исполнил мое поручение?

Исполнил. Вот бумага.

Человек в куртке порылся за пазухой и вытащил объемистый сверток. При тусклом свете ясно обозначился большой шрам у него на шеке.

Учитель трижды поднял над головой и потом развернул длинный рулон бумаги, испещренный красными и черными знаками.

– Великие слова! – воскликнул он. – Священные слова! Печать Небесного Государства Великого Благоденствия! Печать великого Небесного Царя!

Осмелюсь обратить внимание, – спокойно сказал человек с рассеченной щекой: – лучше не говорить так громко.

Идем! Идем! Туда!

Они быстро покинули кумирню.

– Бежим за ними! – шепнул Линь.

И мальчики кинулись в кусты.