355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лев Рубинштейн » Когда цветут реки » Текст книги (страница 10)
Когда цветут реки
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 19:28

Текст книги "Когда цветут реки"


Автор книги: Лев Рубинштейн



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Так было задумано свыше, – отвечал Ли Сю-чен.

– Мы и теперь имеем в виду не завоевание устьев реки, а лишь отвлечение Цзэн Го фаня от Аньпина. Кроме того, нам нужно продовольствие. Если Цзэн бросится на восток, мы воспользуемся этим и вернем себе богатый запад.

Это был очень сложно и широко задуманный план. Верный Царь не мог возражать. Впрочем, возражать и нельзя было. Хун Сю-чюань не любил, когда его полководцы спорили на военном совете. Ли Сю-чена на этот раз вовсе не позвали на совет. Перед ним лежал священный указ Небесного Царя. Через месяц надо было "доложить о выполнении". Так выражался сам Хун-Сю-цюань.

– Со всем вниманием повинуюсь, – сдержанно проговорил полководец.

Гань-ван испытующе посмотрел на него, но ничего не сказал. Подозрительность семейства Хунов была широко известна всем тайпинским генералам.

– Я думаю, – продолжал Ли Сю-чен, – что в то время, когда маньчжурские дьяволы дерутся с иностранцами[37]37
  * Ли Сю-чен имел в виду третью «опиумную» войну (1859–1860), в результате которой цинский Китяй был окончательно разгромлен и превратился в зависимую, полуколониальную страну.


[Закрыть]
*, нам не следовало бы оставаться в стороне. Уж если речь идет о походе на восток, то следовало бы дойти до Шанхая и до моря. Дьяволы не сумеют защитить Шанхай, а иностранцы не станут им помогать.

Гань-ван надел очки и, посмотрев на карту Китая, которая висела перед ним, ответил только после долгой паузы:

Государь не доверяет иностранцам. Они хотят захватить Китай. Им нужен дешевый шелк, чай, уголь. А что они нам предлагают? Опиум?

А если попытаться еше раз?

Договориться? Об этом больше всего думает наш враг Цзэн Го-фань. Он готов стать рабом Англии и Америки.

Может быть, они, по крайней мере, не станут мешать нам?

Гань-ван высоко поднял брови:

– Достославный Чжун-ван надеется на нейтралитет европейцев? Нет, им это невыгодно. Они хотят таких китайцев, как трус и злодей Цзэн Го-фань. Им не нужно сильное Государство Великого Благоденствия…

Он помолчал несколько секунд и вдруг решительно снял очки.

– Такова священная воля государя. Спорить и обсуждать бесполезно!

Он откинулся в кресло и устремил на Ли Сю-чена уже совсем другой взгляд – веселый, почти дружеский. Гань-ван обладал способностью быстро менять выражение лица и тему разговора. Иностранные послы признавали его человеком хорошо воспитанным, гибким и превосходно владеющим собой, – а это необходимые качества для дипломата.

Наш брат Чжун-ван напрасно беспокоился о своей семье. Я получил письмо и поверг его к ступеням трона. Государь изволил разрешить Ли Мао-линю присоединиться к победоносному отцу. Остальные члены высокой семьи пока останутся в Небесной Столице. Им ничто не может угрожать.

Это хорошее известие, – сказал Ли Сю-чен, хотя известие было не слишком хорошим. Хун Сю-цюань в награду за победу вернул сына отцу, но семья полководца оставалась на положении заложников.

Я хотел показать нашему брату Гань-вану еше одно секретное послание, – продолжал Ли Сю-чен. – Правда, это старое послание, но его интересно было бы прочитать. Мои солдаты нашли его в лагере дьяволов.

Ли Сю-чен достал из коробочки и протянул Гань-вану крошечный восковой шарик, покрытый мельчайшими значками.

Что это?

Это способ, которым наши внутренние враги переписываются с врагами внешними. В случае нужды такой шарик можно спрятать в ухе или в волосах.

Я ничего не могу прочитать!

Не стоит труда, – усмехнулся Ли Сю-чен. – Ученые имеют увеличительные стекла. Они уже прочли и переписали содержание этого послания.

И он подал Гань-вану густо исписанный лист бумаги.

Гань-ван прочитал. На лице его на секунду мелькнуло удивление и раздражение. Автор обращался из Небесной Столицы к предателю, бывшему тайнинскому генералу Ли Чжао-шоу с предложением попытаться уговорить Ли Сю-чена перейти на сторону маньчжур.

"Достаточно нескольких слов о возможной измене, – писал неизвестный автор, – как на Ли Сю-чена сразу падет подозрение Хунов. Подозрительность Небесного Царя поистине не имеет пределов. Копию письма обязательно прошу вручить человеку, стоящему перед вами, чтобы мы могли показать ее здесь, при дворе. Этим окажете неоценимую услугу императору…"

Письмо было подписано: "Старец с Кедровой Горы".

Вот каким образом меня очернили тогда в глазах государя! – сказал Ли Сю-чен.

Кто такой "Старец с Кедровой Горы"? – сердито спросил Гань-ван.

Мне это неизвестно. Уже не перзый раз я убеждаюсь, что тайные пособники маньчжур находятся в самом дворце Небесного Царя. Они пишут доносы и распускают злобные и лживые слухи.

Какое прискорбное обстоятельство! – проговорил первый министр, мгновенно овладев собой. – Но мы расследуем это дело и накажем виновников, если они еще существуют…

Напоминаю брату нашему Гань-вану, что это письмо было причиной задержания моей семьи…

Гань-ван улыбнулся.

– Высокая семья не задержана, – промолвил он, – но забота о ней государя столь велика, что он желает видеть ее в безопасности за стенами столицы.

Это значило, что возражать и спорить не имеет смысла. Полководец покинул первого министра и уехал в свой дворец. До поздней ночи он сидел над картой восточных провинций и только на рассвете погасил фонарь.

На следующий день царский любимец Мын Дэ-энь передал письмо своему секретарю и сказал кислым тоном:

– Указано свыше: расследовать и доложить, кто такой "Старец с Кедровой Горы", если такой действительно существует. Но зачем ему существовать?

Секретарь низко поклонился. Лицо его осталось неподвижным, только густые брови сошлись на переносице.

Понимаю. Но если так, то не следует ли прекратить наблюдение за Чжун-ваном и его соратниками?

Нет, – твердо ответил Мын, – наоборот, следует усилить наблюдение.

Утром в Нанкине резко и длительно загудели гонги.

Улицы заполнились толпой. Почти все были вооружены, даже девочки-подростки. Офицеры ехали на конях. Множество треугольных флажков на бамбуковых шестах следовало за офицерами. В паланкинах, в сопровождении стражи, проплывали крупные чиновники. Народ, попроще шел пешком, таща на плечах длинные кремне. вые ружья, алебарды и пики.

Среди низких домов с причудливо изогнутыми коньками крыш, среди молодой зелени садов раздавались пронзительные звуки меди. Они рождались за желтыми стенами Небесного Дворца.

На площади располагались войска. Пестрели правильные четырехугольники войск, одетых в желтое, черное, синее, оранжевое. Волновалось бесчисленное количество красных повязок. Ровной щетиной вздымались копья. Полоскались в воздухе черные гвардейские значки.

В последний раз ударил гонг. Как только он смолк, раздались короткие звуки витых рожков. Играли горнисты всех дивизий.

Вчерашний часовой Ван Ян стоял, задумчиво опираясь на копье. Рядом с ним возвышался плечистый, крепкий воин с европейским ружьем, которое он бережно прижимал прикладом к бедру. Это был Ван Линь, "солдат, уничтожающий врага", Об этом было написано у него на груди и на спине. Ему было восемнадцать лет.

Рожки смолкли.

– Цари! – сказал Ван Линь.

На плоской крыше дворца под балдахином показались несколько человек. Они были в длинных желтых одеждах и коронах. Каждого сопровождала вереница придворных с флагами и опахалами.

Площадь загудела:

– Гань-ван!

Первый министр простер руку, но ничего не произнес. Послышался звонкий голос глашатая:

– Небесный Царь Небесного Государства Великого Благоденствия, получив откровение великого отца и старшего брата, повелел объявить воинам и всему наро ду этого государства:

"Когда мы шли с братьями к столице маньчжурских дьяволов, мы объявили во всеуслышание, что тревоге и беспокойству не должно быть места и что земледельцы, ремесленники и торговцы должны мирно продолжать свои занятия. Мы выполнили наши обещания, и великий бог, наш отец, помог нам в наших делах.

Но что же мы видим? Снова дьявольские полчища угрожают нашему государству, и в такую минуту, когда мы снова призываем братьев, почитателей бога, взяться за оружие, чтобы освободить Поднебесную от гнета поработителей, – в такую минуту дух корыстолюбия и неверия распространяется среди народа Тайпин Тяньго! Имущие отказываются разделить свои блага с неимущими, как заповедал господь. В алчной погоне за богатством, они вступают в богопротивные и злокозненные сношения с маньчжурскими чертями. Те самые люди, которые открывали нам некогда ворота городов, ныне при помощи сеятелей зловредных слухов распространяют сведения о том, что господь покинул нас в наших предприятиях и что мы бессильны победить наших врагов и обеспечить народу его достояние. От их неведения происходит себялюбие, а оно становится источником взаимной ревности, ссор и междоусобий. Все это заставляет нас скорбеть.

Смутьяны, корыстолюбцы, распространители лживых слухов будут жестоко наказаны. Мы решительно запрещаем всякие сношения с врагами нашего государства и трона. Тот, кто будет замечен у ворот Небесной Столицы и вне их, на воде или на суше с грузом, не имея на это установленного пропуска, будет обезглавлен.

Ныне, чтобы пресечь вздорные и ложные слухи о нашем бессилии, а также чтобы открыть путь к восточным провинциям, освободить наших братьев в пределах Цзянси и Чжэнзяна и изгнать оттуда дьяволов, мы провозглашаем великий поход.

Мы повелеваем Чжун-вану, Верному Царю, стать во главе войск и посылаем на помощь ему наших лучших воинов.

Мы призываем земледельцев на полях и всех жителей городов нашего государства прийти под знамена верховного владыки. Мы не оставим нашего оружия, пока не освободим народ восемнадцати провинций от гнета дьяволов!

Если верховный владыка поможет нам восстановить родину, мы будем учить все народы владеть и управлять тем, что они имеют, и не посягать на собственность других. В будущем мы должны жить во взаимной дружбе, говорить друг другу правду и обмениваться знаниями, относиться друг к другу в соответствии с принятыми обычаями. Таково главное желание нашего сердца.

Оружие наше остро, наши ружья стреляют быстро, наши глаза настороже, бог с нами!

Повинуйтесь нашим предписаниям!"

По площади прокатился гул. Шумели на улицах и переулках и даже на крышах, усеянных людьми. Заколебались флажки и пики. Снова резкие звуки труб разрезали воздух.

– В поход! На восток!

Откуда-то полился гимн тайпинов, тот самый торжественный гимн, с которым армии Государства Великого Благоденствия прошли когда-то с юга в долину Янцзы, освободили все земли вдоль великой реки и взяли Нанкин.

Этот гимн слышался в Китае в течение четырнадцати лет тайнинского восстания. Он звучал над пальмовыми и камфарными рощами юга, над красными холмами запада, над пашнями и хлопковыми полями севера, над каналами и озерами центра страны. Наконец загремел он и над старинными городами, над чайными плантациями, полями сахарного тростника и риса, над богатыми, густонаселенными землями востока, Крестьяне провинций Цзянси и Чжэцзян припрятывали зерно в ожидании тайнинских авангардов. Безлюдные деревни оживали за несколько минут, заслышав звуки этого гимна:

 
С древних времен все дела решаются мужеством,
Черные тучи рассеиваются при восходе солнца..
 

Пела вся площадь, все улицы, переулки, пел весь город Нанкин. Звуки, казалось, колеблют многочисленные кровли дворца. И вдруг фигуры царей на возвышении задвигались и низко склонились. Среди них появился сам Небесный Царь.

Хун Сю-цюань был в своем обычном желтом одеянии и в шапке того же цвета. Короны на нем не было.

Он ничего не сказал. Глаза его горели, седоватая борода была растрепана. Он воздел руки к небу и замер.

Копья снова колыхнулись, как бамбуковая роща на ветру. Передние ряды солдат опустились на колени. Следом за ними преклонили колена все дивизии, а потом и толпа на площади и в переулках. Кавалеристы выхватили сабли, и солнце заиграло на кличках.

Небесный Царь давно уже не показывался народу. Ходили слухи, что он давно убит в бою с цинскими войсками в провинции Хунань, а вместо него во дворце сидит деревянная статуя в короне. Всеми делами государства управлял Гань-ван.

И вот теперь Хун Сю-цюань молча простирал руки к небу, похожий на куклу, весь обмотанный шелком царственного желтого цвета, окруженный низко склонившейся толпой придворных. И все-таки это был Хун Сю-цюань, который много лет вел крестьян на борьбу с маньчжурской империей. Самое его появление возбудило новый взрыв энтузиазма.

– Поход! – гудела площадь. – На восток!

Хун Сю-цюань без звука указал на дымные холмы на горизонте. Потом он снова воздел руки, как бы для благословения.

– Склоните головы! – крикнул кто-то.

Когда головы поднялись, на возвышении уже никого не было. Звучали рожки и топотала кавалерия, поднимая облака пыли.

К югу от устья Янцзы лежит плоский район, пересеченный каналами и речками. Куда ни кинешь взгляд, всюду обширная равнина. Прямоугольные паруса джонок как будто движутся по земле в разных направлениях. Это густая сеть оросительных сооружений, каналов и тропинок, по которым лошади тянут на бечевах баржи. Дорог здесь нет, зато мостов сколько угодно – от старинных, каменных, горбатых до шатких, деревянных, подмываемых ленивой, медлительной волной.

На западе эту плодородную, вечно сыроватую землю прорезывает Великий канал – грандиозное сооружение китайского гения, построенное тысячу двести лет назад и соединившее города Пекин и Ханчжоу искусственным водным путем длиной в 1700 километров.

Еще дальше на запад серебрятся воды большого озера Тайху. На берегу возвышаются стены, окруженные со всех сторон водой. Это Сучжоу, "город храмов и шелка", про который посланец средневековой Европы Марко Поло писал, что "…число его жителей так велико, что может вызвать удивление".

Отступая, цинские войска сожгли весь район вокруг Сучжоу. Солдаты Ли Сю-чена всюду видели обгорелые развалины. Тысячи трупов лежали в каналах и в озере. Тайпинские воины останавливались над обезглавленными телами детей и стариков. Руки молодых солдат яростно сжимали рукоятки копий и приклады ружей.

Постепенно возвращались в деревни уцелевшие крестьяне. Им выдавали оружие, помогали восстанавливать дома и лодки, распределяли сельскохозяйственные орудия и буйволов.

На пепелищах сожженных деревень группки крестьян толпились перед воззваниями Ли Сю-чена и слушали грамотеев, которые читали им великий закон о земле:

"… .Все поля в Небесном Государстве обрабатываются всеми в государстве. Если в одном месте земли недостаточно, то переселяются в другое место, и наоборот.

…Земля дается смешанно: если в семье шесть человек, то на трех дается хорошая земля, а на трех плохая…"

Вся местность к западу от Шанхая фактически восстала. В пятнадцати километрах от города приезжих останавливали патрули вооруженных крестьян. Миссионеры с ужасом сообщали, что крестьяне ждут тайпинов, и говорят, что тайпины «пишут о хорошем».

Главные силы армии Ли Сю-чена взяли Сучжоу 2 июня I860 года. Тайнинский полководец продвигался на восток медленно и осторожно. Среди каналов и рощ, Сучжоу его армия отдыхала два месяца. За это время солдаты и крестьяне собирали, чинили и грузили джонки и баржи. Караваны, груженные зерном, один за другим уходили в Нанкин.

Ли Сю-чен ждал вестей о положении в Шанхае.

Гонеи прибыл с опозданием и не по воде, как ожидал Ли Сю: чен, а по суше, верхом на измученной лошади. Он сообщил, что тайнинские передовые посты в Цинпу атакованы европейцами.

– Англичане или французы? – удивленно спросил Ли Сю-чен.

Гонец замялся.

– Это иностранные наемники из Шанхая, – ответил он сумрачно. – Они воюют за деньги.

Тайнинский лагерь был поднят на ноги тревожными сигналами литавр. Через час армия двинулась на восток.

Цинпу – небольшой городок, окруженный сетью каналов. Тайпины вели огонь из-за баррикад и бамбуковых щитов. Нападающие стреляли главным образом с джонок. Опытные солдаты уже по частому и равномерному щелканию их винтовок поняли, что оружие у них лучше.

Это, кажется, иностранные матросы, – сказал Дэн, внимательно поглядев издали на фигурки, суетящиеся на палубах джонок.

Это американские матросы, – подтвердил Лю Юнь-фу, – но не с военных кораблей. Это контрабандисты с клиперов, которые возят к нам опиум.

Я вижу там темноволосых людей в головных повязках, – сказал Ван Ян. – У них нет кос, как и у нас.

Это не китайцы, – решил Лю. – Может быть, это моряки с каких-нибудь отдаленных островов?

Лю не ошибся. Это были филиппинцы, которых тогда называли "манильцами".

У них были пушки, которые они немедленно пустили в дело, заметив, что к тайпинам прибыло подкрепление. Граната провыла и лопнула среди огородов, подняв в воздух фонтан земли.

Ли Сю-чен решил, что нельзя терять времени в ожидании, пока его солдаты подтянут на руках тайпинскую артиллерию. Он приказал пехоте левого фланга атаковать джонки противника.

Ван Ян шагал по грудь в воде, сжимая обеими руками копье. Солдат, провоевавший семь лет, не страшится увидеть неприятеля лицом к лицу. Пули свистели и шлепались около него. Вода в небольшом канале волновалась и вскипала пузырьками. Матросы стреляли часто, но не метко. Тайпины потеряли только двух людей. Дзн метнул ручную бомбу, начиненную удушливым составом, и его солдаты молча полезли на палубу, придерживая копья зубами.

Ван Ян ударил копьем стрелка, который метил в него с борта, и тот со стоном полетел в воду, увлекая за собой копье. Ван Ян бросил сломанное древко, вытащил меч и зарубил еще одного. Перед ним мелькнула фигура европейца с длинным, сухим, спокойным лицом, обрамленным русыми бакенбардами. Этот европеец держал в руке большой револьвер и целился в Ван Яна. Ван Ян бросился вперед, наклонив голову и ожидая выстрела. Но выстрела не было. Какой-то юноша-китаец в голубой куртке, по виду слуга, с криком схватил за руку его противника. Тот выругался сквозь зубы.

– Отец! – кричал мальчик в голубой куртке.

Ван Ян остановился как вкопанный. Много лет не видел он своего сына Ю и не считал его живым. За эти годы мальчик вырос и изменился. Но и через двадцать лет Ван Ян узнал бы его, если не по внешнему виду, то благодаря тому странному и безошибочному чутью, которое приходит неожиданно на помощь любому отцу, когда ему нужно отыскать своего сына в толпе.

– Ю! – крикнул он. – Ван Ю с верховьев реки! Ты жив?

Тут на него напали несколько человек. Он сопротивлялся изо всех сил, наносил удары, барахтался, рычал и наконец потерял сознание, оглушенный ударом рукоятки револьвера в темя. Кругом шумела схватка, и никто не заметил, как Ван Ян свалился в трюм джонки, бесчувственный, с окровавленным лицом.

Вечером Лю Юнь-фу подсчитал своих воинов. Пятеро было убито и восемь ранено. Ван Ян пропал без вести.

– Ты уверен, что он не убит? – спросил Лю, обращаясь к Дэну.

– Я бы увидел, – хмуро отвечал Дэн. – Не может быть, чтоб я не заметил смерти моего солдата.

Неприятель оставил на поле сражения несколько сот человек, преимущественно китайцев и филиппинцев. За день сражения было взято десять пушек и множество джонок. Несколько джонок сгорело, но та джонка, на которой Ван Ян встретил своего сына, ушла с дымящейся кормой.

Ветра не было, они ушли на веслах, – сообщил Линь, прочищая ружье. – Пожар, наверно, удалось загасить. Он там.

Кто?

Ван Ян. Он на той джонке.

Ты видел?

Нет, я не видел, но я знаю. Я свалил европейца с револьвером.

Ты напал на него?

Нет. Я выстрелил в него потом, с берега, когда джонка уже уходила. Мое ружье бьет дальше, чем кремневые "чжингало". Он ранен или убит.

Может быть, ты и убил его, но было бы лучше, если б ты мог вернуть Ван Яна! – горько сказал Дэн. – Вот еще один земляк пропал…

2. КАРЬЕРА ФРЕДЕРИКА УОРДА

После поражения под Цинпу Уорд захандрил. Вдобавок рана в плече давала себя чувствовать.

Твои желтые родичи проиграли дело! – кричал он, с ненавистью глядя на Ю. – Черт занес меня в Китай! Мне следовало бы стать императором Франции! Китайцы не умеют воевать.

Пожалуй, вам бы следовало вернуться в Америку, Фредди, – серьезно заметил Генри Бэрджвайн. – Там, кажется, скоро будет хорошая драка.

О нет! Воевать из-за негров? Потерять ногу и получить медаль? Жениться и писать воспоминания?

Вы можете стать генералом.

– Генералом! Я буду генералом через два месяца.

Бэрджвайн не возражал и приказал Ю принести еще четверть галлона виски.

Уорд сам не пил ни капли, но любил, когда пили его подчиненные. Ю был назначен "главным виночерпием" и в его ведении находился шкафчик со спиртными напитками, который в походе помещался на особой повозке, запряженной двумя маленькими лошадками.

Соратники Уорда пили охотно и постоянно. Точнее было бы сказать, что не пили они только в редких случаях. Одной из первых английских фраз, усвоенных Ю, была: "Давайте выпьем". Эта фраза повторялась в рядах отряда Уорда, пожалуй, чаше, чем "доброе утро" или "спасибо". Пили утром и вечером, пили в походе и на отдыхе, пили зимой и летом. По нескольку раз в день Ю слышал одно и то же:

– Эй! Китайчонок! Полгаллона!

Напившись, они обычно открывали стрельбу из револьверов – иногда в прохожих-китайцев, иногда в филиппинцев и в самом крайнем случае друг в друга.

Самым метким стрелком в отряде был американец Генри Бэрджвайн, щеголеватый, развязный юноша из Северной Каролины. В отличие от Уорда, он получил кое-какое образование и а свободное время сочинял стихи. Но в остальном он мало отличался от своего начальника. В течение нескольких лет он успел побывать золотоискателем в Калифорнии, овцеводом в Австралии, трактирщиком в Лондоне, охотником в Индии и министром на Гавайских островах. Но лучше всего он умел стрелять и был одним из великих деятелей науки, которую американские "искатели удачи" называли "триг-гернометрией"[38]38
  * «Триггер» (англ.) – спусковой крючок (револьвера или винтовки) «Триггернометрией» шутливо начиналось умение нажать на спусковой крючок и выстрелить на несколько секунд раньше, чем эго успеет сделать противник.


[Закрыть]
*. Он умел стрелять в темноте по движущейся цели, стрелять через плечо в противника, атакующего с тыла; из двух револьверов – в трех противников, находящихся в разных углах комнаты.

– Это искусство для джентльменов! – говорил он, похлопывая себя по двум кобурам, которые висели у него на поясе. – Не забывайте, что мой отец был офицером у великого Наполеона!

Весной 1860 года, когда тайпины подошли к Шанхаю, в городе началось небывалое оживление, какого на было со времен восстания "Общества Неба и Земли", Зашевелились испуганные банкиры и купцы. Крупнейшие торговцы ссужали шанхайскому даотаю[39]39
  ** Даотай – крупный чиновник; в данном случае начальник таможни.


[Закрыть]
** целые тачки серебра, чтобы он спас их от «длинноволосых разбойников». Даотай вежливо принимал серебро и делил его между чиновниками морской таможни, не забывая и маньчжурских генералов.

Тайпины надвигались несокрушимой стеной, и так как на цинские войска надеяться было нельзя, то в газетах появились объявления:

ВЕЛИКАЯ ПАТРИОТИЧЕСКАЯ АССОЦИАЦИЯ
БАНКИРОВ И КУПЦОВ
ПРЕДЛАГАЕТ БОЛЬШУЮ ПРЕМИЮ
ЧИСТЫМ РАЗВЕСНЫМ СЕРЕБРОМ
ТОМУ ИЗ ЕВРОПЕЙСКИХ ЗНАТОКОВ ВОЕННОГО ДЕЛА,
КОТОРЫЙ ВОЗЬМЕТ НА СЕБЯ ОРГАНИЗАЦИЮ
ОТРЯДА САМООБОРОНЫ.
О РАЗМЕРАХ ПРЕМИИ СГОВАРИВАТЬСЯ ЛИЧНО
В КОНТОРЕ ФИРМЫ ТАКИ, НА ЯЛУ-РОД.

Фирма под неразборчивым названием «Таки» действительно помещалась на Ялу-род, и управлял ею крупный банкир Ян Цзы-тан, а за его спиной тайно действовал сам даотай. Одним из первых гостей у Ян Цзы-тана был Фредерик Уорд.

Никто не узнал подробностей переговоров между ними, но, по-видимому, Уорд потребовал немалую сумму за "освобождение" городка Сунцзяна, расположенного к западу от Шанхая.

Пестро одетый отряд самообороны с флажками и с двумя бродячими музыкантами прошел по улицам Шанхая на радость всем патриотическим банкирам и купцам. За Уордом ехал на белой лошади Бэрджвайн. Отряд замыкал лейтенант Джонс.

Уорд и Бэрджвайн считали англичан людьми второго сорта. Греков, испанцев, голландцев, ирландцев и итальянцев они относили к третьему сорту, филиппинцев – к четвертому, а китайцев – к пятому. Впрочем, воевали главным образом китайцы, а из филиппинцев была организована "гвардия", во главе которой стоял манильский каторжник Висенте Маканайя, незадолго до того бежавший из тюрьмы.

Маканайя был ревностным католиком, носил на груди изображение чудотворной божьей матери и поступил в отряд по рекомендации отца Салливена из Сиккавейской общины.

Отряд самообороны выступил в поход на Сунцзян.

– Ну и солдаты! – заметил английский посол Брюс. – Половина отряда состоит из белых дезертиров, а другая – из желтых преступников…

Некоторые офицеры Уорда, однако, совмещали в себе обе эти профессии.

Отряд атаковал Сунцзян дважды, но безуспешно. Авантюристы были отбиты с большими потерями.

За месяц военных действий в отряде умерло одиннадцать офицеров – но не от боевых ран, а от пьянства.

Уорд вернулся в Шанхай и организовал новый отряд, заменив большую часть белых "маиильцамн". Кроме того, он получил от английского адмирала Хопа большую партию оружия. В июле Суицзян был наконец взят. Уорд прочно обосновался там и открыл военную школу для китайцев.

Этих навербованных китайцев – большей частью безработных бродяг и разорившихся крестьян – тайпины называли "поддельными заморскими чертями". Уорд решил вооружить китайцев для того, чтобы придать своей банде вид регулярной армии. Он понимал, что с одними пьяными искателями приключений его карьера не состоит., ся. Кстати, китайцы, по словам Уорда, "меньше едят, не пьют виски и могут долго оставаться без жалованья".

Китайцы изучали артиллерийское дело под руководством английских дезертиров, в частности Джонса. Теперь у Фредерика Уорда были крепость и армия. Пушек было мало, но Уорд надеялся на помощь анг-лийсчих адмиралов и китайских купцов.

Фирма "Таки" платила ему по 350 лянов в месяц и по 30 тысяч лянов за каждый взятый город, не считая."законной добычи", то есть грабежа. "Манильские" парни получали по 30 лянов в месяц. Китайцы не получали ничего, кроме еды.

– Это наглец, – говорил про Уорда американский посланник Бэрлингэм, – но настоящий янки. Делает капитал из ничего.

Бежать было невозможно,

Хотя Ю и считался "главным виночерпием" и разъезжал на повозке, запряженной двумя лошадьми, но, в сущности, был пленником и находился под постоянным наблюдением Джонса, теперь уже капитана.

Капитан Джонс не собирался стать императором и даже в генералы не метил. У него была скромная иель – скопить порядочную сумму денег и купить корабль. Иногда он, вздыхая, раскладывал на столе большой лист бумаги, украшенный изображениями льва и единорога. На этом листе было написано, что Питер Ро-куэлл Джонс действительно является подданным ее-величества королевы Великобритании и Ирландии. Правда, как английскому подданному Джонсу полагалось предстать перед военно-морским судом за дезертирство из флота ее величества. Но все-таки капитан Джонс с сожалением вспоминал о тех временах, когда он был честным мичманом.

Как ты думаешь, простят меня, если я добровольно явлюсь к адмиралу? – говорил он Ю.

Не знаю, сэр.

Простить-то, может быть, и простят, но и с деньгами надо будет проститься… А, китайчонок?

Так точно, сэр, с деньгами надо будет проститься.

Нет, на это я не способен. Принеси четверть галлона.

Слушаю, сэр.

Постой… Я пойду с тобой. А то ты еще, чего доброго, улизнешь, и этот нахальный янки застрелит меня собственноручно. А, китайчонок?

– Совершенно верно, сэр. Застрелит, сэр.

Итак, бежать было невозможно.

Ю присутствовал при осаде Цинпу и видел, как Уорд руководил атакой, не вынимая револьвера из кобуры и помахивая тросточкой. Затем Уорд придумал подвести к городу джонки и обстрелять тайпинов с тыла. Он был убежден, что осажденные не выдержат ураганного огня и сдадутся. Но неожиданно противник появился с западной стороны и атаковал самые джонки. Ю стоял возле трапа, держась за поручни и рассчитывая, удастся ли ему добежать до борта, чтобы броситься в воду. От тай-пинских флажков его отделял какой-нибудь десяток метров.

Вдруг Уорд выругался и впервые за несколько дней вытащил из кобуры свой кольт. Он прицелился в тайпинского воина, которого Ю узнал, несмотря на то что видел его в последний раз много лет назад. Это был отец!

Ю с криком повис на руке Уорда и, получив отчаянный пинок в грудь, покатился по палубе. Но Ван Ян был спасен.

Несколько "манильцев" навалились на старого солдата и оглушили его ударами по голове. Это был единственный пленник за весь день. Уорд приказал "поддельным чертям" налечь на весла, и джонки стали уходить из канала. Тайпииы осыпали их пулями. Когда стрельба замолкла, раздался далекий, гулкий звук одиночного выстрела. Уорд швырнул тросточку на палубу и ухватился за плечо.

– Они научились стрелять! – рявкнул он. – Посильнее там, на веслах!..

Теперь уже бежать было нельзя. Ю не мог оставить отца.

Конечно, встретиться с отцом после долгих лет разлуки было бы величайшим счастьем для любого мальчика. Но отец был в плену у иностранцев. Ю долго думал. Бежать надо вместе с отцом!

Уорд не отправлял своих пленных в тыл. Несколько сот тайпинов работало в самом Сунцзяне. Они рыли рвы, чистили казармы, таскали грузы. Все это делалось под наблюдением Маканайя и его "манильских" парней. С утра Ю видел пленных, которые шли цепочками и, сгибаясь под тяжестью груза, несли корзины с землей. Ночью пленных запирали в бывший храм, закрытый со всех сторон и окруженный высоким забором. По забору был протянут канат с жестяными солдатскими котелками, укрепленными так, что при малейшем прикосновении к канату поднимался лязг на всю окрестность.

Прошли те времена, когда Ю покорно смирялся перед обстоятельствами. В нескольких десятках километров от него начиналось Тайпин Тяньго, желанная страна свободы, о которой мальчик мечтал годами. Чем старше он становился, тем сильнее крепло в нем решение бежать во что бы то ни стало. Ю перестал поддаваться настроениям, грустить, плакать, фантазировать. Он думал только о том, как устроить побег. Он знал, что если сам себе не поможет, то не поможет ему никто. Лицо его всегда было сосредоточенно и замкнуто. Уорд называл его "юный китайский философ". Эта фраза была вдвойне издевательской, потому что Уорд презирал не только китайских философов, но и всех философов вообще.

Мальчик находился под надзором, но иногда надзор ослабевал. Это бывало тогда, когда доблестные соратники Уорда напивались, – обычно по вечерам. Опасность представлял только сам Уорд, который всегда оставался трезв и наблюдал за своими удальцами, чтобы они не перестреляли друг друга.

Следующим препятствием был караул возле храма, где помешались пленники. Здесь обычно дежурили одни и те же "манильцы", которые сменялись по восемь человек через каждые два часа ночью и через четыре часа днем. Начальником караула был Маканайя.

Итак, добраться до храма было трудно. К тому же храм примыкал к территории военного городка, где обучались "поддельные черти". Даже оставаться возле этого городка нельзя было больше десяти – пятнадцати минут: соратники Уорда хватились бы, что "виночерпия" нет на месте. Вдобавок, если бы Ю и его отец, по счастливому случаю, убежали, существовали еще караулы вокруг всего Сунцзяна.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю