Текст книги "Когда цветут реки"

Автор книги: Лев Рубинштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Правда, с этими караулами дело обстояло значительно легче. Однажды Ю сопровождал Бэрджвайна. Они остановились у моста, возле которого дежурили "поддельные черти". Пока Бэрджвайн разговаривал с сержан-том-"манильцем", один из караульных украдкой нарисовал прикладом винтовки на песке два иероглифа и тотчас затоптал их ногой. Ю знал очень мало иероглифов, но в этих двух нельзя было ошибиться – это были знаки "Тайпин".

Я из Небесного Царства, – тихо сказал караульный, – меня насильно приписали к "поддельным чертям". Меня зовут Фын Хуан-сян, я лодочник из Учана.

Ты воюешь против своих? – сердито спросил Ю.

Я не воюю, – сказал Фын, – я жду большого сражения, чтобы убежать.

Если б я был караульным, – возразил Ю, – я убежал бы, не дожидаясь большого сражения.

Так нельзя, – покачал головой Фын. – "Манильцы" поймают. Мы пешие, а у них лошади.

Ты очень плохо думаешь! – проговорил Ю, забыв о вежливости. – Зачем же бежать пешком, если есть лодки? Ведь ты лодочник?

Фын задумался.

Лодки есть, – сказал он.

Эй, китайчонок, фляжку! – крикнул издали Бэрджвайн.

На этом разговор прервался.

Ю еще очень долго размышлял бы над тем, как бежать, если бы не счастливый случай: загорелся сарай возле патронного склада.

Пожар был небольшой, и его загасили через полчаса, но в эти полчаса Ю был предоставлен самому себе. Все бросились к горящему дому. Ю мог бы бежать, но мысль об отце его не оставляла.

Джонс вернулся с пожара с закопченным лицом и руками и тут только вспомнил про "виночерпия".

Ты, однако, здесь, – сказал он, – а на твоем месте я давно показал бы пятки. По правде сказать, я вовсе забыл про тебя.

Как мне бежать? – грустно промолвил Ю.

Гм, – сказал Джонс, – ты, кажется, стал умнее. Ты должен благодарить своих китайских богов за то, что они определили тебя на такую хорошую должность. Ведь тебя, попросту говоря, могли бы продать…

На следующий день Джонс взял мальчика с собой на пристань, и Ю снова увидел Фына возле моста.

Лодка есть, – шепотом сказал Фын, – можно сегодня же ночью…

Если у тебя есть лодка, почему ты не бежал до сих пор? – спросил Ю.

Бежим вместе, – пробормотал Фын, внимательно наблюдая за Джонсом.

У меня отец в плену.

Я очень медленно думаю, – сказал Фын, – мне нужны товарищи с быстрыми мыслями. Бежим втроем!

– Это не так легко…

И вдруг мальчика осенила новая мысль.

Жди нас в ту ночь, когда будет большой пожар, – проговорил он, наклонясь к уху Фына, – и держи лодку спрятанной около этого места. Ты можешь выйти по каналу в Янцзы?

Я могу пройти всю реку до верховьев, считая пороги выше Ичана! – обиженно сказал Фын.

Поехали, китайчонок! – пробасил издали Джонс. – Надо принять с джонки несколько бочек жидкости.

Жидкость, конечно, имела мало общего с водой.

Ю долго трудился над запиской, в которой было только два иероглифа. Мальчик был малограмотен, а тот, кому он писал, знал не больше десяти знаков. Но эти два иероглифа были знакомы каждому тайпину. Записка была брошена в ров, который копали пленники, дошла до адресата и была прочитана.

Читалась эта записка сверху вниз и справа налево, Означала она следующее:

"Когда наступит вечер (половина месяца над горизонтом), произойдет большой пожар (горящий дом). Стража уйдет тушить огонь (фигурки с ружьями). Тогда отеи (рука с плеткой) должен перелезть через стену (фигурка прыгает через препятствие) и шагать (следы ног) по направлению на север (изображение созвездия Бэйхоу – Северной Медведицы), где у моста (изображение моста) буду я (с повозкой). Мы сядем на лодку (изображение джонки) и отправимся к тайпинам (иероглифы "Тайпин" слева в рамке)".

Нелегко было понять такую записку, но Ван Ян, который прекрасно знал охотничьи знаки, рисуемые на коре деревьев в его родной провинции, прочитал ее и стал ждать "вечера с большим пожаром".

Ю выбрал время удачно. Этот вечер был годовщиной организации отряда Уорда. Предполагалась огромная выпивка. Ю знал, что за выпивкой последует стрельба и беспорядок.

Уже часам к девяти вечера в штабе Уорда все перепились. Два десятка голосов нестройно выкрикивали песню. Сам командир отряда сидел за столом, тяжело опираясь на обе руки, и разглядывал своих подчиненных не то с удовольствием, не то с презрением.

 
…Ему не брат пеньковый канат,
Дидль-дудль-дидли-ди,
Он жив, и счастлив, и богат,
Хэйо! Гляди!
Теперь мы все за ним идем.
Дидль дудль-дидли-ди,
И, что не дадут нам, сами возьмем!
Хэйо! Гляди!..
 

Ю находился во дворе, возле своего склада спиртных напитков. Луна показалась над тополями Сунцзяна в туманной дымке. Чей-то нетвердый голос произнес на веранде:

Сегодня сыро. Не простудитесь, Генри.

Бросьте шутить! – отвечал Бэрджвайн. – Вы так и не ответили на мой вопрос: на чьей вы стороне? Вы за меня или за Уорда?

Я не могу быть за янки, вы это сами понимаете, – отвечал полупьяный Джонс.

Согласен с вами. Черт бы побрал торгашей из северных штатов! А если я устрою ему свидание с тайпинскими генералами – да где нибудь подальше…

Вы сошли с ума, Генри! Каким образом вы устроите ему свидание с противником?

Джонс, перестаньте разговаривать со мной на языке флотского устава ее величества. "Противник"! Противник – это тот, кто не платит!

Разве Уорд не заплатил вам жалованья?

– Наивный голубок! Мы могли бы быть миллионерами! Он все кладет в собственный карман. Послушайте, Джонс, у меня нет времени, потому что меня ждут. Устраним Уорда и поделим доходы поровну!

Я не буду стрелять в моего начальника.

Осел! Вам не придется стрелять в него. Он придет на переговоры с тайнинскими царями, и его захватят в плен.

Тайпины этого не сделают.

Об этим я у вас не спрашиваю. Я спрашиваю, за кого вы стоите: за меня или за Уорда?

Я стою за свой собственный счет в банке, – мрачно отвечал Джонс.

Тогда ступайте к дьяволу, жалкий английский лимоншик!

Может быть, я и несчастный моряк, но я не стану шептаться с заговорщиками за спиной моего начальника! – запальчиво сказал Джонс. – А вам советуювыбирать слова, бродяга из какой-то Каролины!

Вслед за этим темный двор осветился вспышками нескольких выстрелов.

Стрельба из револьверов была таким привычным делом в отряде Уорда, что никто не обратил на нее внимания.

И тут Ю решил, что настало время привести свой план в исполнение.

Он вскочил верхом на одну из лошадок и погнал упряжку по кривой и грязной улочке к сараю, где помещались ящики с патронами.

На том же дворе под бамбуковым навесом стояли бочки со спиртными напитками. Никто из караульных "манильцев" не удивился, увидев, что явился "виночерпий". Ю дождался, когда караульные отошли от навеса.

Он обложил бочки рисовой соломой, поджег солому в нескольких местах и погнал своих лошадок в обратную сторону. Не успел он отъехать и на полкилометра, как за его спиной поднялось пламя, раздались вопли и на весь Сунцзян отчаянно зазвенел гонг.

Мальчик гнал лошадей к мосту. Вдали трещали выстрелы и взрывы. Патроны уордовского отряда взлетали на воздух. На каждом шагу Ю встречал бегущих на пожар "манильцев", но никто, не останавливал повозку "виночерпия". Только одна рука ухватила под уздцы лошадей Ю – это была рука Фына.

Лодка есть? – спросил мальчик, еле дыша.

Нет, угнали, – уныло сказал Фын.

Господин отец здесь?

Нет. Вероятно, господин отец не мог бежать. Стража…

Стража должна быть на пожаре!

Фын покачал головой и глубоко втянул в себя воздух:

Ты не знаешь Маканайя!

Маканайя пьян!

Пьяный он еще хуже, чем трезвый… Но тише! Там два всадника за мостом.

Какие всадники?

Один из них капитан Бэрджвайн. А второго я не знаю. Это офицер Небесной Армии, он приехал с запада на лодке. Пока они не уедут, ничего нельзя сделать.

Наоборот, – возразил Ю, – мы уедем с этим офицером на его лодке.

Он энергично соскочил с облучка и двинулся было на мост, но тяжелая рука Фына легла ему на плечо.

– Потише! Бурджвайн тебя застрелит. Послушай раньше, о чем они разговаривают.

Ю уже не первый раз приходилось поневоле быть свидетелем чужих разговоров. На берегу канала, возле лодки, беседовали два человека.

"Бэрджвайн здесь, – подумал Ю. – Неужели Джонс убит?"

– Я не понимаю ни слова из того, что они говорят, – шептал на ухо Ю его сообщник, – Это не по-нашему..

Люди возле лодки говорили на "пиджин-инглиш"[40]40
  * «Пиджин-инглиш» – смесь английского, китайского и португальского языков, распространенная в то время в портах Дальнего Востока.


[Закрыть]*, который Ю отлично понимал.

Если б вы собрали двадцать тысяч человек, – говорил Бэрджвайн, – мы могли бы вместе взять Сучжоу.

Моя дивизия пойдет со мной, куда я захочу! – отвечал другой человек.

Ю едва удержался от восклицания. Он знал этот голос!

Это был голос Чжан Вэнь-чжи, бывшего владельца закладной конторы в Долине Долгих Удовольствий. Теперь на нем была тайпинская одежда, и, судя по его словам, он командовал дивизией.

Двадцать тысяч хорошо обученных человек, – продолжал Бэрджвайн, – с нашим новым оружием. Этого вполне хватит, чтобы взять Пекин.

Зачем мне брать Пекин? – досадливо возразил Чжан Вэнь-чжи. – Я приехал, чтобы спросить, что мне будет, если я перейду с моими людьми под команду мистера Уорда.

Уорда? – недовольным голосом переспросил Бэрджвайн. – Вам нужен Уорд? Он заберет все ваши доходы. Он нас ограбил. Мы все ничтожные бедняки!

Однако это все же больше того, что мне дает Чжун-ван. Мои воины давно ропщут. Им надоело служить нанкинским царям, питаться бобовой кашей и петь молитвы небесному отцу.

Допускаю, что это бессмысленно, – заметил Бэрджвайн, – тем более, что сейчас наступило такое время, когда умные люди могут добиться многого. Неужели моему другу не хочется стать первым человеком в Китае? Захватить Пекин…

– Осмелюсь сказать, мне все говорят про Пекин. Небесный Царь хотел взять Пекин, иностранцы идут на Пекин, вы желаете утвердиться в Пекине. Но мои воины вовсе не хотят в Пекин. С меня будет достаточно получить звание губернатора какой-нибудь провинции, а моим офицерам нужно вознаградить себя за потери в течение многих лег войны. Они хотят торговать с иностранцами, богатеть и жить в мире и довольствии. Важно, чтобы нас не трогали здесь, на Янцзы. Вот почему мне и хочется договориться с военными иностранцами, прежде чем идти на поклон к старой лисице Цзэн Го-фаню… Но я утомляю моего ученого брата своими глупыми рассуждениями, не так ли?

– У вас отсутствует воображение, мой друг Чжан, – сказал Вэрджвайн. – От Уорда вы ничего не дождетесь. Ступайте к Цзэн Го-фаню. Если вы не хотите меня поддержать, то я отправлюсь за помощью к царям в Сучжоу.

К тайпинским царям? Мой ученый брат рискует потерять голову.

Я рисковал своей головой раз десять и ни разу ее не потерял. Мне нужна большая армия. Я не умею подчиняться. Я хочу командовать!

Готовы ли военачальники Небесного Царя в Сучжоу подчиниться моему ученому брату? – ехидно спросил Чжан.

Я полагаю, что им так же надоело петь молитвы, как и вам.

Я недостаточно сообразителен, – сказал Чжан, – но мне кажется, что тайпинов не так-то легко убедить служить под командой иностранца.

Так было когда-то, но сейчас у них столько царей, что они начали мешать друг другу. А иностранцы, по крайней мере, не лезут в цари.

Зато они лезут в императоры! – проворчал Чжан.

Я вижу, что у нас с вами дело не получается, мой друг Чжан, – сказал Бэрджвайн. – так что не стоит терять время. Разъедемся друзьями, и попытайтесь договориться лично с Уордом. Но не думаю, чтобы вам это было выгодно… Прощайте, друг мой!

Раздалось гулкое цоканье копыт по шлифованным камням моста. Бэрджвайн уехал.

Что же ты стоишь? – прошептал Фын. – Проси небесного начальника, чтоб он взял нас с собой.

Это не небесный начальник, – ответил Ю, – это изменник.

Какое нам дело? Он довезет нас до тайпинских постов.

Нет, Фын, я не пойду к нему. Я его давно знаю. И, кроме того, отец не пришел…

Что же нам делать?

Я думаю, ждать. Больше ничего не остается.

Ю взобрался на свою повозку и погнал лошадей обратно в город. Зарево стало уменьшаться. Вероятно, склад сгорел целиком. Проезжая мимо храма, в котором жили пленные, Ю увидел, как Маканайя гонит колонну бывших тайпинов по дороге. Шли они с закопченными лицами и руками и несли ведра, багры и крючья. Ю рассчитывал, что стража побежит гасить огонь и оставит храм без присмотра. Но Маканайя оказался хитрее. Он повел пленных тушить пожар. Вот почему отец не пришел…

План Ю рухнул. Но мальчик не думал об этом. Весь обратный путь ушел у него на составление новых планов побега.

"Бэрджвайн собирается бежать к тайпинам?.."

В августе войска Ли Сю-чена подошли к Шанхаю.

В городе началась паника. Английские канонерки стояли под парами на середине реки Хуанпу. Большие китайские корабли пришвартовались вдоль набережной так, что почти перед каждым домом стоял корабль, готовый к бегству. По ночам небо на западе алело от пожаров. Американские "добровольцы" в широкополых шляпах гарцевали по городу верхом, держа винтовки наготове. Круглые сутки не смолкали барабаны европейской морской пехоты. То и дело раздавались выстрелы – это "добровольцы" стреляли в подозрительных. Подозрительными большей частью оказывались крестьяне из окрестных деревень. Их сгоняли в город, а дома сжигали. Люди шагали по дорогам, толкая огромные тачки с парусами. Из тачек слышались голоса женщин и детский плач. В Шанхае начинался голод. Появилась холера.

Восемнадцатого августа город дрогнул от пушечных ударов. Стреляли европейские гаубицы по пустынной местности, пересеченной каналами. Гранаты рвались на брошенных рисовых полях и разносили в щепки и без того уже сгоревшие крестьянские дома. Кому-то почудились на западе тайпинские флажки…

Полк Лю Юнь-фу (в то время он был уже полковым командиром) переждал обстрел и двинулся вперед. Лю Юнь-фу решил, что брать главные ворота не имеет никакого смысла и следует подойти к городу севернее и произвести разведку.

Ли Сю-чен приказал своему авангарду не вступать в бой с иностранцами, выставить флаги Тайпин Тяньго и попытаться подойти к городу не стреляя.

Лю Юнь-фу остановил свой полк на дороге. Перед ним скопилось множество людей с семьями, со скарбом, которые не успели пройти в главные ворота и оказались между двумя армиями.

Но можно ли назвать "армией" несколько гаубиц, расположенных на стене среди мешков с песком и деревянных щитов? Лю видел фигурки в плоских бескозырках, которые возились около орудий. Это была британская морская пехота.

Люди! – зычно крикнул Лю, обращаясь к толпе беженцев. – Куда вы бежите? Ворота заперты, а на стене стоят пушки! Ступайте по домам! Небесная Армия никого не трогает!

Мы боимся цинских солдат, – сказал какой-то старик, тащивший козу на веревке. – Они сожгли наши дома. А вдруг они вернутся?

– Почтеннейшие! – снова начал Лю. – Я очень прошу вас уйти отсюда, потому что я вижу, как заморские люди наводят пушки…

Он не закончил. Раздался свист и взрыв, а потом долетел гулкий удар пушки. Граната разорвалась на дороге, разметав несколько повозок.

И вся толпа с каким-то страшным стоном подалась назад.

Еще одна граната пропела над флагом войск Лю и подняла фонтан брызг над каналом. Третья граната снова разорвалась среди беженцев на доро1е.

– Трубить отход! – скомандовал Лю и ударил ногами лошадь.

Она с трудом вынесла его к группе тополей, за которыми собрался весь его полк. Деревенские люди бежали мимо. Некоторые плакали. У других были отчаянные и угрюмые липа.

Лю смотрел на них нахмурившись.

Еще одна граната. Потом визг картечи. Дорога была пуста. Несколько трупов лежало по обочинам.

– Вот привет тайпинам от заморских братьев из Шанхая! – проворчал Лю.

Бывший грузчик Лю, человек с рассеченной щекой, многому научился за последние годы. Раньше он знал только свой воинский долг и боевое дело. Сейчас он стал понимать, что Тайпин Тяньго не может жить одной обороной. И, как многие тайпинские командиры, он днями и ночами старался ответить на простой вопрос: "Что же дальше?"

Внешне Лю не очень изменился. Это был все тот же приземистый, коренастый человек с очень широкими плечами и короткими, могучими ногами. Но годы войны словно взвалили ему на плечи тяжелую ношу: он стал сутулиться и опускать голову. Говорил он коротко, отрывисто, хрипловатым голосом. Его большие глаза, как будто внезапно показываясь из-под полуопушенных век, пронизывали собеседника острым светом, похожим на вспышку холодного огня, и снова скрывались под неками.

В ночь на 19 августа тайпины окружили китайский юрод и подошли к европейскому сеттльменту. Из предосторожности Лю велел погасить фонари и идти цепочками по козьим тропам, которые вели в предместья Шанхая. Но уже через час горизонт покрылся огненными языками.

Передовые посты тайпинов донесли, что в Шанхае пожар.

Пожар не в Шанхае, – сказал Лю, осмотрев горизонт, – а в предместьях Шанхая. Поджигают сразу во многих местах.

Это по приказу чиновников? – спросил Дэн.

Нет, это иностранцы.

Идти дальше не было возможности: путь преградила стена огня.

Лю был прав. Английский адмирал Хоп, договорившись с французским командованием, приказал поджечь все населенные пункты на запад от сеттльмента.

Горели крестьянские дома, лавки, мастерские, крупнейшие склады китайских купцов, соевая фабрика, пристани и мосты. В огне погибли сотни людей.

Лю отвел своих воинов в лагерь. Подойти к стенам Шанхая с этой стороны было нельзя. А осаждать город с одной только южной стороны не имело смысла. Об этом генералы доложили Ли Сю-чену, но получили приказ сделать еще одну попытку приблизиться к китайскому городу с севера.

Лю сам нарисовал карту и нанес на нее все возможные пути. Следовало идти так, чтобы ни один тайпинский воин не ступил ногой на территорию сеттльмента. Об этом были даны строжайшие указания.

Солдаты вытянулись длинными цепочками по тропинкам и межам среди рисовых полей и огородов. Каждый солдат нес флаг.

Шли в глубокой тишине. Синим дымом курились догоравшие хижины. Морской ветерок трепал флаги. Вдали грохнула пушка, и вслед за ней затрещали вин-товки.

Пули засвистели над головами передовых бойцов. Кто-то упал. Еше один, еще, еще… Минута-две – и тайпинские горны заиграли отход. Европейские винтовки стреляли далеко и точно. Теперь уже не было никаких сомнений, что "нейтралитет" европейских военных существует только в консульских бумажках.

В сумерках тайпинские отряды были снова обстреляны – на этот раз у самых границ английского сеттльмента. Солдаты Небесной Армии шли мимо сеттльмента, направляясь к берегу Янцзы.

Лю приказал расположиться лагерем в семи километрах от города. Костров не разводили, и развести их было невозможно, потому что стал накрапывать дождь. Солдаты Дэна, мокрые, запачканные грязью и усталые, устроились кое-как на земле, прикрываясь щитами и рогожами.

– Зачем мы ходим вдоль Шанхая, как беглецы из разоренной деревни? – спросил Чжоу Цзун-до, изогнув свое богатырское тело под плетеным навесом. – Это не война. Лучше было бы уйти отсюда. Вот Янцзы…

Берега здесь плоские, а река так широка, что противоположный берег еле виден в дымке. Дождь барабанил по зеленовато-желтым, медленно движущимся водам. Это была родная река Янцзы, возле которой выросли Полылинство солдат полка Лю Юнь-фу. Но она не принадлежала китайцам. На ней чернели мачты и расплы-наюшиеся в тумане очертания английских канонерок. Вот невысоко поднялась белая ракета. Снова сигнал – и две огненные вспышки в тумане. Две гранаты взорвались рядом на холме, подняв высокие столбы огня.

Это были большие, тринадцатидюймовые гранаты из орудий канонерской лодки "Пайонир". Англичане обстреливали тайпинов с тыла.

К утру гонец от Ли Сю-чена привез приказание армии отходить от Шанхая.

Сам полководец был увезен в Сучжоу, легко раненный осколком гранаты. Он не обращал никакого внимания на врачей и, прибыв в свою ставку, немедленно продиктовал письмо европейским консулам в Шанхае.

"Я пришел в Шанхай, – писал он, – чтобы подписать договор с целью установить торговые связи. Я не собирался сражаться с вами.

Среди иностранцев в Шанхае должны найтись разумные люди, знающие основы права и справедливости, которые сделают выводы о том, что выгодно и что вредно. Нельзя только домогаться денег от династии дьяволов и забывать о торговых связях и интересах этой страны.

… Вы не должны упрекать меня в дальнейшем, если лы увидите, что торговые пути стали малопроходимы и для наших товаров нет выхода…"

Это письмо было подписано "Чжун-ван, Верный Царь Тайпип Тяньго, в десятый год, седьмой луны, двенадцатый день Небесной Династии".

Иностранные консулы на это письмо не ответили. Через несколько дней началась третья "опиумная" война. Осенью европейцы взяли Пекин и сожгли дотла летний дворец маньчжурского императора. Одновременно европейцы обстреливали и тайпинов на Янцзы. При этом шанхайские газеты все время писали о "нейтралитете" западных стран.