Текст книги "Когда цветут реки"

Автор книги: Лев Рубинштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Вперед! – закричал Дэн.

Юный Владыка… – начал Ли Сю-чен.

В перед!

Лошади побежали по узкой меже, кое-как перебрались вброд через ручей и остановились в роше. С Ли Сю-ченом оставались Дэн, Фу-ван и секретарь Мына – молчаливый человек, который всю дорогу не отставал от командующего. Но кругом не было больше никого. Хун Гуй-фу со своими спутниками бесследно исчезли. Со стороны дороги слышался топот копыт – ехал рысью большой отряд цинской кавалерии.

Нанкин горел. Густое облако повисло над городом. Под грохот падающих кровель и балок, среди туч несущихся искр, среди валящихся стен и арок, среди непрерывной стрельбы, стонов и воплей шла яростная сеча.

Отстреливался каждый дом. Стреляли с крыш, из переулков, из-за стен, с мостов, из-за дымящихся куч щебня… Рубились мужчины и женщины. Дети бросали камни и заряжали ружья.

Цинские войска брали Нанкин трое суток. Солдаты, вошедшие в город с юга, вынуждены были отступить, спасаясь от пожара и града пуль. В то время, когда восточная часть столицы уже была уничтожена огнем, на западной еще играли воинские рожки тайпииов. Три дня ветер доносил до окрестных деревень на реке тучи пепла и отдаленный вой.

Приступ начался 19 июля 1864 года; город был взят 22 июля. Резня шла до 27 июля. Нанкин сгорел дотла только к первым числам августа.

Было убито в нем около ста тысяч человек.

В течение многих лет после падения Нанкин представлял собой пустошь, обнесенную громадной стеной. Новый город занимал только одну часть стены. Остальное – груды мусора и камней, рисовые, ячменные и просяные поля, бесплодные болота, кустарники и перелески. Кое-где стояли крытые соломой лачуги, в которых копошились женщины, в то время как мужчины пасли в поле буйволов.

"Где же развалины дворца Хун Сю-цюаня?" – спрашивали путешественники.

"Вы стоите на них", – вежливо отвечали местные жители.

Это были бесформенные кучи щебня, хлама и грязи. Между ними поблескивали большие лужи – может быть, остатки дворцовых прудов. А город виднелся вдалеке..

"Нанкина больше нет, – доносил английский консул Эткинс. – Погиб весь китайский фарфор и хлопчатобумажная ткань, которыми славился этот город. Количество убитых не поддается счету. Только в Азии возможны такие цифры. Большего разрушения не знала мировая история".

Ю тогда сражался отчаянно, но безуспешно. На месте каждого убитого цинского солдата вырастало несколько новых. Они кричали, чтобы испугать противника и подбодрить самих себя. Они лезли скопом, даже не уклоняясь от ударов. Повсюду мелькали их черные куртки, обшитые красной каймой, и белые кружки со знаками их частей.

Ю отступил к стене с группой гвардейцев. Знакомый завывающий клич раздался у него над ухом. Он обернулся и увидел над собой лисий хвост, свисающий с шапки маньчжурского всадника, и занесенную саблю.

В этот момент чей-то выстрел, сделанный в упор, снес с лошади кавалериста. Конь проскакал мимо. Сильная рука схватила Ю поперек туловища и втащила в дом.

– Бросай саблю, – закричал чей-то знакомый голос, – и надевай это!

Ю несколько минут стоял, щуря глаза и глубоко вдыхая воздух. Перед ним суетилась приземистая фигурка Фына – того самого лодочника Фына, который когда-то был военнопленным в отряде Уорда и занимал караульный пост возле моста. В правой руке Фын держал пистолет, а в левой – фальшивую косу со шнурками, которую и протягивал Ю.

Надевай!

Я не надену дьявольский хвост, – сказал Ю. – я пойду. . туда…

Оставайся на месте, – свирепо откликнулся Фын, – или я тебя застрелю! Мы уедем в нашу деревню. Здесь нечего делать, дело проиграно. Я обычно медленно думаю, но, когда времени мало, я начинаю думать быстро. На реке есть лодка.

У тебя есть лодка?

Не у меня. Это лодка моего земляка. Он доставит нас в Учан, а оттуда в деревню. Он ждет нас. Надевай!

Ю еще раз отказался надеть косу, и Фын сам кое-как привязал ее к голове юноши. При этом он потрясал пистолетом перед носом Ю и ругался. Впоследствии Ю узнал, что этот пистолет не был заряжен.

Фын сорвал с него тайпннскую повязку и нахлобучил ему на голову широкую соломенную шляпу.

– Я уже давно тебя ищу! – волновался Фын. – Я видел тебя с твоими буйволами возле пушки еще утром… Потом ты куда-то пропал. Я– еще не хочу умирать, а тебе умирать рано. Мы вернемся в свои родные места и начнем сначала. Если тебя спросят, кто ты, не отвечай совсем. Отвечать буду я, потому что я немного умею говорить так, как говорят хунаньские молодцы старого дурака Цзэна. Пошли!

В ближайшей деревне, которая стояла в стороне от проезжей дороги, Ли Сю-чен снял с себя тайпинское боевое облачение и надел крестьянскую синюю куртку со стоячим воротником и конусообразную шляпу, какую можно увидеть в любом китайском селе. Дэн тоже переоделся и снова стал похож на крестьянина из Хубэя. Секретарь Мына переодеваться не стал. Этот молчаливый и несколько высокомерный ученый вел себя так, как будто гражданская война его не касалась. Он был, по-видимому, погружен в свои мысли.

"Самый настоящий книжник из дворцовых грамотеев", – подумал Дэн, отправляясь пешком на разведку.

Была ночь. Ли Сю-чена и его спутников приютили крестьяне. Они сами предложили Ли Сю-чену пристанище в сарае для сушки табачных листьев.

Если меня найдут солдаты Цзэна, они сожгут весь дом, – предупредил их Ли Сю-чен.

Знаем, – смеясь, сказал очень подвижной и очень древний старик, глава семьи. – Но, если они начнут сжигать все наши села, им нечего будет есть.

Ли Сю-чен велел Дэну пройти в северном направлении до рощи и оттуда, с холма, осмотреть окрестность: нет ли солдат.

Дэн с проводником, расторопным мальчиком лет пятнадцати, дошел до рощи. Деревья качались на ветру, и то и дело сквозь их ветви было видно луну.

– Если бы здесь были солдаты Цзэна, то видны были бы фонари, – сказал Дэн мальчику: – они ведь без фонарей не ходят.

Мальчик ничего не ответил. Он только дал понять Дэну, чтобы тот прислушался.

В глубокой тишине далеко, глухо и неясно раздавался какой-то ритмический шум. Немногие разобрали бы его, но для деревенских жителей здесь не было никакой загадки.

Едут, – сказал мальчик.

Дэн прислушался.

Едут очень быстро, – подтвердил он.

Когда Дэн со своим проводником спустился с холма, не было уже никаких сомнений: это был отчетливый галоп многих лошадей.

Здесь, на равнине, было совсем светло. Луна серебрила воду на полях и в канавах. Небо очистилось, и окрестность лежала перед Дэном ясная и четкая, как географическая карта. С десяток лошадей пронеслось во всю прыть по мосту и скрылось в деревне.

В такую лунную ночь им не понадобились фонари, – с трудом выдавил из себя помрачневший Дэн. – Но с какой скоростью они приехали именно туда, куда следовало!

Может быть, это небесные воины? – предположил мальчик.

Нет, это солдаты дьяволов.

Возня в деревне продолжалась недолго. Снова застучали копыта. В это время Дэн успел уже подойти к самому мосту, и кавалькада проехала мимо него.

Да, это были кавалеристы Цзэн Го-фаня! Они ехали в строгом порядке: впереди знаменосец с флажком, потом офицер, дальше Ли Сю-чен, привязанный к седлу и окруженный конвоирами. Его туловище было обмотано веревками, которые два солдата держали за концы, а третий ехал сзади с пистолетом, направленным в голову пленного.

Позади таким же образом везли связанного Фу-вана.

Но не это удивило Дэна. Удивило его то, что рядом с офицером трусил на пони почтенный ученый, секретарь Мына. Он не был связан, и никто его не сторожил. Наоборот, он был вооружен!

Поистине можно поздравить преждерожденного с большой удачей! – говорил он. – Самый опасный вождь разбойников пойман. Несомненно, его отвезут вПекин.

Если такова будет воля главнокомандующего, – сказал офицер. – Впрочем, без предупреждения почтеннейшего учителя нам бы и в голову не пришло искать его в этой уединенной деревне.

Дело моей жизни завершено, – тихо проговорил секретарь и погрузился в размышления, вполне приличествующие ученым людям не только в доме при свете лампы, но и на ночной дороге при блеске луны.

Когда Дэн вернулся в деревню, там уже стоял гомон. Люди с факелами метались по узкой улице среди наглухо запертых ворот.

Поздравляю! – сказал Дэн старику, главе семьи, который стоял у ворот, опираясь на палку. – Они даже не подожгли деревню.

Они очень торопились, – сосредоточенно промолвил старик, прислушиваясь к отдаленному стуку копыт. – Этот ученый господин оказался соглядатаем. Его зовут "Старцем с Кедровой Горы". Это он привел сюда стражу. Позор на весь наш род и на всю округу!

Никакого позора нет, – сказал Дэн. – Никто не знает, где ждет его счастье или несчастье. Есть люди, которые снова поднимут упавшее знамя.

6. ВЕСНА

Друг Фына, капитан и владелец джонки, оказался очень деловым человеком. Он не терял времени даром. Сидя в каморке рулевого, под палубой, Ю слышал, как капитан перекликался со случайными пассажирами.

Десять долларов до города Уху! – кричал он каким-то людям на берегу.

Плачу, – отзывались с берега.

За сундук еще десять долларов!

Плачу, – отзывались с берега.

Еше один пассажир был доставлен на борт джонки.

Откуда изволит ехать ваше превосходительство? – спросил капитан.

Из Нанкина, – отвечал голос, который показался Ю очень знакомым.

Судя по слову "превосходительство" и по ответу па ломаном китайском языке, это был заморский дьявол.

Из Нанкина! – сокрушенно зацокал языком капитан. – Это будет стоить дороже…

Почему?

Ваше превосходительство как будто не изволит служить в победоносных войсках генерала Цзэн Го-фаня?

Это тебя не касается, мой друг.

Очень сожалею. Тридцать долларов… Нет, сорок долларов!

Плачу, – отвечал заморский дьявол. – Но ты мошенник!

А что будет, если у меня из-за вас отберут джонку?

А это уже меня не касается. Вот деньги, остальное твое дело… Постой… Кто там на корме?

– Отец…

– Чей отец? Твой?

Почтенный отец. Старый отец. Святой отец.

Откуда он?

Из Нанкина, ваше превосходительство.

А это кто?

Это мой убогий младший брат.

Капитан имел в виду Фына, который смирно сидел ва палубе и теребил фальшивую косу.

Ю находился в крошечной каморке рулевого под палубой. Здесь раньше помещался груз. На нарах лежало металлическое зеркальце и одеяло.

Зачем берешь столько пассажиров? – укоризненно прошептал Фын капитану джонки. – Это опасно…

Нисколько, – невозмутимо отвечал капитан. – Наоборот, это лучше. Смотри, сколько иностранцев! Солдаты побоятся остановить такую джонку.

Девушка-рулевой – хозяйка каморки, в которой прятался Ю, стояла опершись на балку руля и бесстрастно смотрела вперед. Это была босоногая загорелая дочь капитана.

Ю, скорчившись, уселся на нары и услышал на палубе такой разговор:

Иисус-Мария! Что за дьявольщина! Капитан Джонс?

Отец Салливен? – удивленно отвечал Джонс. – Вы тоже из Нанкина?

Что в этом удивительного, сын мой? Я прибыл туда как христианский пастырь, чтобы спасти человеческие души от дьявольских заблуждений. У меня пропуск за подписью самого Цзэн Гофаня. Но самое интересное было уже позади. Я видел всего три – четыре десятка пленных, большей частью пожилых людей, которых вели на казнь. Мне много хлопот наделал мой осел да еще этот проклятый револьвер…

Отец Салливен, – смущенно сказал Джонс, – неужели вы были вооружены?

Да, капитан, представьте себе отца Салливена верхом на осле, в сапогах, с большим револьвером в кобуре! Святая католическая церковь знает уже подобные случаи: вот, например, святой Игнатий Лойола, основатель нашего ордена… Но что поделаешь! С тех пор как тайпины разорили Сиккавейскую обшину…

Разве ее разорили?

Да, убытки наши велики. Невежественные крестьяне ворвались в Сиккавей и, решив, что изображения святых суть буддийские идолы, кощунственно бросили святые статуи в реку. С тех пор отец-настоятель смотрит сквозь пальцы на наличие оружия у наших проповедников. Кстати, я немного знаю военное дело. Я прошел хорошую школу, когда служил в кавалерии Соединенных Штатов.

– Неожиданные подробности вашей биографии, – заметил Джоне.

Да, сын мой! Все годится для борьбы с ересью. Наш орден имеет в этом деле некоторый опыт. Но хватит говорить обо мне! Что с вами? Долго ли вы были в Нанкине? Что вы там делали? Зачем вы уехали в такой драматический момент? Куда вы направляетесь? Какого вы мнения об этих негодяях?

Как много вопросов сразу! – сказал Джонс.

Вы не боитесь китайских застав, сын мой?

Почему мне их бояться?

Они очень подозрительно относятся ко всем, кто плывет из Нанкина. Знаете, там было много европейских инструкторов – в армии их Небесного Царя… О, мнепротивно произносить это имя!

Я не был инструктором, – отвечал Джонс, – я английский подданный.

Ведь вы, кажется, служили в "Вечно Побеждающей Армии"?

Да, я служил там.

А! Понимаю!..

В середине дня джонка остановилась. Ю слышал, как капитан объяснял патеру, что по реке плывет большое количество трупов и продвигаться вперед очень трудно.

Вдруг раздался выстрел, и наверху началась беготня.

Ю с трудом оставался на месте. Он чувствовал сильное желание выбежать наверх и броситься в воду. Соседство капитана Джонса и патера Салливена ему не нравилось. Капитан джонки внушал ему сильные подозрения. Но приходилось надеяться на Фына, которому этот капитан приходился земляком.

С берега начали что-то кричать, и к борту джонки подошла лодка.

Послышались громкие голоса и резкие окрики. Наверху кто-то ходил и бряцал оружием.

Над головой Ю заскрипели доски. Голос отца Салливена зазвучал на этот раз чуть слышно.

– Вы ничем не рискуете. Здесь бывший тайпинский инструктор. Кроме того, кто-то копошится под палубой.

А вы кто? – спросил другой голос на дурном английском языке.

Я отеи Салливен из Сиккавейской общины. Меня тут хорошо знают. Вот мой пропуск. Этот офицер – Джонс. Он дезертир из английского флота.

Э, нет, святой мистер, дезертиры из английского флота не нужны! Нужны длинноволосые разбойники. Понимаете?

Советую вам обыскать всю джонку. Впрочем, поступайте как знаете.

Ю приподнялся и чуть не ударился головой о перегородку.

"Ищут, цинские лисицы! Проклятый патер!" Наверху что-то зашевелилось. Выпала доска палубы.

Кто тут? – спросил Ю, сжимая кулаки.

Тише, не кричи!

Это была дочь капитана. Она спрыгнула в каморку. В руке у нее болтался крошечный фонарик.

– Священник сказал начальнику чертей, что здесь есть беглецы из Нанкина. Обыскивают всю джонку. Полезай сюда и сиди тихо. Вот сюда, в ящик.

На яшике было написано: "British India Opium". Он был пуст. Ю не медлил ни минуты. Крышка захлопнулась над ним, и фонарик погас.

Прошло не меньше получаса. Караул обыскал уже всю джонку. Наверху снова послышались шаги.

А здесь что?

Помещение моей ничтожной дочери, – вежливо отвечал капитан.

Вылезай! – скомандовал начальник караула, обращаясь к девушке.

Ю замер.

Здесь нечего искать, – прозвучал голос Фына. – Кто мог спрятаться в такой конуре?

Я вижу здесь кое-что получше, – отвечал начальник. – Эй, капитан, откуда ты везешь груз?

Это пустой ящик, преждерожденпый господин, – отвечал сверху капитан. – У кого сейчас купишь опиум в Нанкине?

А если здесь нет опиума, то должно быть серебро, – упорствовал начальник. – Не может быть, чтобы ты не пограбил в логове разбойников! Я еще не видал честных лодочников.

Крышка с ящика упала. Над Ю нагнулось мясистое, грубое лицо, освещенное сбоку фонарем. Юноша увидел форменную куртку.

– Ай-яй, это он! – разочарованно протянул начальник. – А я думал – серебро…

Ю вылез.

Зачем спрятался?

Я испугался.

Честные люди не пугаются… Кто ты?

Я человек.

Человек?

Осмелюсь выразить свое низкое мнение, – подал голос Фын, – у него коса. Он не разбойник. Он очень пуглив.

Может быть, это и так, – пробурчал начальник. – Мы посмотрим, нет ли у него оружия.

У него нет оружия, – сказал Фын.

Чэн, обыщи его.

Ю обыскали. Оружия при нем не нашли, зато нашли черный гвардейский флажок тайпинов, который он носил на груди со времени битвы при Гаоцзяо.

На лужайке в центре небольшой группы сидели на складных стульях два человека. Один из них был отец Салливен. Его большая черная шляпа была сдвинута на затылок. Вид у него был такой, какой бывает у человека, по горло занятого тяжелой работой. Другой был неподвижный генерал в шапке с синим шариком и в кофте с изображением леопарда. Вокруг них стояла генеральская стража.

Отец Салливен вертелся на стуле, вставал, снова садился и что-то горячо доказывал генералу. Генерал, казалось, не обращал на него ни малейшего внимания. Солдаты тщательно следили за важными, неторопливыми жестами генеральской руки. Рука делала небрежный жест – и очередного пленника тащили куда-то за забор.

Джонса и Ю ввели вдвоем. Салливен подошел к Джонсу, посмотрел на него почти в упор и сказал:

Что с вами делать, сэр?

А что полагается? – спокойно спросил Джонс.

Полагается привязать вас к пушке и разнести в клочья.

О! – сказал Джонс. – А вы-то тут при чем, святой отец?

Салливен не торопясь вытащил из рукава платок и вытер лоб.

– Невыносимая духота, – заметил он. – Все-таки субтропики… Вы спрашиваете, при чем тут я? Я переводчик.

Джонс вытащил из кармана и развернул перед носом Салливена большой лист бумаги, на котором красовались лев и единорог.

Думаю, что не так-то легко будет отправить на тот свет англичанина, привязав его к пушке! – сказал он. – Я ведь не китаец.

Спрячьте вашу бумагу, – произнес отец Салливен, – она вам еще пригодится. Я пошутил. Вы свободны.

Я не хотел бы пользоваться вашим великодушием, святой отец! – запальчиво сказал Джонс. – Пусть меня судит тот господин с синим шариком, только не вы..

Перестаньте дурака валять! – рассердился Салливен. – Может быть, вы желаете перейти в святую римско-католическую веру?

Не имею никакого желания.

Тогда возвращайтесь к вашим родичам, давно погрязшим в еретических заблуждениях. Вы амнистированы.

Это вы меня амнистируете?

Не я, а ваш контр-адмирал Стэйвли. Как я сейчас узнал, он добился прощения двенадцати английским морякам, в свое время покинувшим флот ее величества.

Вы… шутите?

И не думаю. Вот номер шанхайской газеты от вчерашнего числа. Вы можете прочитать свою фамилию в списке. Поздравляю вас!

Джонс схватил газету обеими руками.

– А ты, мой друг, – соболезнующе сказал Салливен, обращаясь к Ю, – выбирай сам, что хочешь: разлететься на куски или стать хорошим человеком?

Ю не отвечал,

Позвольте узнать, – вмешался Джонс: – вы опять шутите или говорите всерьез? Что вы предлагаете этому малому? Он когда-то был "виночерпием" в отряде Уорда.

Я договорился с генералом, что пленные, желающие принять истинную веру, будут освобождены и переданы попечению нашей обшины. Этот юноша, по имениЮлий, давно числится новообращенным. Если он проявит покорность, смирение и добродетель, то я как духовный руководитель и наставник могу даже добиться принятия его в американское гражданство.

Вот как!.. Нy что же, Ван Ю, хочешь ты стать американским китайцем?

Нет, – сказал Ю.

Дурак! – искренне проговорил Джонс после минутного молчания.

Не дурак, а олух! – воскликнул Салливен. – Полнейший олух! Да простит меня господь, ты разлетишься на части не позже завтрашнего утра! До чего эти тайпины сумели развратить китайских мальчиков!

Он сложил руки на груди и поднял глаза к небу. Молчаливый генерал сделал ленивый знак своей бледной рукой, украшенной длиннейшими ногтями:

– Взять его!

Вечерняя звезда Цзиньсин поднялась на небе, и снова Ю показалось, что она похожа на слезинку.

Юноша был привязан за руки и за ноги к деревянному щиту. Ему предстояло провести так всю ночь. Недалеко от него на поле стояли прикрытые чехлами пушки.

Завтра на рассвете его привяжут к жерлу орудия. Выстрела он не услышит и даже удара, вероятно, не почувствует – и его не станет.

Ю был спокоен. Он видел, как множество тайпинских воинов умирало в бою за равенство людей. Он знал, что эти воины отозвались бы о нем одобрительно. Он жалел только, что последовал совету Фына и бежал из столицы.

Лучше было бы погибнуть там, с оружием в руках, как все другие, как Линь..

Едва слышный шорох долетел до ушей Ю. Похоже было, будто за его спиной по траве протащили что-то тяжелое.

Ю прислушался: нет, ничего…

Ночь была тихая. Вдали, на рисовом поле, лениво и однообразно квакали лягушки. Красноватый краешек луны показался на горизонте, но светлее не стало.

С запада поднялся свежий ветер. Он шевелил волосы юноши и приятно освежал его открытую грудь. Думать о смерти в такую ночь не хотелось. Наоборот, хотелось дышать и жить. Яркая звезда поднялась выше. .

Вдруг Ю услышал легкий скрип и почувствовал, что руки его освободились. Веревки зашевелились на нем и упали к ногам.

Тише! – прошептал ему на ухо приглушенный знакомый голос. – Это я, Линь, и со мной еще трое гвардейцев. Мы сняли одного часового, а остальные спят.

Линь! Ты жив?

Тише… Не шевелись, а то порежешься. Это нож. Сейчас разрежу узлы на ногах. Ну вот… Можешь идти?

Ю сделал несколько шагов, покачнулся, но устоял на ногах. Линь был закутан в какую-то попону, которая скрывала его до глаз. В руке у него был кинжал.

– Возьми нож и следуй за мной. Придется ползти на четвереньках. Караульные-то спят, но генерал до сих пор не заснул. Он пишет стихи.

На пути к берегу реки Ю поднял голову и посмотрел на звезду Цзиньсин. Теперь ему не казалось, что она плачет. Она прищурилась и была похожа на смеющийся глаз.

Из письма капитана Джонса:

"…В добавление ко всему вышеизложенному могу сообщить, что мой текущий счет в полном порядке. Я собираюсь заняться торговыми операциями и завел связи с китайскими чайными фирмами. Еще два – три года, и у меня будет корабль. Принимая во внимание крайне низкие пошлины на ввоз я легаевизну денег, я надеюсь в очень короткий срок составить капитал. Не улыбайтесь, Рэнсом, вы и представить себе не можете, как быстро богатеют в Китае лаже самые бездарные и ленивые европейцы!

Вы просите, чтобы я побольше писал вам о нравах и обычаях Китайской империи. Я не писатель, и у меня нет таланта, но об одном эпизоде, свидетелем которого я был недавно, можно написать увлекательную повесть с приключениями. Речь идет все о том же китайчонке, по имени Ван Ю. Он был арестован на джонке и присужден к смертной ка. зни. Надо вам сказать, что китайские генералы в последнее время стали применять тот способ казни, который прославил британские пушки во время восстания сипаев в Индии: человека привязывают к дулу пушки – и бац!

Тут и хоронить не надо.

Но расстрелять этого ловкого малого так и не удалось. Ночью весь лагерь пробудился в тревоге. Стрельба слышалась со всех сторон.

Один из часовых был найден мертвым. Другие уверяли, что слышали в кустах боевой клич тайпинов. Часовые сильно испугались. Переполох был страшный. Мне пришлось наблюдать оригинальную сцену. Шанхайский иезуит отец Салливен, о котором я вам уже писал, ворвался в палатку генерала и осыпал его ругательствами, совершенно неприличными в устах священника. Генерал сидел в кресле и смотрел на него помутневшим взором.

"Что же вы, ваше неповоротливое превосходительство… – орал Салливен, – что же вы, намерены двинуться с места или вы окаменели! Какая-то сволочь шевелится в кустах! Пока вы тут дремлете, нас всех зарежут!"

"Не шумите, – невозмутимо отвечал генерал. – Я еше не выяснил, существую я или не существую".

Я не мог удержаться от хохота. Этот генерал известен как поклонник старинного учения "дао", которое, кажется, проповедует полный отказ от чувств и желаний.

К рассвету выяснилось презабавное обстоятельство: Ван Ю бежал. Веревки, которыми он был привязан к деревянному щиту, оказались перерезанными. Возможно, что, несмотря на обыск, ему удалось каким-то образом спрятать нож. Подозреваю, что что он и кричал в кустах. Теперь ищи ветра в поле! Вы ошибаетесь, если думаете, что после падения Нанкина тайпины прекратили сопротивление. Бои продолжаются к югу от Янцзы, а на севере полным ходом идет восстание так называемых "факельщиков". Я прихожу в ужас при мысли о том, что делал бы китайский император, если бы мы ему не помогали…"

По приказу Цзэн Го-фаня арестованный Ли Сю-чен был посажен в клетку. Он отказался дать показания.

– Принесите кисть и бумагу, – сказал он, – я все опишу. Записи наших историков сожжены вами. И если я не расскажу, кто передаст об этом потомству?

Он писал о величии и падении Тайпин Тяньго, не скрывая ничего: ни хорошего, ни плохого. Он писал только правду, и слова его дошли до наших времен.

Четырнадцать лет продолжалось это восстание, и миллионы людей участвовали в нем. Это было одно из самых крупных крестьянских восстаний в истории человечества. Но оно не было подавлено цинекими генералами окончательно. Разрозненные отряды тайпинов действовали на юге еще много лет К глухих городах и деревнях люди прятали воззвания Небесного Государства Великого Благоденствия вместе с ружьями и копьями. Песни тайпинов звучали по всему Китаю.

Ли Сю-чен закончил свою рукопись 7 августа 1864 года и в тот же день был казнен. В ноябре были казнены его сын, Юный Владыка и все царские братья.

Но не скоро умерли любимые наши герои. Имя Лю Юнь-фу – человека с рассеченной щекой – встречалось на протяжении следующих тридцати лет истории Китая,

Он руководил войсками бывшей тайпинской дивизии "Черные флаги", которая вела борьбу с иностранцами за свободу Вьетнама через двадцать лет после падения Нанкина. С июня по октябрь 1895 года он командовал обороной Южного Тайваня и вел удивительные по упорству бои с японским военно-морским флотом. Он прекратил бои только потому, что пекинское правительство капитулировало и перестало давать защитникам Тайваня деньги и припасы. Ему было больше шестидесяти лет, когда он лично руководил огнем и отстреливался от атакующей японской морской пехоты в форте Аньпин.

Уезжая с острова, он горько сказал: "Вельможи в Китае обманули меня, а я обманул народ Тайваня!"

В его армии находились офицеры, которые поразительно похожи на наших знакомых Ван Линя и Ван Ю. Но они носили другие имена, и нам придется немало поработать, чтобы определить, кто в действительности были эти офицеры и как сложилась их жизнь. Без всякого сомнения, мы сделаем это в другой книге. Там же мы расскажем о том, как они принимали участие в новом восстании "Большого Кулака".

Все это в будущем, а будущее не имеет конца.

Весной 1866 года на переправе через Янцзы в районе Учана посредине реки лавировала джонка с розовым парусом. Ротозеи, стоявшие на берегу, решили, что эта джонка потеряла управление.

– Смотрите, у этой лодки руль не действует! – крикнул кто-то.

Не то! Капитан просто не может справиться с течением. Накурился опиума, что ли?

Верно, он уже давно спит в каюте, а на руле стоит его младшая дочь. Она ловко доставит его прямо на мель. Видно, что это образцовый капитан!

Раздался смех, очень быстро заглушённый звуками труб и барабанов. Через реку шел разукрашенный флажками паром.

Судя по грому музыки и по количеству флагов, ехал какой-то вельможа. Стражники начали разгонять толпу, очень энергично действуя бамбуковыми палками.

На джонку с розовым парусом перестали обращать внимание. Течение повернуло ее бортом к парому.

На борту джонки притаились три человека. Один из них был Дэн. Двое других – Линь и Ю. У Линя в руках была его привычная винтовка.

Проще было бы ударить его кинжалом и скрыться в толпе, – сказал Дэн, – а теперь мы зависим только от случая. Это слишком далеко.

Для моей винтовки это близко, – сказал Линь и выстрелил.

Дымок поднялся над кофейно-коричневыми водами Янцзы и улетел к западу, гонимый резким ветром.

– Хороший ветер! – крикнула загорелая босоногая девушка, стоявшая на руле. – Что же вы медлите? К парусу!

Джонка сделала крутой разворот и стала удаляться к западу, быстрая и легкая, как птица.

Пока стража погналась за ней, джонка была уже вне пределов досягаемости.

Смотри, какая быстроходная лодка! – судачили ротозеи на берегу. – Губернаторским джонкам не догнать ее. Да и что это за суда? Это колоды!

Стрелять будут.

Попробуй попади в нее, когда она несется, как ветер, да еще все время меняет курс!

А ты говорил, что ее капитан спит в каюте… Оказывается, он не спал, а его младшая дочь не так уж плохо владеет рулем. Ты знаешь, эти девушки из рыбачьих поселков..

Что такое, однако, случилось на пароме? Кого-то убили?

Уважаемые, лучше не оставаться здесь. Стражники совсем рассвирепели. Смотрите, как они дерутся палками!

Почтеннейшие господа, пойдемте лучше в харчевню. Там все известно.

В харчевне "Исполнение Достойных Желаний" действительно все было известно: убит пулей наповал важный ученый, "помогающий императору в чтении", по имени Чжун Хэ, прозванный "Старцем с Кедровой Горы". Говорят, что он в течение многих лет находился в качестве секретаря и был шпионом у самого престола Небесного Царя Хун Сю-цюаня и впоследствии помог арестовать Ли Сю-чена. После восстания он был неоднократно награжден чинами и ценностями. А раньше был он малоизвестный поэт – ездил по помещичьим усадьбам на верхнем течении реки и сочинял стихи за деньги. Ведь скажите, какие странные бывают возвышения и падения в человеческой жизни!

Великая река Янцзы зарождается у подножия снежных хребтов на границе Тибета и прорезает весь средний Китай на протяжении пяти тысяч километров.

На верховьях она серо-голубого цвета, в среднем течении – буровато-коричневая. В устье, ниже Усуна, она становится зеленой и еше долго сохраняет свой изумрудный цвет среди синих, как блестящий шелк, волн Восточно-Китайского моря.

Десятки миллионов людей живут возле этой реки. Многих она поит и кормит.

Янцзы широка и красива на среднем и нижнем плесах. Голубое небо, зеленые берега, коричневые воды, полоса прибрежных камышей, за ними – равнина, где рисовые поля сменяются покосами. Группы ив осеняют деревни и хутора. С палубы джонки видны косари на лугах, стога сена, рыбачьи костры у берегов, где на громадных распорках сушатся сети.

Но на верховьях река еще красивее. Ветер становится суше и сильнее. Чувствуется могучее дыхание материка.

Река ревет и бурлит среди отвесных скал. В ушельях среди брызг пены стоит неумолчный вой, заглушающий крики птиц. За этими узкими, словно прорубленными топором, теснинами лежит богатый край, с красноватой плодородной почвой, край теплых дождей и туманов, край сахарного тростника, индиго, табака и обильных злаков. Это Сычуань, страна "четырех рек", страна золотистых фазанов и "солнечных птиц".

Туда в старые времена уходили повстанцы, скрываясь от маньчжурских сабель и каторжных колодок цинской власти. В просторах Сычуани человек может скрываться годами. Там его спрячут, накормят, оденут и передадут в. соседнюю деревню или хутор, пока не пройдет гроза.

Туда, вероятно, стремится и джонка с розовым парусом, которая перед этим благополучно миновала пороги и быстрины в ущельях Ушаня. На палубе этой джонки стоят три человека – Дэн, Ю и Линь. Солнце всходит из-за гор, апрельские дожди миновали, и все кругом цветет и радуется.