Текст книги "Бесплотные герои. Происхождение образов "Илиады""

Автор книги: Лев Клейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Понятно внимание к Нестору в отмеченных центрах культа Асклепия, из которых остров Кос очень близок к очагу раннего бытования ионийского эпоса. На Косе греческими авторами зафиксирован даже род Несторидов! Но через пространные связи культовых центров Асклепия (обмены знаниями, обучение целителей, путешествия паломников, больных и т. п.) сведения о Несторе проникли и в другие места, где были святилища Асклепия: Эпидавр в Арголиде, Лаконию, Афины и проч. Так распространялась слава Нестора, друга Асклепиада Махаона.

Она вдохновила и певцов Троянской эпопеи. В «Илиаде» Нестор заботливо вывозит Махаона из сражения, сердечно угощает его и умело лечит. Рядом с ним его наложница Гекамеда, дочь Арсиноя, ухаживает за гостем. Арсиной – имя выдуманное, но Арсиноя в Мессении считалась матерью Асклепия (Гесиод, фрагм. 107; Павсаний, II, 26, 7; схолии к Пиндару, «Пиф.», III, 14). Нестор предстает здесь последователем Асклепия – бога мирного, благостного и любящего людей (даже отдающего за это жизнь – Зевс убил его за воскрешение умерших).

Возможно, отсветы происхождения Нестора из Геренского святилища лежат на всей его деятельности в «Илиаде»: он хотя и стоит за воинскую честь ахейцев (в VI песни), но чаще призывает к доброму согласию (в песнях I и IX) и к миру (в VII). Таким образом, внедрение этого героя в «Илиаду» внесло в нее новую идею. Нестор никогда не подвергается в «Илиаде» осуждению и никогда не бывает не прав. Естественно: его идея – это идея певца, чей вклад – образ Нестора, а это один из последних певцов, работавших над «Илиадой».

11. ПАТРОКЛ

О дружбе Ахилла с Патроклом написано очень много, но редко отмечают, что это не дружба равных. Ахилл – царь и полководец, а Патрокл – его лучший воин, заместитель и порученец. Мотив трогательной дружбы здесь маскирует и идеализирует отношения господина и слуги, вождя и дружинника. Дружинник беззаветно предан вождю и идет за него на смерть, а вождь отвечает на эту преданность заботой и привязанностью. Он нежно любит своего боевого товарища, зависимого от него, и мстит за его смерть врагу.

Когда троянцы во главе с Гектором оттеснили ахейцев до самых кораблей и подожгли один из них, пришла пора Ахиллу вступиться за своих союзников: ведь он хоть и воздерживался от боев из-за обиды на Агамемнона, все же не вовсе отказался воевать, а лишь ждал, пока ахейцы достаточно почувствуют на своих боках его отсутствие. В свое время он избрал именно такой момент для возвращения в строй: ахейцы бегут к последнему убежищу, враг поджигает корабли. Но Ахилл не спешит и теперь на выручку. Вместо себя во главе своих воинов он отправляет Патрокла, дав ему свои доспехи и наказав оттеснить троянцев, но город не штурмовать – оставить это для самого Ахилла. Патрокл оттеснил троянцев, в поединке убил их мощного союзника ликийского царя Сарпедона, но, не удержавшись от соблазна, рванулся на штурм города и в схватке с Гектором погиб. Все это изложено в XVI песни, которую издавна называют «Патроклией».

В XVII и XVIII песнях идет схватка за его тело, эти песни в значительной части суть продолжение «Патроклии». Непосредственно к нему относится и XXIII песнь – «Похороны Патрокла». Но и промежуточные песни XIX–XXII связаны с его посмертной судьбой – там рассказано, как Ахилл, воспылав жаждой отмщения Гектору, пошел на мировую с Агамемноном, приняв от него искупительные дары, затем ополчился новым оружием и, бросившись в битву, убил Гектора.

Можно смело сказать, что «Патроклия» – это переломный пункт и кульминация сюжета «Илиады». До того гнев Ахилла был обращен на Агамемнона, а теперь он повернулся на Гектора. Чувство обиды за поруганную честь сменилось сознанием вины и жаждой мести за друга. Однако если с эмоциями все ясно, то не все ясно с пониманием целей и мотивов, с логикой поступков. Почему Ахилл не исполнил своего обещания и не вступился за ахейцев сам сразу же, как только настал долгожданный момент поражения ахейцев? Почему за поджогом корабля не наступили тотчас примирение с Агамемноном, принятие даров и битва с Гектором? Певец, слагавший XVI песнь, чувствовал эту несообразность и считал необходимым как-то мотивировать отправку Патрокла вместо Ахилла. В соответствии с амплуа Нестора певец поручил ему роль инициатора этого дела и ввел соответствующий рассказ. В бою ранен Махаон, и Нестор вывозит его с поля боя. Ахилл хочет узнать, кого это повезли раненого, и посылает Патрокла срочно сие разузнать. Это дает возможность Патроклу попасть в шатер Нестора и выслушать его совет. Ну разумеется, Нестор советует попросить у Ахилла войско и прийти на помощь ахейцам. В разбивке древних издателей Гомера, которым принадлежит деление «Илиады» на песни, весь этот рассказ занимает вторую половину XI песни. Современные ученые называют его «Несторидой». Это, так сказать, вступление к «Патроклии».

Конечно, можно подумать, что эту операцию задумал тот же певец, которому принадлежит весь сюжет об Ахилле, о его гневе и воздержании от боев, о его сражении с Гектором и победе, что все это задумано сразу, и участие Патрокла – лишь одна из линий единого сюжета. Но тогда рассказ был бы гладко присоединен к «Патроклии», полностью с ней бы согласовался, а этого нет.

Выезд Патрокла. Роспись протокоринфского арибалла (последняя четверть VII века до н. э.).

Ахилл послал Патрокла срочно справиться, не Махаон ли ранен, но когда Патрокл возвращается к Ахиллу, то сообщает ему обо всех событиях битвы: о поражении ахейцев, о ранении трех главных вождей – Агамемнона, Одиссея и Диомеда, даже о ранении случайно встреченного Эврипида, но о том, кого же увозил Нестор, Махаон это или нет, в сообщении Патрокла нет ни слова. А Ахилл его об этом и не спрашивает. Забыл, зачем послал? Более того, Патрокл сообщает, что раненых вождей обихаживают «наши врачи», а ведь врачи ахейского войска – это Махаон и Подалир! Выходит, Махаон врачует раненых, а только что в «Несториде» было сказано, что он «сам беспомощный лежит, во враче нуждаясь искусном» (834). Нестора в XI песни и Эврипида в XV Патрокл покидал бодрым и стойким, а к Ахиллу вскоре явился «слезы горючие льющим» (XVI, 3).

Такая несогласованность объяснима лишь одним: «Патроклия» уже существовала, когда сочиняли «Несториду», и тот, кто ее сочинял, не все в «Патроклии» заметил и учел. «Несторида» действительно сделана исключительно для удобства введения «Патроклии» в поэму, но сделана не тем певцом, которому принадлежит «Патроклия», а другим, позже, когда готовую «Патроклию» нужно было ввести в «Илиаду». Значит, «Илиада» существовала и без «Патроклии», до «Патроклии».

В первой половине XI песни, перед «Несторидой» содержится предсказание Зевса Гектору о том, что тот будет разить ахейцев, пока не дойдет до ахейских кораблей, и сразу затем наступит ночь (XI, 193–194, 208–209). Видимо, таков и был ход событий до присоединения «Патроклии»: Гектор пробивался к кораблям, поджигал один из них, и наступала ночь, а наутро Ахилл, узнав об успехе Гектора, мирился с Агамемноном и возвращался к боям. Но теперь за поджогом корабля ночь не наступает, а следует «Патроклия», после чего повторено предсказание Зевса (XVII, 453–455) – это чтобы вернуться к ситуации, бывшей перед «Патроклией», и чтобы можно было связно продолжать с оставленного места.

Что Патрокл вошел в «Илиаду» (и вообще в гомеровский эпос) позже многих других героев, видно из его меньшей оснащенности постоянными эпитетами – 23 процента упоминаний его имени снабжено постоянными эпитетами (у Ахилла – 40,2 процента).

Становится понятнее и «переодевание» Патрокла в доспехи Ахилла, приводившее исследователей в недоумение. Оно никак не реализуется в последующих событиях: ни троянцы вообще, ни Гектор не принимают Патрокла за Ахилла. У. Виламовиц полагал, что все «переодевание» Патрокла в доспехи Ахилла было затеяно ради того, чтобы Ахилл остался без оружия и можно было ввести в «Илиаду» рассказ о получении Ахиллом нового оружия, ввести длинное описание щита из поэтических заготовок автора. Это предполагает в древних певцах преобладание чисто эстетических интересов над заботой о содержании эпоса. Возможно, причина лежит ближе к наивной психологии певцов: произошла смена замыслов – в этом отрезке сюжета Патрокл оказался на месте Ахилла, в шкуре Ахилла, и подсознательно певец старался передать ему и внешние атрибуты Ахилла в бою. Однако, пожалуй, одного этого стимула было бы недостаточно для «переодевания», но о другом стимуле поговорим позже.

Не только в «Илиаде» заметны признаки существования без «Патроклии» – в «Патроклии» тоже есть следы отдельного от «Илиады» существования.

Кто убил Патрокла? По «Илиаде», Гектор – спереди, ударом копья в пах, а перед тем Аполлон мощным толчком в спину сбросил с ахейского героя чудесные Ахилловы доспехи. Но между этими двумя ударами, между Аполлоном и Гектором неожиданно вклинился какой-то дарданский воин Эвфорб и вогнал Патроклу копье в спину. Но ведь это и есть смертельный удар! Более в «Илиаде» Эвфорб нигде не фигурирует – только в «Патроклии» и ее продолжении (в песнях XVI и XVII). И на трофеи по убитом претендуют то Гектор, то Эвфорб, не споря друг с другом, не замечая друг друга.

Откуда взялся этот Эвфорб? Зачем он введен? Полагают: чтобы уменьшить славу Гектора. Но певцу это не нужно. Напротив, ему желательно, чтобы вся ответственность за убийство Патрокла пала на Гектора, ведь за это его должен возненавидеть Ахилл. Еще сто лет назад Р. Кекуле нашел разумный ответ: Эвфорб был единственным победителем Патрокла в той песни, которая ходила независимо от «Илиады». Поэтому какое-то его участие пришлось сохранить, чтобы не расходиться слишком кардинально с традиционной версией, а лишь поправкой придать ей нужное звучание.

Откуда же взялся Патрокл и кем он был до проникновения в «Илиаду»?

Многие исследователи ищут ответ на этот вопрос в притче о Мелеагре, рассказанной Фениксом в назидание Ахиллу в IX песни («Посольство»). Мелеагр тоже устранился от боев из обиды – его обидела мать. Ни просьбы родителей, ни уговоры старейшин, ни обещание даров не могли умилостивить Мелеагра. Только любимая жена Клеопатра сумела умолить его. Он вмешался в войну и победил врагов. Аналогии с сюжетом о гневе Ахилла столь велики, что исследователи делали вывод о подражании, о зависимости одной эпопеи от другой.

Ряд исследователей считает, что из предания о гневе Мелеагра выросла песнь о гневе Ахилла. Предание о Мелеагре, говорят они, выглядит более естественным, органичным по сравнению с песнью о гневе Ахилла. Причина для ссоры там важнее: Мелеагр убил братьев матери, та его возненавидела и прокляла, а у Ахилла всего лишь отняли его усладу – пленницу, каких много. Пребывание устраненного от боев Мелеагра в осажденном городе понятно – куда же ему деваться, – а вот Ахилл мог бы и отплыть восвояси, раз уж не воюет, но он все-таки остался поблизости – тоже натяжка.

Наконец, само имя Патрокла эти исследователи считают простой переделкой имени Клеопатры: перевернули составные части первого имени – получили второе (Клеопатра – Патроклос). Почему Клеопатра – исходное имя, а не производное? Во-первых, это обычное имя женщины. Во-вторых, оно хорошо подобрано, принадлежит к числу так называемых говорящих имен, то есть характеризующих владельца или его отца. Так, Телемах (в переводе: «сражающийся вдали») назван по отцу, Одиссею, который сражается далеко от дома; Эврисак («широкий щит») – по своему отцу, Аяксу, обладающему башенным щитом, и т. д. Кле(ос) – «слава», патр(ос) – «отец». Отец Клеопатры действительно славен: он сражался с богом (Аполлоном или Посейдоном), отстаивая честь, отец же Патрокла ничем не знаменит. Наконец, Патрокл в шатре Ахилла исполнял и чисто женские функции (любовника), на это намекает Эсхилл.

Однако другие ученые предложили противоположную идею: это притча о Мелеагре создана специально на потребу поэме о гневе Ахилла. Соответственно, Клеопатра – лишь перевертыш Патрокла. У жены Мелеагра сам Гомер знает и другое имя – Алкиона. Имя Патрокл – рядовое, обычное. Так звали сына Геракла, а в VI веке некий Патрокл в Афинах высек на алтаре Афины Ники в афинском Акрополе свою подпись: «Сделал Патрокл». Эпический Патрокл – герой, несомненно, древний. Он не придуман сочинителями «Илиады» или песни об Эвфорбе, не изобретен как имитация Клеопатры. Его постоянные эпитеты энеес («кроткий», «милостивый»), хиппеус («конник») и хиппокелеутос («понукающий коней бодцом-стрекалом») – слова редкие, древние; последнее из них уникально в эпосе и вообще в греческом языке.

Аргументы весомы, однако в такой крайней форме эту версию не приходится принимать всерьез: есть ряд доказательств того, что рассказ о Мелеагре содержался в древнем эпосе Этолии и жил независимо от песни об Ахилле. Кстати, сам факт наличия другого имени у жены Мелеагра говорит о том же: образ Клеопатры – не сколок с образа Патрокла. Но и первую гипотезу факты о древней «Мелеагриде» отнюдь не поддерживают. Наоборот, опровергают. Изучение показало, что первоначальное представление о перипетиях Мелеагра было совершенно не похожим на события песни о гневе Ахилла: не было там ни войны, ни воздержания от боев, ни посольства, а был рассказ о ссоре Мелеагра с матерью из-за того, что он убил ее братьев на охоте под Калидоном. То есть притча Феникса – это весьма и весьма подработанная версия «Мелеагриды», подработанная специально для помещения в поэму о гневе Ахилла. Это подтверждается лексикологическим анализом речи Феникса. Анализ проделал Д. Пейдж. Лексика и фразеология речи вполне традиционные, а как только Феникс переходит к притче о Мелеагре, в речи появляется много редких слов, в том числе древних, но в смеси с очень поздними формами. То есть налицо древний эпос в позднем пересказе, в поздней обработке.

Итак, притча о Мелеагре в речи Феникса – это «Мелеагрида», переработанная под воздействием песни о мести Ахилла за убиенного Патрокла. Значит, эта песнь, а с ней и образ Патрокла, древнее переработки. Разве что имя Патрокл все-таки создано под влиянием сведений о жене Мелеагра. Трудно поверить, что совпадение компонентов двух имен – случайность.

Если же тут зависимость, то имя Клеопатры имеет больше шансов оказаться источником. Второе имя героини – Алкиона – не изначально: оно означает «зимородок», и привлечение его в миф о Мелеагре, видимо, обусловлено связями этого мифа с культом Артемиды: причиной бедствий калидонской охоты было неудовольствие Артемиды, а в мифе женщины превращаются от горя в культовых птиц Артемиды – «мелеагрид» (цесарок). «Зимородок» здесь вторичен, взят из другого мифа, где он органичнее (из мифа о дочери Эола – см.: Аполлодор, I, 7, 3–4). В греческой мифологии есть несколько Клеопатр, несколько Алкион, но только один второй Патрокл – сын Геракла, достаточно знаменитого отца. С другой стороны, древние эпитеты говорят против столь позднего изобретения имени – аккурат при включении Феникса в «Илиаду». Случайное совпадение все-таки остается возможным.

Что уж и говорить об источнике всего сюжета и образа! Его явно нужно искать в другом месте. Патрокла практически нет в киклических поэмах. Почему его нет в поэмах, описывающих события, произошедшие после тех, что в «Илиаде», понятно: ведь он в ней убит. Но почему его нет в событиях первых лет войны, которые описаны в «Киприях»? Это очень трудно объяснить, если считать киклические поэмы более поздними, чем «Илиада», но если принять, что они древнее «Илиады», то трудности нет: Патрокл введен в «Илиаду», когда киклические поэмы уже существовали. Почему его не ввели параллельно и в киклические поэмы? Возможно, ввели, но вставные изолированные эпизоды там оказались слишком незначительными, чтобы их упоминать в пересказах (до нас дошли только они). Сохранились, однако, изображения (в частности, на аттическом кратере конца VI – начала V в.): Ахилл перевязывает руку раненому Патроклу. Поскольку в «Илиаде» этого эпизода нет, значит, он должен был содержаться в «Киприях». Так что прямое присутствие Патрокла в Кикле есть, но оно очень незначительно, по-видимому вторично и ограничено «Киприями».

Иначе обстоит дело со скрытым присутствием.

Издавна аналитики замечали очень близкие сходства между рядом мотивов «Илиады» и киклической поэмы «Эфиопиды» – той, где повествуется о событиях, непосредственно следующих за событиями «Илиады». Но в 1945 году в тихой Швейцарии Г. Песталоцци открыл, что не просто отдельные мотивы, а целая система их схожа у обеих поэм и что автор «Илиады» заимствовал их из «Эфиопиды» (эта работа Песталоцци и послужила главным основанием для пересмотра хронологических соотношений «Илиады» и киклических поэм – для уразумения, что они не младше, а старше «Илиады»).

Сходства с «Илиадой» показывает не вся «Эфиопида», а ее вторая часть – «Мемнония». Там рассказано, как на помощь Трое пришел со своим войском Мемнон – племянник Приама, сын богини зари Эос. Фетида предсказала Ахиллу, что ему грозит неминуемая смерть, если он убьет Мемнона, и Ахилл решил воздерживаться от встреч с Мемноном. Он предупредил и своего любимца Антилоха, сына Нестора, чтобы тот не смел выступать против Мемнона. Однако, когда в опасности оказался Нестор, сын бросился на помощь отцу и погиб. Охваченный горем и жаждой мести, Ахилл выступил против Мемнона и, убив его, обусловил собственную смерть – он гибнет от стрелы Париса.

Вся эта история очень напоминает историю с Ахиллом и Патроклом. Мемнон – сын богини и смертного, как Ахилл. Оружие Мемнона изготовлено Гефестом, как у Ахилла. Пророчества, предсказания такие же. Гибель друга, месть за него ценою собственной жизни – весь рисунок сюжета тот же.

Но как определить, где оригинал, а где имитация? Это удалось сделать. В ряде случаев события «Мемнонии» естественны, хорошо мотивированы, стоят в органической связи, а аналогичные события «Илиады» проигрывают в сравнении с ними или попросту непонятны.

Так, в «Мемнонии» Парис подстрелил коня в упряжке Нестора, Антилох бросается на помощь своему отцу и гибнет. В «Илиаде» эта сцена повторена – там также Парис подстрелил коня у Нестора, но на помощь Нестору приходит не Антилох, а Диомед, который Нестору вовсе не родственник. Он не жертвует собой, а просто приглашает Нестора к себе в колесницу, сделав его возницей (старца! царя!), – для этого он сгоняет своего возницу. Вместо трагедии сыновней самоотверженности, где все связи мотивированы, получилась жанровая сценка, весьма экстравагантная. Далее, в «Мемнонии» во время схватки Ахилла с Мемноном обе богини – Эос и Фетида – жаждут милости от Зевса. Каждая молит сохранить жизнь ее сыну, погубив соперника. Зевс не в силах решиться (все-таки обе просительницы – богини) и прибегает к року – взвешивает судьбы на чашах золотых весов. В «Илиаде» мотив взвешивания использован при поединке Ахилла с Гектором, но там он ничем не мотивирован: все уже было решено заранее.

Когда Мемнон пал, Эос посылает Сон и Смерть унести его тело с поля боя: Сон и Смерть – дети Ночи, сестры Эос (Зари). А в «Илиаде» их, по приказанию Зевса, посылает Аполлон унести тело Сарпедона, царя Ликии. Ни Аполлон, ни Сарпедон не имеют никакого отношения ко Сну и Смерти. В «Мемнонии» Фетида и ее сестры Нереиды поднимают громкий плач по убитом Ахилле, сыне Фетиды, и это естественно. А в «Илиаде» они так же точно выплывают из моря и вопят все вместе из одного лишь сочувствия Ахиллу, скорбящему о своем друге. Это явное нарушение меры. В «Мемнонии» Фетида предсказывает Ахиллу, что он умрет сразу же за гибелью Мемнона – так и происходит. А в «Илиаде» она предсказывает, что Ахилл умрет сразу же за гибелью Гектора, но этого нет: до смерти Ахилла оказывается еще уйма событий – вся «Эфиопида». В «Мемнонии» Ахилл сразу же за смертью Мемнона призывает ахейцев на штурм стен Илиона – и это происходит. В «Илиаде», убив Гектора, он делает тот же призыв и… откладывает штурм: надо еще похоронить Патрокла. В «Илиаде» тень Патрокла, явившись во сне Ахиллу, напоминает, что прах их обоих должны будут похоронить вместе в золотой урне, которую принесла Фетида. Но Фетида ничего не принесла: об этой урне ни слова еще не было сказано в «Илиаде». Это когда умрет Ахилл, то есть в «Эфиопиде», Фетида действительно принесет золотую урну, чтобы похоронить Ахилла – об этом упоминает «Одиссея» (XXIV, 73–80). При сожжении трупа Патрокла Ахилл тщетно призывает ветры раздуть костер. Они послушались лишь богиню Ириду. Нежелание ветров непонятно. Но объяснимо только из «Мемнонии»: ветры, по Гесиоду, сыновья Эос и, следовательно, братья убитого Ахиллом Мемнона, им ли помогать Ахиллу на похоронах Антилоха! Другое дело Ирида – по Алкею, поэту VII–VI веков, жена или возлюбленная одного из ветров – Зефира.

В 1951 году В. Шадевальдт, обобщив доводы неоаналитиков по этому вопросу, пришел к идее, что весь стержень сюжета «Илиады» сформировался под влиянием «Эфиопиды», что «Илиада» выросла из более узкой поэмы о мести за друга, а та родилась как имитация «Эфиопиды». Доказательства не убеждают. Шадевальдт составил таблицу: он соединил линиями разделы «Мемнонии» с песнями «Илиады», где им есть аналогии. Получился неожиданный эффект: в «Мемнонии» связи распределились равномерно по всей поэме (из двадцати сцен все, кроме пятой, показали связь с «Илиадой», причем сцены 2, 3, 8 и 18 – по две связи). А в «Илиаде» все линии сбегаются к песням с Патроклом: в XVI – шесть связей, в XVII и XVIII – по четыре, в XXIII («Похороны Патрокла») – три. Кроме того, три связи – в XXII (гибель Гектора) и по одной – в I, VIII, IX и XIX. Такое распределение говорит о том, что «Мемнония» не воздействовала на всю «Илиаду», а лишь дала образец для истории с Патроклом. Но считать эту часть ядром «Илиады» никак нельзя, поскольку она в «Илиаде», как было показано, вставная.

Схема связей «Мемнонии» с «Илиадой» по В. Шадевальдту (здесь опущены детализирующие надписи).

Итак, налицо перелицовка сюжета из киклической поэмы: Ахилл тот же, месть та же, но на роль Мемнона «Илиада» подставляет Гектора, а вместо Ахиллова друга Антилоха оказывается новый друг – Патрокл. Вот почему в «Илиаде» Антилох начинает активно действовать лишь после смерти Патрокла: это функциональный двойник Патрокла, и двоим им быть в одной поэме сразу явно неуместно (не разорваться же Ахиллу). И вот почему в «Илиаде» Патрокл и Нестор все еще так тяготеют друг к другу, так тесно связаны: Патрокл – это другое имя Антилоха. А коли так, то становится понятен и выбор имени: Нестор – поистине знаменитый отец. Антилох же был назван по своей прямой функции – спасению в трудной ситуации: имя его означает «равный отряду» или «противостоящий отряду».

Однако если Антилох пожертвовал собою ради отца, то Патрокл отдал жизнь за друга и властелина, кровных уз с ним не имевшего, причем он погиб из-за самолюбия, каприза и беспечности Ахилла. Этот мотив не содержался в «Мемнонии», не был подсказан «Эфиопидой».

Но и ему найден источник. Этот глубинный источник повествования о дружбе Ахилла с Патроклом, да, пожалуй, еще с его прототипом – Антилохом, вскрыли за последние десятилетия англичане и американцы. Б. Т. Уэбстер, Дж. Грэссет и Г. Миллер нашли этот источник в знаменитом шумеро-аккадском эпосе о Гильгамеше и его друге Энкиду. Совпадения поразительные! Гильгамеш – сын богини и смертного, как Ахилл. И в обоих случаях богиня заступается за сына перед верховным божеством, а оно помогает герою. Как Патрокл был назначен опекать Ахилла, так Энкиду – Гильгамеша, и в обоих случаях опекун и опекаемый подружились. Как Патрокл, Энкиду идет в бой впереди своего друга и вождя. Как Патрокл, Энкиду нарушил запрет вождя и погиб. И, как в «Илиаде», это было следствием беспечности вождя, тот корит себя за это и раскаивается.

Оба царя, Гильгамеш и Ахилл, одинаково охвачены горем, рвут на себе волосы, Гильгамеш разрывает на себе одежды, Ахилл посыпает их пеплом нечистым. В обоих случаях царь, оплакивающий друга, сравнивается со львом или львицей, у которых отняли львят. Оба царя сначала отказываются похоронить друга, а потом все-таки погребают его, одинаково заливая прах медом и маслом. Оба во сне обнимают или пытаются обнять тень погибшего. И в обоих случаях судьба погибшего друга воспринимается как предзнаменование смерти самого царя.

Шумерский эпос гораздо старше греческого, так что направление заимствования не вызывает сомнений. В Шумере этот эпос исполнялся в III тысячелетии до н. э. От шумеров его позаимствовали аккадские (ассиро-вавилонские) сказители, от них – хурриты и хетты Малой Азии. Там он был популярен во II тысячелетии до н. э., а переводы его на западносемитские языки найдены в городах восточного побережья Средиземного моря, в том числе в финикийском Угарите, от которого рукой подать до Кипра. Как в Малой Азии, так и на Кипре в XIV–XII веках до н. э. жили ахейские колонисты, а на финикийском побережье существовали торговые фактории ахейцев. Но если бы сюжет об Ахилле и потере им друга был заимствован так рано, то он бы сохраниться на Востоке не мог: там греческие колонии были сметены нашествием во второй половине XII века. Эпос мог бы сохраниться лишь переданным в коренную Грецию, но там сказания о дружбе Ахилла с Патроклом нет. Скорее всего заимствование произошло при вторичном контакте с потомками хеттов в Малой Азии, после XI века.

Одна деталь резко усиливает гипотезу о заимствовании мотива с Востока и доводит ее до статуса факта. Ахилл кладет руки на грудь умершего друга Патрокла. Почему на грудь, а не, скажем, на голову, на лицо, на ноги? Это остается непонятным. Но, обратившись к Гильгамешу, мы сразу находим объяснение: Гильгамеш кладет руки на грудь павшего, чтобы почувствовать, бьется ли еще сердце друга или уже перестало.

Итак, мотив потери царем друга, заимствованный из восточного эпоса, стал в Троянской эпопее мотивом Ахилловой мести за друга, связанного с Нестором. Будучи передан «Илиаде», мотив этот вошел в нее как повествование об Ахилле и Патрокле. Присоединившись к сюжету о ссоре вождей и гневе Ахилла, он преобразовал этот гнев и привел к тому, что «Илиада» сменила главную идею: из поэмы о вреде раздоров она стала поэмой о себялюбии, вине и раскаянии. Ранее в поэме осуждался Агамемнон, теперь осудительный акцент сместился на Ахилла.