Текст книги "Бесплотные герои. Происхождение образов "Илиады""

Автор книги: Лев Клейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

8. ОДИССЕЙ

Положение Одиссея в «Илиаде» во многом загадочно. Будучи главным героем другой гомеровской поэмы – «Одиссеи», он и в «Илиаде» занимает видное место, но все же это место второстепенное. Основные конфликты сюжета, их развитие и разрешение происходят не благодаря действиям Одиссея. Он тут всегда лишь помощник, а те эпизоды, где он главенствует, сами не играют важной роли в «Илиаде». Одиссей не руководит сражениями, от него ничего существенного не зависит. В поэме он даже не имеет аристии – отдельной песни о подвигах, причитающейся каждому видному герою.

Все это побуждает аналитиков считать, что Одиссей вошел в «Илиаду», когда она в основном уже сформировалась. Столь крупного героя, за которым, надо думать, стояли духовные интересы влиятельных кругов, вряд ли изначально стали бы вводить без решающих функций. Но ведь и позднее включение на этих условиях не очень резонно. Зачем же его вводили таким – без крупных деяний, без видных противников, без аристии?

Можно было бы подумать, что это делалось с оглядкой на «Одиссею» или с расчетом на ее появление – там он главный герой, там его аристия (избиение женихов). Принятие такого мнения связано с вопросом об авторстве обеих поэм – один у них автор или разные. Я думаю, что правы древние «хоризонты» (или разделители) и нынешние аналитики, отрицающие общее авторство, однако это вопрос, требующий особого разбора. Здесь достаточно сказать, что вне зависимости от его решения приходится признать: Одиссея ввели в «Илиаду» не те, кто создавал его образ в «Одиссее».

В самом деле, об убитом товарище Одиссея Левке, за которого он мстил врагам в IV песни «Илиады», ничего не знает «Одиссея». Вообще в ней Одиссей не вспоминает ни одно событие «Илиады», в котором он участвовал: ни поездку в Хрису, ни столкновение с Ферситом, ни вылазку с Диомедом и захват Долона, ни свое ранение, ни свою победу в соревновании бегунов, ни награду за нее – шестимерную серебряную чашу из Финикии. Не вспоминает и, видимо, просто не знает их. И наоборот, о спутниках, с которыми он возвращался из Трои – Антифоне, Эльпеноре и Перимеде (II, X и XI песни «Одиссеи»), – ничего не говорилось в «Илиаде». Ничего не знает «Илиада» и о знаменитом луке, который Одиссей привез из Трои и готов был испытать у феаков в «Одиссее» (песнь VIII). В «Илиаде», в отличие от «Одиссеи», он вообще не лучник. Не знает «Илиада» и о ссоре Ахилла с Одиссеем, а о ней пел на пиру в «Одиссее» Демодок (песнь VIII) – в «Илиаде» нет и следа этой ссоры. В «Одиссее» царь хитер и изворотлив, в «Илиаде» – только рассудителен.

В «Одиссее» у ее главного героя есть постоянный эпитет птолипортос – «градорушитель». В «Илиаде» он употребляется всего два раза, причем в частях, которые аналитиками относятся к вставным и поздним (в «Каталоге кораблей» и в «Долонии»). Многие исследователи отмечали, что в «Одиссее» для этого эпитета нет никакого основания, кроме как троянское прошлое Одиссея – его участие во взятии Трои. Но ведь в этом предприятии участвовали многие герои – Агамемнон, Аякс, Диомед, Нестор и др., а эпитет почему-то характеризует именно Одиссея. Некоторые считают, что для характеристики Одиссея этим эпитетом нет оснований в обеих гомеровских поэмах, да и вообще в Троянском цикле, и что зарождение их надо искать в каком-то древнем, неизвестном нам прошлом образа. Это неверно.

Основа есть в Троянском цикле, а именно в «Возвращениях», и эта основа мельком упоминается в «Одиссее»: в самом начале своего рассказа феакам об отплытии из Трои (в IX песни) Одиссей повествует о взятии и разрушении им Исмары – столицы киконов. Этот город взял и разрушил он и только он со своим отрядом. С тех пор он птолипортос – «градорушитель».

Конечно, есть то, что объединяет обе поэмы в обрисовке Одиссея: в обеих поэмах Одиссей происходит с Итаки, в обеих имеет сына Телемаха, в обеих располагает двенадцатью кораблями, в обеих ему покровительствует Афина и т. д. Но это все может быть объяснено общей принадлежностью основных сведений об Одиссее в той и другой поэме к древнему фольклорному фонду при раздельной обработке этих сведений для каждой из этих поэм. (Кстати, поэтому в некоторых случаях можно прибегать и к материалам из «Одиссеи» для лучшего понимания Одиссея в «Илиаде».)

Итак, «Илиада» знает, что Одиссей – царь Итаки и мореход, но «Одиссею» и его приключения в ней она не знает. А вот каким участие Одиссея представлено в других песнях о Троянской войне – киклических поэмах, – «Илиада», несомненно, знает. По крайней мере это отражено в некоторых ее песнях.

Так, интересна связь Одиссея с Диомедом в «Илиаде». В обходе войск (песнь IV) Агамемнон делает выговор только Одиссею и Диомеду. В «Долонии» (песнь X) Одиссей вместе с Диомедом совершает успешную вылазку в тыл противника, причем он в этой вылазке старший. В VIII песни Одиссей бежит с поля боя, а его окликает и стыдит Диомед. Вместе они ранены в XI песни. Все это соответствует той связи, в которой оба выступают в Троянском цикле: в «Киприях» Одиссей с Диомедом расправились с Паламедом, а в «Малой Илиаде» вместе Одиссей с Диомедом ездили на Лемнос за Филоктетом, вместе унесли из Илиона Палладий (Аполлодор, V, 8, 11).

Еще теснее в «Илиаде» Одиссей связан с Аяксом, сыном Теламона (великим Аяксом), и к этой связи почти всегда подключен Ахилл. В «Тейхоскопии» (песнь III) Елена показывает Приаму всего нескольких ахейских вождей, вторым – Одиссея, четвертым – Аякса.

Вместе оба героя и Ахилл фигурируют в I песни как ближайшие соратники Агамемнона. Все три героя оказываются в VIII и XI песнях ориентирами при описании расположения кораблей в ахейском стане (Одиссей в середине, Ахилл и Аякс на флангах). Вдвоем Одиссей и Аякс идут послами к Ахиллу в IX песни, а затем борются между собой на погребальных играх в память Патрокла (XXIII песнь). М. Пэрри заметил, что у Гомера есть ряд стандартных однотипных обращений к героям, заполняющих всю строку стиха. Такие формулы существуют для каждого из основных героев – для Ахилла, Диомеда, Агамемнона и др. Таких формул нет только для двоих из них – для Одиссея и Аякса. По «Каталогу кораблей», Одиссей и Аякс оба – островные вожди: один с Итаки, другой с Саламина; оба привели с собой по двенадцать кораблей. Словом, связь несомненна. Эта тесная связь соответствует той, которая выступает в «Малой Илиаде», где Одиссей и Аякс соревнуются за оружие убитого Ахилла, а когда оружие присуждают Одиссею, Аякс от обиды кончает с собой (Аполлодор, V, 7).

Стало быть, какой-то из певцов «Илиады» знал, что в песнях о последующих событиях Одиссей должен быть тесно связан с Аяксом и Ахиллом. Какой-то (скорее всего другой) певец знал, что и в предшествующей, и в последующей песни Одиссей должен быть связан с Диомедом. Этому знанию подчинены связи Одиссея в «Илиаде». Противоположная направленность воздействий – из «Илиады» на киклические поэмы – маловероятна, потому что в этих поэмах события с Одиссеем – решающие, а в «Илиаде» – сравнительно мелкие.

Нельзя сказать, что эти два узла связей, выступающие в «Илиаде», восходят к двум разным киклическим поэмам: как видим, обе связи есть и в «Малой Илиаде». Очевидно, что, изображая Одиссея, и «Илиада», и влиятельная для нее «Малая Илиада» восходят к гораздо более древним песенным комплексам, один из которых воспевал отношения Одиссея с Диомедом, другой – с Аяксом и Ахиллом, а также с Агамемноном. Вероятно, здесь еще один след двух версий «Илиады» – с Диомедом и с Ахиллом. Видимо, это разделение более широкое, чем версии «Илиады», – это версии всего цикла. По крайней мере оно охватывает «Илиаду» и «Малую Илиаду».

Есть еще одна связь у Одиссея – с Менелаем. В «Илиаде» она выступает мельком, как воспоминание о прошлом: в «Тейхоскопии» Приам вспоминает, как Одиссей с Менелаем приходили послами от ахейцев требовать выдачи Елены. Это прошлое было подробно описано в «Киприях» (Аполлодор, III, 28). Более в киклических поэмах эта связь незаметна. Зато вся «Одиссея» пронизана ею. Так что и по этому показателю видно, что «Одиссея» развивала другую традицию.

Эта традиция разрабатывает сугубо морские приключения Одиссея, что согласуется с островным положением его царства в обеих гомеровских поэмах (впрочем, в «Одиссее» такие приключения числятся и за Менелаем). Но, странное дело, в самом этом своем царстве, да и в других местностях, Одиссей не очень прочно закреплен. На Итаке он и его семья ни с кем не связаны кровно. С одной стороны, он унаследовал Итаку от своих отца Лаэрта и деда Аркесилая – этот род и его власть над Итакой не раз упомянуты в «Одиссее», а Лаэрт вспоминает (XXIV, 337–338), что был царем. С другой стороны, Одиссей царствует почему-то при жизни своего отца, а отец даже в отсутствие сына не правит, а тут же, на Итаке, сам с несколькими рабами обрабатывает свои сад и поле, одетый в залатанную одежду (I, 185–189; XXIV, 205–247). Правит же на Итаке Пенелопа.

Отец и род Одиссея вообще не очень ясны: у Гесиода («Эойя», фрагм.: 111–112; также Эсхил, фрагм. 175; Софокл, фрагм. 142; схолии к Ликофрону, 344) отцом Одиссея является Сизиф, сын Эола, помещаемый на Коринфском перешейке. Коринф одним из первых среди греческих государства развил мореплавание и завязал торговые отношения с Востоком. Эол считался изобретателем паруса, и многие эолиды становились мореходами, а Сизиф, воплощавший в себе качества коринфских торговцев, отличался хитростью – обе характеристики наличествуют у образа Одиссея в «Одиссее». Коринф был важным фокусом сказаний о морских приключениях, да и самой локализации царства Одиссея: Итака и другие острова его царства запирают выход из Коринфского залива; с противоположной стороны Коринфский перешеек омывается Сароническим заливом, в котором расположены не только Аяксов Саламин, но и остров Волшебницы Кирки (Страбон, IX, 395) и героон Феака (Плутарх, Тез., 17), а на аргивском берегу – мыс Скиллей (локализация Скиллы?).

Видимо, несообразности с бытом Лаэрта – следы того состояния эпического материала, когда отца Одиссея и не представляли бывшим владетелем Итаки. Ведь в мифическом мире ахейцев наследование престола шло от тестя к зятю, как, впрочем, и в русском фольклоре: герой волшебной сказки непременно женится на царской дочери и получает с нею царство или пол-царства. Одиссей должен был получить Итаку как приданое – с Пенелопой, от ее отца Икария.

Но и этот персонаж не очень четко локализован. По «Одиссее», он царствует где-то в другой местности (II, 52–54, 132–134). Поздние авторы включают Икария в спартанские генеалогии и помещают его царство в Акарнании, а братом его делают Тиндарея, отца Елены и Клитемнестры (Аполлодор, III, 10, 3–6). Однако более глубокие ассоциации, обусловленные его именем, связывают и его с островами. По генеалогии, сын его – Левкадий (Страбон, X, II, 9). Это эпоним острова Левкады близ Акарнании, Левкада же названа по острову Левке (Белому) в царстве мертвых – на нем обитают души усопших. Имя Левк носил также погибший соратник Одиссея в «Илиаде». На острове Левкаде существовал любопытный древний обычай: преступнику привязывали птиц и перья и сбрасывали со скалы в море – жертвовали Аполлону (Страбон, X, II, 9). Но ведь это имитация полета Икара! С полетом Икара, однако, древние связывали остров Икарию возле малоазийских берегов и омывающее его море – Икарийское; оно упоминается в «Илиаде» (II, 145). Уже по острову, а не по Икару, получил имя Икарий: это эпоним острова.

Таким образом, эта линия связей притягивает Одиссея «Одиссеи» к островам возле берегов Малой Азии и обусловливает его близость к царству мертвых (куда он в «Одиссее» путешествует). В учебнике В. Шмида и Ф. Штелина по древнегреческой словесности Одиссей назван самым ионийским из всех гомеровских героев – имелся в виду его характер, предприимчивый, даже авантюристический, но трезвый. Связь с Икарием выводит Одиссея в ионийский регион. Так коринфские и спартанские сказания об Одиссее, видимо, приобрели форму «Одиссеи» и в какой-то мере отразились на облике Одиссея в «Илиаде». В гораздо большей мере образ Одиссея в «Илиаде» и «Малой Илиаде» должны были формировать другие сказания, судя по связям героя с Аяксом и Диомедом, возникавшие западнее – в Аргосе и, возможно, на востоке Средней Греции. Всё это процессы, непосредственно предшествовавшие вхождению образа Одиссея в гомеровский эпос.

Места, связанные в эпосе и культах с образом и именем Одиссея.

Можно ли проникнуть мысленно за эту черту в глубь времен?

В разных местностях употреблялись разные варианты имени Одиссея. В ионийском диалекте – то, которое и представлено в гомеровских поэмах: Одуссеус, позже Одюссеус (русская передача – Одиссей). Поскольку с этой формой созвучны глаголы одиссестай («страдаю») и одюсао («злю»), в эпосе к имени прилип эпитет «многострадальный» и возникли толкования («Одиссея», I, 62; XIX, 407–409) «сердитый», «ненавистный»; они нередко и обыгрывались. Очень рано этот вариант имени заимствовали (очевидно, благодаря морским сношениям) этруски. У них оно получило форму «Утусе».

В Средней Греции (Беотия, Аттика, Коринф) наряду с формой «Одуссеус» бытовала и другая: «Олуттеус», «Олюттеус». П. Кречмер считал ее более ранней. В Аргосе существовала фратрия олиссеидов, потомков, стало быть, Олиссеуса. Из этого района получили имя героя италийцы, в том числе латиняне, – Уликсес (в русской передаче – Улисс). Звучание «кс» в латинском варианте заставило Э. Д. Филлипса предположить, что имя попало в латынь не прямо из греческого, а пройдя через иллирийский язык: в нем был звук, близкий к «щ», и греческое имя он мог воспроизвести приблизительно как «Улищес», а жители Италии такого звука не имели и передавали его через «кс». Переброска могла осуществиться через Тарентский пролив (из Эпира и Левкады на каблук италийского сапога).

Изменчивость этого имени в греческом языке не подчиняется обычным звуковым соотношениям между диалектами, правилам разветвления слова по диалектам или правилам звукоизменения при переходе из диалекта в диалект. Такая вариативность имени говорит о том, что это был догреческий образ, заимствованный греками у предшествующего населения: в разных местах греки восприняли его имя по-разному. Так оно и закрепилось в разных формах.

О самых ранних шагах развития этого образа могут рассказать древние культы Одиссея. Они не получают объяснения из «Илиады» и «Одиссеи» и вряд ли являются следами влияния этих поэм. Обзор их начнем с наиболее близких к содержанию поэм.

Во фракийских колониях греков Одиссей – эпический герой. Здесь недалеко от Исмары находится озеро, а у него есть проток Одиссий (Страбон, VII, 44а). Ионийский остров Хиос имел тут колонию Маронею. В «Одиссее» жрец Аполлона Марон из Исмары снабдил Одиссея вином, которым тот опоил киклопа. Видимо, здесь, в этой местности, рассказывали легенды о войне Одиссея с киконами, давшей ему эпитет «градорушитель», и о его победе над фракийцем Резом – этот подвиг позже перенесли под Илион.

В Итаке показывали пещеру, в которой якобы находилась могила Одиссея (Плутарх, «Греч. вопр.», 14), и был культ Одиссея (Гелиодор, V, 22), но раскопки показали, что в этом месте население жило с рубежа IX–VIII веков, так что культ и святыня – поздние. Это соответствует только что полученным результатам анализа царства Одиссея в поэме. Есть предания, по которым Одиссей состарился и умер вовсе не на Итаке, а в Этолии (Аполлодор, VII, 38).

В Спарте Одиссею посвящен героон (Плутарх, «Греч. вопр.», 48) неподалеку от святилища Левкиппидов (Левкипп – конный герой, защитник спартанцев). В Спарте же хранился и Палладий, якобы выкраденный Одиссем из Илиона. Плутарх («Греч. вопр.», 43) помещает родину Одиссея в Беотии, в городе Алалкоменейон, связанном с эпитетом Афины в «Илиаде» (Алалкоменида). Все это еще не расходится с характеристикой Одиссея как героя приморских районов и соответствует тем локализациям, которые были предложены до сих пор.

Но вот дальнейшие сведения нарушают эту схему и заставляют припомнить предсказание Тиресия, что завзятому мореходу Одиссею суждено умереть не в море («Одиссея», XI, 134–137, XXIV, 281–284). Почитание Одиссея было распространено и в сугубо материковых районах и явно было в них очень древним. В Аркадии Одиссей считался основателем святилищ Посейдона, Афины и Артемиды (Павсаний, VIII, 44, 4). Из Аркадии же выводят его жену Пенелопу и мать Антиклею. Пенелопе приписывали любовную связь с Гермесом и рождение от него «господина Аркадии» – пастушеского бога Пана (Геродот, II, 145). Там показывали и ее могилу (Павсаний, VIII, 12, 6). В «Одиссее» с героем интенсивно общается Гермес, да и род матери Одиссея возводится к Гермесу, а это был важнейший из аркадских богов (Ферекид, фрагм. 63). В Этолии глубоко в горах, далеко от моря, род эвританов охранял как святыню оракул Одиссея (Ликофрон, 799). В классическую эпоху в Этолии и Эпире правили династии, возводившие себя к Одиссею.

Большей частью эти культовые места увязаны с какими-либо действиями Одиссея по возвращении из странствий, в конечном счете – из-под Трои. Но рассмотрим один пример. В Аркадии есть святилище Посейдона, основанное, по преданию, Одиссеем – далеко от моря! Конечно, Посейдон был когда-то не богом моря, а мужем Деметры, богом плодородия и почитался в образе коня. Но то было в микенское время. А для эллинов гомеровского времени это должно было представляться аномалией. И вот в «Одиссее» в XI песни (121–131) тень Тиресия вещает Одиссею, что он должен понести весло к людям, не знающим моря, и там принести жертву Посейдону. Певец явно знал о связи Одиссея с культом Посейдона далеко от моря, возможно именно в Аркадии, и привел объяснение этого факта. Таким образом, культ намного древнее «Одиссеи». В Мантинее (аркадский город) в классическое время чеканились монеты с изображением Одиссея, втыкающего весло в землю.

Таким образом, почитание этого культового персонажа охватывает значительную часть Южной и Средней Греции, в том числе и области, удаленные от моря. Сказания о морских приключениях родились, конечно, не в этих местах, и, похоже, родились позже. А это был древнейший регион обитания образа. Здесь этот культ существовал на его раннем, древнем этапе, когда еще объектом культа был, собственно, не Одиссей, а Олуттей-Олюссей.

Кем же был этот персонаж в то очень удаленное время? Некоторые ученые считают, что это был морской бог, более древний, чем Посейдон, и уступивший ему свое первенство и свои святилища. Не думаю, что это было так: и Посейдон не был богом моря, и Одиссей считается основателем святилищ не только Посейдона. Он ближе к Афине. Скорее, подобно Аяксу и Ахиллу, это был герой-защитник, чудесный покровитель. Однако первичные функции его были не военные, а гадательные. Не случайно в Этолии был его оракул, а в Аркадии город, где чеканились монеты с образом Одиссея – основателя культа Посейдона и где жила и умерла его жена Пенелопа, носит название Мантинеи (от корня манти– «гадание, прорицание»). В греческом языке пенелопс – это название птицы: «утка-чирок». Известно, как было развито у древних греков искусство предсказания по полету птиц. Такие предсказатели назывались ойонистами, а само предсказание – ойон. Ойонистом, очевидно, был и Олуттей-Олюссей. То есть это был провидец типа Тиресия или Амфиарая. Отсюда такие черты его позднего образа, как мудрость и удачливость. Это ведь и сделало его подходящей фигурой для приключенческой эпопеи. В «Илиаду» Одиссей принес свои более древние черты. Он тут прежде всего советчик вождей, кладезь мудрости, не превзойденный в искусстве слова и обладающий некой особой силой убеждения. Его всегда избирают послом, и он один в силах увещеванием остановить паническое бегство ахейцев. Он маг. Это еще чувствуется в «Илиаде» и проявится в «Одиссее», где ему предстоит общение с Киркой и Тиресием, с сиренами и лотофагами, с Эолом и Гелиосом. Он достоин побывать в царстве мертвых и вернуться.

9. ПРИАМ

Странная фигура Приам в «Илиаде». Только в конце поэмы он предпринимает ряд действий, вносящих существенные перемены в ситуацию: едет к Ахиллу, чтобы выкупить труп сына у того, кто его убил, и тем вносит в ожесточение войны тему милосердия и взаимопонимания. Остальное время он показывается или упоминается, когда это нужно певцу, но не ради развертывания сюжета, а ради чего-то другого. Например, в III песни он просит Елену показать ему ахейских вождей – зачем? Да чтобы представить их читателю. Возможно, что эта сцена перенесена в «Илиаду» из другой поэмы Троянского цикла – поэмы о начале войны, то есть из «Киприй» или какой-то ранней их версии (такие предположения высказывались). Там уместнее, чтобы Приам впервые знакомился с вождями неприятельского войска, чем в рассказе о десятом годе войны. Есть гипотеза (ее придерживались У. Виламовиц и др.), что «Выкуп тела Гектора», то есть последняя песнь «Илиады», – поздняя добавка к ней, ибо не подготовлена всем предшествующим изложением. В предшествующем изложении предусмотрена другая судьба для трупа Гектора: Ахилл обещал духу Патрокла выбросить псам тело его убийцы и не раз повторял это обещание. А если отбросить последнюю песнь, то в «Илиаде» от деятельности Приама мало что останется.

Что ж, Приам – фигура не одной лишь «Илиады», а всего цикла: сцена «Обзора со стены» до переноса в «Илиаду» была же в начальной песни цикла, а смерть настигнет Приама лишь в конце эпопеи, с гибелью Илиона.

Но и во всем Троянском цикле роль Приама не очень ясна, особенно если учесть значение симметрии у певцов той эпохи – эпохи геометрического стиля в искусстве. В эпопее с каждой стороны задействовано по два брата, занимающих ведущие места в столкновении: Агамемнон и Менелай, Гектор и Парис. В конфликт всех втянули младшие братья – Менелай и Парис, но командуют старшие братья – Агамемнон и Гектор. С каждой стороны – масса союзников. У каждой стороны есть второстепенный герой – лучник: с ахейской – Тевкр, с троянской – Пандар. Если с троянской стороны есть крепость, то и ахейцы, хоть они сторона атакующая, строят на чужой земле свою крепость. И так далее.

По идее, Приам параллелен Агамемнону – тоже возглавляет коалицию. Когда договор сторон о поединке нужно скрепить клятвами (в III песни «Илиады»), Агамемнон требует, чтобы от троянцев клятву приносил и подтверждал обрядами сам Приам. Но этим параллель и ограничивается. Агамемнон – царь сильнейшего из ахейских царств и глава коалиции, поэтому он является верховным командующим на войне. С троянской стороны верховный командующий не Приам, а его сын Гектор, который не является царем, и союзники собрались не к нему. Царь Илиона и глава коалиции – его отец Приам. Почему же командует всеми Гектор, а не Приам? Потому лишь, что Приам слишком стар? Но старцами изображены также Идоменей и (уж сугубо древним, три поколения пережившим) Нестор. Тем не менее оба воюют: Идоменей сражается врукопашную, а Нестор присутствует на военных советах и на поле боя, командует своим отрядом и дает чисто военные и очень важные советы верховному командующему – как строить войска для битвы.

Выходит, Приам мог бы командовать, но он от этой роли отстранен. Значит, либо к его появлению в эпосе роль командующего была уже занята (и тогда он вошел в эпос позже Гектора), либо он должен был уступить эту роль новому герою – Гектору (в этом случае, естественно, он в эпопее раньше Гектора). Иными словами, то ли Гектор, то ли Приам вписан в симметричную структуру эпопеи, в систему ее ролей, со стороны, так сказать под нажимом, сдвинув и смяв один ее узел и тем расшатав всю систему. Вместе, во взаимодействии в первоначальной структуре эпопеи Гектор и Приам едва ли мыслимы: они несовместимы.

При рассмотрении образа Гектора было показано что Гектор не изначален в Троянской эпопее, что он появляется в ней позже своего брата Александра-Париса. Но есть основания считать, что Приам вошел в нее еще позже, после Гектора. Патроним (отчество) Приамид не успел прирасти к именам Гектора и Александра – ни к одному, ни к другому. Если у Ахилла в «Илиаде» упоминание отчества (Пелеид, Пелейад, Пелейон) составляет треть от числа упоминаний имени (104 из 340), то у Гектора – только одну семнадцатую (26 от 444), а у Александра – и того меньше: одну сорок пятую (1 от 45)! Разница, между тем, как поддавались оснащению патронимами имена «братьев», очевидно, связана с тем, что имя Александра, войдя в Троянский эпос значительно раньше, чем имя Гектора, жило в нем дольше и успело сильнее сжиться со стихами, не имеющими патронима Приамид, больше врасти в стереотипные выражения эпоса, в формулы. Поэтому оно более туго поддавалось оснащению патронимами, чем имя Гектора.

В облике Приама сохранилось кое-что от прежнего бытования образа в другом круге представлений. Так, его постоянный эпитет «копьеносец» не может быть объяснен из «Илиады» и вообще из песен Троянского цикла: во всей эпопее Приам – немощный старец. Приам вошел в эпопею, уже обладая этим эпитетом. Он обзавелся им раньше. Это значит, что в тех песнях, откуда он взят в эпопею, он не был ни миролюбивым, ни дряхлым. Эти качества он приобрел именно в Троянском цикле потому, что пост военного командующего был уже прочно занят и надо было мотивировать, почему царь и глава коалиции не может его занять.

По многим особенностям Приам в «Илиаде» параллелен скорее не Агамемнону, а старцу Нестору и еще больше – воспитателю Ахилла престарелому Фениксу. С Нестором, царем Пилоса, старого царя Приама роднит, кроме возраста, словоохотливость и слабое участие в перипетиях сюжета, а с Фениксом – полная непригодность к ратному делу, примирительная роль в поэме и связь с идеей милосердия. На этих образах стариков лежит отпечаток изготовления в одной творческой мастерской, они – одной руки. Между тем поздний возраст образа Нестора в «Илиаде» уже давно предполагался видными аналитиками, и есть немало доказательств того, что Феникс вошел в текст поэмы очень поздно: он участвует только в сценах, происходящих в стане Ахилла (мельком – еще в нескольких, связанных с Ахиллом же), и даже в них плохо вписывается в текст, – с точки зрения элементарной грамматики, текст был составлен без него.

Исследуя происхождение образа, естественно обратиться к имени Приам. Имя это сами древние греки объясняли с помощью греческого глагола приамай – «покупать», «жертвовать». Это, конечно, «народная этимология» – наивное объяснение непонятных чуждых слов с помощью знакомых слов своего языка, пусть и не очень подходящих по смыслу. Для мотивировки пришлось придумать притчу. Согласно этой поздней притче, после гибели отца Приам и его сестра Гесиона попали в плен к Гераклу. Тот выдал Гесиону за своего друга Теламона, а она воспользовалась этим, чтобы выкупить из плена своего брата. Точнее, попросить, чтобы вместо брачных даров жених добился его освобождения. С тех пор его-де и назвали «купленный» – Приамос. А до того он якобы назывался Подарк – «быстроногий». Этого эпитета нет среди постоянных эпитетов Приама в «Илиаде». Видимо, рассказ о Гесионе и Подарке был попросту приклеен к образу Приама при мотивировке его имени.

На деле имя Приам не греческое, а малоазийское, из хетто-лувийского ареала. Суффикс – ам– языковеды отмечают в целом ряде имен из Малой Азии: Пирам, Перам, Тентам, Лигдам, Пергама. Ориенталист Э. Ларош предположил, что Приам – это греческая передача лувийского имени Парийа-мувас. Учитывая, что слабое «в» (близкое к «у») между гласными в греческом выпадало, а слог – па– в клинописи вполне мог передавать звук «п», из Парийа-мувас могло выйти Прийамуас – по-гречески Приамос.

Но более близким к имени Приам мне представляется древнее имя в надписях из Ликии – Прийам (эту идею предложил В. В. Шеворошкин). Ликия – тоже из области лувийской речи, и ликийский язык выделился из нее же. Надписи, давшие имя Прийам, датируются V–IV веками до н. э. и представляют диалект ликийского языка, к этому времени уже мертвый и использовавшийся только в ритуале. Те, кто пользовался этим диалектом, называли это изъясняться «труели», то есть «по-троянски»! Именно поэтому имя из Ликии очень интересно для сопоставления с именем гомеровского царя троянцев.

Осажденный город троянцев имел в «Илиаде» два названия, употреблявшихся безразлично и вперемежку: Илион и Троя. С первым названием был тесно связан образ Александра – Алаксандуса хеттских источников, действительного царя города Вилусы-(В)илиоса-Илиона. Возникает предположение, что имя Приам связано со вторым названием осажденного города – с топонимом Троя. Это предположение подтверждается анализом оснащенности всех этих имен постоянными эпитетами в «Илиаде». В то время как Александр и Илион сопровождаются постоянными эпитетами в 47 процентах от числа всех упоминаний каждого из этих имен, имена Приам и Троя сопровождаются постоянными эпитетами тоже одинаково – в 32 процентах всех упоминаний. Это не только подтверждает идею о связи Приама с Троей, но и говорит о том, что оба эти образа – царя и принадлежащего ему города, очевидно, не совпадавшего первоначально с Илионом, – вошли в Троянский эпос позже, чем Александр и Илион.

Правда, в «Илиаде» Троя и Илион – одно и то же (оба названия города употребляются безразлично), но вывод о прежнем несовпадении Илиона с Троей получен мною и по другим, независимым основаниям (различие систем эпитетов у каждого из обоих топонимов, различие локализации этих топонимов в хеттских источниках и т. п.). Кстати, и по другим основаниям термин Троя появляется в эпосе позже термина Илион: в поэмах разного возраста термин Илион все больше вытесняется термином Троя. Есть и другие доказательства, но здесь и приведенных достаточно.

О времени вхождения этих терминов в эпос может дать некоторое представление еще одно обстоятельство. Гомеровская речь – искусственная смесь разных диалектов греческого языка, но преобладает в ней ионийский диалект (Иония – южная часть греческой Малой Азии и острова Эгейского моря). Лесбийские поэты VII века до н. э., сочинявшие на разновидности эолийского диалекта, в своих стихах употребляли другую форму имени – Перам или Перрам. Эта традиция была достаточно древней, чтобы оставить следы и в некоторых местах «Илиады»: иногда гомеровские певцы, умещая слово «Приам» в гекзаметр, трактовали первый слог как долгий, хотя обычно он краткий. Можно предположить, что так они поступали в этих случаях потому, что образцом здесь считали имя Перрам (в нем первый слог закрытый, а значит, по греческим правилам, долгий). Из этих фактов М. Уэст сделал вывод, что эолийцы Малой Азии длительное время говорили о Приаме-Перраме независимо от ионийцев, соответственно – ионийцы независимо от эолийцев. А уж отсюда можно заключить, что имя Приам вошло в эпос на ионийской стадии развития эпоса. Эолийцы использовали для царя другое имя.