Текст книги "Лев Незнанский. Жизнь и думы. Книга 1(СИ)"

Автор книги: Лев Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

30 декабря 1980

Иерусалим

Дорогие родные! Сердечно поздравляем с Новым Годом! Здоровья, счастья, благополучия!

Некоторое время я был в отъезде, работал в усадьбе израильского друга и поклонника Авраама в Кфар-Шмариягу, что севернее Тель-Авива. Это дачное поселение самых богатых и родовитых людей Израиля.

Там мне была предоставлена отдельная рубленая изба под мастерскую. Живя на лоне природе в условиях отличного русского бабьего лета, наслаждаясь предоставленной мне свободой, я отлично поработал. Затеял новый мрамор и точил бронзу, получил заказы. Купили один мрамор и три бронзы в одну из лучших коллекций русских художников на Западе. Крупнейший галерейщик предложил контракт, и т.д. Вернулся с деньгами и удовлетворением. В профессиональном смысле состоялось признание. Или, как здесь говорят, сатисфакция.

Словом, прошедший год был весьма насыщен работой, острейшими переживаниями, как человеческими, так и профессионально-деловыми. Ведь только ровно год назад были куплены мои первые вещи. Не описать, какой это был праздник, и какая радость царила в нашем доме на встрече Нового Года! Этот добрый знак оправдал себя.

Затем были и потрясения, и радости творческие; взлеты и срывы; страдания, в которых умудряется душа, дошедшие до того, что перестал спать и есть, потерял семь килограмм веса, и т.д. Но вот стал ездить в усадьбу, познакомился с интересными, интеллигентнейшими людьми, вышел из вакуума. Теперь у меня есть эстетически образованная и тонкая среда, это культурная элита страны, в ней меня любят и почитают, считают чуть ли не национальным достоянием, и очень беспокоятся, чтобы не уехал.

Но если будет хороший контракт, то будет возможность говорить серьезно о другой стране, где я смогу поселиться с семьей, имея мастерскую и здесь, и там, как и поступают преуспевшие художники.

... Главное, в нашей семье впервые здесь начинает устанавливаться теплая., дружная семейная атмосфера. До сих пор мое нервное напряжение, должно быть, настолько явственно сводило все к работе, и только к ней, что когда моя мастерская была в квартире, то атмосфера моей работы только порабощала семью. Я же – нервничал, и тогда ничего, кроме мата, от меня нельзя было услышать...

Очень жаль, что вас не оставляют болезни. Климат бы действительно надо сменить, может быть, на пенсии это реальнее? Ведь мой пример более чем показателен, и следов не осталось от былых болячек. Солнышко, да питание сами по себе все сделали. А теперь, когда вернулся сон, и я стал напропалую есть, то вновь хватает сил на мою каторгу, впрочем, на работу меня всегда хватало.

Вот бы только вырваться на волю, на воздух, – в усадьбу с мастерской. Может, еще доживем до своей усадьбы. Я серьезно работаю, а там как судьба скажет.

На Новый Год снежком не пахнет, он только на картинках новогодних, что мы купили у арабов-христиан, у них же покупали елку, игрушки. У нас будут гости, в полночь мы поднимем бокалы за всех вас. Специально с Люсей выпьем за вас, по уральскому времени, мысленно будем только с вами, нашими самыми близкими, и столь далекими. Мы соскучились по снежку, завидуем Якову с Любой, они уже катаются на лыжах около Бостона.

24 января 1981

Иерусалим

Дорогие Рома и Валя! Грустно было узнать, что к вам пришли болезни, что слово «пенсия» все более входит в обиход. Мы, к счастью, если и возникает недомогание, то перемалываем на полном ходу: нам здесь не грозит пенсия и компенсация по больничному, особенно мне, т.к. живу дикарем, не регистрируясь, не вступая ни в какие сообщества, не платя взносы на страхование, и т.д. Это весьма чувствительно стимулирует организм, даже чрезмерно. За последний год я потерял семь килограмм веса, стал юн не только душой.

... Было письмо от Миши Брусиловского. Мосин занялся по моему примеру скульптурой, выставлял в Москве, Волович перешел на живопись. Все странно преобразилось.

... Вот в этой стране стоит мрамор, – портрет Воловича моей работы, проданный несколько месяцев назад, и стал весьма популярен у ценителей. На прошлой неделе одну мою бронзу купили в подарок на юбилей президенту Национальной и международной бриллиантовой биржи. Этот подарок вызвал сенсацию. Говорят о заказах. Есть мелкие заказы, выполнять которые мне все недосуг. Живу и работаю, как и прежде, стихийно. Иногда очень производительно, иногда только созерцаю, размышляю. Стал вновь много читать, в основном философские труды. Вероятно, это передышка перед новой страдой.

Первого февраля мои вещи будут смотреть в самой дорогой и респектабельной галерее в Тель-Авиве, где выставляют только известных мастеров, но я и пальцем не шевелю, как будет.

Гуревичу привет передам, сейчас он живет в Иерусалиме, недавно был у меня, очень сдержанно относится к моим успехам.

26 января

Иерусалим

Дорогой Мишенька! Вчера была у меня Валентина, привезла твои письма... Миш, тебя, Генку и Витьку люблю бесконечно, мне не надо вспоминать вас, вы просто живете в моем сердце, моих руках, во всех моих работах.

Вот, к примеру, месяца три-четыре назад затеял новый портретный мрамор – турецкий, сторого в моем стиле, а получился Волович. Еще не законченный был куплен, и сейчас стоит на высоком базальтовом плинте в коллекции большого эстета. Специалисты, ценители и просто любители уже отлично научились правильно выговаривать "Волович". По договоренности с хозяином вещи, я могу лить из него копии – бронзу, и выставлять сам мрамор.

Мишенька, все твои большие фото и альбом – у меня. Я часто их гляжу, показываю своим посетителям, не перестаю удивляться твоему динамизму, даже пытался осуществить один большой мрамор под впечатлением, – нарисовал эскиз. Но когда стал переносить в мрамор, сразу обнаружил – чужое. Два дня был в депрессии, а потом стал размышлять по новой, но еще далек от самой работы, хотя этот мрамор – заказной, метровый. И заказчик уже более полугода ждет, не дождется, когда я начну рубить. Но я уже более месяца почти бездействую, выдохся на трех последних мраморах: "Волович", "Реквим", и "Триптих". Последний на днях сломал, и он на реставрации в Рокфеллеровскам музее. Эти работы потребовали столько сил духовных и физических, когда эмоции дурацкие раздирали на куски, и работа шла буквально на кончиках нервов, к счастью, не мимо. Все это осело в вещах, и сегодня это – прошлое.

28 января 1981

Мишка, милый мой, вчера испытал такое потрясение, что всю ночь и сегодня полдня приходил в себя.

Вчера весь день пробыл в литейке: руководил тонировкой, затем с моим другом Ленькой привезли домой и поставили рядком на черное пианино в салоне, получился триптих "Бронза". Это полуметровые портретные вещи: "Богородица", "Формальный" и "Страдалец", это мои условные названия. Литье, обработка, – первоклассны. Французское оборудование и технология, за работу выложил две тысячи долларов.

Была первая радость, выпили с Ленькой, и он уехал домой. Что было потом со мной – ни сказать, ни описать. Вечер и ночь я бродил по нашей Невэ-Яковке, благо всегда можно выматерить Кузьму, вечно что-то вынюхивающего на стороне. Возвращался домой, смотрел чуток на бронзу – это ведь лучшие мои вещи за три года, и вновь отправлялся, стараясь совладать с собой. Полнейший профессиональный вакуум – это просто страшно, не думал, что так страшно. Он у меня здесь абсолютный. Человеческий контакт есть с Ленькой, а профессионального – нет. А как это сейчас нужно, необходимо. Хоть раз за все годы. Пока работал – справлялся, а тут – сдох.

О самой бронзе говорить не стану, как только будут фото – пришлю.

Покажу ее первого февраля в самом богатом месте, назначу за триптих десять тыщ долларов, вдруг купят, и буду брать заказы на литье на каждую в отдельности.

Словом, я начинаю серьезную жизнь в искусстве, начиная от того, что все более значительны мои поклонники и покупатели, и кончая тем, что наконец-то заметила меня скульптурная братия, и, как всякая мафия, начала сеять обо мне слухи и мнения.

... Недавно один деятель (художественный критик и владелец галереи) предложил контракт, но что далее – не знаю. Вещи и так покупают, они стоят в нескольких самых респектабельных домах страны.

Вот пишу всякие слова похвальбы, а не радуют, словно о ком чужом, так остро это проклятое художническое одиночество. Скверно, сиротливо. Тешусь только тем, что ни ты, ни друзья наши не испытывают, не знают этих страданий.

Скоро и по человечески останусь один. Ленька едет в Америку к нашим самым близким людям, с кем вместе были в мошаве. Им проще, они – математики-программисты. Мои друзья – поклонники израильтяне очень душевные, стремятся удержать меня здесь, но дело не только в том, что мой примитивный иврит ограничивает понимание, просто мы – люди с разных планет!

Спасает только природа. Вот когда бываю в усадьбе, то работаю и сплю на воле: трава, сады, лес, – люди становятся не столь существенны. Вот почему хочу в Новую Англию: в леса, к озерам, рекам, где сейчас снег и мой друг Яков катается с женой и сыновьями на лыжах.

Стал много читать, сейчас одновременно Пушкина и Розанова.

Кстати, Сашка Розан уже где-то в Европе, квартиру здесь получал уже с двумя детьми. Как он там, бедолага, кормится, не представляю, здесь все время работал сторожем.

... Живем мы в достатке, поскольку мой принцип прост: удовлетворять только первичные потребности, даже минибусом не пользуюсь со времени мошава. Сколь так обреченно протянем – не знаю, готов подняться хоть сейчас, но, увы...

Мишенька, продолжаю третьего февраля, скоро шесть утра, уснуть не удалось и со снотворным. Вчера, т.е. первого, позавчера, вернулся из Тель-Авива счастливым. С галереей все в порядке, вещи оценили по самому высокому уровню, триптих «Бронза» – в десять тыщ, но не в том причина. Вечер провел в доме, где был счастлив, – там уникальная коллекция русской живописи, за пределами России, возможно, лучшей, ей Богу. Мы с Ленькой словно подышали родным воздухом. Теперь в ней и мои работы. Там три автора-скульптора на одном подиуме! Справа – балерина Трубецкого, слева – портрет жены Родена, в середке – Незнанский, мрамор и бронза. Хош не хош – живой классик. Самое удивительное, менее всего удивлен я сам.

Это дом человека из первого десятка самых богатых на свете людей, под поручительство которого страна получает кредиты конгресса. Так-то...

Продолжаю днем.

Утром звонили из этого дома. Принято решение устроить выставку исключительно для прессы и крупнейших коллекционеров через месяц, где мне предстоит выступить на пресс-конференции.

Мой триптих вчера смотрели без меня, как сообщили сегодня, с удивлением и восхищением, и, как мы поняли, будет куплен за названную цену. Но сегодня мне по телефону сказал Анри Волохонский, дока в этих делах: "Дурак, он стоит минимально сорок!". Но и десять – это почти мильён лир, я смогу сделать несколько новых вещей, и прежде всего, перевести в свою пластику "Моисея", срубленного в один день еще в мошаве. Он выразителен и точен, но исполнен в тогдашнем языке – конкретном.

Если моя везуха будет так стремительно возрастать, то, быть может, исполнится мечта: отолью Моисея для Иерусамима. Это возможно, я думаю, если очень захочет мой протеже – мультимиллионер Айзенберг.

Когда я позавчера увидел в кабинете (где библиотека исключительно из книг по русскому искусству), японскую работу необычайного изящества и восхитился ею, то дочь Айзека Эстер сняла ее и сказала: "Твоя, подарок". На мое замечание: вот бы сделать выставку в Японии, где, как я думаю, лучше всего бы восприняли, она ответила: "Не беспокойся, тебе теперь и здесь будет хорошо".

Сегодня поступили первые подтверждения, посмотрим, что будет далее. Главное, издать хотя бы буклет с фотографиями, здесь это безумно дорого и хлопотно; тогда я смогу прислать в Россию.

... Жутко интересно, что за скульптура и живопись у Генки и Витьки, знать по новой пошла в искусстве на только моя судьба. Я просто за всех счастлив. Можно ли получить фотографии? Жив дурацкой мечтой: видеть вас всех, порадовать своей выставкой. Правда, подписав контракт, я уступаю права, но я обязательно буду оговаривать условие свободных выставок за рубежом.

Сейчас зима, но еще месяц, другой, и начнет ласкать солнышко, и я смогу работать в той или другой мастерской, тем более, что сегодня стало очевидно: можно отдавать в ремонт минибус, монет хватить может и на восстановление, и на эксплуатацию, хотя топливо дорожает невероятно, впрочем, как и все остальное.

С водки перешел на спирт, у Авраама балуюсь лучшими виски и французскими коньяками.

Кабы сейчас не познал так глубоко дружеско-профессиональное одиночество, то звал бы тебя, поскольку могу год работы безбедной гарантировать.

2 августа 1981

Люся – в Россию

Дорогие родные! ... Наши дела не так уж плохи. Лёва стал популярен здесь в другом качестве, – как скульптор, и снискал не только почет и поклонение, но и потихоньку начали стричь купоны. За год ушло более 10 вещей. Большие деньги уходят на воспроизводство всего предприятия, но дальнейшие материальные результаты должны быть несомненно лучшими. Даже я, при всех своих наклонностях к пессимизму, уверена в этом.

Специалисты оценили художественные достоинства лёвиных работ так высоко, что дело перешло на такой уровень, о котором я могла только мечтать. Лёва же всегда был уверен, что так и будет. Он всегда говорил, что нужно работать, а успех придет. Вот так. Я очень рада порадовать вас. Успех в жизни художника очень важен.

Один из лёвиных почитателей, купивший две бронзы, – архитектор по свету. Он делал освещение для Кнессета, Стены Плача в Иерусалиме, и еще каких-то мест (я уже не помню). Словом, этот важный в Израиле человек сам предложил сделать освещение для лёвиных работ на следующей выставке. Объявил себя поклонником лёвиного таланта.

А сколько сил, сердца, труда и нервов наши друзья-израильтяне Авраам и его жена Мириам вложили в наши дела! Не оценить никакими деньгами! Не говоря уж о том, что Авраам отдал Лёве свою мастерскую, сделал его лёвиным ателье, где он имеет великолепную возможность работать. Только вышел – сад, воздух, природа. А Мириам хлопотала на кухне и собственноручно готовила лучшие блюда для Лёвы, чтобы он всегда был в рабочей форме, во имя его же собственного успеха. Конечно, во главе угла – лёвин талант, который сразу же понял Аврааам, и все практические дела – это их заслуга, к тому же совершенно бескорыстная. Авраам говорит, что любит Лёву как брата, его самого, а не только его работы.

Теперь осталось только молиться, чтобы Господь не оставил здоровьем, силой, талантом. Вот такие у нас дела.

... Почти каждую субботу выезжаем к морю, дети загорели, окрепли. Завтра отправляемся в Тверию. Это старинный город в Галилее, местах, где жил и проповедовал Иисус Христос. Я начала изучать антропософию – науку о познании высших миров. Самочувствие моё радикально изменилось.

... Что здесь тяжко, невозможно тяжко, – это хамсины, такие сухие ветры из пустыни, которые доводят людей до безумия, до психозов. Во время хамсина увеличивается число преступлений, самоубийств, автомобильных аварий, и, наконец, естественных смертей. Я сама очень страдаю от хамсинов, знаю, что это такое. Если и надо бежать из Израиля, то прежде всего от хамсинов. Сентябрь, октябрь – как раз пора хамсинов. И весна тоже. Вся еврейская пасха, три недели, – сплошь хамсины. Это, вероятно, в напоминание евреям о том, как их предки сидели в пустыне.

У Лёвы и не в хамсины случаются депрессии, а в хамсины...

... Жизнь, конечно, подсовывает неприятности, у кого их нет? И хорошие, и плохие люди есть повсюду. В меру хорошие, в меру плохие. Нам больше везло на хороших.

Как у вас? Здоровы ли? Слов нет передать, как соскучилась. Смотрю на фотографии, щемит сердце. Плачу иногда. Тоскую о России. Россия – святое место в сердце. Но ощущения, что никогда не увижу, – нет. Верится, что еще свижусь с вами, с лесами русскими; с родными, родными русскими душами. Потому что здесь поняла, что нет ничего прекраснее русской души, и никогда не перестану быть русской. Где бы ни была. Вот так.

19 октября 1981

Иерусалим

Сегодня пришел ответ от Ильи из Англии. Пишет, что первые попытки пристроить бесплатно учиться языку кончились безрезультатно, но если я согласен, то начнет другой вариант – фермы и мастерские с обучением в среде, где работают почти бесплатно, но есть питание и кров. Я, конечно, согласный, а поскольку есть надежда на деньги, то в сочетании с индивидуальным платным обучением за полгода можно обрести нечто. Словом, нам ужасно охота, чтобы наши дети следующий учебный год начали в антропософской школе, а мы около них стали бы жить потихоньку.

... Скоро сбегу в Англию! Даже хамсины потеряли свою власть в предверии английской свежести!

Да, Ленька в отношении больших последних работ оказался более чем прав – с мрамором и гипсом тьма работы. В первой уже другая рука и лик, они кругом должны освободиться от материала. Много работал и с трехликим гипсом. Вещи будут настоящими, но пока не видно конца работе, – стучу.

19 ноября 1981

Иерусалим

Дорогой Марк! Через два с лишним года возвращаюсь в почти нормальную жизнь и возобновляю переписку, прости покорно, что отмалчивался.

Сразу всего не расскажешь, но тебе сразу ясно: мы еще в Иерусалиме. Дела мои скульптурные существенно продвинулись, но не настолько, чтобы обосновать мастерскую или жилье где-то в другом мире. Я настроился на Англию. Веду переговоры, учим с учителем английский. Вскоре после Нового Года должен ехать на первый раунд, в основном для освоения языка в английской среде.

Деньги есть, но мастерскую настоящую здесь не основываю. Серьезные большие вещи из бронзы не идут, но малая форма бронз с декоративными признаками идет хорошо, а сейчас появился милейший человек, он – полубельгиец, который изъявил желание заниматься моими вещами в Европе.

... Марк, я все думал более года назад, надеялся быть в Штатах, повидать и тебя, но, увы... Там сейчас у вас возле Бостона два моих самых близких человека: Яков и Ленька, оба из нашего мошава, последний уехал два месяца назад с фотопленкой моих вещей. Так что, если будет охота, позвони им, там обо мне все известно.

Мои ребята тебя знают по разговорам и твоему портрету скульптурному, который сам по себе возник вскоре после твоего отбытия из мошава.

19 ноября 1981

Иерусалим

Дорогая наша Милена! Прости, пожалуйста, но вот наконец-то обнаружился конверт с твоим адресом, и сразу же за письмо тебе. После трех с лишним лет работы уже здесь, в Иерусалиме, впервые возникла обстановка, позволившая спокойно перебрать бумаги, оглядеться, перечитать старые письма.

Вчера вечером были на занятиях английского, в нашем дворе есть учитель – американец. Не то, чтобы вняли твоим давним советам, просто подпирает жизнь, без языка нельзя, тем более – с нашими планами.

Сейчас появились первые деньги, есть надежда, что мои вещи будут покупаться и в Европе. Главное – пришла внутренняя зрелость, ясность, и нечто позитивное, в смысле куда и зачем двигаться. Сейчас идут переговоры, определяются возможности и т.д.

Сидение здесь было в моем смысле, скульптурном, продуктивно, если вообще его можно оценивать таким образом. Что-либо писать о работах не могу, а фотографий пока нет. Только сейчас наступает время серьезно заняться фотографиями, и вообще – представительством. Возможно, издать авторский каталог, как полагается здесь.

Я хочу надеяться, что твой живой интерес к нам не пропал и что моя работа произведет на тебя положительно впечатление.

Поскольку при всех обстоятельствах мы далее Европы пока не собираемся, то встретиться в соцстране вполне реально. Такая возможность – это один из сильнодействующих доводов в пользу Европы.

4 декабря 1981

Иерусалим

... Недавно вернулся с Красного моря и Синая. Жил с Гершовичем в палатке, видел фантастический подводный мир, который так и не увидел Ленька, пляжи с нагишом бродящими и загорающими шведками; невероятной красоты и силы скалы. Испытал страх пустыни, когда задул легкий ночной ветерок: остановились часы, испортился фотоаппарат. Палатка выдержала, но мотор заводился хрустя, как мясорубка. Длань Господня лежит там на каждой пяди. Скоро Синай отойдет Египту.

... Прошлые субботы ездили в Бат-Ям к Маше. Наши прогулки по окрестностям были несколько печальны. Каждое место напоминало Леньку. Юра очень правильно призывает не жить прошлым, только плохо удается, каждая новая минута пронизывается у меня всеми предыдущими сразу. Поди, удержись на ногах, вот и лежу чаще всего в нокауте.

Лишь поездка в пустыню приятно встряхнула. Нужны впечатления! Надо кончать с заточением палестинским!

6 декабря 1981

Иерусалим

Пришло письмо от Ильи, неожиданное. Есть шанс получить разрешение на ЖИЗНЬ в Англии или Ирландии. Илья связался с таким человеком, который знает, как можно оное получить, заявив, что я готов пойти жить и работать в антропософскую общину, где только за кошт и кров оказывается помощь всяким убогим. Люся после этого письма, как водится, сразу испугалась, запаниковала. Все новое, впрочем, как и старое, страшит ее.

Потребовалось пять годков, чтобы тот самый петух проклевал меня: без языка нельзя.

Временно оставляю в стороне скульптуру, в смысле работы над новыми вещами, поскольку для денег именно сейчас надобно крепко поработать и воспроизвести копии, все сознание свое заполнив звуками и начертаниями английскими.

Примерно через месяц поеду в Англию, собственно там и должна пойти настоящая учеба. Хотелось бы вначале поработать где-либо в деревне (саду, ферме, мастерской), осваивая язык, а затем несколько недель заниматься только языком в Оксфорде, в школе интенсивного индивидуального обучения. Цена – изрядная, только за 15 часов с пансионатом у хозяйки (завтрак, ужин) – 220 фунтов в неделю. Но я, кажется, могу рассчитывать на несколько тыщ долларов за новые копии бронзы.

Трудно каждое утро начинать жить. Прошлое цепко и злобно держит меня. Настоящее какое-то совсем не настоящее. Нет напряжения, остроты. Буднично. Обыкновенно.

Нет мастерской, образы перегорают, как молоко в вымени, – одна горечь.

Пришла пора радикально МЕНЯТЬ жизнь, вновь обрести первичные заботы. Комфорт – это самоубийство.

Надеюсь спастись в Англии.

Ну, с Богом!

С В Я Т О С Т Ь М И Р А

Неуёмный хлыст свистит в долине Иордана,

Ржавчина хихикает в колючке, железом вросшая в полынь.

Брякнешь тут со страху о Спасеньи,

Без промедленья получишь кучу дынь,

Мясистых помидоров ящик, пару авокадо.

И, невредим, познав спасительность движенья,

Вертишь руль и жмешь на тормоза.

Горький дым чужбины застит здесь глаза,

А надобно глядеть, да в оба,

За каждым поворотом тут подвох,

(Всякого обнимал, как брата,

А вот – поди же, пыл сдох,

Теперь до гроба ты учен

И знаешь, где зимуют раки).

О, Палестина, святость Мира,

Клочок земли, стиснутый в кулак!

О, Господи, какой ты был дурак,

Веря, что в Канне Галилейской пир

Иметь мог продолженье

И каждый тут друг другу брат!

Бог видит, не земных искал наград,

А Свет – души спасенье.

Не нашел, и вновь Исход.

З О Л О Т О И Е Р У С А Л И М А

Золото Иерусалима

Вечностью ткано -

Осанна, осанна!

Голубизна небес,

Воздушных завес

Серебром ткана -

Осанна, осанна!

Но приходит хамсин,

Знойных пустынь сын,

Меркнет небо в мареве рыжем,

И словно в сумерках слышим -

Осанна, осанна, осанна!

Святая земля та

Зачем мне дана была -

Для войн, раздоров, проклятий?

А я жаждал объятий -

Осанна, осанна!

Радость Небесного града

Чистому сердцу награда,

А мне, одному, один на один,

Не одолеть хамсин -

Осанна!

Т В О Р Ч Е С Т В О

Когда бы не прозренье рук

И ясновидящая сила молотка

Сказал бы я как на духу

Скульптуру эту сделал я

Что Моисея срубил в субботу

Над Тивериадским морем

Над хижиной апостола Петра

Я сам

Авторство – какое самомненье!

Железо в камне прозревает

Тропу сокрытого движенья

Точность скальпеля

Сила врубовой машины

Стремительность стрижа

Целеустремленность тигра

Единство тела и души

Земли и неба

До роковой минуты опьяненья

Как скажешь – это я

Нетленно только то

Что изваял топор в деснице Бога