Текст книги "Семен Дежнев"

Автор книги: Лев Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

И вот воеводы Петр Головин и Матвей Глебов с дьяком Евфимом Филатовым, с пышной многолюдной свитой, состоявшей из подьячих, лиц духовного звания, детей боярских, казаков, прибыла в Якутск в начале 1641 года. К берегу причаливала длинная вереница людей, стругов, лодок. Воевод встречали торжественно с хлебом-солью, с почетным караулом казаков. Поярков суетился больше всех, чтоб в грязь лицом не ударить. Заставил казаков начистить до блеска пищали, принарядиться, а тех, у кого нет новых кафтанов залатать и почистить старые. Торговые люди приготовили для воевод подарки – лучших соболей и моржовую кость. В стороне от казаков толпились любопытные якуты Им хотелось своими глазами увидеть больших русских тойонов.

Первым вышел на берег Головин в длиннополом кафтане на меху, в высокой боярской шапке. За его спиной как-то потерялись Глебов и Филатов. Хмуро оглядел Головин толпу, строй казаков, острог. В угодливом поклоне склонился перед ним Поярков, охваченный тревожными думами. Будет ли благоволить к нему воевода оставит ли его в прежнем его качестве письменного головы, управителя якутской канцелярии? От воеводской свиты отделился гривастый протопоп и осенил толпу на берегу крестным знамением. Начинался новый период в истории Якутска. Его жители еще не догадывались, с какими для них бедами будет связан этот новый период.

Семен Дежнев и его спутники увидели в Якутске много перемен, много незнакомых лиц. Острог выглядел людным, оживленным. Не хватало изб, чтобы разместить всех служилых людей. На каждом шагу Дежнев улавливал слухи, передаваемые шепотом. Главный-то воевода Петр Головин нравом крут, своенравен, заносчив, жесток, с Матвеем Глебовым, напарником своим, не ладит. С неугодными людьми расправляется лихо – чуть что, и угодил в тюремную избу. При упоминании имени воеводы служилые опасливо крестились.

Не вникая в справедливость этих слухов, Дежнев поспешил сдать привезенную с Яны соболиную казну первым якутским воеводам. Он и его спутники привезли и собственную пушнину, которая была по распоряжению письменного головы Василия Пояркова конфискована в пользу казны. Не чувствуя свое положение прочным, Поярков всячески старался выслужиться перед воеводами и в своем служебном рвении переступал черту законности. Это заставило Дежнева и его товарищей обратиться на имя царя Михаила Федоровича с челобитной. «В нынешнем, государь, во 149-м (1641. – Л.Д.) году мы, холопи твои, на твоей государевой службе на Янге реке для твоего, государева, ясачного збору. И как твой, государев, ясак с якутов собрали, и после твоего, государева, ясаку купили мы, холопи твои, у твоих же, государевых, ясачных якутов соболишек на свой товар. И в нынешнем во 149-м году как мы, холопи твои, пришли в Ленский острог с твоею, государевою, ясачною казною, и у нас, холопей твоих, те наши соболишка письмяной голова Василей Данилов Поярков запечатал… пожалуй нас, холопей твоих, вели, государь, те наша соболишка распечатать и нам отдать долги свои платить, чтобы нам, холопам твоим, в своих долгах, на правеже стояв, в конец не погибнуть и твоей бы царские службы впредь не отбыть…»

На этот раз челобитная возымела свое действие. На ней сохранилась помета – «По сей выписке Ивашке Иванову, Сеньке Дежневу, Гришке Простокише соболи их, для государевы дальние службы и их нужы, и дорогово подъему, соболи выдать и написать в приговор».

Пребывая по возвращении с Яны в Якутске, Дежнев стал невольным свидетелем того, как деспотизм главного воеводы вызвал всеобщий ропот. На Ленском волоке был схвачен с награбленным добром Парфен Ходырев в то самое время, когда туда прибыли воеводы. Головин занялся делом о корыстных злоупотреблениях Парфена, а старожилы Якутска старались выгородить прежнего начальника острога. На этой почве и окружение Головина раскололось на две партии. Учинилась «рознь» даже между главным воеводой и Матвеем Глебовым, на стороне которого оказался и дьяк Евфимий Филатов. Дело дошло до драки в приказной избе. Но это была еще только прелюдия кровавой усобицы, охватившей несколько позже Якутск.

Головин приехал на Лену с широкомасштабными планами. Он задумал осуществить реформу системы ясачного обложения с целью значительного увеличения поборов с местного населения, а для этого провести перепись якутов. Представители якутской администрации и преданные ей тойоны отговаривали воеводу от этого шага, опасаясь, что это вызовет сопротивление якутов. Самоуверенный Головин не пожелал прислушаться к благоразумным советам и приходил в раздражение, встречая противодействие своим планам.

Реакцией местного населения на политику воеводы стало широкое восстание, охватившее многие якутские волости. Восставшие отказывались платить ясак. Они подходили к Якутску и были уже в нескольких верстах от его стен. Это вызвало растерянность Головина, лихорадочно стремившегося переложить ответственность за события на других, «злохитроством своим покрываючи вину свою». Он стал обвинять в случившемся Глебова, Филатова и других, называя их изменниками. Многие лица были схвачены и брошены в тюрьму. Дьяк Евфимий Филатов оказался под домашним арестом, и к его дому был приставлен караул. Вскоре по наговору Головин засадил под арест на его дворе и второго воеводу Матвея Глебова, не отпуская его ни в съезжую избу для вершения дел, ни в церковь. С величайшей жестокостью воевода вел следствие, выбивая показания свидетелей против своих противников и их действительных и мнимых сообщников. Головин обвинил своих противников в том, что «учили де они якутов… служилых людей побивать, и под острог, собрався, притти и пушки в воду побросать и острог зажечь», а также подстрекали ясачных людей не платить никакого ясака, избивать промышленных людей, уходить в отдаленные места. Нелепость этого обвинения была очевидна.

Весть о событиях на Лене дошла до Москвы только в августе 1644 года через енисейского воеводу Аничкова который располагал свидетельствами служилых людей, приезжавших из Якутии. По предписанию московских властен Аничков направил в Якутск сына боярского Ивана Галкина, возглавлявшего первый поход на Лену, для освобождения Глебова и других узников. Головин встретил Галкина враждебно, бранился непотребно, называл его царскую грамоту поддельной, «воровской». В конце концов строптивый воевода вынужден был подчиниться содержавшимся в грамоте распоряжениям. Уступить же Головину пришлось потому, что с приездом Галкина копившееся подспудно возмущение людей против произвола воеводы прорвалось наружу. Служилые люди сами освобождали заключенных и проявляли откровенную ненависть к воеводе. Раздавались недвусмысленные угрозы перебить воеводу и всех его приближенных. Еще долго Головин пытался плести интриги, подстрекая своих сторонников к тому, чтобы не допустить освобожденных из заключения Глебова и Филатова к исполнению служебных обязанностей.

В феврале 1644 года в Якутск были назначены новые воеводы – Василий Пушкин и Кирилл Супонев. Казалось бы, карьере Петра Петровича Головина пришел конец. Слишком много беззаконий натворил он. Слишком много людей, среди которых были лица и далеко не рядовые, пострадало от его произвола. Но царская феодальная администрация оказалась неспособной эффективно бороться с такого рода злоупотреблениями. Она отнеслась к бывшему якутскому воеводе сравнительно мягко. После кратковременной опалы Головин вновь привлекается к службе. Возможно, сыграли свою роль связи с влиятельными вельможами и щедрые взятки. Через шесть месяцев после возвращения из Якутска Головин был уже окольничьим, носителем одного из самых высоких придворных чинов.

Затронули как-либо драматические якутские события Семена Дежнева? Непосредственно как будто бы и не

затронули. События эти разворачивались в то время, когда он пребывал, в дальних походах и в Якутске не находился. Но Дежневу пришлось немало натерпеться от своего начальника по последующему походу Михаилы Стадухина, пользовавшегося расположением всесильного воеводы и поэтому позволявшего себе многое. Об этом речь пойдет впереди.

В период своего кратковременного пребывания в Якутске между янским и последующим, индигирским походами Дежнев был уже женатым человеком. Об этом имеется упоминание в его челобитной относящейся к этому времени. Его первой женой стала якутка Абакаяда Сичю. От этого брака у них был сын Любим. Возможно, Сичю была привезена с Яны, а, возможно происходила из ленских якутов. Никакими данными на этот счет мы не располагаем. Перед уходом мужа в новый поход она была крещена местным священником, приняв православную веру. «Семейки Дежнева жонку крестить», – вывел якутский подьячий своим витиеватым почерком на листе пергамента. Каким православным именем нарекли новокрещеную якутку, мы не знаем.

8. НА ИНДИГИРКЕ

В августе 1641 года Семен Иванович Дежнев получил новое назначение на реку Оймякон, левый приток Индигирки. Не получив на этот раз ни хлебного, ни денежного жалованья, он был вынужден снаряжаться, вновь залезая в долги. «И мы, холопи твои, покупаючи кони дорогою ж ценою и платьишко, и обувь, и всякий служебной подъем стал нам, холопем твоим, по сту по пятидесяти рублев», – жаловался Дежнев в своей челобитыой. Однако расходы не остановили его. Видимо, сам он, наблюдая воеводский произвол и гнетущую обстановку в городе, не хотел засиживаться в Якутске.

Взял ли Дежнев семью, жену и малого сына Любима с собой на Оймякон или оставил на Лене? Документальные свидетельства на этот вопрос ответа не дают. Но есть основания предполагать, что семья оставалась в Якутске. Семен Дежнев надеялся возвратиться из похода через год. Однако его странствия по морю и по суше затянулись на целых два десятилетия. И ни в одном документе, относящемся к этому периоду, мы не встречаем упоминания о его семье. По-видимому, Дежнев располагал в Якутске небольшим хозяйством – коровами, сенокосными угодьями. В одной из челобитных Дежнева содержится просьба к властям разрешить передать его корову с теленком якуту Борогонской волости, некому Мамякаю, с которым у Семена Ивановича были какие-то деловые отношения. Возможно, он выменял у этого якута на корову с теленком что-то, необходимое для похода.

В новый поход Дежнев выступил в составе отряда из шестнадцати человек во главе с Михаилом Стадухиным, ставшим таким образом его непосредственным начальником. На Индигирку можно было попасть через Яну, дорога на которую уже была освоена первопроходцами. Далее шли на восток, вдоль правого янского притока Толстока (Туостаха) и, перевалив через хребет Тас-Каяптах, попадали в бассейн Индигирки, или Собачьей реки. Весь путь от Якутска до конечной цели занимал восемь-девять недель. Существовал и второй путь на Индигирку, минуя Яну. В этом случае подымались по Алдану, затем по его правому притоку Восточной Хандыге, преодолевали хребет Сунтар и выходили на Оймякон. Второй путь был короче, но им пользовались реже. Каким из них шел отряд Стадухина, сказать затруднительно.

Русские уже побывали на Индигирке до стадухинского отряда. В 1636 году сюда проник, двигаясь сушей из Якутска через Алдан и Яну, казачий отряд Посника Иванова. В среднем течении Индигирки казаки поставили Подвишерское зимовье. Низовья этой реки были открыты два года спустя Иваном Ребровым и его спутниками, отделившимися от отряда Перфильева, который нес службу на Яне. Поставив Нижне-Индигирский или Уяндинский острожек, казаки Реброва прожили здесь три года.

Отряду Посника Иванова пришлось столкнуться с нападениями беспокойных юкагиров, которых не сразу удалось объясачить. Выше верхних индигирских порогов – шивер было поставлено Верхнеиндигирское зимовье, получившее впоследствии название Зашиверского, или Зашиверска. Через некоторое время здесь была возведена церковь с шатровой главкой, яркий образчик русской деревянной архитектуры XVII века, напоминающий церковные постройки русского Севера. Давно заброшенная, она постепенно разрушалась и дошла до нашего времени в самом плачевном состоянии. Некоторое время тому назад органами культуры было принято решение зашиверскую церковь разобрать и перенести ее в район Иркутска с целью воссоздания в первоначальном виде в качестве замечательного архитектурного памятника. Он напомнит нам о славных землепроходцах.

Район Оймякона известен как полюс холода. По суровости климатических условий он превосходит даже верховья Яны. Верхняя Индигирка с ее притоками протекает по впадине, прорезающей Оймяконское плоскогорье. В зимнее время здесь накапливается холодная масса воздуха, и температура порой падает до -70°. Суровый климат, студеные пронизывающие ветры, низкая температура делали службу на Оймяконе тяжелой, изнурительной. Местные кочевые племена неохотно заходили сюда. Лишь изредка можно было встретить кочевье алданских якутов или эвенков с Момы и эвенов с верхней Охоты, которые только по случайности могли забрести в это царство стужи и ветров. Поэтому надежды казаков на щедрый ясак, который удалось бы собрать здесь, никак не оправдывались. Более чем скромными были и личные успехи стадухинцев, понадеявшихся на меновую торговлю с якутами и тунгусами.

Служба Дежнева и его товарищей осложнялась и тяжелым деспотическим характером начальника отряда. О Михаиле Стадухине и о его ссорах с Дежневым написано немало. Вряд ли справедливо при его характеристике сгущать темные краски и видеть в нем закоренелого злодея, как это сделали, например, создатели в целом интересного фильма «Семен Дежнев», поставленного Свердловской киностудией. В этом фильме образ Стадухина незаслуженно окарикатурен и предстает перед зрителем чуть ли не наемным убийцей.

Справедливости ради следует еще раз сказать, что и Михаиле Стадухин был незаурядной личностью в славной плеяде русских землепроходцев XVII века, осваивавших просторы Северо-Восточной Сибири. Он внес свой немалый вклад в русские географические открытия в этом крае. Что же касается далеко не безгрешной личности Стадухина, малосимпатичного его характера, он был сыном своего века. Убедительное, на наш взгляд, объяснение социальных причин его нелегкого нрава и его постоянных ссор с казаками дал М.И. Белов. И причины эти заложены отнюдь не в каких-то из ряда вон выходящих задатках злодея.

Стадухин был уроженцем Пинеги, возможно, земляком Дежнева. Если это так, то они могли встречаться еще в дни своей ранней молодости. На Лену Михайло прибыл целым семейным кланом, с двумя братьями Тарасом и Герасимом, а также сыном Яковом. В отличие от Дежнева и подавляющего большинства якутских казаков Стадухин принадлежал к казачьей верхушке и имел прямые связи с торговыми людьми. Вместе с приказчиком купца Василия Федотова Михаилом Гусельниковым они вели крупные торговые операции на северо-востоке Сибири. Так что нелегкий характер Михаилы Стадухина во многом объяснялся его чувством социального превосходства над другими. Отсюда и его непомерная заносчивость, высокомерие.

Связи с богатым купечеством обеспечивали Стадухиным также связи с властями. Михайло пользовался расположением воеводы Петра Головина. Он выезжал встречать его и второго воеводу, Глебова на Ленский волок и там оказал Головину некоторые услуги, а в дальнейшем выступал с наветами против его недругов. Это угодничество Стадухина главный воевода смог оценить. Михайло, как и Василий Поярков, оказался в числе тех немногих людей, которые составляли опору Головина и встречали с его стороны благоволение. «Воевода был неровен в обращении – одним он покровительствовал, других притеснял, – писал М.И. Белов. – Михаил Стадухин, племянник московского купца Василия Гусельникова, пришелся ему по нраву. Влиятельный казак мог ему пригодиться в борьбе с завистниками и врагами». Назначение Стадухина командиром отряда можно объяснить расположением к нему всесильного воеводы, заинтересованного в поддержке со стороны стадухинской семьи. Поддержка влиятельного воеводы убеждала Михайла в возможности действовать безнаказанно, не считаясь с интересами своих подчиненных. Властолюбивый воевода-деспот, благоволивший ему, подавал ему пример своим поведением.

Можно согласиться с оценкой М.И. Белова – «Стадухин принадлежал к казачьей верхушке, тесно связанной с купечеством, а через него и с царскими властями. На этом основании он свысока смотрел на всех своих товарищей. Не случайно, что непримиримыми противниками Стадухина оказались как раз те казаки, которые служили под его началом на Оймяконе и Колыме».

Семья Стадухиных могла считаться по тем временам состоятельной. В Якутских актах, хранящихся в Отделе древних рукописей Института истории СССР, можно найти запись Ленской таможни за 1643 год. Из этой записи явствует что Михаило Стадухин совершил торговую сделку на крупную сумму – 296 рублей 4 алтына. Видимо, эта сделка была далеко не единственной. Дежнев в отличие от Стадухина хотя и занимался меновой торговлей, но никогда не совершал таких крупных сделок и постоянно нуждался в деньгах. Об этом свидетельствуют его слезные челобитные.

Выйдя из Якутска в августе, отряд Стадухина проделал основную часть пути по снегу и достиг Оймякона глубокой осенью, когда реки сковало льдом, а земля была покрыта толстым снежным покровом. На верхней Индигирке в то время обитал эвенкийский род князца Чона. Ясак с князца и его «родников» собрали без затруднений. Между Чоном и русскими установились добрые отношения. Это было результатом того, что казаки, собирая ясак, не прибегали к насилиям и дарили эвенкам «государево жалование», подарки: одекуй, медную утварь, ножи и т. п. Все эти предметы пользовались у эвенков большим спросом. Правительственная инструкция требовала не допускать при сборе ясака никакого насилия. Собрав ясак, Стадухин смог послать воеводе в Якутск отписку о том, что ясачная казна с местных якутов и эвенков собрана вся «сполна и с прибылью».

Стадухин стремился раздвинуть границы края, обследованного землепроходцами. К югу от верховьев Индигирки лежала обширная и малонаселенная горная страна, о которой русские не имели никаких точных сведений. И вот начальник отряда принимает решение снарядить несколько казаков во главе с Андреем Горелым на «Ламунские вершины». Это название, очевидно, произошло от названия народа «ламутов», или эвенов, родственных эвенкам, обитавших там. Возможно, что в составе этого маленького отряда находился и Дежнев. Перед Горелым ставились разведывательные цели, сбор сведений о новых неизведанных землях и захват аманатов из необъясаченных племен.

Горное плато, простиравшееся к югу от Оймякона пересекал в широтном направлении Верхоянский хребет. С северных отрогов хребта стекали Индигирка и ее левые верхние притоки. А в южных отрогах начинались реки, впадавшие в Охотское, или Ламское как его тогда называли, море. Здесь Верхоянский хребет смыкался с хребтом Джугджур, протянувшимся вдоль Охотского побережья. «Ламунские вершины» – это очевидно обобщенное название всей горной местности между Ламским морем и верховьями Индигирки, которую и должны были обследовать Андрей Горелый и его товарищи.

Край этот населяли «ламунские тунгусы» – эвены (ламуты). Во время этого похода казаки захватили аманата, ламунского князца Чюна. Отряд Горелого вышел в долину реки Охоты, немного не дошел до Охотского побережья, едва не встретившись с отрядом Ивана Москвитина. Их разделял всего лишь двух-трехдневный переход. Но дальнейшему продвижению Андрея Горелого и его спутников к морю помешали враждебные действия эвенов. Все же поход Горелого нельзя считать неудачным. Казаки открыли новые земли, через которые можно выйти к Ламскому (Охотскому) морю.

К апрелю 1642 года маленький отряд возвратился в Оймякон с ценными сведениями, доставленными в Якутск с одним из казаков. Горелый сообщал о реке Охоте, которая «пала в море». Перед русскими вставал вопрос – не является ли Ламское море естественным продолжением Студеного моря или оба моря разделяет суша? Ответить на этот вопрос можно было, только открывая новые и новые земли, совершая все новые и новые плавания на восток, расширяя свои географические познания.

Ламунские неясачные тунгусы, желая освободить своего князца, собрали крупный отряд и двинулись по следам Горелого. Достигнув Оймякона, они напали на стадухинский отряд. Физически выносливые, прекрасно владевшие своим оружием, эвены доставили русским много бед, особенно же летучими стрелами. Прежде всего они постарались лишить казаков их средств передвижения, перестреляв у них почти всех коней. В отряде не оказалось ни одного человека, кто не получил бы легкого или тяжелого ранения. Дежнев был дважды ранен – в локоть правой руки и в правую ногу. «И мы. холопи твои, с ними бились, из оружия стреляли», – напишет впоследствии Семен Дежнев в своей челобитной о событиях на Оймяконе.

Долго ли сможет продержаться горстка израненных, измотанных многодневным боем казаков, – окруженных пятисотенным отрядом воинственных эвенов? Приуныли было, отчаялись стадухинпы. Шептали слова молитвы. И вдруг пришла неожиданная подмога. К Оймякону подошла толпа ясачных тунгусов и якутов, вооруженных луками и пальмами. Это якутский род князца Удая и род эвенкийского князца Чона пришли на выручку русских, попавших в беду. В нападавших эвенов полетели тучи стрел. Дрогнули их ряды.

Казаки смогли убедиться на своем опыте, что путем доброжелательного отношения к соседним племенам они приобрели надежных друзей, которые не оставили их в беде и вовремя пришли на выручку. Дружеская помощь ясачных якутов и эвенков помогла отряду Стадухина отбить нападение эвенов и удержать у себя аманата. Нападающие понесли большие потери, но велики были потерн и у русских и их союзников. Среди убитых были князец Удай н многие ясачные. Им эвены мстили, разоряя их становища, разрушая юрты, угоняя оленей. Поражение, нанесенное воинственным аборигенам, заставило их отойти. Среди казаков наиболее легкими ранениями отделались Денис Ерила н Иван Кислой. Их с трудом посадили в седла и отправили на уцелевших лошадях с ясачной казной в Якутск. В случае нападения каких-либо немирных людей вряд ли два израненных казака могли защититься и защитить ценный груз.

Но приходилось рисковать, так как больше послать было некого. Остальные казаки страдали от ран, а некоторые из них были совсем плохи. К счастью, все обошлось благополучно. Ерила и Кислой добрались с казной до Лены.

Эвенский князец Чюпа остался и аманатах. Впоследствии Стадухин доставил его в Якутск. От аманата якутская администрация получила ценные сведения о реке Охоте, впадавшей и море. Сведения эти заинтересовали воеводу, видевшего необходимость освоить путь с Лены к Ламскому морю и создать там русский опорный пункт. В 1646 году туда, как мы видели, был направлен отряд Семена Шелковинка (Шелковникова), построивший в устье реки Охоты Охотское зимовье, ставшее впоследствии портовым городом Охотском.

Задиристые эвены убрались восвояси, на юг, к Ламскому морю. Казаки залечивали свои раны, прибегая к целебным травам, пользоваться которыми научили их якуты и эвенки. А больше полагались на могучее свое здоровье, да на жаркую курную баню. У Дежнева и его товарищей постепенно заживали раны, затягивались рубцы. А тем временем эвенки с Оймякона ушли на Охоту в поисках новых оленьих пастбищ. Край почти обезлюдел. Дальнейшие возможности сбора ясака свелись здесь почти на нет. Возвращаться ли назад в Якутск почти с пустыми руками или проведывать новые земли, заселенные еще не объясаченными племенами? Такой вопрос встал перед стадухинским отрядом. Но куда тронешься без лошадей, побитых «ламуцкими мужиками». Без коней не преодолеешь безлюдные таежные просторы, горные перевалы меж каменистых круч. Оставался единственный путь – водный, вниз по Индигирке, а затем Студеным морем на восток, к устьям неведомых рек.

Семен Иванович и другие казаки принялись расспрашивать якутов, тех, которые еще оставались на Оймяконе, об окрестных землях, о реках, которые находились к востоку от Индигирки. Вели неторопливые беседы в якутских жилищах, рассевшись вокруг камелька на оленьих шкурах. Обходились без толмача. Многие из служилых людей благодаря постоянному общению с якутскими женами и родичами свободно владели их языком. Якуты встречались с кочевыми юкагирами, приходившими с востока, вели с ними меновую торговлю. От юкагиров они знали, что к востоку от Индигирки реки тянется каменный пояс. А за ним простирается широкая долина, вся в болотах и озерах. Летом на тех озерах много всякой птицы: гусей, лебедей, уток. И текут там в Студеное море реки Алазея, Мома, Анюй. Самая большая и полноводная среди них Мома. И стойбищ по ней много, и всякое зверье водится там в изобилии. А за теми реками есть другие. Но там уже живут не юкагиры, а другой народ.

В челобитной, подписанной Стадухиным, Дежневым и другими казаками стадухинского отряда, в которой речь идет о тяжелых условиях службы на Оймяконе, об уходе якутов и эвенков из этого края, есть упоминание о том, что «сказывал нам, холопем твоим государевым, якут Увай, что де есть река большая Мома, а на той де реке живут многие люди…».

Стадухин принял решение идти на Мому, спустившись вниз по Индигирке до ее устья, а затем идя на восток Северным Ледовитым океаном. Об этом решении казаки сообщали в той же челобитной. «А нынечи мы, холопи твои, впредь не хотя твои, государевы службы не отбить, и слышачи про ту реку и про те многие люди, и с того тунгускаво разорения пошли на ту реку Мому, и тей людей сыскивать…», Мому русские стали называть рекой Ковымой (Колымой).

Принялись за строительство коча. Добротного корабельного леса, ели и лиственницы, было вокруг предостаточно. Многие из поморов были искусными корабельными плотниками. Начальник отряда, отправлявшегося дальний поход, всегда старался предвидеть возможность строительства коча и запасался необходимым инструментом. Он также подбирал в свой отряд опытного корабельного мастера, который мог бы организовать строительные работы. Вероятно, такой мастер был и среди стадухинцев. Мастерили коч прочный, способный выдержать плавание по бурному океану, столкновение со льдинами. Парус шили из оленьих шкур, якорь изготовили из тяжелого лиственничного комля

И вот под дружные возгласы спустили просмоленный, проконопаченный коч на воду. Отряд из четырнадцати человек покинул негостеприимное, студеное зимовье. Небольшое судно спустилось по Оймякону и вышло в Индигирку. В верхнем течении эта река прорезала ряд поросших лесом горных хребтов. Неоднократно приходилось преодолевать пороги и перекаты. Ниже последних порогов река становилась шире и глубже, и, наконец, она входила в широкую заболоченную долину, растекаясь местами на рукава и образуя островки.

В низовьях Индигирки стадухинцам встретилось много казаков и промышленных людей. Среди них оказался отряд Дмитрия Зыряна. Он намеревался пойти с Индигирки морем на дальние реки, в земли неясачных юкагиров. Зырян оказался товарищем Дежнева по походу на Яну. Обрадовались встрече старые сослуживцы, вспомнили верхоянское зимовье.

Дмитрий рассказал о своем недавнем походе. Он ходил со своим отрядом на кочах на Алазею, прихватив с собой «вожа» (проводника) из юкагиров. Алазея впадает в Ледовитый океан несколько восточнее индигирского устья. Там произошла встреча отряда Зыряна с неясачными юкагирами, которые до этих пор никогда не видели русских и никому не платили дани. На Алазее же русские впервые увидели неведомый доселе народ – «чухчей», «чухоцких мужиков» (чукчей). Старания Дмитрия Зыряна объясачить местное население, призвать его «под государеву руку» встретили яростное сопротивление. Алазеи (один из юкагирских родов) окружили казачьи кочи, «учали нас стрелять», как сообщал начальник отряда. Значительная часть казаков пострадала от ранений стрелами. Все же русские отбили нападение, «алазеи от нас убегом ушли, избиты и изранены». Во время столкновения был убит алазейский князец Невгоча в числе других нападавших. Казаки захватили в плен одного из алазейских предводителей, «доброго мужика» Мамыка.

Русские поднялись по реке до того места, где тундра сменяется лесом, и там построили острожек. Через некоторое время к стенам острожка подъехал главный алазейский шаман Омоганей и принялся поносить русских – зачем-де они пришли на алазейскую землю. Казаки за «невежливость» схватили шамана и посадили в аманатскую избу. Это вызвало нападение алазеев, вознамерившихся освободить Омоганея. Нападавшие ломились в острожек и выпускали стрелы в русских, стоило только кому-нибудь показаться из-за стен. Но что могли сделать лучники против казаков, вооруженных пищалями? Несколькими залпами осажденные рассеяли нападавших, которые отошли от острожка. Алазеи согласились платить ясак. В первый же год русские напромышляли здесь 4 сорока 20 (то есть 180) соболей, да 20 «собольих пластин» (то есть спинок соболиных шкурок).

По поручению Дмитрия Зыряна казаки Чукичев и Алексеев отправились на Лену морем с пушниной, собранной на Алазее. Летом 1643 года они благополучно достигли Якутска. Федор Чукичев рассказал воеводам о походе отряда Зыряна на Алазею, построившего перед тем на Индигирке два коча, о кровопролитных схватках с алазейскими юкагирами и о замирении. Далее он передал рассказ местных алазеев о том, что «де с Алазеи реки на Ковыму реку аргишем переезжают на оленях в три дня, а до них (до отряда Дмитрия Зыряна. – Л.Д.) де никто русских людей у них не бывало и про них они русских людей не слыхивали… А аманатов за безлюство поймать было не уметь И сказывают они (юкагиры. – Л.Д.) про себя, что-де их бесчисленно людей много, а в то место про людей показывают у себя на головах волосы, столько-де много, что волосов на голове, а соболей де у них много, всякого зверя и рыбы в той реке много».

Рассказ Чукичева вызвал большой интерес в Якутске. Слухи о Ковыме-реке разнеслись и среди нижнеиндигирских казаков. Они подтвердили те сведения, которые стадухинцы получили от якутов Оймякона.

Дмитрий Зырян не решался продолжать поход за Алазею, на Колыму из-за малочисленности своего отряда. Когда же произошла встреча с отрядом Стадухина, прибывшим на коче с верховьев Индигирки, то возникла простая мысль – а не объединить ли силы обоих отрядов и не отправиться ли на поиски Колымы вместе? С идеей объединения согласился и Стадухин. И с его небольшим отрядом казаков, из которых кое-кто еще не вполне оправился от ран, было бы рискованно выступать. По-видимому, не без затруднений и далеко не сразу удалось договориться об объединении обоих отрядов и о выборе предводителя. Каждый из отрядов претендовал на роль первооткрывателя, и оба начальника отрядов высказывали личные амбиции. Отношения между ними складывались недружественно, натянуто. Скорее всего роль примирителя взял на себя Дежнев по праву сотоварища Зыряна по янской службе. В конце концов удалось договориться об объединении. На Колыму вызвались пойти не все. Новый поход возглавил Михайло Стадухин, поскольку большинство оказалось все же из его отряда.