Текст книги "Семен Дежнев"

Автор книги: Лев Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Плавание было исключительно трудным. На восьмой день плавания коч оказался сильно поврежденным штормом. Мореплаватели вытащили судно на берег и занялись его починкой. Не раз приходилось вступать в бой с чукчами. Кончились запасы продовольствия. Приходилось питаться грибами. С чукчами, видимо, удалось в конце концов замириться и даже раздобыть у них оленины.

Коч Курбата Иванова дошел до «Большой губы». По-видимому, речь шла о заливе Креста. Не обнаружив нигде моржового лежбища, отряд вышел в обратное плавание. В Анадырском заливе коч снова попал в страшную бурю. Пришлось выбросить за борт все припасы, чтобы поднять осадку. Мореплаватели натерпелись всяких бед, так что, по словам Курбата, «чаяли себе смерть».

Так морской поход Алексеева – Дежнева вокруг Чукотки положил начало русским плаваниям по Берингову морю. Вторым плаванием стала экспедиция Курбата Иванова. Неласково встречало Берингово море мореплавателей, жестокими бурями и штормами. Но начало освоению северной части Тихого океана было положено.

Увидел Семен Иванович новый острог завершенным или нет – мы не знаем. Он покинул Анадырь зимой 1660 года, пробыв двенадцать лет в суровом Анадырском крае и покинув Якутск около двадцати лет тому назад. При нем был большой груз – более 150 пудов моржовой кости я, вероятно, почта, которой его снабдил Курбат Иванов. Вместе с Дежневым отправился в путь один из его старых товарищей, Артемий Солдатко. Шли они до Колымы обычным сухим путем – через вершину Анадыря, Анюйский камень, Антон. Этим путем не раз ходили в том и ином направлении русские люди, служилые, торговые, промышленные. Тем не менее он оставался плохо освоенным, тяжелым. Бывало, путники блуждали по горной тундре и каменистым кручам на водоразделе между верховьями рек Анадыри и Анюя, страдали от голода и холода. Выходили обычно по санному пути, пользуясь нартами в оленьих и собачьих упряжках, чтобы к исходу весны достичь желанной цели. О своем путешествии с Анадыри на Колыму, преодолении наиболее трудного участка пути Дежнев не оставил нам никаких свидетельств. Весьма вероятно, что ему оказали помощь проводники-анаулы, с которыми у него сохранились добрые отношения. В Нижнеколымске Семен Иванович встретил старого знакомого Ивана Ерастова, который был когда-то рядовым казаком, а теперь стал сыном боярским и приказным на Колыме. Он и помог Дежневу. Летом 1661 года Семен Иванович смог погрузить костяную казну на коч Ерастова, который по окончании своей колымской службы возвращался в Якутск. Корабль вышел в море и взял курс на запад, к устью Лены.

Мы видим, что отрезок современного Северного морского пути между Леной и Колымой был во второй половине XVII века вполне освоен русскими мореходами. Движение судов на этом участке становится довольно оживленным. Русские кочи в навигационный период довольно часто плавали здесь в обоих направлениях, с Лены шли к устью Яны, Индигирки, Колымы, а с этих рек – к ленскому устью. «Итак, после похода Дежнева морское плавание из устья Лены до Колымы стало обычным делом», – пишет А.В. Ефимов. Ходили русские мореходы и к востоку от Колымы. Однако попытки повторить плавание Алексеева – Дежнева и выйти морем в Заносье, пройдя Большой Каменный нос, или проделать этот путь в обратном направлении, пока не увенчивались успехом. Мы имеем в виду неудачное плавание Стадухина в 1649 году и неосуществленное намерение самого Дежнева пройти с Анадыря на Лену морем. После исторического похода Алексеева – Дежнева движение русских с Колымы к Тихому океану переключилось на речные и сухие пути.

За Святым Носом коч Ерастова затерло льдами. Но мореходам удалось вырваться из ледового плена. Однако из-за задержки в пути смогли добраться к концу навигации только до Жиганска на нижней Лене. Выше река уже была скована льдом. В Жиганске Дежневу и Ерастову, который, по-видимому, также вез большую партию пушнины и моржовой кости, не удалось раздобыть необходимого количества ездовых оленей или собак. Пришлось зазимовать. Только в навигацию 1662 года они добрались до цели. Путешествие Дежнева с Анадыри до Якутска продолжалось около двух лет.

За двадцать лет странствий Семена Ивановича Якутск заметно изменился. Построены новые купеческие лавки, амбары, мастерские ремесленников, хоромы именитых людей и избы простых служилых. Над острогом возвышался еще не успевший потемнеть бревенчатый Троицкий собор, увенчанный куполом. Перезвон колоколов на звоннице созывал прихожан к службе. Колокола привез из далекой Москвы еще первый воевода Головин. В остроге становилось тесно, и строения расползались за пределами стен, по посаду. Город или, как его чаще называли, острог стал более оживленным, многолюдным.

Многие жители обзаводились хозяйством, разводили скот, даже пытались выращивать овощи. Несмотря на короткое лето и тонкий слой почвы, покрывавший вечную мерзлоту, в районе Якутска удавалось выращивать капусту, брюкву, репу. Посад приобретал вид обычной северной деревни. По утрам из дворов выгоняли коров, направлявшихся на пастбище. В кузницах звонко стучали молотами о наковальни кузнецы. В лавках шла бойкая торговля, и торговые люди на все лады расхваливали свой товар. У съезжей избы сновали приказные с гусиными перьями за ухом. Возле крыльца воеводской хоромины, у арестантской избы и амбаров с ясачной казной, как и прежде, стояли рослые, как на подбор, стражники с бердышами и пищалями. Ковылял к паперти собора изувеченный хромой казачишка, осенявший себя крестным знамением. То ли через пыточную избу прошел, то ли на дальних реках изранен. Теперь вот Христовым именем пробивается. Немало встретил Семен Иванович в городе и якутов. Кто-то ясак привез, кто-то за покупками приехал, а кто-то захотел родичей проведать. Многие из служилых и промышленных людей с якутскими женками живут, по-якутски не хуже якутов балакают. По всему посаду бегают чернявые, скуластые ребятишки, прижитые от якуток. Некоторые из якутов-выкрестов, породнившихся с русскими, приняты на государеву службу. А русских женщин все еще мало. Если иная выйдет из дома ко всенощной или в лавку к купцу за покупками, оглядываются на нее прохожие, как на диковинку, смотрят ей вслед.

А старых знакомых Семен Иванович встретил в Якутске немного. Иные уже никогда не вернутся из дальних странствий. Вечная им память! А иные в походах пребывают, открывая все новые и новые земли и реки. Кто знает, не настигнет ли и их губительный шторм в Студеном море или зазубренная стрела с вороным оперением?

За двадцать лет в Якутске сменилась целая вереница воевод, алчных, жестоких, не оставивших по себе доброй памяти. Нехорошо говорят и о теперешнем воеводе, Иване Большом Голенищеве-Кутузове, человеке вздорном и грубом.

Моржовую кость Дежнев сдал в съезжую избу. Приказные мужики восхищенно причмокивали языками, взвешивая клыки. Вот это да – 156 пудов 17 гревенок! Часть этой кости принадлежала лично Семену Ивановичу, остальное было добыто Артемием Солдатко и другими его товарищами. Это богатство было оценено в огромную сумму. Дежнев мог считать себя богатым человеком. Наконец-то. Но вмиг наступило горькое разочарование. Вместо денег подьячий протянул ему расписку. А почему не деньги! А нет такой огромной суммы в казне воеводства, вот и не рассчитываемся с тобой за твой «рыбий зуб», – пояснил подьячий. А бумагу береги, Семейка. По той бумаге сможешь востребовать всю причитающуюся тебе сумму в Сибирском приказе. Это походило на злое издевательство. Сибирский приказ находится в далекой Москве, столице. За тысячи и тысячи верст. От Лены до Москвы не доберешься и за год. Дежнев заскрипел от досады зубами, проклиная в душе на чем свет стоит воеводу и его подьячих. Но расписку все-таки взял, бережно сложил вчетверо и спрятал в карман. А чем черт не шутит… А вдруг пригодится ему когда-нибудь эта бумажка. Быть может, и он доберется до первопрестольной и востребует долг. Так можно себе представить сценку в съезжей избе Якутска, которая произошла там поздней весной 1662 года.

Воеводе, конечно, доложили о прибытии Дежнева и Ерастова, теперь уже бывших приказчиков с Анадыри и Колымы. Голенищев-Кутузов принял обоих, выслушал их рассказы, расспрашивал, остался доволен. Вероятно, по старому обычаю велел преподнести служилым по чарке вина. Оба понравились воеводе – дельные мужики, вернулись с дальних рек не с пустыми руками. Хорошее пополнение для государевой казны привезли.

Голенищев-Кутузов расспрашивал служилых и соображал свое. Ехать в Москву им с государевой казной – решил воевода. Ивашка за старшего, сын боярский все-таки. Семейка будет Ивашкиным помощником – хватит с него, казачишки простого. Таким можно доверить и соболиную и костяную казну. И перед приказными такие в грязь лицом не ударят. Вот государь наш Алексей Михайлович возрадуется. Глядишь, и меня, воеводу, обласкает. Так, вероятно, рассуждал и думал Иван Большой Голенищев-Кутузов.

В Якутске Дежнев подал челобитную, в которой писал: «А я, холоп твой, прошед из Енисейского острогу, служил тебе, великому государю, всякие твои государевы службы и твой государев ясак збирал на великой реке Лене и по иным дальним сторонним рекам в новых местах – на Яне и на Оемоконе, и на Индигирке, и на Алазейке, и на Ковыме, и на Анандыре реках – без твоего денежного и хлебного жалования, своими подъемы. И будучи же на тех твоих государевых службах н те многие годы всякую нужу и бедность терпел и сосновую и лиственную кору ел и всякую скверну принимал – двадцать один год. Милосердый государь, царь великий князь Алексей Михайлович, всеа вёликия и малыя и белыя Росии самодержец, пожалей меня холопа своего, своим государевым денежным и хлебным жалованьем за те за прошлые годы, а за мое службишко и за кровь и за раны и за многое терпенье пожалуй государь, меня, холопа своего, прибавочным жалованьем, чем тебе, великому государю, бог известит!»

Челобитная написана в традиционном уничижительном тоне, по принятой форме. В ней можно найти те же выражения и целые обороты, которые мы встречаем в других подобных документах Дежнева. Нет оснований полагать, что автор челобитной нарочито сгущает краски или прибедняется, пытаясь разжалобить тех, к кому он адресовался. Речь шла о действительных трудностях, которые Дежнев и его товарищи переживали во время походов и зимовок. Челобитная – крик души человека попавшего в великую нужду, опутанного долгами, обойденного вниманием сильных мира сего. Он просил то, что принадлежало ему по праву, по закону – не выплаченное за многие годы жалованье. Участие в исключительно тяжелом плавании, открытие им новых земель, управление в течение ряда лет огромным краем, значительный сбор пушнины и моржовой кости для пополнения государевой казны – все это давало Дежневу основание надеяться на повышение по службе и на соответствующую прибавку к жалованью. За весь срок своей службы на Лене и на дальних реках он не стал даже десятником, а оставался рядовым казаком с низшим жалованьем, тогда как многие его товарищи, имевшие куда более скромные заслуги, становились десятниками, сотниками, детьми боярскими. При повышении в должности соответственно повышалось и жалованье. Правда, часто решающую роль в служебном продвижении играли не заслуги, а благоволение воеводы, поддержка богатых торговых людей, личное состояние. Дежнев, рядовой казак, выходец из простой трудовой среды, не располагал ни влиятельными связями, ни богатством.

Документ не ограничивался вышеприведенным отрывком. Дежнев дает краткий обзор своей службы за более чем двадцатилетний период, сообщает интересные сведения о тех местах, где протекала его служба, возвращается к плаванию 1648 года. Он не касается своих раздоров со Стадухиным и Селиверстовым, не пытается их в чем-либо обвинять, разоблачать. Человек незлопамятный, чуждый чувства мстительности, Дежнев остается верен себе.

Нельзя сказать, чтобы Иван Большой Голенишев-Кутузов никак не среагировал на слезную просьбу героя Анадыри Дежневу выдали соляное жалованье сполна за девятнадцать лет. Ни хлеба, ни денег он не получил. Вероятно Семен Иванович услышал от подьячих извечные снова – в казне нет денег, в амбарах нет хлебных запасов. Действительно ли воеводская казна была пуста? Или корыстные злоумышленники во главе с воеводой вели свою обычную игру, растратив и деньги, и хлебное довольствие, причитающееся казаку? Кто знает.

Дежнев был озадачен – что же делать с тяжелыми кулями соли, которыми можно было бы набить целый амбар. Скорее всего он постарался избавиться от нее, продав соль за бесценок купцу-перекупщику. А челобитную Семена Ивановича, адресованную согласно заведенной форме на высочайшее имя, отослал с целовальником Ларионом Лашей в столицу, в Сибирский приказ. Этот Лаша служил прежде на жиганской таможенной заставе, а теперь был командирован в Москву с очередной почтой. Челобитная была доставлена по назначению, и это дало впоследствии Дежневу возможность получить полный расчет.

14. ПОЕЗДКА В МОСКВУ

Воевода придавал большое значение доставке костяной казны и мягкой рухляди в Москву и самолично следил за снаряжением ерастовского отряда. Моржовой кости набралось много – 196 пудов 171/2 гривенок. В их числе была кость, собранная Дежневым и другими промышленниками, привезенная с Колымы Ерастовым а также скопившаяся к тому времени в Якутске. Много набралось и соболиных шкурок. «Рыбий зуб» поместили в восемь больших бочонков, а пушнину – в деревянные ящики и холщовые мешки, которые тщательно опечатывались. Наказная память Голенищева-Кутузова, выданная Ерастову перед отъездом, содержала подробнейшую опись груза. Чиновники встречных таможенных постов Енисейска и Тобольска должны были тщательно сверять опись с наличным грузом, чтобы убедиться – цела ли государева казна, не было ли какой-нибудь потери или порчи во время пути, в сохранности ли печати. Подобный порядок строгого контроля был утвержден Сибирским приказом.

Назначение отправиться в Москву во главе отряда, сопровождающего ценный груз, было почетно и ответственно. Недаром же Голенищев-Кутузов поставил во главе отряда Ивана Ерастова и Семена Дежнева, людей многоопытных и авторитетных, которым он мог вполне довериться. До недавнего времени многие исследователи ошибочно утверждали, что начальником конвойного отряда был Семен Дежнев. Не избежал этой ошибки и маститый В.Ю. Визе. «В Якутске Дежнев получил ответственное и почетное в те времена поручение доставить «костяную казну» в Москву», – писал он. Более тщательное знакомство с документами позволяет убедиться в том, что во главе отряда стоял боярский сын Ерастов, а казак Дежнев был, по всей видимости, его правой рукой. В отряд были также привлечены Артемий Солдатко Григорий Пискун и другие служилые и промышленные люди – всего 16 казаков, два целовальника и два торговых человека. Были среди них и люди случайные, подвернувшиеся в ту пору под руку воеводе.

Вообще задача укомплектовать отряд оказалась непростой так как воевода всегда испытывал нужду в казаках и промышленниках. Многие из них, если не подавляющее большинство, находились в то время на дальних реках. В ответ на жалобу Ерастова, не удовлетворенного составом отряда, Голенишев-Кутузов заявил. «А то тебе и самому, Ивану, ведомо, что в Якутцком остроге промышленные люди собраны с великими нужами и боем и посажены к тебе на суды».

Тронулись в путь в конце июля 1662 года. Шли на веслах вверх по Лене вдоль лесистых берегов. Широкая низменная равнина сузилась и перешла в узкую горную долину с обрывистыми каменистыми кручами. Прошли устье Олекмы, Витима, Киренги. На встречных дощаниках плыли из Усть-Кута служилые к месту новой службы, торговые люди с товарами. От прибывавших с верховьев Лены людей Голенищев-Кутузов узнавал последние новости, получал сообщения о встречах с ерастовским отрядом. По его мнению, Ерастов плыл слишком медленно, подолгу прохлаждался на остановках. И вот разгневанный воевода послал на быстроходном каюке вдогонку отряду команду надежных гребцов с новой наказной памятью, в которой нещадно ругал сына боярского, обвиняя его в нерадении и попустительстве «воровству», дабы воодушевить и заставить идти побыстрее.

Долог и тяжел был путь от Якутска до Москвы. И занял он более двух лет. Шли и реками, обходя опасные пороги и стремнины, по крутым, каменистым берегам и перетаскивая весь груз на руках. Преодолевали водораздельные волоки, навьючивая тяжелой поклажей лошадей. Пробирались лесными тропами, горными перевалами. Бывало, попадали в распутицу, вязли в болоте. Все бывало.

Маршрут отряда был заранее расписан в проезжей и подорожной грамотах, которые были выданы Ерастову в съезжей избе перед объездом. Этот маршрут нетрудно себе представить. С верхней Лены подымались вверх по одному из левых ленских притоков и оттуда через волок выходили на Илим, бурную и неудобную для плавания реку. С Илима выходили в Верхнюю Тунгуску или Ангару, представлявшую из-за своих порогов и стремнин наиболее опасный участок для плавания. Спускаясь по Ангаре, выходили в Енисей. В Енисейске производился таможенный досмотр и была продолжительная стоянка. С одного из малых левых енисейских притоков выходили через Кетский волок на обский приток Кеть. С Кети попадали в широкую полноводную Обь, спускаясь вниз до ее слияния с Иртышом. Поднимались по Иртышу до Тобольска, административного центра Западной Сибири. Здесь снова тщательная таможенная проверка, отдых. Из Иртыша подымались по Тоболу и Туре, рекам иртышского бассейна, до Верхотурья. А дальше переходили через Каменный пояс – Уральский хребет, за которым уже начиналась европейская часть России. Там путь пролегал то реками, то трактами через Соликамск, Великий Устюг, Тотьму, Вологду, Ярославль, Ростов, Сергиев Посад. До Устюга дорога была знакома Дежневу. Этим же самым путем много лет назад шел он в Сибирь с партией молодых рекрутов. Дальнейшей дорогой он шел впервые, восхищаясь каменными громадами палат и храмов, кремлевских и монастырских ансамблей встречных городов. Середина – вторая половина XVII века были временем яркого взлета русской архитектуры. Города украшались новыми храмами и памятниками гражданского назначения, в которых отчетливо проступали новые жизнеутверждающие черты, далекие от сурового аскетизма предыдущих эпох. Те города, через которые проезжал отряд Ерастова, могли похвастать великолепными архитектурными ансамблями. Такой гармоничной красоты ленские люди никогда в жизни не видывали.

По предъявлении грамот представители власти, воеводы и управители острогов обязаны были оказывать отряду Ерастова всякого рода содействие, предоставлять транспорт – речные суда и лошадей. На этот счет действовал специальный указ. Но на практике он далеко не всегда выполнялся. Приходилось отряду днями и неделями ждать положенной по закону помощи, слезно вымаливать струги или лошадей. Местные власти норовили дать старое, непригодное для плавания судно, худых лошадей, и меньше, чем их требовалось для перехода. Досматривая груз, таможенные чиновники, бывало, придирались без достаточных на то оснований и задерживали движение отряда, надеясь таким образом выманить взятку. Взяточничество было широко распространенным явлением среди чиновных людей. Поэтому не один раз приходилось раскошеливаться, чтобы стронуться с места после долгой вынужденной остановки.

В Тобольск прибыли в июле 1663 года. А до этого зимовали в Енисейске, либо Кетском остроге. Тобольск издалека манил своей красивой панорамой. На высоком берегу Иртыша высился острог с башнями, все еще деревянный. А над острогом призывно маячили церковные купола.

И Тобольск оживился, вырос, застроился новыми палатами, избами, торговыми рядами с той поры, как он, Семейка Дежнев, тогда еще молодой казак, начинал здесь свою сибирскую службу. Никого из старых тобольских знакомых он не встретил. Одни померли, другие разъехались по дальним воеводствам. В Тобольске отряд задержался почти на месяц.

В центре Западной Сибири в ту пору жил на положении ссыльного славянин-иноземец Юрий Крижанич, человек ученый и пытливый. Он окончил Венскую семинарию, изучал богословие и юридические науки в Болонском университете в Италии, владел латинским, греческим, немецким и итальянским языками. Это был широко образованный для своего времени человек. В России его называли «сербенином» (сербом), хотя в действительности он был не сербом, а хорватом, католическим священнослужителем, каноником. Фигура эта была сложная, противоречивая. В Россию его привели интерес к этой стране, жажда знаний и открытий, тяга славянина к своим великим собратьям. Но воспитанный ревностными католиками, принявший духовный сан, Крижанич по доброй ли своей воле или вынужденно брал на себя обязанности перед святым престолом и, по-видимому, занимался в Москве не только научными изысканиями, но и выполнял тайную миссию Ватикана. Подозревая или даже уличив каноника в тайных интригах, правительство московского царя выслало его в Сибирь. Видимо, основания для этого были. Вообще московские власти обращались с иностранцами корректно и предпринимали к ним репрессии в единичных случаях. В тобольской ссылке Юрий Крижанич не терял даром времени и, обложившись книгами и рукописями, писал научные трактаты. Он стремился постичь особенности российской жизни, характер русских людей, дать географическое описание Сибири, ее границ, населения, природных богатств. Несмотря на свою долю ссыльного, он был привязан к Русскому государству, испытывал к русским людям благожелательный интерес, свободно говорил и писал по-русски.

Вообще в хорвате-канонике как бы боролись два начала – славянское и космополитично-католическое. Победило первое, в результате длительного пребывания в Московии и общения с русской действительностью. Он стал склоняться к идеям панславизма, рассматривая Москву как естественный мировой центр славянства. Об этом красноречиво свидетельствуют и его труды, и трагическая его судьба последних лет жизни. Отцы католической церкви перестали доверять ему, подвергли ученого каноника преследованиям, заключению. Но это произойдет позже, когда Крижанич получит возможность возвратиться из тобольской ссылки и покинуть Россию. А пока он писал свой труд «Политические думы», свой взгляд на современную российскую жизнь.

Трактат хорвата содержал и критические оценки. Он писал о продажности московских приказных. Это помогает подвизавшимся в Москве иностранцам, например Адаму Олеарию, скупать у продажных чиновных людей ценные сведения. Крижанич призывает русских рачительнее относиться к своим богатствам, не доверять их добычу, а также торговлю иностранцам, а держать их в своих руках. Развитие торговли, пишет он, ограничивают с севера льды Ледовитого океана, а на юге – господство крымцев, ногайцев. Поэтому возникает логичный вопрос, а нельзя пройти в Китай Северным морским путем, из Мангазеи? Вероятно, со временем можно пройти на ладьях этим путем и в Китай, и в Индию.

Пока это только гипотеза пытливого ученого. И эту гипотезу Юрий Крижанич пытается подкрепить фактами, выискивает их. Он проявляет интерес к Северо-Восточной Сибири, упоминая в одном месте своего трактата о «рыбьем зубе». Делится идеей, а почему бы не пригласить в Сибирь мастеров, владеющих искусством обработки моржовой кости.

Откуда тобольский ссыльный мог черпать сведения о северо-востоке Сибири? Ведь документы Сибирского приказа находились в Москве и были недоступны для него. Остается один убедительный ответ – ученый хорват искал встреч с участниками экспедиций, возвращавшихся с Лены и других дальних рек, он получал от них разнообразную информацию о дальних землях и морях, о своих открытиях. Одним из таких людей, с которыми Крижанич мог встречаться, был Семен Иванович Дежнев.

Долго бытовало мнение, что о славном морском походе Алексеева – Дежнева с Колымы в Тихий океан в Европе ничего не знали до того, как академик Г.Ф. Миллер не поработал в Якутском архиве в 1736 году и не опубликовал свои труды. Это не так. На самом деле еще в конце XVII века в Европе узнали об этом историческом плавании и об открытии русскими мореходами пролива между Азиатским и Американским материками. Об этом свидетельствуют печатные публикации и рукописные сочинения европейских географов того времени, а также карты. Далее мы специально остановимся на том, какими каналами поступали в Западную Европу сведения о великих русских географических открытиях. В немалой степени способствовал этому и ученый хорват.

Крижанич, несомненно, знал об открытии Алексеева – Дежнева. Вероятно, он был первым европейцем-иностранцем кто узнал об этом. Более позднее его сочинение – «История Сибири» («Historia de Sibiria») написанное около 1680 года, прямо указывает на эту осведомленность. Задаваясь вопросом, соединяется ли Ледовитое море с Восточным, то есть Тихим, океаном Крижанич убежденно отвечал: «Сомнение это в самое последнее время было разрешено воинами Ленской и Нерчинском области: они, собирая с туземцев дань прошли всю эту страну до океана и утверждают что к востоку нет никакой твердой земли и что сказанные моря ничем друг от друга не отделены». «История Сибири» Крижанича была впервые опубликована в «Сибирском вестнике» в 1822 году, став таким образом доступной широкому кругу исследователей.

В XVII веке Тобольск считался самым крупным городом Сибири. По нашим же современным меркам это было не столь уж и большое поселение с числом постоянных жителей, вряд ли превышающим несколько тысяч человек. Поэтому появление всякого нового отряда служилых и промышленных людей из Восточной Сибири становилось для тоболяков событием. Приезжих осаждали расспросами, приглашали в дома. Особенно усердствовали те, кто не собирался долго засиживаться в Тобольске и сам устремлялся на восток. Можно себе представить, что любознательный Юрий Крижанич встречался, и не раз, с Семеном Ивановичем, жадно расспрашивал его о великих открытиях на северо-востоке. Сочинения Крижанича укрепляют наше предположение, что их автор получал информацию из первых рук. Очевидно, встреча Дежнева с ученым состоялась и на обратном пути.

Отряд приближался к Москве. Остались позади Ростов с его белокаменными соборами, Переславль-Залесский, живописно раскинувшийся на берегу голубого озера. Миновали Александровскую слободу, в которую удалялся из Москвы со своими опричниками царь Иван Грозный, И вот последнее крупное селение на пути к столице – Сергиев Посад. Издали виден величественный монастырь с мощными крепостными стенами и золочеными куполами храмов. Над храмами возвышается главный Троицкий собор, массивный каменный куб, увенчанный пятью луковичными главами.

Остановились на отдых в монастыре. Помолились гробу Сергия Радонежского, основателя обители и духовного организатора победы русского оружия над Мамаем. Старые монахи рассказывали гостям о грозных событиях, которые происходили здесь более полувека тому назад, – об осаде монастыря полчищами Тушинского вора, Лже-Дмитрия II, и поляками. Отбили защитники монастыря натиск врага, нанесли ему тяжелый урон, хотя и сами недосчитались многих. Не только стрельцы и крестьяне-ополченцы, но и монахи и монастырские послушники брались за оружие, становились пушкарями. Зело жестокая была сеча.

Отряд прибыл в Москву в сентябре 1664 года, оставив позади тысячи пройденных верст. Столица показалась Дежневу и его товарищам сказочно огромным, пестрым городом, не сравнимым ни с Великим Устюгом, ни с Тобольском. В центре города Кремль с златоглавыми соборами, государевыми теремами, обнесенными зубчатой каменной стеной с высокими башнями. Город в основном бревенчатый. Избы на подклетах с подслеповатыми оконцами, затянутыми бычьим пузырем. Бревенчатым настилом выложены и многие улицы. Боярские каменные палаты под медными кровлями чаще встретишь в Китай-городе, поближе к Кремлю. А сколько храмов в Москве – не пытайся сосчитать, все равно не сосчитаешь, говорят, сорок сороков. Среди них чудесной работы каменные громады, выложенные причудливыми разноцветными изразцами, украшенные резьбой по камню, и совсем маленькие деревянные церквушки, такие, как на северных погостах. Тянутся они к небу своими луковичными, шлемовидными, шатровыми главками. А самый примечательный среди них, чудо чудное, диво дивное на Красной площади, у кремлевских стен. Многоглавый, пестрый, как расписной пряник, храм Покрова. А еще зовут его Василием Блаженным. Жил такой божий человек во времена царя Ивана. Как рассказывают москвичи, не боялся грозному царю правду в глаза сказать. А главки того храма, разноцветные, расписные луковицы, не похожи одна на другую. Глаз не оторвешь. На паперти убогие побирушки и юродивые толпятся. Вот ударил колокол, возвещая о службе. Отозвался другой, третий. Начался по всей Москве многоголосый колокольный перезвон. И всех перекрывает густой бас Ивана Великого.

По Красной площади шагает строем государево войско, стрельцы в суконных кафтанах, высоких остроконечных шапках с обшлагом, с пищалями на плече. У каждого на боку еще кривая сабля. По обочинам площади длинными рядами тянутся лавки. В них горы всякого товара, отечественного и заморского. Идет бойкое торжище. В толпе снуют лоточники, зычно предлагают пироги с требухой, калачи, квас, сбитень. Степенно прохаживаются приставы с секирами, приглядываются, прислушиваются – не ведет ли кто крамольных или богохульных речей. Встретишь здесь и иностранцев всяких, немцев, голландцев, шведов и еще каких-то неведомых бусурман. Одеты не по-нашему – в широкополых кафтанах с кружевными воротниками, коротких панталонах и чулках, башмаках с пряжками. На головах высокие шляпы с перьями. Лопочут на своем языке. Еще прежде отряда Ерастова в Москву прибыл Ларион Лама с почтой. Он привез первую челобитную Дежнева с просьбой о выплате жалованья за предыдущие годы и о «прибавочном жаловании за кровь и за раны и за многое терпенье». Челобитная эта находилась теперь в Сибирском приказе.

В обширном помещении приказа дьяки и подьячие скрипели гусиными перьями. На столах и полках громоздились кипы бумаг – переписка с сибирскими воеводами, книги в кожаных переплетах. Приказные принимали со всей тщательностью костяную и соболиную казну, проверяя каждый клык – не поколот ли, каждую шкурку – не повреждена ли, сверяя их количество с ведомостью.

Во главе Сибирского приказа стоял тогда окольничий Родион Матвеевич Стрешнев, крупный русский государственный деятель XVII века, близкий к царю Алексею Михайловичу. Очевидно, не раз он встречался с Ерастовым и Дежневым, выслушивал их рассказы, расспрашивал о соболиных и моржовых промыслах, о возможностях расширения деятельности русских промышленников в Восточной Сибири, о плаваниях по Студеному морю. Хозяйственному освоению Сибири, открытию новых земель на востоке, исправному поступлению в казну пушнины и моржовой кости правительство придавало исключительно важное значение. Интересовался всем этим и царь. Непосредственно же отвечал за всю сибирскую политику государства Родион Стрешнев, начальник Сибирского приказа, регулярно оповещавший государя о донесениях сибирских воевод.