Текст книги "Семен Дежнев"

Автор книги: Лев Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

2. ПОМОРСКИЙ УРОЖЕНЕЦ

С большой долей вероятности датой рождения Семена Ивановича (Иванова) Дежнева можно считать 1605 год, хотя до сих пор исследователи не располагают какими-либо документами, подтверждающими эту дату. Она может считаться гипотетической, приблизительной. «Год его рождения нам неизвестен, но можно без большой ошибки предположить, что родился он около 1605 г.», – пишет выдающийся советский ученый географ, исследователь Арктики В.Ю. Визе. Эту же предположительную дату можно встретить и в работах ряда других авторов.

Как мы увидим дальше, Дежнев, по всей видимости отправился в Сибирь в 1630 году. Начинался самостоятельный нелегкий жизненный путь, на который Семен Иванов мог вступить, будучи физически зрелым человеком. Если согласиться с вышеуказанной датой рожде ния, то первопроходец отправился в далекий путь в возрасте двадцати пяти лет. Это вполне реально

Относительно места рождения Дежнева среди исследователей нет единого мнения. Многие склоняются в пользу Великого Устюга. Такого мнения придерживается, например, В.Ю. Визе, напоминая, что из этого же города вышли также и другие известные землепроходцы: Поярков, Хабаров, Атласов, впоследствии прославившиеся своими географическими открытиями. Таким образом, согласно этой версии, Дежнев был одним из славной плеяды устюжан. Сами устюжане чтят Семена Ивановича как своего выдающегося земляка. В этом автор смог убедиться, побывав в начале 80-х годов в Великом Устюге. В центре этого красивого старинного города возвышается памятник Дежневу. Его именем названа одна из городских улиц. В краеведческом музее Дежнев представлен как один из замечательных устюжан. Когда я, беседуя с сотрудниками этого музея попросил привести доводы в пользу устюжского происхождения Дежнева, то услышал следующее: «Какие еще могут быть доводы? Разве можно сомневаться в том, что он устюжанин? И в самом городе, и в районе живут Дежневы. Наверное, это потомки землепроходца». Биографы, обосновывая устюжское происхождение Дежнева, ссылаются на его челобитную, поданную на имя царя во время его пребывания в Москве в 1665 году. В ней содержится просьба взять с собой в Сибирь племянника Ивашку с женой Татьянкой. О нем сообщается вскользь: «А племянник мой, Ивашко Иванов, живет на Устюге Великом ни в тегле, ни в посаде – скитаетца меж двор с женою своею…» Это воспринималось исследователями как косвенное подтверждение устюжского происхождения и самого Семена Ивановича Дежнева. Коль племянник живет в Устюге Беляком, стало быть, и вся семья Дежневых устюжане.

Довод этот натянут, крайне неубедителен. Это станет очевидным, если вдуматься в слова челобитной. Из нее вовсе не следует, что Ивашка был уроженцем Великого Устюга и постоянно жил в этом городе. Он, по-видимому, принадлежал к категории «гулящих людей», не имевших ни кола ни двора, скитавшихся по городам и селам. Именно это и имел в виду Семен Дежнев – «живет на Устюге Великом ни в тегле, ни в посаде – скитаетца меж двор…». Если бы здесь проживали другие Дежневы, Ивашка мог бы, пожалуй, рассчитывать на их помощь и содействие. Скорее всего он был пришлым, без глубоких корней в городе и поэтому готов был следовать за дядей в далекую Восточную Сибирь. Примечательно и свидетельство М.И. Белова, исследователя жизни и деятельности Дежнева, просмотревшего писцовые книги города Великого Устюга, которые составлялись в 1630 и 1676 годах. В книгах перечислялось все городское население, но фамилии Дежневых в них не значилось. Следовательно, убедительных доказательств устюжского происхождения Семена Ивановича Дежнева в нашем распоряжении нет. Предки тех Дежневых, которых упоминали нам работники Великоустюжского краеведческого музея, очевидно появились в городе в значительно более позднее время М.И Белов считает с большим основанием родиной Семена Ивановича Пинегу. Речь идет о большом правом притоке Северной Двины, то есть местности более северной. Действительно, фамилия Дежневых неоднократно упоминается в разных документах XV–XVII веков, имеющих отношение к Волокошшежской волости.

Что нам известно из этих документов? В первые годы XVII века Дежневым принадлежали земля и двор в вышеуказанной волости. Среди них назван Иван Иванов Дежнев, ушедший в «давние времена» на заработки. Не тот ли это Ивашка Иванов, за которого хлопотал его дядя перед царем? Очень может быть, хотя полной уверенности в этом нет. Ведь речь могла идти и о каком-то тезке дежневского племянника Ивашки. Кстати, фамилия Дежневых довольно распространенная на русском Севере. Происходит она от старинного слова «дежа». «Словарь русского языка XI–XVII вв.» так определяет его значение: «Деревянная кадка, в которой ставят тесто или хранят продукты». Слово «дежа» могло служить прозвищем одного из дежнев-ских предков, могло и указывать на его профессиональные навыки – искусен в бондарном ремесле. Фамилия эта скорее всего простонародная, крестьянская. Крестьянин-помор был мастер на все руки. Мог и отменную кадушку-дежу смастерить.

Более ранние упоминания пинежских Дежневых мы находим в документах второй половины XVII века, а именно – в памятных грамотах двинских воевод Ивана Милославского и Андрея Матвеева Черногорскому монастырю. В них отражена многолетняя тяжба крестьян Сояльского стана Волокопннежской волости, в их числе и Дежневых, с монастырской братией из-за земельных угодий по речке Сояла и Сояльскому озеру, речке Шуне и озерку Шунойскому. Воевода Андрей Матвеев своей памятной грамотой от 17 января 1692 года (когда Семена Ивановича уже не было в живых) сообщал о своем решении возвратить пинежским крестьянам их земли, захваченные монастырем. Итак, тяжба закончилась в пользу крестьян. Среди них упоминался и некий Пашка Федоров, сын Дежнев.

Самое же раннее документальное упоминание Дежневых относится к концу XVI века. Оно связано с судебной тяжбой двух пинежских волостей из-за сенокосных угодий. Среди участников этого дела упоминается Яков Дежня. По-видимому, Дежня – производное от фамилии Дежнев, либо, наоборот, прозвище, послужившее основой этой фамилии.

Мы видим убедительные доказательства того, что на Пинеге еще в XVI веке (а возможно, и ранее) проживали крестьяне-поморы Дежневы. Не только Великий Устюг, но и Пинега дала Родине замечательных первопроходцев, мореходов. Выходцев с Пинеги можно было встретить и в арктических просторах, и в далекой Восточной Сибири. Пинежане Иван Угрюмов и Федул Угрюмов заслужили похвалу от Бориса Годунова за походы в Мангазею, а Леонтий Иванов Шубин Плехан в 1601–1602 годах плавал с Двины по Мангазейскому ходу.

Вся деятельность Семена Ивановича, его опыт морехода, пытливый характер землепроходца, острая наблюдательность – все это проявления поморских традиций, накопленных веками. Таким мог быть и пинежанин. К сожалению, документы не дают бесспорных подтверждений прямой родственной связи упоминавшихся выше пинежан Дежневых с Семеном Дежневым. Хотя и можно говорить о большой вероятности пинежской версии происхождения землепроходца, более вероятной, нежели великоустюжская, абсолютной уверенности в ней у нас нет.

Не можем не упомянуть еще об одной версии. Она пока не подкреплена серьезными научными публикациями и неизвестна исследователям. Пока нет оснований соглашаться с этой версией, как и начисто отвергать ее. Поэтому ограничимся констатацией того что такая версия выдвигалась. Во время своей поездки в Великий Устюг в начале 80-х годов автор имел возможность познакомиться в редакции районной газеты «Советская мысль» с одним местным краеведом, сотрудничавшим с ней. Это был уже пожилой человек, одержимый энтузиаст, горячо влюбленный в свой город, свой край. Он увлеченно рассказывал об истории старинного города, водил по достопримечательным местам, горько сожалел, что замечательные исторические здания реставрируются слишком медленно. Мой новый знакомый поведал о другом краеведе, многие годы собиравшем литературу и всякие материалы по истории края. В его архиве будто бы оказалась старинная книга метрических записей из давно несуществующей церкви села Нюксеница. Село это расположено на левом берегу реки Сухоны, километрах в полутораста выше Великого Устюга. В той книге будто бы содержалась запись о рождении Семена Ивановича Дежнева, подтверждающая таким образом, что землепроходец – уроженец села Нюксеница. Поскольку село это находилось не слишком далеко от Великого Устюга, то с определенной натяжкой Дежнева можно считать устюжанином. Дату рождения, записанную в книге, мой знакомый не мог припомнить, но, по его словам, она выглядела правдоподобно. Он также уверял меня, что лет двенадцать назад или ранее (точную дату публикации он также не помнил) вологодская областная газета «Красный Север» публиковала заметку о нюксеницинской находке, выдвигавшую новую версию о месте рождения Семена Дежнева. Владелец драгоценной церковной книги ушел из жизни. Его библиотека и архив оказались расхищенными. По предположению моего знакомого, старинный фолиант мог попасть к приятелю покойного, который тоже увлекался краеведением. Но и он умер, а все его книги и бумаги были увезены его родственниками в другой город. Так что ниточка к таинственной книге пока обрывается. На мои расспросы в Великоустюжском архиве и краеведческом музее последовал определенный ответ – о таковой книге ничего не слышали. в руках ее не держали.

Принимать всерьез эту версию, очевидно, было бы возможно, лишь имея перед глазами метрическую запись в книге из Нюксеницы и убедившись в том, что проставленная в записи дата не противоречит примерной предполагаемой дате рождения Семена Ивановича. В крайнем случае необходимо располагать газетной публикацией, основанной на свидетельстве той книги. На наш запрос в вологодскую газету «Красный Север» сотрудники отдела культуры редакции ответили, что не помнят о такой публикации. Возможно, она и была, но давно. А возможно, ее пропускал кто-то из прежних сотрудников, которые ныне в газете уже не работают. Наши попытки отыскать заметку краеведа в библиотечных подшивках пока не увенчались успехом. Очевидно, мой знакомый устюжанин назвал время публикации ориентировочно, не точно, и, чтобы найти ее, потребовалось бы просмотреть подшивки по крайней мере за целое десятилетие. И не ошибочно ли упомянута газета «Красный Север» вместо областной молодежной газеты «Вологодский комсомолец» или же одной из районных газет? Все может быть.

Отбросим же пока нюксеницинскую версию как не подкрепленную зримыми источниками. Она может послужить лишь отправной точкой для дальнейших поисков, которые, быть может, и сулят интересные открытия. Если же обобщить все достоверные упоминания о Дежневых, связанные с конкретными географическими пунктами русского Севера, которыми располагают исследователи на сегодняшний день, то напрашивается следующее осторожное заключение. Семен Иванов Дежнев родился в поморской крестьянской семье, где-то на русском Севере, возможно, на Пинеге, и вряд ли в Великом Устюге, как это утверждают некоторые биографы. Маловероятно и утверждение о его происхождении из посадских людей.

Как провел свои ранние годы Семен Дежнев? Очевидно, с малолетства приобщался к нелегкому и многообразному труду крестьянина-помора. Помогал родителям в хозяйстве, ходил со старшими на промыслы, научился владеть оружием, ставить рыболовные снасти и ловушки на зверя, обучался разным ремеслам, прежде всего плотницкому, овладел основами кораблестроения.

Из документов известно, что в 1630 году производился большой набор вольных людей на сибирскую службу. Набирали для Тобольска 500 мужчин и в Енисейский острог служилым людям и пашенным крестьянам на женитьбу 150 девок. Весьма возможно, что и Дежнев попал в этот набор. Пунктом формирования отряда, следующего в Сибирь, был Великий Устюг. В этот город стекались люди, откликнувшиеся на призыв, из Тотьмы, Сольвычегодска, Вологды, Холмогор, с Пинеги, Мезени. Среди пожелавших отправиться в Сибирь было много и устюжан.

Какие причины побуждали людей покинуть насиженное место и отправиться в неизведанную даль? Причины были разные. Многих манила жажда познания, возможность стать участниками трудных, опасных походов, первооткрывателями. Сказывались предприимчивый, непоседливый поморский характер, влияние рассказов бывалых людей о сказочно богатой, необъятной Сибири. Люди социально неустроенные, обнищавшие, лишившиеся земельного надела и двора, вынужденные скитаться, искали лучшей доли. Они надеялись, что их новая сибирская служба принесет им долгожданную удачу, достаток, а может быть, и неведомое доселе богатство. Вероятно, и Семен Дежнев руководствовался этими же мотивами, отправляясь в Великий Устюг с напутствием родных и домашней снедью на долгий путь.

Великого Устюга он никак не мог миновать. В этом городе начинался долгий северный путь к Уралу и далее в Зауралье. Стекались сюда поморские мужики и парни, рослые, крепкие. Кто постарше – с окладистой русой бородой. Шли лесными тропами и проселками, прибиваясь к купеческим обозам, плыли на лодках и стругах, налегая на весла. Приносили с собой котомки, берестяные коробы с харчишками на первое время, нехитрым скарбом, инструментом и родительским образком. Растекались по постоялым дворам, обывательским избам. И в ожидании общего сбора на воеводском дворе слонялись по городу, дивились на чудные хоромины н храмы. Казался город поморским мужикам и парням невиданно огромным и сказочно красивым.

Раскинувшийся на высоком левом берегу Сухоны напротив впадения в него Юга, Великий Устюг был крупным торговым и административным центром. Город имел бурную историю. Знал он набеги новгородских ушкуйников бывал втянут в кровавые княжеские усобицы, страдал от набегов вятичей и черемисов. Не раз опустошала его страшная моровая язва. Но выстоял Великий Устюг, отстраивался, рос, украшался новыми храмами в палатами, встречал заморских гостей-купцов.

Городские постройки были преимущественно деревянными. Интенсивное каменное строительство началось здесь с середины XVII века. Опись, составленная в 1630 году, именно в тот самый год, когда в город стекались отовсюду по призыву воеводы люди, дает наглядное представление о Великом Устюге. Собственно город состоял из детинца-кремля и примыкавшего к нему с запада Большого острога. Их окружали бревенчатые стены с башнями. В некоторых башнях были проезжие ворота. Общая протяженность городских стен достигала трех с половиной километров. Парадным въездом в город служили ворота в северной стене детинца. Над ними виднелся образ Спаса Нерукотворного. Поэтому ворота и назывались Спасскими. Через подъемный мост можно было попасть в торговую часть города, где находились лавки и палаты купцов, была сосредоточена вся деловая часть города. Купеческие хоромы отличались от изб бедного люда, они строились в два, а то и три этажа, украшались нарядными крылечками, галереями-гульбищами, резными карнизами, башенками. Их окружали многочисленные хозяйственные постройки, амбары, конюшни. Улицы были кривыми и узкими. Сходились они к городским площадям, украшенным храмами. Храмов было много. Строились они обычно парами – теплый для службы в зимнее время и холодный, приспособленный для службы лишь в летний сезон. В детинце находились воеводские палаты, административные здания и главная городская площадь, где горластые бирючи выкрикивали распоряжения воеводы и царские указы. А за стенами города раскинулся посад, где обитал ремесленный люд, лодейщики, гончары, кузнецы, а также рыбаки, огородники.

Великий Устюг был городом искусных умельцев, обладавших высоким художественным вкусом. Среди их изделий особенно славилась устюжская чернь. Червленые золотые и серебряные чаши, блюда, ковши, женские украшения покрывались тонким узорчатым орнаментом. Резчики по дереву создавали красивую мебель для палат богатых купцов и приказных, различную утварь, царские врата для храмов, представлявшие сложные рельефные композиции. Нередко в северных церквах можно было встретить скульптурные изображения святых, что было противно строгим христианским канонам. Но для талантливых мастеров, мысливших реальными земными образами, религиозные каноны оказывались тесными, и они смело обходили их, Сложилась в Устюге и своя самобытная школа иконописной живописи. А еще устюжские умельцы работали по финифти и филиграни, литию и камню, гипсу и бересте, и нередко их изделия шли в Москву и даже в заморские страны.

С превеликим любопытством бродили поморы по лавкам, разглядывали творения рук устюжских мастеров, дивились и восхищались. Бывало, встречали они в лавках и иноземных купцов, падких на чернь, финифть и другие русские диковинки.

Великоустюжские купцы богатели, будучи силой влиятельной на русском Севере. Имея деловые связи с крупными торговыми домами Ярославля, Нижнего Новгорода, Москвы, да и с заморскими торговыми людьми, они вели операции на Двине, в Печорском крае и Приуралье, посылали свои частные торгово-промышленные экспедиции во главе с расторопными приказчиками и в Сибирь. Купечество было кровно заинтересовано в освоении и заселении сибирских просторов и всемерно поддерживало усилия властей по привлечению на сибирскую службу все новых и новых людей. Среди богатых устюжских купцов, заинтересовавшихся широкими торговыми операциями в Сибири, выделялись Гусельниковы. Их интересовали Северный морской путь и еще не исследованные к тому времени русскими просторы Северо-Восточной Сибири.

Но не одних русских привлекали северные моря и сибирские земли. Сюда рвались и наиболее развитые по тем временам европейские державы, в первую очередь Англия и Нидерланды, располагавшие значительным морским флотом. Развивая деловые связи со своими иноземными партнерами, русские купцы и промышленники вместе с тем не без опаски следили за их активностью в северных морях, у поморских берегов. Основания для такой опаски были.

Еще при царе Иване Грозном, в августе 1553 года, приплыл в Холмогоры английский корабль капитана Ричарда Ченслера (Ченслора). В Англии уже шел процесс первоначального накопления капитала, пробивались ростки новых капиталистических отношений, расшатывались основы феодального уклада жизни. Богатое лондонское купечество, заинтересованное в расширении рынка сбыта своих товаров, снарядило морскую экспедицию из трех кораблей. Перед ней ставились две задачи – исследовать морской путь вокруг Северной Европы и установить торговые связи с Московским государством. Судьба экспедиции складывалась неблагоприятно. Буря разбросала суда по бушующему морю. Корабль Ченслера «Эдуард – Благое Предприятие», потеряв из вида другие два судна и безуспешно прождав их в установленном месте, оказался единственным судном экспедиции, достигшим северодвинского устья. Остальные были затерты льдами в Баренцевом море. Их экипажи во главе с начальником экспедиции X. Уиллоуби погибли от холода и лишений.

Из Холмогор Ченслер отправился в дальнее путешествие в глубь Московии и достиг Москвы, где был радушно принят и обласкан Грозным. Выезжая из столицы Московского государства в обратный путь в марте 1554 года, английский мореплаватель располагал грамотой Ивана IV на право свободной торговли с русскими. Опытный и зоркий моряк, разбитной разведчик, Ченслер собрал интересные наблюдения о жизни московитов. Успех его миссии послужил основанием для учреждения в Англии акционерного общества «Московской компании», которой предоставлялось право монопольной торговли с Московским государством. Так английские деловые круги проложили дорогу в Московию.

Примеру Ченслера последовали и другие английские мореплаватели. Вскоре после его посещения Московии двое англичан, Томас Соутэм и Джон Спарк обследовали Онежскую губу Белого моря и пытались выяснить возможность пройти через реки, озера и волоки Карелии в Онежское озеро. Иными словами, англичан интересовал путь, соответствующий трассе современного Беломорско-Балтийского канала, через который они могли бы в конце концов добраться до Новгорода.

Уилльям Бэрроу, спутник Ченслера, в 1556 году совершил плавание в Баренцево море на небольшом судне «Серчрифт» из Лондона, вокруг Скандинавского полуострова. Он достиг Новой Земли и пытался плыть далее на Восток. Но проникнуть в Карское море ему не удалось из-за сплошных заторов льда. Бэрроу зазимовал в двинском устье. У русских поморов он стремился выведать сведения об условиях плавания к устью Оби.

Бэрроу составил карту побережья Баренцева моря, которой потом пользовались английские моряки.

Англичане замышляли открыть северо-восточный проход в Китай, обогнув с севера Азиатский материк. В поисках этого пути проявляло заинтересованность лондонское купечество, стремившееся к развитию и расширению торговли со странами Восточной Азии. Подобные честолюбивые замыслы опирались на смутные слухи о существовании какого-то загадочного пролива Аниан, который якобы разделяет где-то далеко на Востоке Азиатский и Американский материки. Упоминание этого пролива встречалось порой в сочинениях географов того времени Расплывчатые, неопределенные высказывания, которые истолковывались в свое время как указание на существование такого пролива, мы находим еще у более ранних средневековых арабских авторов таких, как Аль-Идриси, Абу-ль Фида и другие. На географических картах пролив Аниан иногда показывался, а иногда отсутствовал. Единого мнения относительно реальности его существования у картографов не было. Если пролив на карте отсутствовал, то Азия и Америка выглядели тогда нераздельной массой суши. И у русских людей давно возникала мысль, что если плыть Студеным морем все дальше и дальше на восток, то можно достичь теплых восточных стран. Эта мысль нашла отражение в высказываниях посольского дьяка Григория Истомы (он же Дмитрий Герасимов), побывавшего в начале XVI века в Западной Европе, в Риме. Дьяк посетил папу римского Климента VII Медичи в качестве посла великого князя Московского Василия III. Через некоторое время после этого визита появилась книга итальянского ученого Павло Иовия, в которой автор, вероятно познакомившись с высказываниями московского дипломата, писал: «Достаточно хорошо известно, что Двина, увлекая бесчисленные реки, несется в стремительном течении к северу, и что море там имеет такое огромное протяжение, что по весьма вероятному предположению, держась правого берега, оттуда можно добраться до страны Китая, если в промежутке не встретится какой-нибудь земли».

На обратном пути Григорий Истома побывал в Аугсбурге, в Германии и встречался там с учеными космографами. Беседуя с ними, он высказал мысль, что Северным морским путем можно достичь Китая и островов пряностей, то есть Молукк. Высказывание это стало, по-видимому, широко известно среди картографов и мореплавателей западноевропейских стран. Роберт Торн купец из Бристоля, обратился в 1527 году к королю Англии Генриху VIII с письмом, стараясь заинтересовать его поисками северного пути в восточные страны. «С небольшим числом судов можно открыть многое множество новых стран и королевств… причем для открытия их остается один путь, северный», – писал он.

Знаменитый западноевропейский картограф Герард Меркатор, живший в XVI веке, показывал на своей карте 1538 года Азию и Америку разделенными проливом, еще пока безымянным. Очевидно, он знал о рассказе Герасимова, возможно, по книге Павло Иовия. Однако у некоторых скептиков карта эта вызывала серьезные критические замечания. Английский исследователь Дж. Бейкер, автор интересной книги «История географических открытий и исследований» (у нас эта работа издавалась в переводе с английского в 1950 году), справедливо писал, что контуры побережья на карте Меркатора нанесены «только на основании догадок, что объясняется тем, что никто в Европе того времени не располагал ясными или хотя бы неясными представлениями об этих областях».

На итальянской карте, составленной Дж. Гастальди (1562), пролив уже получает имя Аниан. Название это было, вероятно, заимствовано из сочинений знаменитого путешественника Марко Поло. Находим мы Анван и на карте «Татарии» (как называли в Западной Европе Сибирь) Авраама Ортелия (1570).

Не будем касаться всех сумбурных и противоречивых страниц истории мировой картографии, связанных с загадочным проливом Аниан. Вокруг этого названия в свое время велось много споров. Для нас же важно другое – что послужило основанием для слухов об Аннане? Можно ли его идентифицировать с Беринговым проливом, разделяющим Азиатский и Американский материки? Если да, то можно ли согласиться с тем предположением, что еще задолго до открытия пролива русскими мореходами до Западной Европы доходили какие-то прямые или косвенные сведения о его существовании?

Не могли ли, скажем, получить сведения о проливе через североамериканских индейцев испанцы, плававшие из Мексики на Север, вдоль Тихоокеанского побережья еще в первой половине XVI века? В этот период снаряжалось несколько испанских экспедиций, ходивших этим маршрутом. Наиболее удаленной точки (всего лишь 41° с. ш.), соответствующей одному из прибрежных пунктов современной Северной Калифорнии достигла экспедиция Хуана Родригеса Кабрилло (1543 г.). В 1579 году знаменитый английский пират Фрэнсис Дрейк, ставший потом адмиралом королевского флота, предпринял грабительскую экспедицию к западным берегам американских владений в Испании. Но и ему удалось дойти только до 42° с. ш. Так что предположения о том, что испанцам или англичанам могли стать известными какие-то сведения о проливе, совершенно неубедительны.

В основе слухов об Аниане лежала прежде всего интуиция ученых и мореплавателей, подсказывавшая, что между двумя материками где-то на севере может и должен существовать пролив. Но эта версия не подкреплялась никакими реальными фактами. Представления об Аниане основывались на искаженных сведениях о каком-то реальном, но более южном проливе, о котором картографы знали со слов путешественников. Может быть это один из проливов между Японскими островами? В одном из западноевропейских сочинении мы находим такое описание Анианского пролива. В него впадает река, берега которой заросли деревьями, дающими плоды круглый год. На лугах пасутся буйволы и свиньи. В гавани стоят китайские корабли с товарами и т. п. Совершенно очевидно, что этот реальный Аниан никак не мог отождествляться с Беринговым проливом, с его голыми скалистыми берегами и льдами, покрывавшими его большую часть года. Прав академик Л.С. Берг, писавший: «Приурочение названия «Анианский» к проливу между Азией и Америкой не имеет за себя никаких разумных оснований и есть плод незнакомства с топографией Восточной Азии».

Но фантастические слухи об Аниане, о возможном пути через северные моря к богатым странам Востока манят алчных британских купцов. Они снаряжают новую экспедицию Пэта и Дэкмена с целью открытия северо-восточного, прохода. Но, пройдя за Вайгач, мореплаватели встретили неблагоприятную ледовую обстановку. Хотя и был конец июля, Карское море оказалось забито льдами. Английские моряки вынуждены были повернуть назад, ограничившись новым обследованием Баренцева моря. Было очевидно, что европейские суда того времени не могли считаться приспособленными для плаваний по полярным морям.

Проникали в воды, омывающие русский Север, корабли не только Англии, но и других западноевропейских морских держав. Голландский мореплаватель из Амстердама Биллем Баренц, веривший в существование Анианского пролива, также пытался открыть Северный морской путь в Китай. Он принимал участие в двух морских экспедициях, достигших Новой Земли, а в 1594 году проник через Вайгачский пролив в Карское море. Через два года он отправился в новое плавание в качестве главы экспедиции. Оно окончилось для голландских мореплавателей трагически. Корабль, затертый льдами, зазимовал у берегов Новой Земли. Здесь, путешественники провели в страшных лишениях тяжелую арктическую зиму, питаясь мясом убитых ими белых медведей и песцов и страдая от холода. Но и на следующее лето (1597) льды не рассеялись. Экипаж во главе с Баренцом вынужден был бросить неподвижный корабль, и, достигнув открытой воды, отправиться на двух утлых челноках в направлении материка. Пять участников экспедиции, в том числе и сам Баренц, погибли дорогой от истощения. Останки погибших мореплавателей похоронили в ледяной пустыне. Оставшиеся в живых добрались с невероятными трудностями до Колы.

Отдадим должное мужеству и героизму английских, голландских и иных западных полярных мореплавателей. Склоним голову перед прахом Баренца, чье имя заслуженно носит Баренцево море. Но не станем забывать и другого. Все эти люди выступали как разведчики лондонских и амстердамских толстосумов. Их страсть к обогащению, жажда наживы заставляла вести поиски новых торговых путей, богатых земель, объектов своей будущей колониальной экспансии. Во время польско-шведской интервенции немецкий авантюрист Генрих Штаден, долго живший в Москве, предлагал германскому императору Рудольфу II и шведскому королю Юхану III план завоевания России путем нанесения ей удара с Севера. По его мнению, для осуществления такого плана было бы достаточно двухсот кораблей с двумястами орудий и несколько десятков тысяч солдат, а ослабленное войной, усобицами и голодом Русское государство не сможет противостоять завоевателям

Власти Московского государства видели угрозу и тревожились, даже принимали меры, чтобы оградить свои государственные интересы. Закрытие в 1627 году морского пути к Мангазее можно расценивать как протекционистское мероприятие, имевшее целью предотвратить проникновение иностранцев в Северную Сибирь Мангазейский ход не мог надежно контролироваться правительством, и поэтому много пушнины беспошлинно уходило за границу.

Не зря тревожились московские власти, а с ними и холмогорские, устюжские и столичные купцы Спешили с заселением и освоением сибирских просторов посылали смелых землепроходцев в новые экспедиции которые уходили все дальше и дальше на восток открывали все новые и новые реки, земли и хребты приближаясь к Тихому океану. Инициатива этого продвижения на восток принадлежала как центральной власти, так и промышленным и торговым людям Сибири представлявшим интересы крупных торговых домов страны.

А в воеводской канцелярии Великого Устюга подьячие скрипели гусиными перьями, выводили каллиграфическим почерком с завитушками на толстой шершавой бумаге имена. Дошла очередь и до Семена. Семейка сын Иванов, по прозванию Дежнев, из волости лет от роду… Подьячий старательно выводил буквы и дойдя до последней, поставил замысловатую загогулину Людей отбирали на сибирскую службу не слишком придирчиво. Лишь бы увечным и хилым не был или беглым ворюгой, разыскиваемым сыскными приставами Разве насытишь Сибирь – прорву бездонную людишками? Просят людишек сибирские воеводы, слезно просят Нужны они и Тобольску, и Тюмени, и Березову, и Енисейску, и Томску, и Кузнецку, и далекому Туруханску. Все новые и новые города и остроги основываются русскими людьми по мере их продвижения на восток.