Текст книги "Удар мечом (с иллюстрациями)"

Автор книги: Лев Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Сюрприз для пана Кругляка

Разговаривать с Кругляком Ива отказалась наотрез, как тот ни убеждал, что происшедшее – только необходимая для нового человека проверка. Чертыхаясь и поминая недобрым словом всех родственников упрямой девки по десятое колено включительно, Кругляк вынужден был убраться ни с чем.

На следующий день к Иве заглянул Стефан. Девушка теперь знала его фамилию – Хотян. По словам мастера Яблонского, Хотян иногда оказывал его мастерской мелкие услуги. Вообще Яблонский довольно высоко оценил широкоплечего молодого человека.

– Поверьте гендляру [27]27
  Гендляр – делец.


[Закрыть]старой закалки – со Стефаком можно иметь дело. Вы думаете, его знают на «черном рынке»? Как бы не так! Никто его не знает в лицо. А между тем наш Стефан проворачивает довольно крупные операции, имеет солидную клиентуру, у него есть надежные пути получения дефицитных товаров.

Яблонский почти уважительно сказал Иве:

– Мне докладывали – его основной интерес – валюта. – Яблонский назидательно покачал тонким, будто восковым, пальцем. – Дальновидный человек! Й заметьте, делать такие дела и оставаться в тени – не каждому дано… Но меня не проведешь. Яблонский, – пан мастер заговорил о себе в третьем лице, – все видит. Коньяки и тряпки для Стефана прикрытие – в случае чего всего лишь мелкая спекуляция, пережитки проклятого прошлого…

Лестная характеристика Яблонского послужила Иве достаточным основанием для продолжения знакомства с предприимчивым Стефаном. Но и ее трудно было провести. Однажды, будто ненароком прижавшись к хлопцу, она провела рукой по карману его пиджака – там лежал пистолет. Человек, впервые положивший оружие в карман, будет время от времени по нему похлопывать – чисто машинально. Стефан, судя по всему, давно привык к пистолету. Ива не стала ни о чем расспрашивать, но выводы для себя сделала.

Стефан забежал поинтересоваться, нет ли у панны новых заказов.

– Пока воздержусь, самое необходимое у меня есть, а деньги швырять на ветер не привыкла.

Иве пришла в голову мысль выяснить, насколько посвящен Стефан в дела мастерской Яблонского:

– Да и потом не было времени подумать над заказом. Вчера вечером заглянули ко мне знакомые, засиделись допоздна…

– Хотите, угадаю, кто гостевал у вас? – в шутку предложил Стефан.

– Попробуйте, – включаясь в игру, согласилась Ива.

– Были двое. Один высокий и глуповатый…

– Правильно.

– Второй приземистый, неторопливый, под правым глазом родинка…

– Уж не следили ли вы за мной?

– У меня к вам сердечный интерес, – опять пошутил Стефан. Но серьезность тона не соответствовала игривому смыслу. – Значит, угадал?

Ива развела руками.

– Тогда вот мой совет. Вы моя постоянная клиентка, – подчеркнул интонацией сказанное Стефан, – и мне было бы неприятно, если бы с вами что-нибудь приключилось. Для моей фирмы – убыток… Визитеры у вас были серьезные, но почти бесполезные. С такими лучше ничего основательного не затевать…

– Понятно.

– И к дому не приваживать.

– Спасибо за совет.

– Не стоит. Советы раздаем бесплатно, – балагурил Стефан. – Если снова потребуется консультация, обращайтесь, я весь к услугам прекрасной паненки…

…Оксана передала Иве, что ее хочет видеть Кругляк, настаивает на встрече.

– Пошли его к бисовой маме, – зло стрельнула глазами Ива. И не то в шутку, не то всерьез пригрозила: – Будет надоедать – пристрелю из того браунинга, который они у меня нашли.

А Кругляк проявлял настойчивость вот почему. Он принадлежал к службе безопасности краевого провода. Его непосредственным шефом был референт этой службы Степан Сорока. Сорока жил в городе легально, занимал скромную должность инспектора отдела кадров педагогического института. Именно он поручил Кругляку проверку Ивы Менжерес. Теперь требовал отчета. Для срочных встреч Сороки и Кругляка место и время были обусловлены заранее.

Кругляк заволновался. Сорока вызывал не часто, обычно они пользовались для связи контактными пунктами. Только что-то очень важное могло заставить его пойти на прямую встречу.

Как только стемнело, эсбековец направился в центр города, к кафе «Лилея». Северин шел за ним метрах в пятидесяти, проверял, не прицепился ли «хвост». Правила конспирации Кругляк соблюдал неукоснительно. Может, поэтому ему пока везло – он удачливо обходил засады.

Сорока сидел в кафе, маленькими глоточками пил чай, читал газету. На стул небрежно бросил демисезонное пальтишко, рядом поставил пузатый потертый портфель – служащий после трудового дня зашел подкрепиться на скорую руку.

Кругляку пришлось основательно изучить витрину соседнего магазина, прежде чем Сорока вышел из кафе и зашагал неторопливо и устало по Киевской. Кругляк еще подождал и отправился следом. Где-то сзади шел Северин. Такая тройная подстраховка еще ни разу не подводила. На улице было в это время оживленно, люди торопились с работы, шли на вечерние киносеансы, молодежь просто гуляла. Кругляк забеспокоился, что потеряет в сутолоке из виду узкую спину шефа, и ускорил шаг. Эсбековец недоумевал: куда ведет? Не дай боже, к окраине, там на пустынных улицах они будут заметны, как блохи на снегу.

Сорока оглянулся, юркнул в парадное большого четырехэтажного дома. Кругляк облегченно вздохнул – эту явочную квартиру он знал, бывал здесь раньше. Теперь следовало убедиться, все ли в порядке у Северина. Кругляк отыскал глазами в толпе своего помощника. Тот неторопливо прогуливался по противоположной стороне улицы, выделяясь среди горожан дорогой смушковой шапкой. «Лайдак! – рассердился эсбековец. – Вырядился». Эсбековец снял свою потертую кепчонку, помял ее в руках. Этот жест предназначался для Северина и означал: жди меня здесь, следи.

Когда Кругляк вошел в квартиру на третьем этаже, Сорока успел уже раздеться и о чем-то говорил с хозяйкой. На столе стояли консервные банки, пакеты с колбасой, маслом. Похудевший портфель лежал рядом.

Хозяйка поспешно собрала продукты, ушла на кухню. Кругляк знал, что иногда шеф приходит на эту квартиру «отдохнуть». Потому и подкармливает пани Настю. В свое время Кругляк проверял ее прошлое. Око было путаным и весьма причудливым: спекуляция, сводничество, торговля фальшивыми драгоценностями, доносы в гестапо. Эта дура имела обыкновение подписываться под доносами своей настоящей фамилией – зарабатывала разрешение у немцев открыть комиссионный магазин. Гестаповцы, обычно не очень разборчивые, и те посчитали ее как агента слишком никчемным и охотно передали в «кадры» оуновцам. Она пригодилась, когда потребовалось готовить квартиры для будущей работы в условиях подполья. Кругляк с удовольствием вспомнил, как Настя валялась у него в ногах, когда он выложил, что узнал про нее. Она готова была на все, лишь бы получить обратно свои доносы. Дура она и есть дура: стал бы Кругляк отдавать ей подлинники. А копии не жалко…

Так размышлял Кругляк, неторопливо раздеваясь в передней. В то же время он зорко присматривался к шефу, стараясь угадать настроение. Зачем все-таки вызвал?

– Доповидайте, – потребовал Сорока.

– Голошу… – деловито начал Кругляк.

Он доложил, что Менжерес не откликнулась на пароль. От повторных встреч категорически отказалась Она разыграла из себя простушку, которая и знать ничего не знает и ведать не ведает. О том, какая была устроена проверка и как она проходила, Кругляк предусмотрительно промолчал.

– А признайтесь, пан Кругляк, – дружелюбно спросил Сорока, – не весело ожидать картечь в живот?

Он презрительно прищурился, оглядывая с головы до ног приземистого Кругляка.

Начало разговора было не из веселых.

– Не понимаю, каким образом… – растерянно забормотал Кругляк. «Оксана, стерва, уже успела напакостить», – мелькнуло в голове.

– А хорошо, если бы она всадила в вас весь заряд, – почти мечтательно протянул Сорока, – вот, к примеру, сюда, – он ткнул пальцем в пояс Кругляку. – Кишки навыворот, а наша служба безопасности избавляется от идиота. Как говорится: прощай, прощай, мне ничего не надо…

– Пан Сорока, разве вы не приказали…

– Приказал… Но что? Проверить Менжерес! Не засекли ли ее, нет ли слежки и так далее. А вы разыграли провинциальный фарс с переодеванием. Кого вы хотели провести? Менжерес, которую лично знал Шухевич? Да вы в полиции на писарском стуле штаны протирали, когда она с Бурлаком Бещады жгла! Вы свои поганенькие доносы на приятелей в гестапо строчили, когда она была уже особо проверенным курьером! У нее два креста – Золотой и Серебряный – наши высшие награды!

У Сороки была привычка – во время «разносов» не смотреть на подчиненных. И сейчас он уставился немигающе куда-то в пространство, поверх головы Кругляка.

– Вы бы сразу предупредили…

– Я не обязан был вас предупреждать! Я и сейчас все это не должен вам говорить! Учтите, Кругляк, еще одна такая ошибка, и вы потопаете прямым ходом на небеса. Под землей найду!

Кругляк молчал, опустив голову. Возразить было нечего. Сорока и в самом деле приказал ему только проверить, не пришел ли под именем Менжерес другой человек. И не больше. Кругляк проявил инициативу. А это непозволительно. Он знал, что за это полагается – сам не раз по поручению Сороки приводил в исполнение приговоры. Знал и то, что говорили националисты про референта СБ: «Этот родную мать удавит, если будет такой приказ».

Он вспомнил, как впервые познакомился с Сорокой. Получил задание встретиться с референтом СБ, грозным Ястребом. Никак не предполагал, что Ястреб – студент выпускного курса института, скромный, тихий, прилежный молодой человек. Сорока носил большие очки в простой круглой оправе, ка людях был суетливым, заискивающе и подобострастно улыбался старшим. Когда хотел что-нибудь сказать, инстинктивно втягивал голову в плечи, снизу вверх заглядывал в глаза собеседнику, сыпал густо кругленькими словами. Пиджачок на нем лоснился, брюки были аккуратно подштопаны. Что-то нервное, истерическое проскальзывало в быстрых движениях, в ненужной суетливости, в стремлении быть неприметным и ненадоедливым. «Мельтешит, как шкодливая бабенка», – еще подумал скорый на оценки Кругляк, по привычке награждая новое начальство бранным словом.

«Шефа» ему показал связной на каком-то торжественном институтском вечере. Он назвал и пароль для встречи. Состоялась она здесь же, на квартире Насти. Когда остались вдвоем, Сороку будто подменили. Взгляд властный, ни одного лишнего движения, в голосе – явное превосходство и пренебрежение. Даже редкие прилизанные волосы будто стали гуще, а рост – выше. Кругляк тогда переходил из обычных курьеров в непосредственное подчинение референтуре СБ и был поражен, насколько досконально знает о нем Сорока все. Даже то, о чем он сам предпочел бы забыть.

– Кажется, это вас направляли в концлагеря для выявления коммунистов? И в Травниках [28]28
  В этом лагере охрана состояла из националистов, предателей украинского народа. Они уничтожили тысячи бойцов и командиров Советской Армии.


[Закрыть]изрядно помяли пленные? А потом и немцы? За сострадание к несчастным? Не брешите, пан Кругляк, простите мне это неинтеллигентное выражение. Били вас за то, что вы меняли табак на золотые зубы. Да, да, заядлые курильщики выдирали их у себя и отдавали за пачку махры. А немцы не любят, когда их грабят – золотые коронки пленных они считали собственным имуществом… А не вы ли сели в тридцать девятом? За антисоветские убеждения, говорите? Полно, полно, всего лишь за то, что проворовались на торговой базе, где работали… Немцы отзывались о вас хорошо, мне как-то попалась на глаза ваша служебная характеристика. Особенно хвалили за участие в уничтожении гетто в Раве Русской. Кстати, там вам лучше не появляться – жители, которые вас запомнили, поступят с вами не очень интеллигентно…

Сорока любил это слово – «интеллигентно», употреблял его часто. Себя считал представителем украинской интеллигенции «новой генерации».

Уже после нескольких таких вопросов и реплик Кругляк предпочел рассказывать о себе начистоту. А жизнь его была прямолинейна, как винтовочный ствол: предательства, убийства, насилие.

Сорока решил, что этот человек вполне подойдет. Особенно для выполнения некоторых заданий по чистке [29]29
  Чистка ОУН была проведена весной 1945 года. Это была попытка террором затормозить распад банд.


[Закрыть].

После окончания учебы Сорока стал работать в отделе кадров своего же института. Нашлись влиятельные друзья, которые помогли ему остаться в областном городе. В том же институте он помог и Кругляку пристроиться – по хозяйственной части.

Кругляк никогда не подводил своего шефа. Даже когда в ходе чистки пришлось убирать кое-кого из личных и давних друзей, утративших веру в победу идей «самостийности». А сейчас вот опростоволосился. Ну кто мог знать, что эта паненка такая цаца?

Но, оказывается, Сорока выложил еще не все.

– Отыскали Шевчук, эту зеленогайскую учительницу?

Кругляк виновато потупился:

– Как сквозь землю провалилась…

– Кто привлекался к акции?

– Северин.

– Но ведь он не может даже появиться в Зеленом Гае – чужой человек, сразу вызовет подозрения. Я начинаю всерьез сомневаться в ваших умственных способностях, пан Кругляк.

«Хоть бы матюгнулся, что ли, – с тоской думал Кругляк. – Все было бы легче. Нудит и нудит…» А на лице – вразрез с мыслями – написаны были и подобострастное внимание и готовность выполнить любые приказания шефа.

Сорока снял очки, неторопливо и аккуратно протер стекла белоснежным платочком. Без очков, близоруко щурящийся, он походил на рассеянного доброго дядю из детской сказки.

– Мы попали в очень трудное положение, – спокойно, словно читая лекцию, заговорил Сорока. – Наши отряды разгромлены, даже запасная сеть провалена. Потеряны лучшие люди. Уничтожено то, что создавалось годами. И все это за кратчайшее время. Впрочем, это вам известно. Среди тех, кто остается в строю, – паника. Даже вернейшие, проверенные в десятках испытаний, заколебались. Некоторые уже бежали. Куда? Кто-то надеется отсидеться в укромной криивке [30]30
  Криивка – тайник, убежище.


[Закрыть], кто-то, признав борьбу безнадежной, поднял руки. Сколько нас осталось? Немного…

Референт службы СБ краевого провода умел мыслить реалистично. Он позволял себе иногда задумываться над ближайшими и дальними перспективами подполья, начистоту изложить свои взгляды и выводы подчиненным. Но всегда подчеркивал: есть только один выход – бороться до конца. Каждым словом и жестом он старался создать себе репутацию человека особого склада: не знающего колебаний и сомнений.

Несколько лет назад Рен обратил внимание на нескладного, многословного студента, истово выставлявшего напоказ свои националистические убеждения. Прозвал его «философом». И сумел разглядеть за чудаковатой внешностью твердую, жесткую натуру, за медоточивыми рассуждениями – беспринципность. Рен сделал его референтом службы СБ и не ошибся – Сорока ревностно наводил порядок в бандеровских рядах: доносил на бывших друзей, выполнял приговоры непокорным. И скоро прежняя его кличка – Философ – забылась, у «штудента» появилось новое псевдо – Ястреб.

Сорока методично излагал свои мысли Кругляку:

– Да, время тяжелое. Но пока жив хоть один человек, живет и дело, которому он служит. У нас, к счастью, почти не было провалов в руководстве. Значит, есть кому собрать новые силы, выждать и снова ударить. Но если почти на самой верхней ступеньке лестницы устраивается идиот, то… – Сорока безнадежно махнул рукой.

«Допекло и тебя, – в душе злорадствовал Кругляк, – наконец заметил, что все разваливается». Он как-то пытался поговорить на эту тему с шефом, а тот его обозвал паникером и трусом.

– …то от таких надо избавляться, – закончил свою мысль Сорока.

«Прикажет удавить или расстрелять?» – лихорадочно соображал Кругляк.

– Пан Сорока, повторяю, я предполагал, что речь идет об обычной проверке. Метод, который я применил, не подводил ни разу. Если человек его выдерживал, значит он наш…

– Итак, подведем итоги: с Менжерес вы действовали топорно, Шевчук, которую необходимо уничтожить, не нашли. Розум – работавший у вас под носом чекист – скрылся, теперь его не достать. Не так давно исчез референт пропаганды [31]31
  Референт пропаганды руководил «пропагандисткой» службой краевого провода.


[Закрыть] – куда, при каких обстоятельствах? Тоже сказать ничего не можете. А вдруг этот референт сейчас выкладывает чекистам наши явки, связи, планы?

Шеф настроился на длинные нотации. Он удобно расположился в кресле, отодвинул настольную лампу, чтобы на лицо упала тень. У Кругляка немного отлегло от сердца: раз распекает, значит решил оставить в живых. Иначе не стал бы тратить время.

Раздался звонок. Сорока и Кругляк одновременно сунули руки в карманы. Настя, повинуясь взмаху руки шефа, ушла открывать. Слышно было, как она разговаривает в передней: «Шубку повесьте, будь ласка, сюда, а ботики поставьте под вешалку».

– Это для вас сюрприз, Кругляк, – многообещающе протянул Сорока.

В комнату вошла Ива. Она тоже держала руку г. кармане спортивной куртки, и Кругляк мог поклясться, что тот предмет, который так оттягивает карман, – пистолет. Глаз у него был наметанный.

– На улице отвратительная погода, – сказала Менжерес.

– Дождь пополам со снегом, – откликнулся Сорока.

– В такую погоду лучше сидеть дома.

– Не у всех так выходит.

Обменявшись паролем, Ива нерешительно остановилась посреди комнаты. Она чего-то ждала. Руку из кармана не вынула.

– То, что вы ищете, стоит на серванте, – подсказал Сорока.

Ива подошла к серванту, взяла фотографию чубатого хлопца. Потом достала из сумочки свой фотоснимок точно такого же размера. Приложила их друг к другу, присмотрелась. Волнистый срез двух листков картона точно сошелся. Когда-то это была одна фотография – Ивы и чубатого хлопца: Ива была в национальном костюме, на косах веночек.

– Рада витаты вас, друже командир! – очень тепло приветствовала она Сороку. На Кругляка даже не глянула. Тот снова приуныл.

Ива поздоровалась с референтом СБ так, как принято было в сотнях УПА. Кругляк отметил это: ишь ты, прошла проверочку-закалочку. Он обратил внимание и на то, как свободно, без напряжения обращалась Ива с паролями – такое дается только длительной привычкой.

Сорока сердечно пожал девушке руку.

– С благополучным прибытием! – торжественно провозгласил референт.

Настя, улыбаясь умильно полными губами, внесла на подносе две рюмки, наполненные коньяком – наверное, Сорока заранее об этом распорядился. Кругляку выпить даже не предложил. «Ну и дидько с вами, – чертыхнулся про себя эсбековец, – все равно на одной гилляке висеть будем». С некоторых пор эта мысль все чаще приходила ему в голову.

– Согласно приказу я временно поступаю в ваше распоряжение, друже, – сказала Менжерес. Коньяк она выпила, смакуя, маленькими глоточками.

Кругляк, от которого не ускользала ни одна деталь, отметил и это: «Вот и пара нашему Сороке тоже из интеллигентов». В отличие от шефа для него слово «интеллигент» было ругательным.

– Знаю, – ответил Сорока, – человек, передавший фотографию вашего друга в мастерскую Яблонского, предупредил об этом и о том, что у вас есть также и свои задания.

Референт СБ, казалось, светился от радушия и приветливости.

– Но об этом потом, – махнул он нетерпеливо рукой. – Почему так долго не устанавливали контакты? – поинтересовался Сорока.

– Мне надо было легализоваться, привести в порядок свои дела. Хотя я и переходила кордон легально, но все могло быть – вдруг меня вздумали чекисты проверить? Надо было выждать. И, только убедившись, что опасности нет, явиться к вам.

– Да, об этом говорится в грепсе. Можно узнать о характере ваших поручений?

– Не о всех, друже референт. Простите меня, но… вы знаете наши законы не хуже меня. Об одном из них, очевидно, скажу позже.

«Вот тебе, – злорадно ухмыльнулся Кругляк, – получай и ты свое».

Сорока перехватил ухмылку, обжег эсбековца взглядом, как плетью перетянул по спине.

– Вы очень обиделись на проверку? – спросил он Иву. – Правильно говорят: заставь дурня богу молиться, так он и лоб побьет.

– Предполагаю, что она была вызвана необходимостью, – уклончиво ответила Ива. – Но, кажется, в данном случае действительно перестарались.

– Что будем с ним делать? – кивнул Сорока на своего помощника.

Ива пожала плечами.

– Это ваше дело. А в общем он действовал в меру своих сил и умственных способностей. – Ива без ненависти посмотрела на хмурого, вконец расстроенного неудачами Кругляка. – Насколько я понимаю, он у вас выполняет… вполне определенные функции по чистке?

Сорока кивнул.

– Когда надо, – он щелкнул пальцами, – убрать кого-нибудь, Кругляк полезен.

– Вот пусть этим и занимается по мере необходимости.

Сказала – как отрезала.

«А она ничего, – перекрестился мысленно Кругляк, – толковая бабенка». Он даже почувствовал симпатию к этой курьерше, так неожиданно ставшей причиной его неприятностей. Хоть и обошелся с нею не по-шляхетски, зла не помнит, понимает, что работа есть работа.

– Сколько дней требовалось на выполнение вашего задания? – вновь возвратился к началу разговора Сорока. Чувствовалось, что вопрос, почему Менжерес так долго не выходила на связь, его тревожит.

– Не ловите на мелочах, – вновь грубовато осадила Ива референта. – Если все еще требуется меня проверить – придумайте что-нибудь пооригинальнее.

Ива чувствовала себя на этой встрече уверенно. Она задавала тон в разговоре, чуть-чуть свысока отвечала на вопросы. Сороке и раньше приходилось принимать курьеров с «той стороны», из-за советской границы, однако им было далеко до Менжерес. «Порода всегда даст себя знать, – размышлял референт, – вот еще одно свидетельство того, что именно интеллигенты должны стать солью нашего движения».

Менжерес была одета с большим вкусом, можно сказать, изысканно – по трудным послевоенным временам. Даже человек, не сведущий в модах, сразу бы отметил, что ее спортивный костюм из светло-коричневой шерсти сшит первоклассным портным, а над прической трудились лучшие городские мастера.

– Хотела бы и я спросить. Оксана случайно набилась ко мне в квартирантки? Как давно она с нами?

– Случайно, – объяснил Сорока. – Оксана в город прибыла недавно. Раньше входила в сотню Беркута. Она и сообщила, что в институте появилась странная студентка. Честно говоря, намечалась обычная вербовка. Ваш приход в мастерскую все изменил. – Сорока не стал уточнять, что уже давно получил по подпольной почте уведомление о курьерском рейсе – приметы и пароли.

– Как вы намерены поступить дальше? Не очень удобно, что на одной квартире живут два ваших человека.

Ива намекала: в случае провала возьмут сразу двоих.

Сорока возразил:

– Вы с Оксаной учитесь на одном курсе. Большинство студентов снимают комнаты по двое, по трое. Раз так получилось, менять не стоит.

Ива поняла: служба СБ краевого провода хочет иметь рядом с нею своего человека, и ради этого идет даже на риск.

Сорока посоветовал:

– Может быть, вам изменить, как бы это сказать интеллигентнее, образ жизни? И одеваться скромнее? Здесь не любят, когда кто-то выделяется из толпы. Таких сразу берут на заметку. Вам, выросшей на Западе, этого не понять…..

Ива задумалась. Она свободно положила ногу на ногу, приоткрыв круглые колени. Йоги у нее были стройные, красивые. «Запад есть Запад, – размышлял Сорока, – сразу чувствуется порода…»

– Вряд ли я теперь смогу переключиться на другой стиль. Заявка сделана, прелюдия сыграна. Не забывайте, я приехала из Польши официально, все знают, что я воспитывалась, как говорят схидняки, в буржуазной среде. Судя по всему, меня поручили перевоспитывать комитету комсомола – секретарь уже проводил со мной индивидуальные беседы, или как это там у них называется. – Ива улыбнулась. И откровенно добавила: – Да и трудно мне вести себя иначе. Боюсь, начну играть энтузиастку в красной косынке – провалюсь, особенно сейчас, когда эту жизнь я знаю плохо. Нет уж, лучше оставаться собой в допустимых пределах – это надежнее.

И опять Кругляк подивился разумности этой дивчины. Права, конечно, она, а не Сорока. Самая твердая легенда – это твоя собственная жизнь. Если умно ее преподносить, естественно.

Сорока в конце концов тоже согласился с доводами Ивы. Он чуть торжественно предложил считать знакомство законченным.

– Мы возлагаем на вас особые надежды. Настали дьявольски трудные времена – распад и разлад. Мы должны любыми, вплоть до самых крайних, мерами предотвратить смуту в собственных рядах. Сами понимаете, наиболее быстро действуют решительные шаги. Те, кто изменил нашему делу, должны безжалостно уничтожаться…

Референт пожевал бескровными губами, достал из портфеля фотографию девушки.

– Вот смотрите…

Ива всмотрелась в фото. Симпатичная дивчина: глубокие глаза, приятный овал лица, мягкие губы. Короткая стрижка делала ее похожей на мальчишку – очень юного и задиристого.

– Красивая.

– Эта красотка, – сдерживая ярость, почти прошипел референт, – провалила одну из самых крупных операций, завлекла в западню людей Стася Стафийчука и Джуры. В двух словах о том, что произошло. В Зеленом Гае была завербована молодая учительница, приехавшая в село на работу. Подколодной змеей втерлась она в доверие к руководителям движения в этом районе. Выполняла такие задания, которые вскоре позволили ей выявить всю сеть. Один из «боевиков» опознал в ней бывшего секретаря райкома комсомола, участвовавшую в облавах. Тогда с помощью пробравшегося в нашу службу безопасности чекиста Розума она выдала себя за курьера с особыми полномочиями. Она выглядела такой интеллигентной, – меланхольно повествовал Сорока. – По-девичьи наивной, мягкой… И вдруг у этой Шевчук оказалась железная хватка. Вы знаете нашу систему. Действия курьера с особыми полномочиями не обсуждаются, он ни перед кем не отчитывается, только перед теми, кто его послал. Его приказы подлежат безусловному выполнению. А эта… назвала пароли, ее личность подтвердил сам Розум, который занимал в нашей организации высокое положение. – Сорока не стал говорить о том, что у него Розум тоже пользовался полным доверием. Референт сокрушенно развел руками: – А все наша приверженность канонам. Сколько говорил – нельзя одного человека наделять чрезвычайными правами. Ива улыбнулась.

– Обжегшись на молоке, дуете на воду? В организации должна быть железная дисциплина. Представьте, друже Сорока, что будет, если вместо выполнения приказов их будут обсуждать на каждом перекрестке? И если бы я, к примеру, предъявила пароли спецкурьера с особыми полномочиями, я бы тоже потребовала самого точного выполнения моих приказов.

Сорока поперхнулся:

– Вы… тоже?

– Основательно же вы напуганы, – звонко рассмеялась Ива. – Не скрою, я уже однажды воспользовалась своими правами на вашей территории.

– Когда? Для чего? – быстро спросил Сорока.

– Один из ваших людей недавно пропал. Не так ли?

– Да, исчез референт пропаганды. Нас это чрезвычайно волнует.

– По моим сведениям, он давно уже служит МГБ. Именно он передал чекистам сведения об операции «Гром и пепел». И тогда появилась Горлинка.

– Вы знаете об этом? – Сорока подхватился с кресла, забегал из угла в угол. Голова у него совсем вошла в плечи, длинные руки болтались в такт быстрым, мелким шагам.

– Об этом знает каждый на пути от Львова до Мюнхена.

«Да, – подумал Сорока, – так и должно быть. Провал операции мне не простят».

– Разразился неслыханный скандал, – продолжала холодным тоном Менжерес, – наши руководители предупредили корреспондентов влиятельных газет, что большевики готовятся уничтожить целое село якобы за связь с организацией украинских националистов. Была даже названа дата этой акции. Готовились сенсационные материалы. А что же вышло на деле? – Менжерес горько, болезненно улыбнулась. – Чекисты устроили ловушку, а потом опубликовали показания ваших бандитов, другого слова я не подберу, о том, как они должны были сжечь Зеленый Гай и перебить его жителей, переодевшись в форму советских солдат…

«Именно так все и было, – констатировал Кругляк. – Чекисты подставили ножку, да так, что до сих пор под горку катимся. Наши славные руководители в дерьмо по уши вляпались». Кругляк иногда позволял себе весьма нелестно думать о своих вождях. Ни в коем случае не выражая мысли вслух, разумеется.

– Мы вынесли смертный приговор Марии Шевчук, – пришел он на помощь референту СБ.

– Провал операции «Гром и пепел» – факт, который состоялся. Да и приговор до сих пор не приведен в исполнение, не так ли?

– С какой стати вас так заинтересовала эта акция? – Сорока был раздражен, голова его вошла в плечи, он сутулился больше обычного. – В конце концов это наше дело.

– Не только, – теперь уже и Ива не скрывала, что взбешена. – В операции было заинтересовано наше высшее руководство. Был издан приказ во что бы то ни стало выяснить истинные причины ее провала, наказать тех, кто проявил недопустимое нарушение правил конспирации, кто прямо или косвенно способствовал ликвидации нашего подполья в целом районе…

– Уж не подозревают ли там, за кордоном, и меня? – Сорока пытался произнести эти слова с презрением, однако Ива ясно уловила в них панические нотки.

– Это выяснит специальное расследование всех обстоятельств дела.

– Кто его будет проводить?

Ива недолго подумала, что-то прикидывая. Встала: строгая, неприступная, преисполненная сознания особой ответственности того, что ей предстояло сказать.

– Друже референт! В грепсе по поводу прибытия Офелии сообщалось, что она должна назвать пароль и только после этого изложить суть своего задания. Так?

– Да.

– Вы теперь уверены, что я Офелия?

– Не сомневаюсь.

– Я случайно узнала, что в этом году плохие виды на урожай…

– Были заморозки, и всходы погибли, – отвечая на пароль. Сорока тоже встал. – Значит, вы н есть тот человек, которому…

– Абсолютно точно. Это одно из моих заданий. А теперь, когда мы, наконец, выяснили наши отношения, расскажите, почему до сих пор эта предательница из Зеленого Гая не понесла наказания?

– Дайте собраться с мыслями, панна Ива. Вы ведете разговор в таком стремительном темпе…

– Мы не привыкли терять время, друже референт, – высокомерно ответила Ива. – Итак, я вас слушаю…