Текст книги "Удар мечом (с иллюстрациями)"

Автор книги: Лев Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Что может Ива?

Третий день Ива жила у Хмары. Курьера все не было. Энергичная дивчина с утра вскидывала двустволку за плечи и отправлялась на охоту. Хмара предупреждал: «Смотри, в лесах разные люди. Меня знают, не трогают. А как с тобой обойдутся, не могу сказать. Встречаются и из ваших, да и „ястребки“ теперь чешут лес, как волосы гребешком, каждый след на заметку берут». Хмаре не нравилось, что в его дом нагрянула эта бойкая дивчина. А ну как привела кого на хвосте? Ему казалось, что старый друзяка Рен, наконец, оставил его в покое, не тревожил несколько месяцев. Так нет, опять вспомнил. Времена не те, нельзя служить и вашим и нашим: что будет, если власти раскопают прошлое сына, дознаются, что в хате уважаемого лесника Хмары бандеровская явка? А эта чертова девка шляется по перелескам, зайцев лупит добре, вчера троих приволокла, сын Мыкола помогал свежевать. Да хорошо бы таскала только зайцев, так нет, пришла вместе с «ястребками» – встретила где-то в лесу, хлопцы поморозились – вот и пригласила погреться. У Мыколы руки тряслись от страха, когда сел с их начальником Малеванным за стол чай пить. А дивчине хоть бы что: смеется, глазки строит.

Хмара сумрачно качнул головой. После того как «ястребки» попрощались и ушли, он попытался поговорить на повышенных тонах с Ивой. Но та сама на него прикрикнула – голосом бог не обидел:

– Не лезьте не в свое дело! Тоже мне нашелся конспиратор! Да меня полрайона видело, как я на охоту в лес отправлялась. И доложили кому следует, что, мол, появилась в наших местах городская охотница, у Хмары поселилась… Они меня уже давно проверили, откуда приехала и действительно ли я Ива Менжерес, студентка. Раз не трогают, значит все в порядке. А если я прятаться от людей начну? Сразу забеспокоятся – почему да отчего… Ну что вам те хлопцы дались? Пришли, укропу попили, ушли… А мне все спокойнее…

Хмара вынужден был согласиться с доводами Ивы. Про себя подумал: нет злее врага, нежели баба; ее и сам черт не перехитрит. Возможно, к такой оценке привело и то, что его жена Маланка по одной ей известным признакам всегда точно определяла, заходил ли Хмара в чайную, когда его вызывали в район, или нет.

Дом у лесника был просторный, на две половины, и он выделил Иве одну комнату. Чистенькую, с рушниками на иконах, обставленную по-городскому: круглый стол посредине, никелированная кровать с шариками, высокий диван, обтянутый бордовым дерматине м, пузатый шкаф. На кровати горкой возвышались пуховые подушки, прикрытые кисейной накидкой. «Йой, – обрадовалась Ива, когда увидела эти подушки, – як у неньки ридной!» А на иконы почти не обратила внимания.

– Не веришь? – строго осведомился Хмара.

– Верю… в то, что черти на том свете нас уже с железными гаками дожидаются, – засмеялась Ива.

Хмара хотел со злости плюнуть, но пол был так чисто вымыт, что жалко стало. Он только глянул на Иву, как огнем обжег. «Серьезный дядя, – отметила этот взгляд Ива, – такой по голове топором хрястнет, а потом богу своему помолится за упокой убиенных и спать спокойно ляжет».

– А скажу я вам еще вот что, – сказала, как пропела. – Встретились мы с вами и разойдемся, когда дело сделаем. И нет мне никакого резона в вашу душу лезть, а вам в мою заглядывать. Верую, не верую, кохаю, не кохаю – то никого не обходит. Вот так, вельмишановный Зенон Денисович…

Хмара, по трезвому размышлению, решил, что дивчина права: чем меньше он знает о ней, тем лучше. Попросилась пожить, пока охотится, заплатила деньги за постель да еду – вот и весь сказ, если «те» спросят.

– У меня будешь столоваться? – спросил. – Если так, то еда денег стоит…

– Понимаю, – улыбнулась Ива. – Вот три червонца, положите на видном месте, если поинтересуются – то платила…

«И где только такие девки родятся, – озадаченно полез в потылыцю Хмара, – ты еще рот не раскрыл, а она уже знает, что скажешь».

А дочери Хмары, Ванде, Ива понравилась. Она старалась угодить ей, чем могла, восхищалась ее красотой и весьма откровенно намекала брату Мыколе: «Я б на твоем месте…» Ива посмеивалась, шутила с парнем, но как-то основательно шлепнула игривого Мыколу по рукам, когда тот дал им волю. Мыкола обиделся, полдня не разговаривал, ушел во двор колоть дрова. Он легко взмахивал тяжелым колуном, и сосновые кругляки полосовались, как тонкие чурки. Ива присела рядом, присмотрелась к работе Мыколы, одобрила:

– Умеешь.

Мыкола отбросил колун, достал папиросу. Потянуло его на доверительный разговор «про життя».

– Ты вот что скажи: какая беда тебя носит по лесам? Что ты-то потеряла? – спросил он.

– Во всяком случае, не то, что ты искал в сотне у Яра, – отрезала Ива.

– Пронюхала?

– А ты думал, я так вот в гости приду в вашу хату: «Здравствуйте, люди добрые, я ваша племянница, мой тато с вашей мамой гусей пасли»?

– Битая, видно. Но я все-таки мужчина, мне к автомату не привыкать, в лесу дорогу с завязанными глазами найду – по запаху, по шороху листьев, по тому, как земля под ногой гнется. А ты? И зачем только впуталась? Что ты можешь? Попадешь на глаз эмгебистам и…

– Пожалел волк кобылу…

– С тех пор как определили мою службу здесь, при этой хате, было время подумать, – задумчиво протянул Мыкола, – отсюда совсем по-другому все смотрится, чем из сотни…

«Значит, Мыкола обслуживает контактный пункт, – отметила Ива. – Разумно. Чем приставлять к зачепной хате первого попавшегося, то не лучше ли сынка к родителю пристроить?» Она решила тут же проверить свою догадку. Если есть у Мыколы оружие, то до сих пор ходит в «боевиках».

– Сомневаешься, что могу? – переспросила. – То же, что и ты. И учти, не хуже. – Она достала из кармана шубки браунинг, взвесила на ладони. – Давай попробуем? Услышат выстрелы?

– Так тут на десять верст сейчас ни живой души. Разве случайно кто бродит.

– Жалко, игрушечка моя маленькая и легкая…

Мыкола с видом знатока осмотрел пистолет, чуть подбросил и поймал – рукоятью в ладонь.

– Да, по воробьям и стрелять.

Он встал, тяжело прошагал к дому, возвратился тоже с пистолетом в руках.

– Может, этот подойдет?

Ива присмотрелась – тяжелый немецкий «вальтер». Распорядилась:

– Поставь что-нибудь шагов на тридцать. Да отца предупреди, а то еще за автомат схватится.

Мыкола позвал отца. Вечно хмурый Хмара неодобрительно покрутил головой, но мешать не стал – в лесу действительно в эти дни пусто, лесозаготовки давно кончились, «ястребки» вчера только «гостили». Мыкола приладил к дереву у тына пачку «шахтерских».

– Не жалко папирос? – спросила Ива.

– А ты попади! – вошел в азарт сын лесника. – Тут тридцать метров верных, на таком расстоянии в бычка пулю всадить – и то добре.

Ива осмотрела «вальтер», несколько раз подняла пистолет и опустила его, чтобы почувствовать тяжесть оружия не только ладонью, но и локтем, предплечьем. Рука привыкла к пистолету, будто срослась с ним. Первый выстрел девушка сделала навскидку, со стороны казалось, даже не прицелилась. Мыкола удивленно раскрыл рот: пачка папирос слетела в снег, затемнела на нем серым квадратиком.

Ива по-мальчишески озорно подмигнула сыну лесника: знай наших! И снова нажала на спусковой крючок. Она стреляла с тем небрежным изяществом, которое присуще только очень опытным, уверенным в себе стрелкам, и после каждого выстрела пачка папирос на снегу подпрыгивала, словно живая, пока от нее не остались лохмотья.

– Хватит! – закричал Мыкола. – Скажена! Оставь хоть одну папиросу целую!

– Вот так! – взволнованная, разгоряченная стрельбой, Ива говорила громче, чем обычно. – Кое-что и я могу. А «вальтер» добрый, с таким не страшно и отбиваться… Может, подаришь?

– Бери! – так, словно отдавал полцарства, крикнул Мыкола. – Бери, три чорты його мами в печин-ку! Чи вы бачилы колы-небудь таке, тато? – восторженно спросил он у отца.

Лесник немигающе уставился на Иву.

– Добре тебе навчылы… людей убывать!.. – Выдушил из себя не то одобрительно, не то со злостью.

«Смотрит, как сова из дупла», – подумала Ива. Она не откликнулась на слова старика, примеривала «вальтер» к карману полушубка: не трудно ли будет выхватить в случае необходимости? Мыкола передал девушке запасные обоймы.

– А как же ты? – спросила Ива.

– У меня еще «парабель» есть, да и кое-что посерьезнее. Хватит.

– На кой ляд дома склад оружия устроил? Вдруг труснут?

– А как же в лесу без зброи? А заметут меня не за то – за Яра. Добре погулял батько Яр, хоть и было ему тогда всего двадцать пять годочков. И мы с ним тоже – у многих зарубки в памяти оставили, не простят, если дознаются.

Мыкола храбрился, но Ива ясно расслышала в его словах тоску и безысходность.

Ванда крутилась на крылечке, нараспев приглашала Иву:

– Ивонько, серденько, иди в хату, застудишься. Бач, якый витер злый…

Погода менялась. Хмурое небо почти прикрыло лес, срывался крупный мокрый снег. Ветер закачал верхушки сосен, и они зашуршали – заговорили о том, что плохо в ненастье путнику в лесу.

– Зараз прийду, – откликнулась Ива. И спросила у Мыколы: – Вайда знает? Ну, про твое прошлое и про то, что и сегодня с батьком помогаете нам?

– Да. А как иначе: одна хата – одно горе!

– Осторожнее в словах, – разозлилась Ива, – а то я тебе пропишу «горе»!

Прошло еще два дня – курьер все не появлялся. А тут старик Хмара принес известие, что была перестрелка в лесу и уложил Малеванный со своими дружками троих землю удобрять, а четвертый вроде бы ушел.

– Может, наши? – забеспокоилась всерьез Ива.

– А наверное, наши, – равнодушно сказал Хмара. – С другими Малеванный не воюет.

Иву поразило спокойствие, с каким отнеслись лесник и его сын к гибели бандеровцев. Или столько смертей видели, что привыкли? А может, даже радуются: другие попались, не мы. Что же это в конце концов: животное безразличие к тому делу, борцами за которое считаются, или свинцовая тупость, как у скотины, рожденная животным существованием?

– Твоих побили, не сомневайся, – хладнокровно растолковывал Хмара. – Больше некого. Кого из наших еще не перевели эмгебисты, те в бункерах сидят, весны дожидаются.

Он явно радовался, что теперь курьер уйдет в свой город и снова его хату надолго оставят в покое.

Ива решила иначе.

– Буду ждать. Тем более что живется мне у вас неплохо, – не удержалась от шпильки в адрес лесника, – свежий воздух, здоровая еда и все такое…

Клин клином вышибают

Опаздывал Чуприна вот почему. Когда Рен приказал адъютанту отправиться к Хмаре и установить контакт с Офелией, Роману пришла неожиданная мысль. Она была до того заманчивой и в то же время дерзкой, что Чуприна в разговоре с Реном отвел глаза в сторону – вдруг выдадут.

Решил Чуприна встретиться с Малеванным. Рен не ограничил своего адъютанта какими-то конкретными сроками, он мог находиться в отлучке хоть три дня, хоть месяц. Этим следовало воспользоваться, тем более что в последние дни у Романа твердо зрело решение обязательно поговорить с глазу на глаз с тем молодым чекистом. Он смутно представлял, что ему даст разговор и зачем он нужен, но почему-то надеялся: после него все может перемениться в его жизни.

В тот же день Роман сообщил Еве, что хотел бы встретиться с лейтенантом.

К вечеру Ева разыскала Малеванного.

– Роман хоче вас бачить.

– Давно пора. Где, когда?

– В полночь на поляне. Он придет один. И вы должны прийти один, без оружия. Иначе он из лесу не выйдет. Говорил, чтобы не сомневались, отнеслись с доверием, он, мол, не иуда. И тоже придет без оружия…

– Ладно, буду.

Малеванный пообещал уверенно, а сам засомневался: отпустит ли его на эту встречу руководство?

Когда он доложил начальнику райотдела, тот сразу же снял трубку и кому-то позвонил:

– Отозвался интересующий вас человек. Может, зайдете?

Через несколько минут в кабинет вошел Лисовский из областного управления. Он молча пристроился к краю стола. Малеванный немного оробел от присутствия высокого начальства, но доложил четко.

– Не исключена провокация, – сказал майор. – Такие фокусы бандеровцы иногда выкидывали.

– А если нет? Тогда будут упущены большие возможности. Риск, понятно, есть, но и без риска в нашем деле нельзя, – настаивал лейтенант.

Майор не торопился с ответом, он так и сяк прикидывал вероятные последствия этой встречи. Ему явно нравились настойчивость лейтенанта и его юношеская готовность «рискнуть». И в то же время начальник райотдела хотел быть уверенным до конца, что с хлопцем ничего не случится. Рисковать надо тоже разумно. Есть ли в этом необходимость?

– Но ты же понимаешь, в случае предательства тебе придется расплачиваться головой. И ведь не просто убьют – замучают. Не с людьми имеем дело – со зверьем.

– Товарищ майор, я ему верю. Наши письма пропахали первую борозду в его душе, нелогично останавливаться на полдороге. Сейчас Чуприна на чужом берегу, он сомневается, колеблется, боится. Ну, а если протянуть ему крепкую руку? Вдруг решится перебраться через реку?

Лисовский одобрительно кивнул, и лейтенант почувствовал себя увереннее. Лисовский перебрал в памяти отчет о переписке с Чуприной, содержание писем. Он прикидывал, насколько встреча с Романом будет соответствовать усилиям его коллег, осуществляющих операцию против Рена. По всем пунктам выходило, что она была бы очень полезной. Во всяком случае, настроения адъютанта Рена окончательно прояснятся.

Так прикидывал Лисовский, а Малеванному казалось, что он, как и Учитель, колеблется.

– Ничего со мной не случится, – настаивал он на своем. И выложил свой самый «главный» довод: – Ведь вы, будь на моем месте, пошли бы?

Майор очень серьезно ответил:

– Наверное, добивался бы разрешения на встречу.

– Ну вот! А меня не пускаете! – по-мальчишески наивно обиделся Малеванный.

– Пусть идет, – не приказал, а скорее посоветовал Лисовский.

– Давай условимся так: наши ребята незаметно тебя подстрахуют, – предложил Учитель.

– Не надо, – уже увереннее нажимал на начальника райотдела лейтенант. – Если доверять, так до конца. Я все взвесил – осечки быть не должно.

– Хорошо. А с чем ты придешь к Чуприне?

– Как с чем? – не понял Малеванный. – Буду ориентироваться по обстановке.

– Так не пойдет. Мы должны предугадать, зачем и для каких целей понадобилась Чуприне эта встреча, что он от нее ждет и что мы можем ему предложить. Вот к примеру. Он тебе скажет: «Письма вы пишете хорошие, и все в них правильно. Только вынесен мне смертный приговор, и не дурак я, чтобы из лесу выйти и сразу к стенке стать». Что ты ему ответишь?

Малеванный задумался. А в самом деле? Ведь не пообещаешь же отменить приговор – не в его это власти, да и нет пока таких мотивов, которые привели бы к пересмотру. А тут требуется абсолютно четкий ответ.

– Давай попытаемся продумать наперед весь ход вашего рандеву, – предложил майор. – У нас еще есть в запасе часа два…

Когда они втроем закончили отработку предстоящей операции, зимний вечер уже давно лег на сады, на красную черепицу домов – надо было торопиться. Малеванный встал из-за стола. Оружие он оставил в райотделе. Майор проводил его до двери, сказал, что будет дожидаться возвращения.

– Счастливо, – скупо пожелал Лисовский.

Несколькими часами раньше – ему предстояло проделать путь гораздо длиннее – собирался в дорогу Роман Савчук, он же Чуприна. Роман проверил автомат, диски к нему, затолкал короткий «шмайсер» под полу ватника. Осмотрел маузер. Подумал и положил в карманы круглые, как яблоки, «лимонки». Вылез из бункера, махнул рукой на прощанье Рену – проводник не стал его провожать до границ базы, как Дубровника. Уже уходя, Чуприна уточнил:

– Я могу действовать самостоятельно – правильно понял вас?

– Так, – подтвердил Рен. – Главное – прибрать к рукам эту Офелию, откуда она выдряпалась на нашу голову…

«Пень горелый, – беззлобно ругался в душе Чуприна. – Хоть бы слово доброе на дорогу сказал – ведь очень просто могу не возвратиться, сколько уже ушло отсюда и как в воду…»

Он уверенно шагал через чащобу, размышляя о том, что нет действительно для Рен а ничего святого на земле: ни родины, ни семьи, ни друзей. Убили старого его приятеля Дубровника – даже для виду не огорчился, сразу стал прикидывать, как гендляр на ярмарке, какой убыток принесет ему эта смерть. Рушатся все их надежды – Рен только и думает, как бы выжить, убраться подальше из этих мест. И давно бы уже смылся отсюда, да боится, что если сделает это без благословения закордонного провода – придется ему по чужим городам нищим скитаться. Заграничные фюреры не любят, когда нарушают их приказы. А если будет такое решение, прибудет Рен в Мюнхен в славе – денежные дотации, мемуары, ореол борца и «несгибаемого лыцаря»… Вдруг еще и американцы, как «специалисту», службу предложат – куда лучше.

Роман сплюнул со злости и пошел быстрее, сердясь на себя. «Что это со мной происходит? – подумал. – Или безделье одолело? Мысли в голову лезут – будто кислиц объелся…» А тут еще вспомнилось наставление Рена поближе сойтись с этой курьершей: «Звидныкувач [40]40
  Звидныкувач – сводник.


[Закрыть]старый, знает же, что у меня Ева и Настуся, так нет, к закордонной стерве в постель толкает, чтоб плохого о нем не ляпнула…»

… Малеванный вышел из села, прислонился к придорожному дереву, затих. Стоял долго, прислушивался к ночным звукам. Все было спокойно, звезды крупно и ярко попятнали небо, затихал медленно сельский вечер. Только однажды почудилось Малеванному, будто скрипнул снег под чьим-то осторожным шагом. Но подозрительный шум не повторился, и Малеванный направился к кромке леса.

Шли навстречу друг другу два человека. И каждый нес свою думу.

Лейтенант чувствовал себя так, будто ему чего-то не хватает такого, к чему привык. Он вдруг понял, что впервые за несколько лет идет без оружия – пистолет не оттягивает своей тяжестью ремень – это было так здорово, что Малеванный даже присвистнул от удивления. «А ведь придет такой день, когда можно будет сдать пистолет старшине и сказать: „Все, вырубили весь чертополох“», – подумал лейтенант. Но сразу же появилось ощущение опасности, Малеванный прикинул, как легко бандитам его сейчас убрать: очередью из-за дерева, внезапным ударом ножа, десятком других способов, которые применяли бандеровцы.

Лес, темный и враждебный, навалился на него со всех сторон. Могучие деревья застыли неподвижно, упираясь верхушками в звездное небо.

Малеванный выбрался на поляну. Он не стал прятаться – Роман выйдет из лесу только, когда увидит его. И тот вышел: высокий, статный, широкоплечий. Чуприна отделился от деревьев и зашагал к Малеванному, положив руку на автомат. Это был отработанный жест. Чтобы стрелять, оружие не надо было вскидывать: просто жми на спусковой крючок и сыпь веером от бедра.

Не доходя десяток шагов до чекиста, он остановился, всмотрелся в него и опустил автомат.

Малеванный стоял спокойно, он не сделал ни одного лишнего движения, просто стоял и ждал.

Савчук положил автомат на землю, рядом пристроил маузер, освободил карманы от гранат.

– Ишь ты, целый арсенал прихватил, – белозубо улыбнулся Малеванный. – Ну, здравствуй…

– Поперед положи зброю! – потребовал Роман.

– Мы же договорились – без оружия, – развел руками лейтенант. – А мне мое слово дорого…

Роман недоверчиво глянул на Малеванного, но весь вид лейтенанта – беспечная поза, дружелюбный взгляд – свидетельствовал: говорит правду.

– Добрый вечир, – откликнулся, наконец, бандеровец.

Руки друг другу не подали.

Много лет спустя Учитель сказал о Малеванном: у него были удивительно голубые, добрые глаза. Человеку с такими глазами нельзя было не верить.

Поверил чекисту и Роман. О чем они говорили в ту ночь на поляне? Сейчас уже невозможно воспроизвести весь разговор в деталях. Но, видно, нашел лейтенант самые нужные слова, если вера Савчука – Чуприны в бандеровские идеи поколебалась, зазмеились по ней трещины – так раскалывается раскаленный на злом солнцепеке камень, если плеснуть на него чистой родниковой водой.

Уже под утро Малеванный возвратился в райотдел, доложил:

– Все нормально. Савчук вел себя вполне порядочно. Судя по всему, на душе у него кошки скребут. Ищет выхода и не может найти.

Учитель медленно сбрасывал напряжение многих часов ожидания. От бандеровцев всего можно ожидать: вдруг лейтенант, честный и смелый хлопчина, угодил в ловушку?

Молчаливый Лисовский крепко пожал лейтенанту руку.

– Значит, мы действовали правильно?

– Еще бы! – не без хвастовства сказал Малеванный. – Савчук говорит, что мы своими письмами как плугом по его душе прошлись – все перепахали.

– Где он сейчас?

– Можете меня ругать и наказывать – у Евы.

– Час от часу не легче!

– Товарищ майор, понимаете, какая мысль появилась там, на поляне… Ну, пришел Чуприна, кинул автомат на землю: «Берите меня». Одним бандитом меньше, другие узнают о его выходе из лесу, задумаются тоже. Хорошо? Неплохо! Но уж если столько сил на операцию потратили, надо добиться от нее максимальных результатов. Да и Роман на большее способен! В общем он нам больше пользы принесет в лесу, рядом с Реном.

– И поэтому вы его демаскировали, вывели в село?

– Не совсем так, товарищ начальник райотдела. Он ведь и раньше бывал у Евы – и никто про то не знал. А сейчас я его просил быть впятеро осторожнее, чтоб даже собаки след не взяли.

Учитель спросил у Лисовского:

– Ваше мнение?

Тот решительно поддержал лейтенанта.

– Малеванный поступил совершенно правильно. – И объяснил Учителю: – Дело, по которому я приехал, близится к завершению. И Чуприне может принадлежать в нем далеко не второстепенная роль.

– Я тоже так думаю, – сказал Учитель. Осведомился: – Что же вы предлагаете дальше делать?

Он чувствовал: появился у Малеванного какой-то план, хлопец разумный, может предложить очень стоящие вещи.

– И после нашего разговора Чуприна не повернет оружия против своих – слишком многое его связывает с Реном. Он мне прямо сказал: «Со мной делайте что хотите, но не стану вам помогать, не надейтесь. Меня – хоть на дуб, а товарищей своих предавать не буду». Видите как – бандюки лесные для него все еще друзья… Вот я и подумал: надо так дело повернуть, чтобы он сам увидел: не друзья они ему, а враги. Всему народу враги…

Малеванный помолчал, собираясь с мыслями. Он волновался, зная, что от того, удастся ему убедить майора и Лисовского или нет, зависят дальнейшие отношения с Чуприной.

Майор спросил:

– Есть конкретные предложения?

– Есть, – не усидел на стуле лейтенант. – Так сложились обстоятельства, что Чуприна может на несколько дней безопасно для себя исчезнуть из лесу. Рен отправил его куда-то по своим бандитским делам на весьма неопределенный срок. Вот если бы нам этим воспользоваться! Повозить бы Романа по колхозам, по заводам, дать ему возможность с людьми поговорить, то есть столкнуть его лоб в лоб с той жизнью, против которой он воюет, с теми людьми, которых он проклинает. Конечно, не в нашей области, а по соседству, где его никто не опознает. Повод можно придумать. К примеру, я мог бы стать на время пожарным инспектором, а Чуприна – моим помощником… – увлеченно развивал свои планы Малеванный.

«Клин клином вышибают» – так говорится в народной пословице. Лейтенант предлагал в качестве лекарства против националистического яда влияние советской жизни. В самом деле, Чуприна видит людей как бы в злом, все уродующем зеркале – по брехливым выдумкам националистов, по той лжи, которой они пичкают своих «боевиков». В селах появляется с автоматом, в сопровождении таких же бандитов, как сам, – нагоняют страх, грабят, тут на до разговоров «про життя». Малеванный хочет, чтобы убежденный националист встретился с действительностью как мирный человек, сопоставил бы свои представления, воспитанные годами лесного бродяжничества, с тем, что происходит на самом деле. Нет на свете оружия сильнее правды.

Так прикидывал майор, взвешивая все «за» и «против». Задуманная «поездка» требовала и организаторской работы и предусмотрительности, мало ли что может случиться в дороге, какие встречи произойти. А хорошо бы провести Романа по колхозам, побывать с ним на концертах самодеятельности, в школах, если удастся – в институтах, и потом спросить: «Видишь, вражий сыну, против кого и чего воюешь?»

Предложение Малеванного определенно понравилось и Лисовскому. Лисовский одобрил его и попросил срочно соединить с областным центром.