Текст книги "Ржавый капкан на зеленом поле(изд.1980)"

Автор книги: Лев Квин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Знаешь, Пеликан, – произнес я после долгой паузы, – это ведь у тебя не просто беспочвенная фантазия. Я понадобился тебе вовсе не для каких-то абстрактных рассуждений, а скорее всего для совершенно реального дела. А раз так, нечего ходить вокруг да около. Веришь мне – выкладывай напрямик все, как есть. Не веришь или сомневаешься – давай лучше свернем этот бесполезный разговор.

На его четко обозначенных заостренных скулах дернулись желваки.

– Если бы я в тебе сомневался, то не стал бы тянуть сюда за столько тысяч километров.

– Тогда говори в открытую.

Опять возникла долгая пауза. На этот раз молчал не я – Пеликан.

– Хорошо, пусть будет в открытую, – наконец сказал он. – Только предварительно скажу еще несколько общих слов. Наверно, я плохо умею убеждать. Но прошу тебя, пойми и поверь мне, что речь идет о деле большой важности. О таком деле, что для его успеха я, не раздумывая, кладу в залог свою голову. Итак, с одной стороны, моя твердая уверенность в человеке, которого я привлекаю. С другой стороны, если она, эта уверенность, не оправдается, – моя голова. Вот почему я обратился именно к тебе, Арвид. Разумеется, ты прав: человек имеет право сначала конкретно знать, о чем речь, а потом уже решать. Обычно так и поступают. Но только не в этом случае. Тут дело исключительное, и согласиться или отказаться ты должен до того, как узнаешь суть. Так что решать нужно сейчас.

Пеликан остановился, несколько раз глубоко, с шумом вздохнул – у него еще в довоенное время было не все в порядке с легкими.

– И еще об одном подумай, прежде чем скажешь «да» или «нет», – продолжил он, отдышавшись. – Где мне найти другого такого человека, за которого я спокойно могу положить в залог свою голову? И последнее: время не ждет. Еще месяц-другой, наши возьмут Ригу, и будет уже слишком поздно. Конечно, это не твоя забота, а моя работа. Но ты, пожалуйста, взгляни пошире, прошу тебя.

Все по-прежнему оставалось туманным и неопределенным. Более того, возникли новые неясности и вопросы. Ну какая, к примеру, могла существовать связь между предстоящим освобождением Риги и нашим сегодняшним разговором? И тем не менее из слов Пеликана я уяснил твердо: ему нужен именно я. Нужен для чрезвычайно важного дела. И, поняв это, я уже не мог ему отказать.

– Хорошо, Пеликан, пусть будет так. Считай, что я сказал «да». Можешь выкладывать дальше.

Ни единым словом он не выразил своего удовлетворения. Кивнул головой, словно подтверждая, что все в порядке, что ничего другого он от меня и не ждал. Пошел в закуток у двери, где раздевался, и вернулся с потрепанным, когда-то шикарным кожаным портфелем с двумя солидными медными застежками. Уселся на стул между мною и Глебом Максимовичем, вытащил из портфеля объемистую папку.

– Давайте теперь втроем сыграем в одну занятную игру. Я буду рассказывать, а заодно и показывать вам кое-какие бумаги, а вы меня критикуйте, опровергайте, разделывайте под орех. Вот, например, документ номер один.

Пеликан раскрыл папку, вынул оттуда лист бумаги и положил передо мной. Со все возрастающим удивлением я прочитал написанное на латышском языке:

«Начальнику отдела политической полиции господину Дузе.

От Ванага Арвида, сына Яниса…»

Дальше шли все мои биографические данные: год рождения, место рождения, место жительства, место работы в досоветское время, должность. Ниже был написан крупными буквами заголовок «Заявление», а под ним шел следующий текст:

«Я, вышепоименованный Ванаг Арвид, сын Яниса, по своей собственной доброй воле и без всякого принуждения выражаю желание сотрудничать с политической полицией в деле разоблачения противозаконного коммунистического подполья в Латвии и сообщать уполномоченным на то служебным лицам все известные мне и могущие стать мне известными сведения о лицах, занимающихся нелегальной коммунистической пропагандой, об их организации и действиях».

Затем следовала моя подпись, а под ней приписка: «Присвоен псевдоним – Воробей».

К заявлению было приколото несколько донесений:

«Доношу, что в ночь на двадцать восьмое апреля готовится еще одна подпольная коммунистическая первомайская акция. Сделаны и розданы в ячейки специальные картонные шаблоны для нанесения лозунгов краской на стены домов. Акцию предполагается провести от часу до трех часов ночи на следующих улицах: Вождя, Офицерской, Рижской, а также на Новом Форштадте и в районе бараков у крепости. Воробей».

И еще несколько других донесений в том же роде.

Я брезгливо отодвинул бумаги.

– Ну что? – спросил Пеликан.

– Просто великолепно! – от всего прочитанного мне сделалось не по себе.

– Критикуй!

– Прежде всего почерк не мой.

– Это мы с твоей помощью быстро поправим! – усмехнулся Пеликан.

– Не та бумага.

– А какая должна быть? Вот такая?

На стол легло несколько чистых листов. Я посмотрел один из них на свет. Четко выделялся водяной знак. «Лигатнес папирс» – бумага лигатненской бумажной фабрики.

– Где ты ее раздобыл?

– Пришлось обращаться к партизанам.

У меня на миг промелькнула нелепая мысль. А что, если бумагу доставала для Пеликана Вера? Ее партизанский отряд дислоцируется в Латвии – возможно, недалеко от Риги.

– А теперь взгляни на вот этот документ.

Пеликан положил на стол бланк со штампом: «Отдел политической полиции». На бланке машинописный текст:

«Совершенно секретно.

Начальнику государственного управления политической полиции в городе Риге.

По Вашему требованию направляю испрошенное Вами дело».

И размашистая волнистая подпись: «Дузе».

– Липа?

– Нет, – покачал головой Пеликан. – Тут все полностью соответствует действительности. И бланк, и машинка, и даже подпись. Правда, бумага шла в качестве сопроводительной совсем к другому делу. Но это ведь не мешает использовать ее для наших целей… Итак, пофантазируем дальше. Дузе переслал твое обязательство и донесения в Ригу. Это могло произойти лишь незадолго до восстановления в Латвии Советской власти. Видишь, последнее твое донесение датировано концом апреля. А в июне все уже свершилось.

– Не годится, Пеликан.

– Почему?

– Эти бумаги охранники либо уничтожили бы, либо они остались бы в делах и их вскоре обнаружили бы наши товарищи. Ты бы сам их обнаружил. Переслал бы в наш город, меня разоблачили и судили.

– Все верно. Кроме одного. Часть бумаг охранки хранилась в секретных сейфах. Мы их сразу не смогли обнаружить. Один такой сейф вскрыли буквально за три дня до начала войны. Правда, подобных бумаг там не было. Деньги, удостоверения личности, сводные донесения Ульманису о настроениях в низах. Но вполне могли быть и такие.

Тут впервые подал голос Глеб Максимович. До сих пор он все время сидел и молча слушал:

– Кто обнаружил сейф? Ты сам, Иван Петрович?

– Я и еще один товарищ.

– И что ты предпринял? Я имею в виду, куда передал документы, которые в нем лежали?

– Никуда. Не успел. Срочная командировка в Лиепаю. А потом война. Бумаги так и остались у меня на столе.

– А что бы ты сделал, если бы в сейфе и в самом деле обнаружилось вот это?

Глеб Максимович постучал пальцами по провокаторским донесениям Воробья.

– Написал бы вот такую бумагу.

Пеликан вытащил из папки еще один листок. Я прочитал: «Немедленно переслать по месту жительства. Арестовать. Провести дознание. Держать меня в курсе следствия». И подпись Пеликана: «Паберз».

– Не рассматривай с таким подозрением, – рассмеялся он. – Подпись настоящая… Вот эта бумага и осталась бы на моем столе вместе с делом Воробья. И немцы, заняв город, непременно обнаружили бы ее.

Туман постепенно рассеивался. Теперь уже я в полную меру включился в игру и напряженно искал прорехи в тщательно проработанном плане.

– Значит, тебе, Пеликан, уже к началу войны стало известно, что Арвид Ванаг – провокатор, работавший на охранку.

– Умница!

– Забыть об этом ты не можешь никак. Попадаешь в Москву после всей заварухи, наводишь справки обо мне, узнаешь, что я на фронте, в латышской дивизии. Меня арестовывают, отдают под суд. В итоге долголетняя тюрьма или расстрел.

– Все верно, Арвид. Кроме одного. Я же убит. Они думают, что я убит. Ты упустил это из виду.

– Ах да!.. А второй? Который вместе с тобой обнаружил сейф?

– Это техник, русский товарищ. Он только вскрыл сейф, а о содержании бумаг не имеет ни малейшего представления.

– Хорошо, – опять включился Глеб Максимович в наш поединок. – Итак, предположим, немцы обнаружили эти бумаги на твоем столе, когда захватили Ригу. Что они с ними сделали?

– Ага, значит, на один этап мы уже продвинулись… Тогда вот почитайте этот документ.

Пеликан выложил на стол еще одну бумагу. Тоже машинопись, только на этот раз на немецком языке:

«СС – штандартенфюрер Грейфельд распорядился:

1. Хранить дело в активной части архива.

2. По имеющимся сведениям, „Воробей“ служит на противостоящей стороне фронта в 121 полку 43 латышской стрелковой дивизии.

Отсюда следует:

а) Найти возможность к установлению контакта через СД или абвер;

б) Привлечь к сотрудничеству.

3. Докладывать о состоянии дел СС – штандартенфюреру Грейфельду лично каждые три месяца».

– А знаешь, эта твоя липа производит очень приятное впечатление.

– Глеб Максимович вертел документ в руке, рассматривая его со всех сторон. – Бумага? Машинка?

– Все подлинное, – заверил Пеликан. – Прямо со стола личного секретаря господина штандартенфюрера.

– А сам Грейфельд?

– Умер, бедняга, в больнице. Пятнадцатого августа нынешнего года. Проникновение постороннего предмета в дыхательные пути. А проще говоря – подавился сосиской.

Глеб Максимович рассмеялся:

– Не слишком героическая смерть!

– Каждому свое, как они любят говорить.

Теперь наконец замысел Пеликана вырисовался четко и определенно. Но неясности все же оставались.

– Ну хорошо. Я перепишу, подпишу. Куда пойдут все эти бумаги?

– В ту активную часть архива, которую гитлеровцы уже заготовили на случай эвакуации Риги.

Кто и как сделает это, спрашивать не имело смысла – в общем и целом было ясно и так. Опять мелькнула мысль о Вере. Она в редких письмах, которые удавалось переправить с той стороны, намекала мне, что работает в отряде радисткой. Но я не очень-то верил. Скорей всего, она меня успокаивала. Ведь радисткой это все же не так опасно, как, скажем, разведчицей.

– Ну предположим, эвакуировали. Уйдут наши бумаги в Берлин, в Гамбург, ко всем чертям. Что потом?

– Потом будем ждать. Глядишь, и попадет по каким-то таинственным каналам в руки наших недругов. А там… Подождем, посмотрим, устоят ли они перед соблазном.

– И я тоже должен буду ждать?

– Жить ты должен будешь, вот что! Жить, как живется, и совершенно забыть об этом нашем с тобой разговоре. И вспомнить о нем только тогда, когда почувствуешь, что к тебе начинают подбираться… Ну что? Начнем оформлять, как сказали бы у вас в милиции?

– А что еще делать? Ты же предупредил: назад хода нет… Кто будет знать обо всем этом?

– Вот только мы трое. Составим соответствующий документ, запечатаем и отдадим на хранение.

Пеликан вытащил из портфеля бутылочку чернил, ручку с новеньким перышком.

– Смотри-ка!

Я прочитал латышскую надпись на этикетке и пришел в восторг. «Чернила для авторучек». У нас в гимназии только такими чернилами и писали!.. И перо! Настоящая «Плада». Первейшая штука для игры в перышки: его никак не перевернешь, нужна особая тренировка.

– Да, подготовился! – похвалил Глеб Максимович. – Молодец!.. А знаешь что, неплохо бы еще сюда и фотокарточку… Фотокарточку Арвида тех лет. Есть у тебя?

– Найдется.

Глеб Максимович одобрительно кивнул.

– Ну что, начнем?

Пеликан пододвинул ко мне лист.

А потом я вернулся из Москвы в Южносибирск к себе в горотдел и стал ждать.

Шло время.

Освободили Ригу. Кончилась война. Мы соединились наконец с Верой. Я ушел из милиции, увлекся историей, поступил учиться.

Никто не напоминал мне о Воробье.

Кончил институт, стал работать на кафедре. Мне предложили поехать за границу, в Австрию. Советской части Контрольной комиссии требовались надежные люди, хорошо знающие немецкий язык.

Я отказался.

Тогда и состоялась наша первая после того памятного вечера в Москве встреча с Иваном Петровичем Озолиным, бывшим Пеликаном. Он очень плохо выглядел, кашлял без конца, хватался за грудь.

– Надо ехать! – убеждал он.

– Нет, Пеликан, нет! Не сработала наша с тобой приманка. Прошло столько лет.

– Вились вокруг тебя, были у нас сигналы. Особенно один тип; мы на него уверенно выходили. Только вот оказался он вдруг под колесами электрички. То ли несчастный случай, то ли сдали нервишки. А может, и свои помогли, чтобы обрубить концы.

– И ты уверен, что это был результат приманки?

– Не уверен. Может быть, приманка. Может быть, что-то совсем другое. Но вились, это точно. Так что непременно надо ехать и ждать.

Мы долго спорили, но он меня так и не убедил. А через несколько дней в институт на кафедру позвонил знакомый человек и сообщил о смерти Пеликана.

И тогда я решил поехать. Отправился в министерство и сказал, что согласен.

Работал с австрийской молодежью, заведовал отделом связи с читателями в газете Советской Армии для населения Австрии.

О Воробье я вспоминал все реже и реже.

А когда через несколько лет вернулся из Австрии в Советский Союз, мое участие в операции было официально прекращено. Я и вспоминать перестал о таком уже бесконечно далеком и совершенно нереальном Воробье.

ПОЧЕМУ МНЕ ТАК БЕСПОКОЙНО?

Что-то мешало, что-то нарушало блаженное состояние, словно назойливо жужжащая муха.

Нет, не муха. Какой-то стук…

Медленно и мучительно долго, словно со дна глубокого омута, я выныривал из сна.

Стук повторился.

Да это же в дверь стучат!

Я проснулся окончательно и открыл глаза. На полу золотистой решеткой стлались яркие полоски света. Неистовое утреннее солнце рвалось в комнату сквозь полуприкрытые жалюзи.

– Отец! – В голосе Инги звучали нотки тревоги. – Ну открой же, отец!

– Сейчас, сейчас!

Я накинул халат, прошел к двери.

– Ну и ну! – Инга укоризненно качала головой. – Разве можно так безответственно спать! Мне уже стали мерещиться всякие ужасы.

– Который теперь час? – я потянулся, отгоняя остатки сна. – И какое тысячелетие?

– Половина восьмого. Начало атомной эры.

– И ты уже на ногах? Невероятно!

Инга подошла к окну, подняла жалюзи. Зальцбургская крепость, рельефно высвеченная солнцем, потеряла свою ночную призрачность. Отсюда, из глубины комнаты, в обрамлении оконной рамы, она казалась теперь крошечной, почти игрушечной и, пожалуй, больше всего походила на причудливой резьбы ларец.

– Я уже давно на ногах. Маргоша заявилась ровно в пять. Она хотела и тебя поднять с постели, но я своим телом прикрыла амбразуру дзота. Так что оцени, отец.

– В пять? Так рано?

– Говорит, иначе не успеем ничего посмотреть. Мы уже прошлись с ней по двум премиленьким церквушкам… Ты уж, пожалуйста, попроворнее, отец. Ровно в восемь тебя должен лицезреть сам бургомистр.

– Бургомистр? Это еще зачем?

– Не знаю. Маргоша говорит – вне всякой программы… Я подожду внизу. Там Карл с машиной.

Пришлось мне поторопиться. Не успел управиться с электробритвой, как снова постучали. Явилась фрау Келле – служительница гостиницы – с подносом: черный кофе, булочка, джем.

– Ваш завтрак, господин профессор!

– Спасибо.

Без пятнадцати восемь я был уже внизу. Фрау Маргарет в роскошном темно-рыжем парике с умопомрачительными локонами, точно букингемский королевский гвардеец в медвежьей шапке, дежурила у подъезда.

– Как бы не опоздать к бургомистру! – Она смотрела на меня с кроткой укоризной.

Карл, ловко маневрируя, помчал нас по плотно забитым автомашинами улицам. На нем был модный, в желтую и черную полоску, костюм.

– У вас богатый гардероб, Карл.

– Что вы, господин профессор! Это ведь все служебные костюмы.

– Личному шоферу бургомистра полагается быть одетым как джентльмену, – сочла нужным дать пояснения фрау Маргарет.

– Как же в таком случае должен одеваться сам бургомистр? – с ехидной наивностью осведомилась Инга.

Наш шофер весело засмеялся:

– По-всякому. Иногда меня принимают за бургомистра. Однажды приехал какой-то жирный тип из Нидерландов…

– Карл! – Фрау Маргарет строго поджала губы. – Что за выражение – жирный тип! И кроме того, господам все это вовсе не интересно.

– Да нет же, интересно, очень интересно! – тут же возразила ей Инга. – Пожалуйста, рассказывайте, Карл!

Но мы уже подъезжали к магистрату.

– Дворец Мирабель! – торжественно провозгласила фрау Маргарет. – Первая четверть восемнадцатого века.

– Мирабель? – Инга сразу встрепенулась в предвкушении милых ее сердцу исторических сенсаций. – Откуда такое экзотическое иностранное название здесь, в самом центре Австрии?

Фрау Маргарет замялась.

– Существует множество противоречивых романтических легенд… Ну вот, например, в одной из них говорится, что дворец был построен для красавицы цыганки по имени Мирабель… М-м-м… любовницы кардинала. После его смерти эту легкомысленную женщину и ее детей с позором изгнали из города. А магистрат принял закон, в котором запретил цыганам проживать в Зальцбурге. Между прочим, закон до сих пор в силе.

– Как же так! – возмутилась Инга. – Значит, если бы я была цыганкой…

– То спокойно могли бы продолжать жить в Зальцбурге. Все эти законы не более как древние окаменелости… Мы приехали, господа!

Машина подкатила к подъезду небольшого, но очень привлекательного, разукрашенного затейливым лепным орнаментом здания с примыкающим к нему просторным парком. Карл проворно обежал машину, распахнул дверцу.

– Можно, я пока погуляю по парку? – спросила Инга. – Наверное, мое присутствие у бургомистра не так уж обязательно.

Фрау Маргарет посмотрела на меня в нерешительности.

– Право, не знаю. Мне было сказано только насчет господина профессора.

– Вот и чудесно! Что-то я сегодня не расположена к беседам с бургомистрами.

По шикарной парадной лестнице с прелестными мраморными амурами на парапете мы с фрау Маргарет поднялись в приемную.

– Благодарю вас, фрау Маргарет. Пока вы свободны.

Помощник бургомистра, молодой румянощекий парень, несколько пухловатый для своего возраста, отпустив гида, указал мне на кресло.

– Прошу, господин профессор! К сожалению, произошло непредвиденное осложнение. Не далее как десять минут назад бургомистр был вынужден срочно отправиться в аэропорт. Неожиданный вызов в Вену.

– Он сделал извиняющийся жест своей маленькой изящной рукой. – Бургомистр велел принести свои самые глубокие извинения… Шефу действительно очень-очень хотелось встретиться с вами, – перешел помощник на неофициальный, доверительный тон. – По своей основной специальности он тоже историк, и когда вдобавок узнал, что господин профессор хорошо говорит по-немецки… Если не возражаете, вас примет вместо него вице-бургомистр Грубер, Франц Грубер. А теперь разрешите записать вашу фамилию. Точное произношение, ударение и все прочее. Среди иностранных фамилий встречаются очень трудные. Мы произносим их по-своему, и некоторые обижаются…

Он тщательно записал все, что я продиктовал ему по слогам, ушел с докладом и тут же возвратился:

– Господин вице-бургомистр просит вас…

Мне навстречу из-за просторного, как летное поле, письменного стола поднялся невысокий худой человек с массивным, выбритым до голубизны черепом. Вытянутое, темное, изрезанное глубокими морщинами лицо могло бы показаться угрюмым, если бы не какой-то неожиданный наивно-доверчивый, как у маленьких детей, взгляд добрых и очень усталых глаз.

– Мы рады приветствовать вас в нашем городе…

Он умудрился основательно переврать и имя, и фамилию, и даже профессию, назвав меня почему-то выдающимся геологом. Усадил за инкрустированный перламутром старинный столик с гнутыми ножками, сам сел рядом, и пошел у нас нудный, пустейший разговор: как доехал, как спал, какая чудная погода… До тех пор, пока вице-бургомистр, рассеянно проведя ладонью по своей полированной голове, вдруг не признался:

– Знаете, я ведь занимаюсь в магистрате главным образом коммунальным хозяйством. Транспорт, водопровод, канализация… Иностранных гостей мне принимать почти не приходится; это включено в компетенцию самого господина бургомистра. Так что уж простите, если я вам кажусь скучным собеседником. Так оно, вероятно, и есть.

И сразу же сквозь официальную должностную маску на меня глянуло живое человеческое лицо.

– Наверное, вам будет куда интереснее осмотреть город, чем терять время тут со мной. Давайте лучше встретимся с вами вечером, за рюмкой доброго виноградного вина. В такой обстановке, вероятно, даже я смогу разговориться. Я официально приглашаю вас с… – тут он запнулся, – с вашей спутницей от имени магистрата…

Я счел нужным уточнить:

– Со мной дочь.

По голубой бритой голове причудливыми пятнами пополз багрянец.

– Прошу простить! В некоторых деловых сферах сейчас в большой моде путешествовать с личными секретарями.

И долго тряс мою руку…

Теперь мы с Ингой поступили в полное и безраздельное владение официального городского гида достопочтенной фрау Маргарет Бунде.

И она показала свой высокий класс!

Карл довез нас до центральной части города, где начиналось царство пешеходов, и фрау Маргарет, отпустив его с машиной до полудня, повела меня и Ингу по узким средневековым улочкам, зажатым между бурной рекой Зальцах и отвесными гигантскими скалами. То и дело поправляя свой рыжий парик, широко расставляя мускулистые длинные ноги с башмаками альпинистского типа сорок второго размера, она вышагивала впереди нас, властно раздвигая плотный поток туристов и пропуская в образовавшийся узкий коридор тоненькую, хрупкую Ингу. Я шел сзади, и за мной снова смыкалось волнующееся туристское море.

В течение каких-нибудь трех часов фрау Маргарет сумела продемонстрировать нам:

самый маленький в мире трехэтажный дом с одной дверью и двумя окнами;

самый большой в мире внутрискальный гараж – в обнаруженных спелеологами и расширенных затем путем взрывов пустотах могло разместиться одновременно свыше полутора тысяч машин;

единственный в мире концертный зал, сценой которого служило средневековое ристалище, где много веков назад конные рыцари насмерть дрались на турнирах;

церковные склепы, где в ячейках наподобие пчелиных сот покоились бренные останки десятков поколений монахов;

храм с чудотворной иконой божьей матери, гарантированно исцелявший больных женщин; мужчинам святая Мария почему-то отказывала в такой милости…

Через два часа у меня уже стали гудеть ноги. Еще через час они начали подкашиваться, и я взмолился:

– Фрау Маргарет, а нет ли поблизости какого-нибудь кафе времен древних римлян с прохладительными напитками?

– Нет, нет, нет, только не здесь! Сейчас по плану экскурсии предстоит подняться в крепость.

Я, задрав голову, в полном отчаянии посмотрел на отвесную скалу. Неужели нам под предводительством фрау Маргарет придется брать штурмом эту неприступную твердыню, которая не покорилась еще ни одному воинству мира?

К моему счастью, штурмовать не пришлось. Наверх вела зубчатая железная дорога с двумя вагончиками: один полз по скале вверх, другой в это время опускался.

В крепости, помимо затхлых казарм, капониров и бастионов, оказался еще и очаровательный летний ресторанчик с террасой. Пока Инга под руководством фрау Маргарет любовалась великолепным видом, который открывался отсюда на город и окружавшие его высоты, я в буквальном смысле слова упивался холодным оранжадом, восстанавливая утерянные организмом запасы влаги.

– Все, все, все! – захлопала в ладоши фрау Маргарет, прерывая мое наслаждение. – Господин профессор, машина уже ждет нас внизу…

Карл жалостливо качнул головой, когда я с негромким стоном повалился на пружинистое сиденье его «форда». Я дотащился до машины один. Фрау Маргарет с Ингой забежали по дороге еще в какую-то церковь.

– Досталось, господин профессор?

– Ох, не спрашивайте, Карл! Где вы выкопали такое бесценное сокровище?

– Вот уж не знаю. По-моему, она была гидом, когда я еще не появился на свет божий.

– И английская королева тоже прошла сквозь все это? Как же Англия не объявила вам войны?

Появилась фрау Маргарет и сразу приняла на себя верховное главнокомандование:

– Карл, в Гелльбрунн! Скорей!.. Влево! Вправо!..

Гелльбрунн, увеселительная летняя резиденция прежних зальцбургских правителей, находится километрах в двадцати от города. Его главная достопримечательность – водяные игры. В гротах, в беседках, возле многочисленных статуй – повсюду скрыты ловушки, откуда на вас в любой момент может брызнуть вовсе не безобидная струя. Это весело – особенно для тех, кого не облило. Но и промокшим тоже не остается ничего другого, как смеяться вместе со всеми.

Говорят, самое веселье начиналось тогда, когда власть имущий усаживался обедать на вольном воздухе. Он милостиво приглашал за стол своих приближенных, а в самый разгар пира поворачивал потайной рычажок. Сразу же из многочисленных отверстий в сиденьях начинали хлестать сильные холодные струи. Подняться же и отбежать никто не смел. Первым встать из-за стола мог только правитель.

То-то было весело!..

– В здешнем ресторане для господ предусмотрен обед! – громогласно объявила фрау Маргарет.

Для господ…

У Инги сузились глаза. Это было плохим предзнаменованием, и я уже стал опасаться повторения вчерашнего инцидента из-за Карла.

Фрау Маргарет отвела меня в сторону:

– Господин профессор не будет возражать, если я припишу ему в счет лишнюю порцию? – спросила она заговорщицким шепотом.

– То есть?

– Ну, как будто вы съели за обедом не один шницель, а два… Все дело в том, – тут же пояснила наш гид, – что в счете мне предоставлено право указать только троих. А Карл…

– Да ради бога!

Пусть в муниципальной бухгалтерии позавидуют аппетиту советского профессора истории!

Во время обеда неутомимая фрау Маргарет объявила дальнейшую программу. Еще с пяток церквей, два музея, три дома, где жили знаменитости, парки, колодцы и кладбища.

Это уже слишком. Пора просить пощады.

– К сожалению, я не смогу.

– Что такое? – Фрау Маргарет вскинула голову наподобие строгой учительницы. – Почему?

– Мне нужно написать несколько неотложных деловых писем.

– Ах так!

Против этого она никак не могла возразить. Дело для каждого человека – главное в жизни.

Инга смотрела на меня с легкой иронией. Она-то уж кое-что знала про мои деловые письма! Но промолчала, не сказала ничего. И на том, как говорится, спасибо!

На обратном пути мы сделали небольшой крюк. Фрау Маргарет решила показать нам церковь, построенную в архисовременном стиле. Она, конечно, уловила повышенный интерес Инги к церквам и, истолковав его по-своему, пыталась поддержать этот душеспасительный порыв советской девушки.

Но ее ждал конфуз.

На двери странного, построенного в виде шатра здания с непомерно высоким цементным столбом колокольни на отлете висела табличка с надписью: «Ввиду непотребных действий с 11 до 17 церковь закрыта».

Конечно же, Инга немедленно потребовала объяснений:

– Что за «непотребные действия»? Фрау Маргарет, я что-то не очень понимаю.

– Ну… это… как сказать? – мучилась наш бедный гид. – Всякие невоспитанные юноши и девушки…

– Что? Что? – не унималась безжалостная Инга.

– Целуются в церкви… Очень редко, разумеется… Но все-таки… Так неприятно…

Карл усмехнулся:

– Я бы не сказал!

Она тотчас же обрушила на него звуковой удар:

– Карл!

И весь оставшийся путь ворчала по поводу распоясавшейся молодежи, совершенно забывшей и честь, и стыд, и самого господа бога.

Мы высадили женщин возле старинного моста через злую, вспененную Зальцах, за которым начиналась пешеходная зона.

– Вот, господин профессор, теперь вы на своем собственном опыте можете оценить все достоинства нашего славного гида. – Карл смотрел на меня с веселым сочувствием. – Прикажете доставить в гостиницу?

– Если можно, провезите немного по городу. Скажем, в район новостроек.

– Как будет угодно, господин профессор. Только, если разрешите, сначала придется заехать на заправку.

– Горючее кончается?

– Не то чтобы кончается. Просто я люблю с запасом. А тут провозился на мусорке и не успел.

– Так вы еще и на другой машине работаете?

– А как же! Освобождается «форд» – сразу на мусоровоз. Не только я – все шоферы магистрата. Рабочий день должен быть загружен. Ни минуты простоя!

Заправочных станций, как и в Вене, здесь было множество. На улицах, во дворах, под землей. Карл направил свой «форд» к крохотной бензозаправке неподалеку от дворца Мирабель.

– Тут совсем рядом терраса со смешными каменными карликами. Может быть, господин профессор посмотрит, пока я буду заправляться?.. Обратите внимание – у них у всех отбиты носы. Во дворце Мирабель в годы оккупации размещался американский штаб, и офицеры во время вечеринок выходили на вольный воздух тренироваться в стрельбе…

Старинные каменные фигурки действительно были весьма забавными. Они изображали всевозможных уродцев в шутовских костюмах и колпаках. По всей вероятности, прототипами для скульпторов служили вполне реальные люди. В те времена было принято содержать при дворах карликов с физическими изъянами.

Носы у фигурок были сделаны заново. Даже по цвету они резко отличались от основного камня. До каких же чертиков надо было напиваться, чтобы открывать варварскую пальбу по произведениям искусства!

Я подошел к месту, где мы условились встретиться с Карлом, и стал спускаться по каменным ступенькам.

В этот момент яркий луч света из бокового окна проезжавшей внизу, по мостовой, автомашины резко ударил в глаза. Как будто в меня с помощью большого зеркала пустили солнечного зайчика.

Я посмотрел вслед машине.

Черный «мерседес» с дизельным двигателем.

Прежде чем автомобиль завернул за угол, я успел разглядеть номер.

Тот самый!..

Подъехал Карл. Выбежал, открыл дверцу.

– Прошу, господин профессор. Надеюсь, я отсутствовал не слишком долго?.. Думаю, лучше всего нам проехать в район источника… Это, правда, неблизко, но зато вы увидите большой современный комплекс. Кстати сказать, я тоже живу в том микрорайоне.

– Знаете, Карл, я передумал. – Внезапно возникший здесь, в Зальцбурге, знакомый «мерседес» основательно испортил мне настроение.

– Все-таки лучше в гостиницу. Отдохну немного, а потом, прежде чем возвращаться за женщинами, вы заедете за мной. Хорошо?

– Как будет угодно, господин профессор. Если вы чувствуете, что устали, то, разумеется, лучше всего полежать.

По пути в гостиницу я спросил:

– Вы говорили, Карл, у вас родственные связи в дорожной полиции?

– Совершенно верно. Родной брат в управлении в Вене.

– Не могли бы вы оказать мне одну услугу?

– Я весь внимание, господин профессор.

– Можно ли установить личность владельца, если известен номер его машины?

– Нет ничего проще, господин профессор.

– Это должно занять много времени?