Текст книги "Ржавый капкан на зеленом поле(изд.1980)"

Автор книги: Лев Квин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Я их представил друг другу. Лицо Инги дернулось от боли, когда Тракл радостно кинулся жать ей руку. Но духам обрадовалась:

«Коти»? – разглядела этикетку.

– А я в них неважно разбираюсь. Пахнут – и ладно… Ну вот, уже и темнеет, – он разочарованно покачал головой. – Теперь остается только в ресторан.

Но тут мы оба дружно запротестовали. Сколько же можно! Сплошные обеды и ужины!

– Как тогда быть? – крупное лицо Тракла озадаченно вытянулось. – Магистрат уже за все уплатил.

– Ну и пусть считается, что мы поели, господин Тракл!

– Нет-нет! – Тракл поморщился и посмотрел на Ингу просительно. – Если можно, называйте меня «товарищ». Уж для кого, для кого, а для советских я не господин.

– С удовольствием… Но одно только условие: никаких ресторанов!.. Нет, честное слово, я тут у вас, в Австрии, каждый день прибавляю в объеме на сантиметр. Не могу…

– Но ведь должен же я для вас что-нибудь сделать. Вы же гости.

– Покатайте нас лучше по городу.

– А может, за город? Скажем, мост «Европа». Или Берг-Изель, где проводятся зимние олимпиады.

– Очень интересно! – обрадовалась Инга. – Там, говорят, памятник нашей Лидии Скобликовой.

– Не памятник, а… как сказать? Словом, камень и ее фамилия…

И мы пошли к машине Иозефа Тракла, которую он оставил на стоянке возле вокзала.

По странному совпадению, это был тоже черный «мерседес-бенц» с красными сиденьями.

Я не удержался от вопроса:

– Откуда он у вас?

– А, это целая история… Прошу! – Тракл отпер дверцу, пригласил нас вовнутрь. – Новая мне, разумеется, не по карману. А тут клиент один поехал пьяный в зимние горы, перевернулся на крутом повороте. Притащил ее ко мне в мастерскую: страшнее страшного! Ну что? Делать ее? Я честно сказал: долго и дорого. А он возьми да предложи: купи, мастер! Отдам дешево, битая она мне ни к чему. Ну, посоветовался с женой, купил. Выправлял вместе с сыном, отделывал, красил. Наверное, целых полгода… Вроде ничего получилось, – сказал он не без гордости. – Да вы садитесь, товарищ Ванаг, поедем!

Прежде чем сесть, я все же обошел машину.

Номер был, разумеется, совершенно другой.

ЛЕГКИЙ ЗАВТРАК

входил в стоимость оплаченных магистратом гостиничных номеров. Мы с Ингой отправились в ресторан при отеле. Там нас и разыскал Вальтер.

– Привет светочу самой передовой в мире советской науки! – начал он в своей обычной иронической манере. – Осторожнее, девочка, прошу тебя, осторожнее! – Он скосил на Ингу веселые глаза. – Эта колбаса, к твоему сведению, делается наполовину из ослиного мяса.

Инга резко отодвинула тарелочку с тоненькими кружочками мраморной салями, посмотрела на нее брезгливо.

– Ну все, теперь я к ней больше не притронусь! А ведь так было вкусно!.. Можете радоваться, дядя Вальтер, вы сделали свое черное дело.

– Совсем наоборот, я спас тебя от греха чревоугодия!.. О люди, люди! Когда надо благодарить – бранят, когда надо бранить – рассыпаются в благодарностях. Что за непонятная порода!.. Я усядусь с вами и перекушу, как будто тоже живу здесь. Владелец гостиницы человек богатый, не обеднеет.

Он пододвинул стул к нашему столику и принялся с аппетитом, мерно двигая челюстями, жевать колбасу из отставленной Ингой тарелочки.

– Осторожно, дядя Вальтер! Эта колбаса делается наполовину из ослиного мяса.

– Ну и что? Она от этого ничего не теряет. Наоборот; к твоему сведению, ослиное мясо добавляется именно для мягкости и лучшего вкуса.

Они могли пикироваться до бесконечности.

– Эллен в машине? – спросил я. – Может, ее позвать? Пусть выпьет с нами чашечку кофе.

– Моя дорогая супруга спит без задних ног у своих родичей.

– Поздно приехали?

Вальтер подцепил последний кусок салями:

– После полуночи.

– Что-нибудь случилось?

– Ничего выдающегося. Колесо спустило.

– Так это же минутное дело.

– Запасное тоже оказалось не в порядке. Пришлось разбортовывать, менять камеру. К тому же голова разболелась… Неудачи, как правило, идут сериями – ты заметил?

– Так, значит, теперь ты без запасного?

– Не беспокойся, все уже в порядке. Отдал колесо и резину в авторемонтную мастерскую. Хозяин знакомый, не пожалеет для меня воскресного утра.

– Тракл? – почему-то решил я.

– Какой Тракл?

– Иозеф. Брат Макси.

– А-а… Нет, совсем другой. У меня тут уйма приятелей – носились когда-то в одной стае по улицам.

Вальтер взялся за кофейник, налил себе полную чашку кофе.

– Разреши за тобой поухаживать, Инга.

– Нет, спасибо, я сама. Не люблю слишком горячий. Пусть остынет.

– Ну смотри… А как ты с ним встретился, с Траклом?

– Он приходил к нам сюда от имени бургомистра.

– Ты смотри! Пошел Тракл в гору. Уже ему доверяют представительство! – И поинтересовался, заранее улыбаясь: – Поносил, наверное, меня без удержу?

– Не то чтобы поносил – покритиковал.

– Ох-хо-хох, эти наши тирольцы! Слова доброго не скажут о своем земляке! И чем, интересно, я ему не угодил?.. Впрочем, заранее могу сказать. Он считает меня левым уклонистом, не так ли?

– Скорее уж правым.

Вальтер расхохотался, да так громко, что люди за соседними столиками удивленно повернули к нам головы.

– Серьезно?.. Ярлыки со всех сторон, успевай только поворачиваться. То ты левый, то ты правый, то центрист, то мазохист!.. Боже мой, сколько вреда принесли нашему общему делу такие, как этот Тракл и его бешеная сестричка. О, да ты ведь тоже страдал от ее укусов!

Это было так несправедливо по отношению к Макси, что я не мог за нее не вступиться.

– Ты преувеличиваешь, Вальтер. У Макси были, конечно, свои недостатки. Но она прекрасный товарищ. Искренний, преданный, кристально честный!

– Да, денег она чужих не возьмет. Но разворошить добрых друзей, как муравьиную кучу, навязать спор, дискуссию, стравить людей друг с другом – без этого твоя кристально честная Максимилиана просто не могла жить.

– Перестань, Вальтер, ты не прав!

– Ладно, ладно, не буду… В каких же конкретных грехах обвинил меня Тракл?

– Ругал какую-то твою теоретическую статью.

– Так я и думал! – Вальтер недовольно сморщил нос. – Делает по их семейной традиции из мухи слона.

– Но муха-то была?

– Не муха – блошка микроскопическая. Да и была ли?.. Уговорили написать статью для одного популярного ежемесячника. Ну, как обычно: чуть-чуть истории, чуть-чуть идеологии, чуть-чуть сахарной водицы… Не надо было, наверное, соглашаться, что правда, то правда. Идеология, ты знаешь, – это не моя сфера.

– И все-таки согласился?

– Очень хорошие условия. Да и престижно – попробуй удержись от соблазна!.. И ничего там особенного не было, уж поверь ты мне на слово! Вот только с Траклом не согласовано, каюсь. Далеко было к нему бегать.

Мне показалось, что Вальтер, придавая разговору шутливый оттенок, все же чувствовал себя смущенным, даже виноватым, и я продолжал напирать:

– «Каждой стране свой марксизм»?

– Остановись, человек! – Вальтер предостерегающе поднял руку. – Ты ведь не читал статьи, как нам с тобой толковать? Вернемся в Вену, покажу, тогда и схватимся.

Он был прав.

– Хорошо, согласен, отложим до Вены!

– Ну и подкрутил же тебя этот Тракл! – Вальтер покачал головой. – У него, как и у нашей всемирно известной Макси, особый дар: во всем разглядеть политику. В спорте, в дамской моде, в пережаренном шницеле по-венски…

Инга, которая все время молча прислушивалась к нашему разговору, решила почему-то, что настал ее черед высказаться:

– Конечно, шницель – это никакая не политика, даже пережаренный…

Я едва удержался, чтобы ее не оборвать. Вот уж, что называется, не ко времени!

Зато Вальтер просиял.

– Браво, детка! – Он даже зааплодировал. – Наконец-то она за меня!

– И модная юбка трубой тоже, пожалуй, к политике прямого отношения не имеет…

– Вот видишь! – Вальтер смотрел на меня с торжеством. – А ведь твоя дочь не так-то часто берет мою сторону, согласись!

Он поторопился. Инга, оказывается, сказала не все:

– Дайте же мне договорить, дядя Вальтер!

– Пардон! – он склонил голову с шутливой покорностью.

– Ну вот когда нет денег, чтобы купить себе шницель или юбку, тогда это уже перерастает в политику. Согласны?

Вальтер во все глаза воззрился на мою дочь. Я тоже. Да, ничего не скажешь, удивлять она великий мастер.

– И со спортом точно так же, – продолжала Инга, начисто игнорируя наши изумленные взгляды, и теперь я решительно ничего не имел против ее невыносимо назидательного тона, который обычно ударял по моим нервам, как визг трамвая на крутых виражах. – Вот вчера, когда мы были на Берг-Изеле, товарищ Тракл сказал, что по-настоящему в Инсбруке узнали Советский Союз только после победы нашей команды на Олимпийских играх.

Вальтер сразу увял.

– Вот это и называется – ножом в спину! – вздохнув, упрекнул он Ингу. – А тебе, товарищ профессор, я выражаю свое глубочайшее сочувствие. Твоя дочь – прелестнейшее существо. Но только – извини меня, детка! – в небольших дозах. В очень небольших… А теперь… Показать вам город? Или не надо? – с ехидцей покосился он на Ингу…

Инсбрук во многих отношениях очень похож на Зальцбург, разве только чуть поменьше. Такой же компактный, набитый туристами центр, с узенькими кривыми средневековыми улочками. Такая же стремительная река, рассекающая город на две части. Такое же множество церквей…

Главное различие определяли горы. Со всех сторон город тесно обступали могучие скалистые гряды. Временами они казались светлыми, почти прозрачными. Временами, когда скрывалось солнце, мрачнели и угрожающе придвигались, вызывая тревожные мысли о лавинах и обвалах. Иногда они вообще исчезали, растворяясь в наплывавших облаках. Но, даже незримые, горы не давали забыть о себе. Город как бы находился у них в вечном плену, и ветры, их посланцы, свободно разгуливали по его улицам.

Вероятно, жители Инсбрука совсем по-другому относились к привычным с детства каменным великанам. Иначе они не стали бы награждать их ласкательными именами и посвящать им стихи. Но на меня, жителя равнин, горы действовали угнетающе. Я чувствовал себя микроскопически маленьким, подавленным, ничтожным, мне хотелось поскорее вырваться из осажденного каменными великанами города на милый моему сердцу ровный зеленый простор.

С точки зрения Инги Вальтер был, вероятно, никудышным гидом. Он только вел нас по улицам, подводя к различным зданиям, называя их и коротко комментируя:

– Городская сторожевая башня. Очень старая. Гораздо старше меня и твоего отца, вместе взятых.

– Старинный дом с позолоченной крышей. Кажется, пятнадцатый век. Или шестнадцатый. А может быть, и семнадцатый – точно не помню.игра

– Дворец Марии-Терезии. Она, как видишь, веселилась не только в Вене.

Уступая просьбам Инги, он заходил с нею в церкви, провожал к алтарю, спускался в склепы. Но подробностей, которых она так жаждала, Вальтер не знал.

– Вот табличка, там все сказано. Прочитай сама…

Зато ему было известно множество историй, в основном смешных, почти анекдотичных, про жителей города, которые нам попадались на пути. Со многими он здоровался, останавливался ненадолго, перекидывался несколькими шутливыми фразами на местном диалекте. Когда мы отходили, давал краткие веселые характеристики:

– Мой друг детства. Был чемпионом города по плевкам в длину.

На мосту через кипящую Инн нам встретился высокий костистый мужчина со впалыми горящими щеками. Он шел прямо, не сгибая спины, и словно нащупывал место каждого следующего шага своей тросточкой. Казалось, он боится, что доски внезапно разойдутся и над ним сомкнутся бурные ледяные воды.

– Обрати внимание, Инга, – посмотрел Вальтер ему вслед. – Это по твоей части: местная достопримечательность. Граф Эдвин фон Шольберг стариннейшего рода. Полгода назад выстаивал на месте вашей симпатичной портье.

– Как? – не поняла Инга.

– Очень просто! По восемь часов ежедневно, как и определено трудовым законодательством. Выдавал ключи, озарял лучезарными улыбками посетителей гостиницы.

– Граф – и портье?!

– Что ж тут особенного? В наше демократическое время…

Отпрыск когда-то чрезвычайно богатой семьи, граф Эдвин в один далеко не прекрасный для себя день вдруг обнаружил, что остался у разбитого корыта. То ли он сам умудрился пустить по ветру доставшееся ему наследство, то ли катастрофическое обеднение явилось следствием развала Австро-Венгерской империи – этого Вальтер не знал. Известно ему было только, что граф спускал одно поместье за другим, пока, наконец, не пришел черед его родового замка вблизи небольшого горного городка Лиенца. На вырученные за него деньги фон Шольберг приобрел отель у вокзала, в котором мы с Ингой теперь жили. И, по примеру многих разорившихся аристократов, решил пуститься в плавание по бурному предпринимательскому морю.

Хозяин гостиницы из спесивого графа получился неважный. Поувольнял всю, как ему казалось, недостаточно почтительную прислугу, запутал дела, растерял клиентуру. В итоге прогорел и стал лихорадочно искать мешок с деньгами, чтобы хотя бы вернуть свое. Покупатель нашелся, но поставил условие, что фон Шольберг останется у него в служащих – он рассчитывал, что богатым господам, особенно туристам из-за океана, покажется лестным, если их будет обслуживать столь родовитая персона.

Так фон Шольберг перешел из хозяев в служащие и стал сначала управляющим гостиницы. Потом спустился на ступеньку ниже, заняв клетушку распорядителя за стеклянной дверью. А потом, когда выяснилось, что он совершенно не способен ни к какому виду административной деятельности, его передвинули за стойку портье, поставив на ней табличку с надписью: «Вас обслуживает граф Эдвин фон Шольберг».

Но и с ключами у графа получилось худо. Он вечно путал ячейки, заставляя клиентов подолгу ждать, а когда те теряли терпение и начинали возмущаться, выговаривал им высокомерно и надменно.

В итоге высокий аристократический титул сменили на хорошенькую мордашку. Графа выставили из отеля, и теперь он один из самых именитых инсбрукских безработных…

– Ах ты лапочка! – пожалела Инга. – Он что, существует на одно лишь пособие по безработице?

– Ну, до этого еще дело не дошло, – усмехнулся Вальтер. – Когда уж очень припирает, он выковыривает очередной камешек из родовой диадемы и тащит в носовом платке к ювелиру…

Было обеденное время, и беспрерывное хождение по городу давало о себе знать. Но мы были гостями, нам не полагалось первыми заговаривать об обеде, а Вальтер что-то помалкивал, время от времени бросая на нас загадочно-насмешливые взгляды.

Наконец, он заехал вместе с нами в крохотную, на ширину ворот, авторемонтную мастерскую и вынес оттуда две камеры. Седоголовый хозяин катил вслед за ним готовое накачанное колесо…

– А теперь к Эллен! – Вальтер захлопнул крышку багажника. – Будем надеяться, она уже выспалась.

Родственница Эллен, у которой остановились Редлихи, жила в самой теснине городского центра, недалеко от старинной сторожевой башни, в симпатичном средневековом доме с эркерами и изящными ставенками. Но внутри дом оказался гораздо менее привлекательным. Крохотный, затхлый, мощенный разнокалиберным булыжником дворик, темные, даже при ярком солнце, комнаты с низкими потолками.

Эллен, свежая, помолодевшая, обняла Ингу.

– Пойдем на кухню, Арвид. – Она взяла меня под руку. – Мне надо с тобой посекретничать!

– Охотно… Тебя сегодня просто не узнать!

– Правда?.. Вот что значит для женщины выспаться вволю хоть раз в месяц.

– А кто тебе не дает делать это по крайней мере два раза в неделю?

– Кто-кто! Ну конечно же, вон тот полнеющий господин в джинсовом костюме! – Она кивнула в сторону гостиной, где Вальтер раскладывал карты на низеньком столике, показывая Инге шулерские фокусы, а она его азартно разоблачала. – Каждую субботу и воскресенье ровно в пять утра мы с ним должны быть на теннисном корте – у нас там арендован час.

– Ты любишь теннис?

– Люблю?! Ненавижу! Но Вальтеру предписано сгонять лишний вес, и я его спарринг-партнер. А ради здоровья Вальтера… Как раз об этом я и хотела сказать тебе. Знаешь, он вчера потерял сознание.

– Что ты говоришь! По пути в Инсбрук?

Она кивнула. Глаза ее наполнились слезами.

– Спустило колесо. Он стал снимать – и вдруг свалился. Хорошо, в автоаптечке был нашатырный спирт. Он сразу очнулся, стал говорить, что ничего не произошло, просто оступился и упал. Но я же видела… Арвид, умоляю тебя: уговори его лечь в клинику на обследование. Доктор Бреннер ему уже давно предлагает, а он только отшучивается. Нажми на него, он тебя послушает, я знаю. Только не говори, что я…

– Э, заговорщики! – Вальтер появился на кухне. – Что вы там все шепчетесь?.. Эллен! – Он изменился в лице. – Ты же дала мне слово.

– Все! Все! – Она осторожно вытерла слезы пальцами, стараясь не размазать тушь. – Извините!

И вышла.

– Вечно ей мнятся всякие болезни и беды!.. А теперь у меня для вас сюрприз! – провозгласил Вальтер. – Цирковой номер! Сенсационный аттракцион!.. Словом, едем обедать в зоопарк!.. Инга, ты слышишь?

– Это как? Прямо в клетке?

– Совершенно верно! В золотой клетке невиданного у вас зверя: на вилле у капиталиста. Словом, мы все приглашены на обед к крупному фабриканту мебели господину Гейнцу Киннигаднеру и его супруге.

Инга тотчас же пришла в телячий восторг. А я засомневался. Почему в гости к фабриканту? Совершенно незнакомые люди. С какой стати?

– Не будь букой! – уговаривал Вальтер. – Ее я знаю вот с таких лет. А он… Он обожает русскую музыку: Чайковский, Стравинский… А вилла! Это же симфония ля-мажор! Ну? Да забудь ты на минуту о классовой борьбе! Или наоборот: не забывай ни на минуту и агитни его как следует. Пусть пожертвует все свое состояние на мировую революцию. Были же в истории такие примеры! Тебе за это дадут… Какой там у вас самый главный орден?

Он насел на меня. Инга тоже: как же, она еще ни разу в жизни не была в обществе живого капиталиста!

И я сдался.

Лишь в машине обнаружилось, что нас только трое.

– А Эллен?

– Она не поедет.

– Почему?

Вальтер хмыкнул:

– Даже сказать смешно: ревность! В нашем-то возрасте!.. Рози – жена Киннигаднера – моя первая чистая любовь. Боже, как давно это было!.. Потом я ушел к партизанам в горы, а она осталась внизу. Хотя тоже, как и многие, активно плевалась вслед гитлеровцам. А в отряде я встретил Эллен…

Инга моментально зажглась. Это было в ее вкусе.

– Как интересно!.. А когда она вышла за того… мебельного капиталиста?

– Много позже. Они женаты всего лет десять. Собственно, даже не женаты, просто живут вместе…

– Какая романтическая история!

Мы уже выехали за город и следовали широкой альпийской трассой. Напряженного водительского внимания, как в городе, тут не требовалось, и, придерживая одной рукой руль, Вальтер стал рассказывать.

– Романтики здесь не так уж много, должен тебя разочаровать, моя радость. Больше, пожалуй, трезвого математического расчета. У него мебельные фабрики и торговые фирмы по продаже мебели. Так вот, Рози – управляющая и совладелица этих торговых фирм. Если они поженятся, то тем самым автоматически объединятся их капиталы, а значит, возрастут и налоги: у нас система прогрессивного налогообложения. А так капиталы у каждого свои, и налоги намного меньше. Другими словами, им просто материально невыгодно жениться… Разумеется, Рози, как каждая женщина, предпочла бы официальный брак, пусть даже за счет части доходов. А вот он… Тяжелый человек! Грубый, даже хамоватый. Ни в грош не ставит чувства других. Но сильный! Личность!

– А как же тогда его музыка? – спросила Инга.

– Очень просто. Музыка для своего удовольствия. А уж в удовольствиях он себе не отказывает.

– Брак по-австрийски! – Инга, обманутая в своих лучших чувствах, испытывала необходимость язвить. – Донести на него никак нельзя?

– Почему же нельзя? Доносить никому не возбраняется. И письменно и устно.

– Вот я бы и донесла. Не анонимно, не по телефону, а пошла бы куда следует и написала бы заявление с указанием своей фамилии и адреса.

– Ну и что? – рассмеялся Вальтер. – Ведь даже если их застанут вместе в постели, все равно никто не сможет обязать их жениться.

– Но это же обман государства!

– Совершенно легальным образом.

– Данте и Беатриче! Ромео и Джульетта! – продолжала возмущаться Инга. – Рози и… Как его, этого зверя в клетке?

– Гейнц.

– Кошмар! Рози и Гейнц!.. Как низко пало человечество!..

Мы приближались к автомобильному мосту «Европа». Широкой белой лентой, в три ряда движения в каждом направлении, пролегал он от вершины одной горы до другой. Высоченные опоры, стройной колоннадой поднимавшиеся из долины, отсюда, сверху, казались тонкими и ненадежными. Под мостом змейкой вилась не то река, не то ручеек – головокружительная высота скрадывала и искажала истинные размеры.

Не доезжая моста, Вальтер остановил машину. Подошел мужчина в форменной фуражке, с сумкой автобусного кассира. Вальтер через окно подал ему сотенную.

– За что? – поинтересовалась Инга.

– За право проезда по мосту. Его строили с привлечением частных капиталов, и долгое время с каждой проезжающей машины будут взимать сбор. Впрочем, кто не хочет платить, может ехать по старой дороге, по склонам гор, в объезд.

Вальтер медленно тронул «шкоду», и мы покатили по светло-серому с желтыми разграничительными линиями полотну.

– А почему вы не поехали в объезд, дядя Вальтер? Сэкономили бы сто шиллингов, – съязвила Инга.

– Невыгодно, – ответил Вальтер на полном серьезе. – Во-первых, намного дальше. Во-вторых, дорога хуже, трясет. В-третьих, бензина уходит больше. Я уже проверял. А бензин у нас все дорожает – топливный кризис.

– Вы еще не все учли, дядя Вальтер.

– Да?

– Амортизация машины. Если дорога хуже, то, значит, быстрее изнашиваются покрышки и подвеска.

Вальтер, как всегда, спокойно реагировал на ее подначки.

– В самом деле, как же я раньше не сообразил? Спасибо, Инга. Ты увеличила мою статью прихода самое малое на двадцать шиллингов.

– Внесет себе в книжечку, – шепнула мне Инга.

– Перестаньте шептаться, это неприлично.

Вскоре за мостом наша «шкода» свернула на боковое ответвление дороги. На обочине стоял полосатый столб с табличкой:

«Внимание! Вилла „Горный орел“. Частная собственность. Въезд без разрешения владельца карается по закону!»

Все виллы, и даже невзрачные хижины крестьян-тирольцев, носили здесь громкие названия: «Эдельвейс», «Розамунде», «Горная лилия»…

Примерно через километр перед нами вдруг выросла высокая каменная ограда. Заскрипели тормоза.

– Теперь что? Будем карабкаться через стену? – спросила Инга.

– Чуточку терпения!

Прошло несколько секунд, и часть ограды медленно сдвинулась в сторону, открывая продолжение шоссе. Вальтер нажал педаль газа. Я обернулся. За нами опять стояла стена.

– Вот мы и в клетке, – вздохнула Инга.

– Клетка еще впереди.

Вилла стояла возле самой вершины лесистой горы, в неглубоком распадке. Она была построена в необычной форме вытянутого шестигранника.

Моложавая, спортивного вида хозяйка с длинными узкими кистями рук, улыбаясь, встречала нас у закругления дороги. Она была черна, как цыганка, с такими же, как у цыганок, блестящими, чуть навыкате, быстрыми глазами.

– Вы уверены, дядя Вальтер, что она Рози, а не Мирабель?

Вальтер не успел ответить, да и, скорее всего, не понял. Хозяйка шла нам навстречу.

– Рада вам! – сказала она коротко и просто и крепко, по-мужски, пожала мне руку. – Гейнц еще с рассветом отправился на охоту. Он хочет угостить вас горной дичью. Но если рассчитывать на его козлов, то вообще можно остаться без обеда. Пойдемте, я покажу пока наши владения.

Вилла и внутри была необычной и походила больше на гимнастический зал, чем на жилое помещение. Не менее трехсот квадратных метров площади – и ни одной поперечной или продольной стены. Их роль выполняли легкие решетчатые перегородки, обвитые плющом или какой-то другой ползучей зеленью. Потолок тоже был не совсем обычный: не ровный, а весь покрытый какими-то треугольниками, маленькими и побольше, – вероятно, за ними скрывались люминисцентные светильники. И мебели никакой, лишь выступы в стенах.

– Нравится? – Хозяйка явно гордилась своим необычным жильем. – Как тебе, милочка? – обратилась она к Инге. – Ты ведь, кажется, говоришь по-немецки?

– Недурно, – весьма сдержанно отозвалась моя дочь. – Только, знаете, я как-то не очень люблю спать на полу. Да и есть почему-то предпочитаю, сидя за столом.

Рози рассмеялась:

– Я тоже.

Она подошла к одному из выступов возле окна, что-то нажала или подвинула – и к нам прямо из стены выплыла необъятная, фантастических расцветок тахта.

– Другое дело! – Рука Инги утонула в мягчайшем поролоне. – И такое можно купить в ваших лавках?

Она употребила именно слово «лавки» вместо более респектабельного «магазины», и я уверен, сделала это нарочно.

– Нет, милочка, тут, в «Горном орле», все сделано по прихоти заказчика.

Легкое изменение в тоне свидетельствовало, что тоненькая едва заметная шпилька Инги попала в цель.

– Жаль! А то мы с отцом могли бы вам дать заработать.

Рози засмеялась, чуть натянуто, а я мысленно похвалил свою дочь. Хозяйка «Горного орла», видимо, ожидала, что если не меня, пожилого человека, то уж эту простенькую русскую девушку она наверняка сразит наповал.

Инга продолжала держаться независимо и даже чуточку надменно, когда хозяйка продемонстрировала нам шикарный плавательный бассейн с раздвижной крышей, и оранжерею, и кухню, которая, так же как и комната, казалась совершенно пустой, а потом вдруг, когда пускались в ход невидимые кнопки и рычаги, наполнялась и мебелью, и всевозможными никелированными агрегатами, назначение которых было даже трудно угадать.

– Я тут обхожусь одна, без всякой прислуги.

А потом перед нами внезапно возник сам хозяин – господин Гейнц Киннигаднер. В охотничьем костюме, с двустволкой за плечом. Он держал за задние ноги окровавленного зайца, которого преувеличенно небрежным жестом кинул на пол перед своей управляющей-женой:

– Тебе, Рози!

– У нас гости, Гейнц.

– А! Неужели те самые русские, которых обещал Вальтер? Очень мило!

Он оглядел нас довольно бесцеремонно. Статный, ладный, круглолицый, моего примерно роста, он был бы даже по-мужски красив, если бы не излишняя мясистость румяных щек и круглые, желтые, как у птицы, глаза, которые придавали лицу неприятное, хищное выражение.

– Вальтер, скажи, пожалуйста, своему профессору, что я когда-то начинал учить русский язык, но запомнил, к сожалению, всего-навсего лишь одну забавную фразу. Даже не знаю толком, что она означает.

И он произнес, улыбаясь и нещадно коверкая слова:

– Бабы – право! Мушики – лево!

Меня словно ударило в грудь ниже сердца, туда, куда при первом ранении угодил осколок мины. Я даже ощутил острую физическую боль.

«Бабы – вправо! Мужики – влево!..» Перед глазами сразу встала бесконечная вереница людей, ограда из колючей проволоки и вот такие упитанные молодчики в черных мундирах.

Меня захлестнула волна давно уже позабытой холодной ярости, когда палец сам, непроизвольно, начинает жать на спусковой крючок автомата, а голова при этом остается ясной, какой-то даже пронзительно ясной, куда более ясной, чем в обычном состоянии.

– Инга, переведи, пожалуйста, этому господину, – сказал я по-русски, сам удивляясь тому, как ровно звучит мой голос. – В то время, как он изучал ту самую забавную фразу, я со своими разведчиками без лишних слов колошматил фашистов на фронте… Переведи, потом я добавлю еще.

Инга смотрела на меня растерянно.

– Я… Я не знаю, как будет по-немецки «колошматить».

– Переведи: «бил»!.. Нет: «убивал»!.. И еще скажи, что у меня в концентрационном лагере в Саласпилсе погибли отец и мать. По всей вероятности им тоже командовали: «Бабы – вправо, мужики – влево!» Переведи, слышишь?

Она кивнула послушно:

– Хорошо!..

И стала переводить. Очень добросовестно, медленно, подбирая слова поточнее. С лица Киннигаднера сползал румянец, оно стало мертвенно-бледным, почти зеленым.

– Но… Но позвольте… – залепетал, заикаясь. – Скажите господину профессору… это была шутка… Это была просто неудачная шутка…

Вальтер, тоже посеревший, стоял в стороне, у двери.

– Поехали! – сказал я ему.

– Арвид…

– Если ты не поедешь, мы с Ингой уйдем сами.

У Киннигаднера хватило соображения помолчать.

Рози, ломая пальцы, проводила нас к машине.

– Простите! Ради бога, простите! – произнесла она с убитым видом, и мне стало ее жаль: уж она-то здесь совсем ни при чем. – До сих пор еще война стоит между людьми. Какое несчастье, что нельзя ее забыть! Какое несчастье!

«Бабы – вправо! Мужики – влево!»… Вот так, наверное, разлучили и моих стариков. Мать увели с женщинами – вправо, отца – влево…

Как это можно забыть?

Всю обратную дорогу мы не произнесли ни слова. До самой гостиницы. Там, высадив нас и сокрушенно разведя руками, Вальтер сказал:

– Ничего не поделаешь, я вынужден признать, что сморозил величайшую глупость. Но я ничего не знал. Просто не знал, веришь? Рози говорила, конечно, что он воевал где-то там, в России. Но воевали сотни тысяч австрийцев. Их заставили насильно, что они могли сделать?

Я молчал.

– Пойдем в ресторан, поедим. Не умирать же теперь с голоду.

– Иди ты с Ингой, я не хочу.

Я пошел к себе в номер и лег.

«Бабы – вправо! Мужики – влево!» А дети? Они вправо или влево?..

А киннигаднеры и прочие гады все еще топчут землю!