Текст книги "Орлы возвратятся в гнездо(СИ)"

Автор книги: Лев Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Annotation

Вариант романа с мистической концовкой.

Соколов Лев Александрович

Соколов Лев Александрович

Орлы возвратятся в гнездо. (мистическая концовка)

Лев Соколов.

Орлы возвратятся в гнездо.

В детстве я посмеивался над д'Артаньяном.

Не тем, из первой книги, бесшабашным дерзким юнцом, которому нечего было терять. А тем, каким Дюма описал его в последней части. Там украшенный сединами и умудренный опытом гасконец, наконец дорвался до богатства, – и взвыл. Все его мысли теперь были сосредоточены, как не лишиться заветного сундука с золотом. Ночами ему чудились подбирающиеся к сундуку воры. д'Артаньян боялся выйти из дома, – ему сразу представлялся влезающий в окно взломщик. Апофеозом тревог отставного мушкетера стали думы о покупке ларца с вделанной в переднюю стенку пушкой, которая должна была влепить в несанкционированного пользователя ядро.

Да, все это читалось смешно. До тех пор, пока у меня в дачном подвале не образовались десятки мешков с древним золотом. Теперь уже мне было совсем не так забавно. Сама многократная процедура вывоза золота из Сибири под Питер, на авто, оказалась нервной. Специально под это дело я купил машину президентского класса – Ладу Калину. На этом неприметном драндулете я и мотался до Алгатуя, там оставлял его, и перся в таежную глухомань по навигатору, к скале, с сокрытом в пещере кладом. Набрав в рюкзак золота, я кряхтя тащился по тайге к цивилизации, и оттуда на машине, гнал обратно под Питер.

Каждый раз при виде гаишника на трассе я ощущал дискомфорт, но бог миловал от их внимания. Представляю их физиономии, открой я багажник... Все это повторялось раз за разом. Маршрут мне осточертел, пещеру я уже находил без навигатора, официантки в забегаловках на трассе стали узнавать меня в лицо... Я потратил на это несколько месяцев, и наконец остановился. Все равно я не смог вывезти пещеру до донышка. Взял из клада только ювелирные украшения, драгоценную посуду, и все в таком духе. Количество укрытых в пещере золотых холмов из монет, превосходили мои скромные возможности. Золотую бабу тоже не тронул: дотащить на хребтине изваяние позабытой туземной богини было нереально. Да и в багажник бы она не вошла. А ломать её – однозначное преступлении перед культурой. Поэтому баба и дальше одиноко куковала в своей пещере, и пялилась в темноте на груды приношений. А я стало быть теперь сидел на даче, и боролся с недугом алчности.

Места у нас были достаточно малолюдные. Сто километров от Питера по Выборгскому направлению. Небольшой двухэтажный дом, который строил давно почивший отец. Участок на отшибе от деревни. Дорога к шоссе, дорога до станции, вокруг лес, рядом река и несколько озер. Знай отдыхай! Где-там...

Мне стало стремно уезжать с дачи. Любая вылазка в Питерскую квартиру оборачивалась неуемными думами. Воображение рисовало картины грабителей, которые вскрывали дачный дом, и злодейски хохоча спускались в подвал. Там они тянули загребущие руки с ладонями в размер совковой лопаты к мешкам, и начинали рассовывать по карманам золото. Мое золото, прошу заметить! Деревенские мужики опять же, стали мне подозрительны. Идя по деревне, здороваясь со знакомыми, и провожая взглядом очередного страдальца, идущего за опохмелом в сельмаг, я прокручивал трагические варианты. Вот, в мое отсутствие, кто-то из деревенских выпивох, не срубив денег на опохмел, взламывает мой дом, – ну и там опять руки-лопаты по накатанному сценарию. Охочие до выпивки деревенские парни и мужики, меж тем, вели себя исключительно прилично. Пили на свои, и в дом без спроса не хаживали. Как и все остальные годы перед этим. В деревне вообще не помнили, когда кому-то в последний раз вскрывали дом. Но что за дело? Мою тревогу это не унимало. Злодеи-грабители таились где-то на периферии взгляда, и только ждали случая материализоваться.

Наверно, верующий человек, сказал бы, что меня искушают бесы. Какой-нибудь там демон алчности. Все это конечно не могло продолжаться долго. Тут можно было либо крякнутся умом, и превратится в полусумасшедшего, чахнувшего над мешками как Кощей. Либо потихоньку начать выздоравливать. Мне помогли литературные герои. Для чего в конце концов нужны герои книг, как не для того, чтобы найти в них свое отражение? Я вспомнил тревоги разбогатевшего д'Артаняна, и с ужасом обнаружил у себя все те же симптомы. Вспомнил и то, что гасконец свой недуг преодолел. Потом я вспомнил полусумасшедшего рыцаря, который томился над сундуками в наркотическом золотом трансе: 'отселе править миром я могу, коль захочу, воздвигнуться чертоги... И девы юные... Но нет! С меня достаточно сего сознанья'... Мне не улыбалось стать вот таким скупым рыцарям. Наивные – мудрые! – детские сказки были правы. Убивший дракона, сам становился драконом. Здесь не было никакой магии. Просто у дракона был клад...

Итак, постепенно я начал выздоравливать. Постарался, как сказали бы граждане-психологи, рационализировать свои страхи. Дом мой не вскрывали все предыдущие годы, – с чего бы этому случится именно теперь? Деревня здесь была не совсем пропащая. Все так относительная близость Питера, Выборга, и железной дороги, позволяла мужикам находить работу, и не было уж совсем пропащих ходоков по чужим домам. Да чего говорить, – нормальные были в деревне мужики. Наконец, скопища золотых монет лежали в подвале под точно такими же мешками с картошкой, что давало некий шанс что до них загребущие руки не догребут.

Тревога потихоньку уменьшилась. В голове появились конструктивные мысли. Первая мысль была очевидной, и я как-то даже разозлился, что не подумал об этом в первую голову. Тайник! Мне нужно было место, где можно было укрыть нахомяченное в Сибири злато более надежно. Для этого, через знакомых была изыскана мощная бригада неукротимых таджиков, которым поспела задача: – радикально перестроить погреб. (Мешки с золотом я перед этим в самую темную ночь, сопя и чертыхаясь временно перетащил в гараж). Сошлись по цене, – и завертелось. Таджики приехали на трех машинах, сверкая глазами и зубами, и немедленно приступили к разрушению старого, дабы потом создать новое. Руководил таджиками, между прочим, чечен по имени Доку. Моложавый, с солидной седой прядью, давно обрусевший, женатый на русской жене, он виртуозно ругался матом, направляя кипучую деятельность подчиненных.

Под выразительными матюгами прорабствующего нохчи, от которых идущие мимо деревенские бабы краснели, а мужики восхищенно крякали, дом мой преображался. Старые полы истаяли, будто растворенные каким колдовством. Перфораторы долбили старый погреб, расширялся котлован под новый. Я меж тем объяснял проходящим мимо деревенским, что старый погреб стал капитально протекать по весне, и вот, мол, капитальный ремонт...

Все эти работяги, Алики и Димы и Васи, носились по участку так, что казалось, будто их втрое больше. Им надо было спешить, они гнали дни. Правда стоило их чуть разговорить, и оказывалось, что Алика на самом деле зовут Абу-бакр, Диму – Дэлавар, а Васю – старинным иранским именем еще из домусульманских времен – Хусрав. Не 'кави', но все же Хусрав... И так далее, так далее. 'Творческие псевдонимы' они брали потому, что русские ленились запоминать их имена. Я называл их по настоящим именам. Не знаю, но кажется от этого они работали еще с отчетливей. Хороший рубль много значит, но для любого человека важно и уважение. Само название народа 'таджики' собственно означает 'коронованные'. Гордое название, звучащее как насмешка, над рабочими вынужденными ездить на заработки в Россию. Но та бригада, что попалась мне, действительно имела право именоваться королями. Королями стройки. А кто скажет, что это не достойное звание? Быстро, чисто, аккуратно. Через несколько дней я получил большой, изолированный от воды бетонный погреб из двух комнат. Строго говоря, уже не погреб, а натуральный большой подвал. В доме над погребом чудесно наросли новые полы. Строительный мусор унесло с участка калифорнийским смерчем. Все приобрело чудесный вид. Таджики получив договоренное потрясли мне руку так, что чуть не оторвали, и под водительством гордого чечена, конвой машин пошел навстречу новым заработкам. Напоследок один из строителей, вернулся, сунул мне в руки узелок с травой 'зира', и сообщил, что плов без неё не плов. Я стоял слегка обалделый. Куда там всяким Гарри Потерам с его пошлыми волшебными палочками.

Силен слаженный коллектив.

Обшивал деревом стенки подвала я уже сам. С тем тайным умыслом, чтобы вагонка сокрыла вторую комнату. Просто стена без ручки, если не знать где подцепить. Через пару дней, отловив ночь с самым ущербным месяцем, и облаками, я, сопя и чертыхаясь, таскал мешки с золотом обновленное хранилище. Сверху опять же взгромоздилась картошка. Наконец, я сел, вытер пот, и пожалел что не курю. Золото партии наконец-то было хоть как-то укрыто.

Вот тогда у меня и созрела мысль. Чтобы переломить 'золотую лихорадку', мне нужно обязательно уехать куда-нибудь. Уехать, для того чтобы научиться оставлять клад без моего присмотра, а не быть его трясущимся рабом. В конце-концов, я как успешный кладоискатель заслужил отпуск. Эта была правильная мысль. Оставалось только решить – куда направить стопы.

Бали? Сейшилы? Я перебрал все эти замечательные банальные курорты, представил как валяюсь там на у лазурного моря на золотистом песке, и... понял что заскучаю там. Мне больше было интересно посмотреть достопримечательности. Что-нибудь из средиземноморского бассейна – матери всей современной цивилизации. Посетить бывшие столицы Римской Империи? Да, в этом был интерес... Но я вспомнил – еще до того как мы нашли клад, я рассказывал ныне покойному другу Ваньке, как хочу посетить Крым: Исторические места, памятники античности, древнерусское Тьмутараканское княжество, вексиляции римских легионов... Крым был местом где некогда эллинская полисная цивилизация встретилась с Великой Степью. Да, по степени исторического накала Крым был местом достойным. А ехать в дальние дали не взглянув на более близкое, было глупо. К тому же я теперь хоть и был миллионером, но миллионером тайным, наподобие небезызвестного страдальца Корейко. А куда еще поехать скромному миллионеру, как не в родной Крым? Итак, – решено. В Крым! А уж оттуда дальше по свету.

***

Соседом по купе в Симферопольском поезде оказался молодой парень, плюс-минус моих лет. По виду – типичный офисный деятель, белый воротничок. Звали его Лехой. А кроме нас, в купе больше никого не было. Видать, не наполнились еще в полную силу отпускные маршруты... Я сперва уткнулся в экран мобильника, дабы осилить наконец книжку 'Де администрандо империо', за авторством авторитетного римского императора – Константина Порфирогенета. Попутчик же внедрился в недра своей сумки, и начал активно там шуровать.

Читая первую главу, я мимоходом успел порадоваться за древних: в их времена книгу как управлять империей написал реальный император, а в наши скудные времена, книгу 'как заработать миллион' пишет нищеброд, а как захомутать всех девчин – задрот-теоретик... Эх, юдоль скорби... От сих благочестивых размышлений меня отвлек попутчик, который как-то непонятно фыркнул, а потом захохотал с каким-то даже похрюкиванием.

Я рефлекторно вынул нос из электронной книги, и поглядел на попутчика. Тот сидел выставив на стол какую-то объемистую коробку, и заглядывая под её крышку, фыркал. Выражение лица у него было... сложным.

– Вот же сволочи! – С непонятной интонацией выдохнул сосед. – И я бы сказал, что в голосе его было возмущенное веселье.

– Кто? – Уточнил я.

– Да коллеги из филиала. – Буркнул Леха. – Всучили перед отъездом бутылку коньяка. Коньяк, сказали, хороший, пять звезд.

– Ну, и чего? – Удивился я. – Ты коньяк не любишь что-ли?

– Люблю. И они это знают.

– А чего тогда.

– Нет, ты на тару взгляни. Щас я тебе покажу.

Попутчик-Леха полез в коробку, и выставил на стол тару. Фигурная бутыль тяжелого стекла, явно сделана на заказ. Стекло было отлито в виде крепкого, мноументального жеребца, вставшего на дыбы. Внутри богатырского коня бултыхалась темная горячая коньячная кровь. Место же из которого можно было добыть драгоценную влагу, находилось у жеребца между задних ног, под брюхом, и было оформлено со всей силой художественной выразительности. Впечатляющих размеров конский уд заканчивался аккуратной пробочкой.

– Мдя... – я почесал затылок.

– Вот и я думаю, – Опять фыркнул Леха. – уважают? Или издеваются?

– Может, и то и другое? – Я повертел на столе бутыль, пытаясь прикинуть траекторию коньячной струи. – Наливать неудобно. – Заметил я.

– Мало что неудобно. А если стакана с собой нет? – Вскипел праведным возмущением Леха. – Это что ж, я получается... – Парень вздохнул. – Хоть бы в виде коровы с выменем оформили, мерзавцы...

– А ты передари. – Посоветовал я. – Кому-нибудь, с кем у тебя сложные отношения.

– Подарки не передаривают, – назидательно ответил попутчик. – К тому же эти поганцы так коньяк расхваливали... – Он даже как-то жалобно вздохнул.

– Слушай. А давай его вместе разопьем? – Вдруг осенило парня.

– Чего это?

– Так эти поганцы с доп-офиса, наверняка уже в основной про свой подарочек сообщили. Приеду домой, а там начнут издеваться. Спрашивать пил уже, или нет? Удобно ли прикладываться?.. А так я скажу, – все сосед по купе в дороге выдул!

Я почесал нос.

– Я вообще больше по вину. И то разбавить его люблю...

– Ой ну ладно тебе! Что я тебя еще уламывать должен? Отличный же коньяк, вкусный. Выручай, а?

– Коньяк пьют не за вкус. Коньяк пьют для тепла в груди, – нравоучительно заметил я. – Ну, давай. Обескровим твоего жеребца на пару. А в офисе вали все на меня.

– Лады! Обрадовался Леха. Щас у проводника соображу стаканы...

Через пару минут, стаканы уже стояли на столе, а сосед аккуратно свинчивал со стеклянного причиндала пробочку.

– А знаешь ли ты, дорогой Лехаим, где и когда был придуман коньяк? – через какое-то время, когда мы уже подогрелись, вопрошал я соседа.

– Конечно знаю, – уверенно кивал Леха. – Его в иногородних филиалах придумали, чтоб разливать в конские бутылки, и издеваться над честными экспедиторами!

– Не-ет! – Педагогически воздел я вверх указующий перст.

– Не-ет?! – Удивился Леха.

– Говорят, что первый коньяк создали по приказу Вильгельма Завоевателя. Когда он со своим войском плыл в Британию, то приказал выпарить из вина воду, дабы оно занимало меньше места на кораблях. Но когда его нормандцы приплыли на остров, они решительно отказались снова разбавлять вино в потребный вид. Потому как привыкли к крепкому пойлу.

– Нормандцы, это из Франции которые? – уточнил Леха.

– Ага.

– Вранье! – Уверенно заявил он.

– Да, – машинально кивнул я, а потом, спохватившись, удивился. – Почему?

– Сколько ж там плыть из этой Франции в Британию. – Возмутился Леха. – Я там бывал. У них проливчик, – не то что привыкнуть, распробовать не успеешь!

– Это сейча-ас, – объяснил я. – А тогда они плыли, плыли, плыли. Ну а потом, пока не протрезвели, Англию и завоевали. Про это целый гобелен есть в Байе.

– Че такое гобелен? – Подозрительно воззрился на меня Леха.

– Это... средневековый комикс такой, в картинках. Только не на бумаге, а на холстине.

– Комикс... задумался Леха. – а Супермен там есть?

– Вагон, – уверенно объявил я. – Весь гобелен в суперменах. Это ж нормандцы. Они там все супермены были. Как-никак потомки викингов.

– А чего ж они викинги, – а плыли в Англию из Франции?

– А они сначала кусок Франции отжали, обжились там. А потом и бриттов натянули. Сечешь?

– Ясен пень, – кивнул Леха – я ж экспедитор! Ты мне дай войско этого Вильгельма, я его сам куда хочешь доставлю. Еще по одной?

– Давай!..

– А нету, – он удивленно повертел в руках ставшего прозрачным пустого коня. Потом запрокинул, и попытался добыть из сосуда хоть каплю.

– Да куда ж ты из горла-то сосешь!.. – Возмутился я.

Насчет коньяка, сослуживцы не Леху не обманули.

Дорога до Симферополя пролетела незаметно.

***

Ах, Крым!..

Закинув на плечо полотенце, в одних неотразимых красных плавках, и шлепанцах на босу, я шел по высокому обрывистому берегу, поднимая с каждым шагом облачко тончайшей пыли. Море плескалась слева, гулко накатывая на берег, продолжая свое вечное наступление за землю. Справа от дороги лениво шевелила пожухлой бледной травой выгоревшая степь, которую пересекала только нитка столбов линии электропередач, идущая к селу. На горизонте степь незаметно смыкалась с голубым небом, – будто дойдя до края окоема можно было пойти дальше по воздушным путям из древних сказок...

Пыльная дорога сделала загиб обходя холм, и открыла мне вид на раскоп археологов. Он тянулся слева от дороги, со стороны моря. Разбитые на четкие сектора участки издалека были похожи на хозяйство какого-то безумного огородника. Росли на этой плантации согнутые человеческие спины, и – пардон – задницы. Именно эти части тел в избытке торчали из неглубоких траншей. Хотя встречались и стоящие на ногах граждане с лопатами.

Я уже знал, что лишенцы с лопатами, это типа салабоны в армии, – студенты археологических факультетов, которым доверяли самую черную работу: копать отсюда и до обеда... Работать негры, солнце уже высоко... Если же салага случайным образом вдруг натыкался на что-то ценное для науки, его тут же оттеснял старослужащий, какой-нибудь там прапорщик-аспирант, лейтенант-кандидат, или даже цельный генерал-профессор. Эти элитные землерои вооружались с совочком, кисточкой, и другими деликатными инструментами, которыми они орудовали с осторожностью саперов на минном поле. Какой-нибудь замшелый кусок глиняной плошки, они могли выкапывать снимая пыль по микрону, наверно лет десять, а то и больше. Я был уверен, что были археологи, которые так и умирали, не откопав до конца свою битую миску, – и передавали это почетное дело по наследству, указав в завещании любимого ученика, которому доверена честь довершить эпохальное деяние. Все это мало походило на работу археологов в веселых компьютерных игрушках, где любители древностей бегали по целехоньким древним храмам с двумя пистолетами, расстреливая бойких мумий, мда...

Отслужив срочку в разведке горных стрелков, и шлындая уже неделю на пляж мимо раскопа, я смог своим наметанным глазом отследить некоторые закономерности в работе археологов:

Там, где концентрация торчащих из ям задов была выше, – нашли и медленно откапывали нечто интересное. Там, где над задами с кисточками бегали ассистенты с фотоаппаратами и папками, совершалась бюрократия, которая увязывала находку с конкретным местом и глубиной копа. А если задницы из раскопов исчезали, и обращались в сидевших у палаток людей, – значит рабочий день у землекопов закончился, и я припозднился с пляжа. В такие моменты кто-нибудь из студентов у палатки обязательно брался за гитару, и ломким, срывающимся с рыка на писк, голосом вопил на всю округу песню 'орел шестого легиона', сражая сидевших округ очкастых девиц своей статью и мужеством. Так сказать, кифара Аполлона несла стрелы Амура... Ну, сегодня-то до этого было далеко, – солнце стояло в зените, и ученые кроты были на боевых постах, согласно расписанию.

При своем, хоть и любительском, но все же интересе, к античной истории, я узнал, что именно копали ученые почвоведы. Честно сказать, сделать это не составило особого труда. В округе об этом плюс-минус туда-сюда знали все, начиная от продавщиц в сельпо, и кончая моей хозяйкой – тетей Любой, у которой я снял комнату для дикарского отдыха. Причиной того была болтливость начальника экспедиции, профессора Люблин-Вяземского. Его любовь к археологии была столь всеобъемлющей и страстной, что остановив местного жителя под благовидным предлогом расспросить нет ли в округе каких-то известных местным развалин или преданий, профессор вскоре садился собеседнику на уши, и всласть трындел о неожиданном открытии... о новой странице в истории археологии Крыма... А-ла-ла-ла...

Что профессора не очень слушали, по преподавательской привычке его не смущало. Поскольку профессор был стареньким, еще сталинской эпохи, то даже местные разведенки, сбегали под благовидными предлогами, не вникая в темные дебри науки. Местные мужики, наоборот, услыхав о эпохальном открытии, сперва впадали в ажиотаж, и тут же предлагали профессору отметить переворот в науке по стописят! Увы, почтенный профессор был трезвенником, а посему и мужики устраивали скорые и позорные ретирады, спасаясь от нежданного просвещения.

Другое дело итальянцы и англичане! По каким-то причинам экспедиция была смешанной, и в таборе археологов присутствовали иностранцы. Трое крепких британцев рыскали по округе, опрашивая местных о местных легендах и старых развалинах. Нельзя было сказать, что им удавалось добиться сильно больших успехов чем у отечественного профессора. Зато в другой группе было два натуральных итальянца из всамделишней Италии. Черноглазые, галантные, с ослепительной на фоне смуглых лиц улыбкой, два на удивление молодых парня, вызывали у местных дам самые теплые чувства. В их присутствии женщины чувствовали неодолимую тягу к археологии, и ситуация меняла полюс. Теперь уже иногда самим итальянцам приходилось спасаться от местных разведенок. Местные мужики, конечно, питали к сынам солнечной Италии несколько менее теплые чувства, и за смуглость кожи за глаза звали их заморскими гастарбайтерами...

В общем, благодаря назойливым лекциям профессора, и неотразимой харизме сынов Италии, я без труда знал, что раскапывают адепты лопаты и кисточки. Некогда, – без малого две тысячи лет назад, – здесь, на берегу моря, располагался римский каструм, то есть военный лагерь легиона. Сперва образованный как временная стоянка, а потом ставший постоянным поселением. Во 2 и 3м веках, римские подразделения присутствовали в Таврике в большом количестве. Части 'Первого Италийского', 'Одинадцатого Клавдиева', а так же вспомогательные отряды и флот, торчали здесь столетиями. Основной штаб группировки был в Херсонесе, другие лагеря были раскиданы на важных точках, побережья и в глубине полуострова. Были известны, их стоянки в Балаклаве, Хараксе, других местах. Теперь вот еще и здесь...

Проблема археологов была в том, что призрачный древний лагерь некогда располагался на берегу, – которого теперь не было. За прошедшие века неумолимое море, подгрызло береговую линии, и обрушило часть сокрытых античных артефактов вниз с обрыва. А уж там волны раскатали их до полного исчезновения. Поэтому археологам досталась только часть древнего лагеря. Другая проблема была в том, что лагерь явно был нестандартным. Римляне вообще были фанатами стандартизации, поэтому их городки и военные лагеря были чем-то похожи на современную сеть идентичных отелей; – зайди ты в такой, что в Москве, что в США, что в Японии, ничего незнакомого ты там бы не встретишь. То же было и с римскими военными лагерями, – побывав в одном, ты знал что в каком месте искать в любом. Римский легионер мог быть пьян или испуган, но заблудится во время неожиданной тревоги он не мог по определению.

Но иногда от этой системы приходилось отходить. Порой это делалось из-за особенностей местности, или уже существующей застройки местных жителей. В чем была причина здесь – археологи пока не втыкнули. Поэтому профессор Люблин-Вяземский носился по раскопу как смерч, вознося к небесам молитвы, чтобы преторий лагеря оказался не смыт в море, требуя прояснить точную планировку, и атрибутировать наконец, вексиляция какого легиона некогда тянула лямку службы на этом берегу.

Несколько раз победа была близка. Какая-то студентка уже смогла обнаружить в земле черепицу от крыши, с легионным клеймом. По мере того как скребочки и кисточки освобождали черепицу из земли, профессор заливисто хохотал, и обещал уснастить студентку всеми мыслимыми и немыслимыми научными благами, вроде звания доктора наук и трех квартир в Москве. Вот уже обнажилась на черепице надпись 'LE(GIO)...'. Вот-вот должен был открыться и номер искомого легиона. Увы! Черепок оказался битым, и окончился сколом как раз на месте номера. Тогда профессор схватил подарившую ложную надежду студентку, и метнул её с обрыва в море, как Стенька Разин заграничную княжну... Короткий крик девушки затих, все застыли в ужасе.... – Так рассказывали студенты во время походов в сельпо местным. Врали конечно, собаки. Наговаривали на почтенного профессора. Не тот у него уже возраст, чтобы девок через голову бросать.

– А собственно, почему посторонние на площадке?! – Вдруг вывел меня из задумчивости возмущенный голос, донесшийся с археологического раскопа.

Сперва я решил, что это кто-то обратился ко мне, (хотя я шел себе по дороге, и к раскопкам даже не приближался). Но повернув голову, увидел, что гроза обрушилась на другого. Точнее. – на другую: Слева от меня на площадке стоял молодой археолог в панаме и шортиках, с выражением патрицианского презрения на лице. А грозной указующей рукой он тыкал... я узнал Ксанку. Девчонка, лет наверно десяти, две косы на белобрысой голове, долговязая и нескладная, как молодой олененок. Она жила с матерью в соседнем доме, в той самой деревне, где я снимал жилье. Девчонка была смешная, обстоятельная, и приставучая, – особенно к мужчинам; сказывалась безотцовщина. Где-то там её отец растворился, вскоре после рождения ребенка... Мать тянула одна. У меня, за несколько дней, уже Ксанка все разведала, а теперь стало быть решила окучить лагерь археологов – и наткнулась на отпор.

– Девочка, ты что здесь делаешь? – Вопросил надменный археолог, взглянув на Ксанку, как на муху, упавшую в тарелку в разгар обеда.

От такого обилия взрослого авторитета, обычно бойкая девчонка сбилась.

– Я пришла, вот... про раскопки... – пискнула она. И замолчала, потому что археолог в панамочке уже отвел взгляд, разорвал с ней зрительный контакт, дав понять девчонке свою ничтожность пред лицом взрослого, и окинул взглядом свое студенческое воинство.

– Эй, кто-нибудь – уберите ребенка с площадки!

– Дык, чего, Виктор Алексеевич? – Беззлобно отозвался из ближайшей ямы какой-то вихрастый молодой студент. – Она ж не мешает...

– Ты Максимов, лучше бы слои аккуратней снимал, – одернул суровый Панамочник. – Не мешает... бродят всякие, а потом найденные артефакты пропадают. – Панамочник, пошерудил своим носом вправо-влево, и наконец заметил меня. – Эй, Молодой человек! Это ваша девочка?

Я оглядел это чучело в панаме. 'Молодой человек...'. Сам он был вряд ли сильно старше меня, года на три-четыре максимум. Я подумал, как ему ответить. Ксанка конечно была не моя. Но озвучивать я это не хотел. Нечего тыкать её в больное место.

– Эта девочка, – всенародное достояние. – мягко ответил я.

– Что? – Он нахмурился. – Молодой человек, мне тут некогда шуточки шутить. Вы эту девочку знаете? Знаете, где она живет?

– Где живет знаю. – Подтвердил я.

– Ну так проводите. Шляется ребенок безо всякого пригляда. Родителям, что, вообще дела нет? Не ровен час, чего случится!

В чём-то он был прав. Но была его правда... без доброты. Говорить с ним мне было не о чем. Я повернулся к девчонке.

– Пойдем, Ксанка. Нас тут не любят.

Девчонка насупилась, развернулась так что косички взлетели, и пошла ко мне. Мы двинулись по дороге. Ксанка шла специально шаркая по дороге сандальками, поднимая тучи пыли. Красная её кепка, нахлобученная козырьком назад, и сдвинутая до отказа, держалась на голове лишь каким-то чудом.

– Чего он на меня? – Обиженно спросила Ксанка.

– Это потому, что он наверно аспирант, – объяснил я. – Морда у него какая-то... аспирантская.

– А кто такой аспирант? – Спросила Ксанка.

– Это... такой человек, который закончил институт, и хочет учиться дальше. Уже не студент, но еще не ученый. Короче, ни то ни се. Поэтому и злится. Ты Ксанка, если вдруг станешь аспиранткой, сама-то как этот, не злыдничай. Лучше быстрее ученым становись.

– Не буду, – фыркнула Ксанка.

– Ученым?

– Злыдничать.

– Добро. – Некоторое время мы шли молча. – А ты куда шла-то? – Спохватился я.

– К ним и шла, – Объяснила Ксанка. – К археологам.

– А мать-то тебя отпустила?

– Мать на работе.

– А-а... А чего к ним шла?

– Секрет, – отрезала Ксанка. – Но уже шагов через десять не выдержала. – Нет, уже не секрет. Чего я им? Пришла, а они прогнали... – Она обижено засопела. – Я тут кое-чего нашла.

– Чего нашла?

– Археологию, – серьезно произнесла Ксанка.

– Чего-о? – Удивился я.

– Ну, раскопку.

Девчонка посмотрела на меня взглядом взрослой женщины, утомленной непроходимой мужской тупостью. Наверняка собезьянничала у матери. Я подавил улыбку.

– Да какую раскопку-то?

– Ну раскопку! – Девочка попыталась преодолеть мою несообразительность усилением интонации: – Археологическую. Только не раскопанную.

– А! – Я даже как-то приостановился. – Ты чего, нашла что-то в земле? И шла рассказать об этом археологам?

– Ага. А они меня...

Я почесал затылок.

– Так чего нашла-то?

– Не знаю, вздохнула Ксанка. – Я к морю ходила.

– На 'красный' пляж? – Я назвал местное название пляжа на котором был.

– Нет, не ваш туристский, – фыркнула Ксанка. – В другое место, там обрыв.

– Ты чего, с обрыва купаешься? Одна?! – Загудел я.

– Нет. Я туда хожу смотреть на море. И думать.

– О чем?

– О жизни, – очень взросло сказала Ксанка. И вот это была действительно её интонация, это было серьезно.

Мимо нас пронесся красный 'Рено' с номерами неизвестного не региона. Дорогу заволокло пылью. Такая тут дорога: искупался, но стоит встретить на обратном пути хоть одну машину... По возвращении в душ.

– И чего? – Спросил я. – Нашла-то?

– Я туда пришла. А там не как обычно. Берег обсыпался. В земле трещина. Большая, от самого моря. Холм разошелся, а там камни.

– Чего за камни?

– Не знаю. Человеческие камни. Тесанные. То ли крыша. То ли... – она запнулась, подбирая слово – арка.

– Ага. Ну. А ты?

– Я туда влезть хотела. А хода нет. И камень сверху тяжелый, мне не поднять. – Ксанка поглядела на меня своими серыми глазами. – А правда, что кто клад находит, тому его государство отдает?

Хм. На этот вопрос мне было нетрудно ответить. Из-за событий годичной давности, я конечно поднаторел в законах о кладах.

– Клад, знаешь, там разные ситуации бывают. – Поделился я. – Если... Скажем, ты клад у себя на участке найдешь, – то это будет весь твой клад. А если ты его в доме какой-нибудь подружки найдешь, – то будете делить пополам. Половину тебе, потому что нашла. Половину подруге, потому что на её земле. А если ты клад на общественной земле найдешь – половина государству. И если в кладе будут вещи большой художественной и исторической ценности – где бы его ни нашли, даже если у тебя дома, государство их заберет; но даст тебе в замен денег по цене в пол-клада. Такой вот закон. Статья 223 ГэКа ЭрЭф.