Текст книги "Последний брат"

Автор книги: Лев Соколов

Сон не шел, бежал от него, спугнутый ворохом разноцветных воспоминаний. Так лежал он в кровати, в своей бывшей – все-таки бывшей, несмотря на примирение – комнате, когда в дверь заскреблось, скрипнуло, и что-то белое застыло.

– Кто это там? – приподнялся на локте Тит, и положил руку на лежащий рядом пояс с ножом. В голове мелькнула глупая мысль «все это время меня поджидали мои детские привидения», и она как ни странно, его успокоила.

– Не бойтесь, господин, – тихо отозвалась белая тень. – Я пришла узнать не нужно ли чего вам.

– Пф… – издал Тит нечленораздельный звук, когда его призвали не бояться. И непроизвольно двинул вперед голову, в надежде разглядеть получше, что это там за явление. Ночь была лунной, но пространство у двери как на грех было в тени…

– Ты что, совсем ума лишилась, девка? Что мне может понадобиться в такое-то время?

– Немножко тепла, быть может, – тихо ответила тень. – Капельку заботы. Чуточку ласки.

Говоря, тень медленно приближалась, и наконец-то попала в лунный свет, струящийся из окна, и обернулась молоденькой девушкой, красивой. Вроде бы…

Девушка сделала еще шаг, белое облако, оказавшееся рубашкой, вдруг как-то ловко и незаметно отделилось от неё. Ну точно, красивая… Эвон как в нужных местах налита…

– Да ты совсем что ли сдурела?! – тихим шепотом рявкнул Тит.

Ночь в детской комнате, и воспоминания, в этой неожиданной ситуации, обернулись для него возвращением старых установок, и он брякнул казалось давно отжитое:

– Не дай бог отец услышит! Знаешь, что он с тобой сделает?!

И тут же его ожгло стыдом, потому что отец ему уже был не указ. Но вообще, чего делать, непонятно. Это мужчинам вообще-то положено к девкам приставать, а не наоборот… И пока Тит все это соображал и лихорадочно распихивал мысли по полкам в голове, ночная гостья с кошачьей грацией опустилась на кровать, не давая времени опомниться, подняла одеяло у ног, и внедрилась под него, через мгновенье вынырнув с другой стороны.

– Тшшш! – Пальчик уперся в губы Тита. – Не бойся отца. Ничего он тебе не сделает.

А руки гостьи уже блуждали в нужных местах с большим энтузиазмом.

– Ох, – сбился с дыхания Тит.

– Так ведь приятно? – спросила девица.

– Приятно… – пискнул Тит. – Только не надо с корнем-то отрывать…

– Я еще девственница, – сообщила ему с озорным смешком девица. – Тебе придется научить меня. Научишь?.. Научишь?..

– Ты откуда взялась-то? – пробормотал он, но ответ получил не словами, а действиями. – Тебя как хоть зовут-то?..

– Агата… – отозвались ему тень и лунный свет.

«Это просто какие-то детские фантазии, – промелькнуло где-то на краю сознания Тита. – Так они в этой комнате без меня хранились, а когда я вернулся…»

И это были последние связные мысли в эту ночь.

Через несколько часов, когда Агата выскользнула из под хозяйской руки уснувшего Тита, и вышла в коридор, там её встретил патрикий Ипатий. Он был все еще в дневной одежде, и как видно доселе не ложился. В отдалении маячил седой старикан, и двое служанок с непроницаемыми лицами.

– Ну что? – Посунулся к девице Ипатий.

– Сперва было больно, а потом…

– Я тебя не про то, как тебе было, спрашиваю, пигалица! – шикнул патрикий. – И так слышал, как ты на весь дом кряхтела… Я тебя спрашиваю, получилось?

– Два раза точно получилось, господин, – кивнула девица. – А третий… – Её глаза стали задумчивыми. – Тоже вроде слилось.

– Два раза… Главное, чтобы вышло.

– Не волнуйтесь, господин, у меня самый срок. Все должно выйти.

– Эх, еще бы туда кого подпустить, для верности… – пробормотал патрикий.

– Да где ж вы сейчас еще нужную девушку найдете? Да чтоб не нищенку, да порядочную, да из хорошей семьи… И потом, – девица хихикнула. – Что она с ним делать бы сейчас стала? Он ведь тоже не железный. Вот кабы у вас еще хоть несколько дней было.

– Ну, хватит, – буркнул Ипатий. – Договор знаешь. Получится – считай, на всю жизнь себя обеспечила. Озолочу. Не получится, – сама ты, значит, своему благополучию враг.

– Ну уж я старалась как могла, – надула губки девушка. – А получилось или нет, мы теперь в свой срок узнаем. Разрешите откланяться, господин. Притомилась. Время-то совсем позднее.

– Куда?! – Коршуньими когтями вытянул к ней руку Ипатий. – Я тебе откланяюсь! Если тебя сейчас выпустить – понятно, что у тебя все выйдет, только чтоб деньгами кошель набить! Да поди потом разберись, от того ли? Здесь будешь жить, пока все не определится.

– Как же здесь? – Растерялась девица. – У меня и вещи все дома, и матушка…

– Вещи твои уже здесь. И матушку я предупредил, и присмотрят за ней. Здесь будешь. И присмотр за тобой будет, чтоб ни один мужчина до срока на выстрел не подошел. Не бойся, нуждаться ни в чем не станешь. Служанки о тебе позаботятся…

Служанки нацелились на Агату взглядом вышколенных керберов.

– Если что будет нужно, – продолжал Ипатий, – Димитрия попросишь… – Он указал на старика. – Слушайся его во всем. Он тебе, пока все не прояснится, старший.

– Ладно служанки, – хихикнула оправившаяся девушка. – А Димитрия-то не боитесь ко мне приставлять? А ну как вспомнит молодость, раздухарится, да в долю со мной войти захочет…

– Не шути со мной, девка! – Ипатий сгреб Агату за рубашку и подтянул поближе, поднимая руку для хорошей оплеухи.

– Ой, господин, ой! Говорят, для плода даже на самых-самых-самых ранних сроках такое плохо, – без видимого испуга запричитала Агата.

Ипатий застыл сверля девушку злобными глазищами.

– Тьфу! – Сплюнул он в сторону и разграбастал девичью рубаху. – Ну-ну, покрути… Может ребенок и твоего хитрованства себе возьмет. Забирай её, Димитрий, с глаз моих долой на дальнюю половину дома. Что делать, ты знаешь.

Димитрий поклонился, и вместе со служанками отконвоировал Агату к новому месту жительства. Ипатий дождался, пока они скроются, подошел к двери, за которой спал его сын. И вроде сперва хотел войти, но не решился, и просто долго так стоял, положив руку на косяк.

– Господь-всевластитель, – пробормотал он. – Не дай угаснуть роду. Не сыном, так внуком пусть прорастет… Сам усыновлю…

Постоял, перекрестился истово, и словно постарев разом на несколько лет, заковылял прочь.

* * *

Лежит на широкой постели Улеб. Успокоился внутри получивший свое зверь. Успокоился до поры. Лежит рядом на плече, разметав черные как смоль волосы, женщина знатного рода, и смотрит на него бездумными довольными глазами. Рассеянная улыбка гуляет на её красивом лице. Ласковыми движениями машинально она водит рукой ему по груди, и животу. Ленивая, приятная ласка после бешенной скачки…

Греет чужую постель Улеб. Муж женщины вот уже который год, управляет отдаленной провинцией. Но все отчего-то не может вывезти к себе жену с детьми. Или сама жена не очень-то хочет покинуть столицу? Или у мужа там возникли какие-то дела, для которых лишним станет присутствие жены? Того не знает Улеб. Пусть у мужа там хорошо идут его дела… Смотрит Улеб, как тени от шевелимой ветром прикроватной занавеси скользят по телу женщины, причудливо играя в ярком лунном свете. Хороша. И не скажешь, что дважды рожала. Точеная фигура изгибами взгляд волнует. Хороша… Да только чужая это краса. Это Улеб чует во все моменты, кроме самых кратких, когда мыслей не остается вовсе, и два тела волей природы сливаются в одно. Волосы её, будто вихрем в колечки завитые, тело смуглое, глаза карие, – все чужое. Даже запах её, хоть и приятный, и тот чужой. Дважды чужая, – один раз, потому что за мужем живет, а второй – потому что далеко отсюда родился Улеб. Вспоминается ему до сих пор девчонка, из осевших недалече от них половцев. У той девчонки волосы были как живая тяжелая волна, и глаза-васильки. Имя… Имя её забыл. Лицо, поворот головы, и как плечами поводила, откидывая назад голову, – всё помнит, кроме имени… Потерял в пути, убегая с отцом, сплавляясь по рекам, плывя морем в далекий Царьград. По пути обронил. Или уже тут, под палками ромейских учителей военной премудрости, в пыль на каменном плацу выкатилось. Или в такой вот постели, в складках белья затерялось. Имя исчезло. И той девчонки больше нет. Если минул её недругов набег, и голод и хворобь, то вместо неё живет уже давно взрослая женщина, наверняка замужняя и с детьми. Только и осталось у него в голове что эта картинка – видимо, чтоб не забывал чего-то… А чего?

Муж той, что обвилась сейчас вокруг него ногой, как змея… У Улеба перед ним стыда нет. Воин живет с набега и грабежа. Да и какой тут грабеж… Одно дело, чужое взять, а здесь сама позвала, как князя на княжение. Да… Воин живет с набегов. Только должно и воину иметь, куда после набегов возвращаться домой… Вот Трофим… Почувствовал Улеб, как шевельнулась внутри зависть к Трофиму. Носится он со своей Эрини, как с писанной торбой. Ему-то есть, куда возвращаться. Мда…

– Значит, уезжаешь скоро? – спрашивает женщина.

– И не знаю, как надолго, – кивает Улеб.

– Хочешь, я попробую разузнать и делать так, чтоб тебя не посылали? – предлагает женщина. – У меня есть связи во дворце.

– Вряд ли на таком уровне, – улыбается Улеб, вспоминая речь императора. – И потом, это куда веселее занятий в школе.

– Ну, раз так решил… – вздыхает женщина. – Вечно вы куда-то едете, на месте вам не сидится…

– Будешь ждать? – спрашивает Улеб.

– Ждать не буду. Буду рада, если вернешься, – отвечает женщина.

Улеб хмыкнул, откинулся, и тихонько затянул:

 
  По мосту калинову,
  Да по другу малинову,
  Шел-пошел парень молодой,
  На нем синий кафтан,
  Да кушак золотой.
  Парень шел под окном,
  В окне девка с полотном.
  Молодца увидала,
  Полотно вниз спускала.
  Полезай мил-друг в окно,
  Не порвется полотно.
  Молодец в окно вскочил,
  Девицу не огорчил.
  Ей пришелся по нутру,
  И ушел лишь поутру.
 

– Это на твоем родном языке? – спрашивает женщина.

– Ага.

– А про что?

– Да про нас с тобой.

– Про нас? – смеется женщина. – А такое там есть, раз про нас?

Полусжалась её ладонь на груди, чувствует Улеб кожей ласковые когти.

– И такое есть, – кивает Улеб.

– А такое? – Жаром вкатывается её шепот ему в ухо. Ладонь, массируя, неторопливо поглаживая, ползет все ниже.

Тоска долой – проснулся зверь!

* * *

– Фока, Фока… – засмеялась грудным смехом девушка. – И кто тебе имя то такое дал – Тюлень? Не Тюлень ты, Фока, больно ловок. Тюлени-то, говорят, лежебоки неуклюжие. А ты меня просто загонял…

– Это они, говорят, на суше. А в воде – только фьюхх!

– Тебе значит, тоже нужна особая среда?

– Всем нужна своя, особая среда, чтоб себя показать, – задумчиво ответил Фока. – И всё хорошо в свое время и в своем месте.

«Вот и ты хороша здесь, и сейчас», – подумал Фока. Но вслух этого, конечно, не сказал.

– Любишь меня? – внезапно и так некстати, как будто они это специально тренируют, спросила девушка.

– А как же, – нежно ответил Фока.

* * *

Трофим лежит в одной из комнат дома Геннадия, обняв… травяной куль подушки. Эрини, стало быть, как и положено благовоспитанной незамужней девушке, спит в отдельной комнате. Боже мой, обычно у людей такого достатка как Геннадий не бывало в домах столько комнат… Зачем ему столько?… Послал же Бог будущей тещей Панфою… Геннадий сам солдат, он бы понял. Но Панфоя в вопросах чистоты строга как вселенский собор. После свадьбы – и ни в какую до. Свадьба должна была вообще-то состояться вскоре после окончания Трофимом учебы, но неожиданная поездка спутала планы… Теперь Трофим был ей даже как-то и не рад. Совсем не рад. Завтра он распрощается с Эрини надолго. Он перевернулся на другой бок. На другом боку ничего хорошего не оказалось, и он перевернулся на прежний. Была бы Панфоя чуть менее строга – он бы уже давно обнимался с Эрини. Или был бы он сам чуть менее честен и не держал данного обещания по гулящим девкам не блудить, – лежал бы уж хоть где-нибудь. Но – как любил говаривать щеголявшей латынью Тит – «пакта серванда сант». Или, как добавил бы Улеб – давши слово, держись. Улеб… Улеб-то сейчас, поди, шустрит со своей патрикиянкой. Трофим почувствовал укол зависти к Улебу. А вот взять, прокрасться сейчас по коридору к комнате Эрини и!.. Но нет. Он не вор, и даже свое не будет красть в чужом доме. Трофим тяжко вздохнул. Бог терпел и нам велел…

И снова перевернулся на другой бок.

Сон сегодня приходил к Трофиму трудно.

* * *

Юлхуш сидел на кровати и смотрел на Амара.

– Мне это не нравится. Совсем не нравится…

Амар коротко глянул в ответ и снова вернулся к виду, что открывался в узкое окно. В той стороне, на которую выходило окно, катило свои волны море. Только его отсюда не было видно. Их дворцовое жилище располагалось для этого слишком низко. Из окна видна только часть стены и деревья. И тем не менее близость моря чувствовалась хотя бы обилием птиц, что изломанными черточками виднелись в небе. Море – великий кормилец… Амар, как и многие степняки, не любил большой воды. Она была непривычной угрозой. Но долгое время, живя в городе Константина, расположенном на побережье, он привык к морю. Было что-то завораживающее в том, как в ветреную погоду оно катило на берег свои волны, одетые пеной, белой, будто самая лучшая шерсть. Казалось, будто морской пастух гонит на берег неисчислимую отару белоснежных овец. А в спокойную погоду оно было голубым, будто небо-отец прилег отдохнуть на землю. Блики солнца на воде беспокоили глаза и мешали смотреть долго. Море чем-то было похоже на степь. Такое же бескрайнее, и в нем можно было повернуть, куда хочешь, и выбрать любую дорогу. Амар хотел бы увидеть морской простор сейчас. Он внезапно почувствовал, что устал от узости города, где куда ни кинь взгляд, натыкаешься на преграду, сделанную руками человека. Пойти что ли, попросить слугу, чтоб его выпустили к морю? От друзей он слышал, что здесь недалеко гавань, прозванная Вуколеоном за статую быка…

Но мысль о том, что для этого надо увидеть лицо слуги и лица стражей, отравила желание. Плохо жить во дворце, когда он не твой. Когда ты ценный, но не влиятельный гость. Ты и не пленник вроде, но вокруг столько стражи, которая следит, чтобы ты не пошел, куда не следует, и это в конце концов навевает хандру. Пойдешь – кто-то обязательно увяжется следом. Нет уж, лучше посижу здесь. Все равно осталось недолго…

– Мне это не нравится, – повторил Юлхуш.

– Что не нравится? – спросил Амар, поняв, что Юлхуш не отстанет, и заранее предчувствуя ответ.

– План императора.

– Чем же?

– Всем! – мрачно буркнул Юлхуш. – Слишком много положено на волю случайности. Что если мугольские провожатые все-таки сойдут с прямоезжей дороги? Что если люди твоего деда перепутают место или опоздают?

– Тогда нам придется надеяться на себя и бежать самим. Лошади у нас будут, будут луки, и будет, чем развести огонь.

– Одно дело – тихо улизнуть из лагеря. Нескоро тогда хватятся. Другое – если придется уводить из него лошадей, – покачал головой Юлхуш. – Туго нам придется, если разминемся с людьми твоего деда… А еще… Что если… – Юлхуш опасливо понизил голос. – Что если и нет у императора никакого плана? И с дедом твоим он не сносился? А тебе все так сказал, чтобы ты, без сопротива, сам ехал к своему брату, как муслимский жертвенный баран на убой?

– Тихо, Юлхуш, тихо! – Предостерегающе вскинул руку Амар. – Даже в степи всегда найдется нора, откуда торчат уши мыши. А мы не в степи…

– Но что если так?! – перейдя на свирепый шепот, настаивал Юлхуш. – Ты сам-то думал об этом?

– Думал, – нехотя отшепнулся Амар. – Я обо всем думал. Трудно верить людям во времена, когда даже родные братья грызутся как звери.

– Думал, и что?

– Император сказал: если я сбегу у него в державе, он сделает все, чтобы меня вернуть. – Помолчав, признался Амар. – В Романии живет много людей. Земли свои она держит давно. Все тут сложилось как единое тело. Трудно скрыться. А в Мугольском улусе только сеть застав связывает страну. Гонцы и почта ходят быстро. Войска перебрасываются быстро. Но мало муголов на столько земель. Много народов еще помнят былую волю. Там легче затеряться. Значит, и бежать мне лучше в мугольских владениях. Так что всяко надо ехать туда…

– Затеряться легко, когда уже убежал. А вот дадут ли тебе это сделать…

– Если бы император хотел меня просто отдать, то не послал бы со мной свой эскорт и не послал бы моих друзей. Передал бы меня мугольской страже, и дело с концом. Нет, хитрит. Значит, есть ему во мне выгода.

– А какая ему в тебе выгода?

– Рано о том думать, Юлхуш… Другие у нас сейчас дела. Сам говоришь – голову бы унести. – Амар снова посмотрел в окно. – Меня больше совесть когтит, что мы нашим друзьям ничего не говорим о том, что у них под боком происходить будет. И уйдем, не попрощавшись. Ничего не объяснив.

– Э, нет, – помотал головой Юлхуш. – Не надо им ничего говорить. Меньше знают, крепче спать будут. А задергаются – тебя погубят. Опасность не им грозит, а тебе.

– Все равно. Грешно друзей вслепую рядом с бедой водить. Искать меня будут, когда пропаду. Тревожиться. Неужели сам так не думаешь?

– Они друзья мне стали за эти годы, да, – согласился Юлхуш. – Но ты мой анда. Тебя я дал клятву защищать твоему и своему отцу. Это больше. И если для того, чтобы вытащить твой хребет из-под каблука Хунбиша, нужно промолчать друзьям – это правильно. Пусть потревожатся. Пусть ищут, засыпают вопросами муголов из эскорта. Так оно совсем взаправду выйдет. Так и надо.

– Не знаю, Юлхуш…

– Я знаю. И если тебя совесть грызет, считай, взял я на себя эту вину. Потом, когда-нибудь расскажем им все. Так они тебе сами скажут, что так и надо было.

Амар хотел что-то сказать, но смешался, задумался, и замолчал.

И в этот момент раздался стук в дверь.

* * *

Император Диодор шел по зале. Ему не нужно было оглядываться, дабы удостовериться, что идущие за ним не отстают. Одна из привелегий властителя. Все придворные подстраиваются под тебя, забывая в твоем присутствии и возраст и одышку, или же наоборот, укрощают молодую прыть… Сейчас за ним поспешал мугольский посланец, личный императорский секретарь, да еще пара тихих слуг в длинных одеяниях. Эти и свет зажгут, где темно, и дверь отворят, и отменно сработают длинными кривыми ножами, если гость вдруг обнаружит недоброе к нему, к Диодору. Такие слуги ближняя защита, не менее нужная, чем молодцеватые здоровяки дворцовой стражи в богатых доспехах, застывшие по обе стороны двери, к которой идет Диодор. Император подошел, и воины у двери звучно отсалютовали ударом древок копий в пол. Слуги отворили дверь, и Диодор с сопровождающей процессией оказался в гостевой части дворца.

Возможно и не стоило Диодору самому вести посланника мугольских ханов. Когда-то ромейские василевсы принимали послов только в тронной зале украшенной с немыслимым богатством, где золотые звери и птицы украшенные драгоценными камнями заставляли слепнуть глаза пришельцев. И чем ближе подходил посол, тем выше возносил хитрый механический престол василевса в вверх, в высоту залы, почти к небесам, – тем самым с которых и наделил Бог властью владыку ромеев. Это было хорошо при общении с варварами, когда Романия простирала свою власть почти на все известные земли. Суеверный восторг тогда проникал в дикие души, а зрелище богатств тронного зала подавляла воображение, и убивало всякую мысль о соперничестве. Но теперь, когда варварские племена взросли на отторгнутых ромейских землях. Когда как король саксов посмел наречь себя священным именем ромейского императора, а державу Диодора многие архонты запада в своих разговорах низводили, называя не более чем «греческой землей»… О, глупо было бы тратить время на поездки на механическом сидалище перед посланником мугольского хана. Хана у которого под рукой земель было больше чем у василевса.

Придет время, и Романия вернет себе все, что принадлежит ей по праву, и вновь приведет все народы к повиновению. А пока он, Диодор поступится условностями, к которым впрочем никогда и не имел большой любви; слишком много времени провел он в походах, не давая растащить на куски державу. Пока что он сам прогуляется с мугольским послом. Тем более что уж очень ему охота своими глазами увидеть встречу, которая сейчас произойдет…

Диодор подошел к двери, громко, по-хозяйски постучал, и выждав малую паузу, отворил.

– Василевс! – Вскочили на ноги и поклонились ему Амар с Юлхушем.

– Здравствуйте, молодцы! – Вошел в проем Диодор. – Как вы тут? Не заскучали? А друзья где?

– В городе, василевс, – ответил Амар. – Да и мы не скучаем, есть, о чем поговорить.

– Тем лучше. А у меня для тебя, Амар, хорошие новости. Прибыл посланник твоего властвующего брата. Значит, на днях ты поедешь домой.

Василевс отошел в сторону и махнул рукой, пропуская стоявшего за ним человека. В проеме показался тучный человек в богато расшитой шелковой одежде и аккуратными усиками на манер китайского чиновника. Ласковая улыбка заставляла щуриться маленькие глазки. Уяснив из слов императора, кто из двоих степняков Амар, человек согнулся в поклоне.

– Тайши Амар, – голос у человека оказался мурлыкающим, как у сытого кота. – Твой слуга у твоих ног. Меня зовут Хунбиш-Бильге. Брат твой, великий хаган Урах, прислал меня за тобой. Несправедливостью отца был ты удален из родного улуса. Укрепившись на троне и устоявшись в делах, брат твой Урах решил вернуть тебя домой, дабы ты вкусил положенного тебе по праву рождения счастья и процветания.

– Здравствуй, слуга моего брата, – произнес Амар. – Отрадные вести ты привез мне. Хоть и благодарен я великому василевсу ромеев за оказанное гостеприимство, сердце мое всегда стремилось к дому.

– И дом осиротел без тебя…

– Когда же мы поедем?

– Как только позволит великий василевс, – отозвался Хунбиш-Бильге и поклонился императору.

– Все приготовления почти окончены. Послезавтра ты сможешь отправляться домой, Амар, – с отеческой доброй улыбкой сказал василевс.

Юлхуш молча наблюдал со стороны.

– Расскажи мне о делах на родине, слуга брата, – попросил Амар. – Долго я был вдали от дома и не имел о нем никаких вестей. По просьбе отца воспитывался я в военной школе как простой солдат. Что случилось за эти годы? Как вышло, что добрый брат мой Урах стал великим хаганом? Что случилось с другими моими братьями?

Острые глазки стрельнули из-под щелочек век. Но лицо Амара осталось простодушно-заинтересованным. И скорбь омрачила лицо Хунбиша.

– Печальные вести у меня для тебя, Амар-Мэргэн. – Скорбно покачал головой посланник. – Одних твоих братьев скосили недуги, других же забрала братоубийственная распря, которую они сами и учинили. Может и к лучшему, что ты не был дома, когда некоторые из них, забыв установления предков, вступили в битву за престол. Брату твоему Ураху пришлось немало натерпеться от них, защищая свою жизнь. У тебя остался единственный брат, который теперь и царствует на троне. Едва не погас ваш род. Теперь вам с братом придется потрудиться для его восстановления. Брат планирует женить тебя, и уже подбирает девушек из лучших родов, тайши Амар.

– Женитьба – хорошее дело, – обрадовался Амар.

Император посмотрел на беседующих муголов и опять благодушно улыбнулся.

– Оставлю вас. Думаю, вам еще есть, о чем поговорить.

– Благодарю за заботу, великий василевс. – Поклонился Хунбиш, и Амар с Юлхушем согнулись в поклоне следом.

– Если что надо, скажи дворцовым людям, слуга великого хагана. Весть до меня дойдет.

– Долгих лет тебе, василевс.

Диодор развернулся и вышел из комнаты.

– Расскажи мне еще вот о чем, Хунбиш… – Было последнее, что он услышал из комнаты.

И Диодор зашагал прочь. Он увидел как поведут себя степняки при встрече с послом. Первая легкая проверка на самообладание. Если бы мальчишка её не прошел, всё дальнейшее не следовало бы и затевать, было бы разумнее просто отдать его Хурану. Но мальчишка повел себя неплохо. Оба повели. И хозяин, и его слуга. Дальше же беседу степняка с посланцем слушать смысла не было. Хотя как состязание в лицемерии она, конечно, была любопытна. Жаль, влекли иные неотложные дела… Поэтому послушать дальнейший разговор он поручил доверенному человеку, который сейчас приник к скрытому каменному «уху». Расспросить слухача император намеревался позже. В остальном же… Послезавтра небольшой отряд с эскортом из этериотов минует стену Феодосия и направится к мугольской границе. Интрига будет запущена, фигуры сдвинуты.

Останется только ждать результатов.