Текст книги "Последний брат"

Автор книги: Лев Соколов

– Ну что, Нэргуй? Что?! – завопил Хунбиш, чувствуя, что сейчас полностью потеряет над собой контроль, и голос срывается на визг. – Что скажешь на этот раз? В этот раз тебе не нужно было притворяться, что ты охраняешь румеев. Почему же они не мертвы? Как ушли?!

Нэргуй зло поглядел на Хунбиша.

– Я недооценил этих сопляков, да… Даже когда они прорвались в лес, я думал, это только потому, что им помогли те двое стрелков… Но когда румеи убежали в лес, я предлагал тебе выставить усиленный караул без затей. Все равно им было некуда деться. А ты хотел поставить ложные спящие караулы и попробовать подманить их в лагерь. Ты здесь командир, и я сделал, как ты сказал. Ты был прав – им хватило наглости вернуться. И что теперь? Что ты будешь делать со своей правотой? Из-за твоего «хитроумного» плана погибли мои люди.

– Да! – Голос Хунбиша чуть не сорвался на фальцет. – И мой план сработал! А что же твой караул в лесу не поднял тревогу?!

– Это мы сейчас выясним, – пообещал Нэргуй. – Думаю, караул мертв. Не те в нем были люди, чтоб заснуть на посту. Они знали, что за это полагается.

– Вы зажрались! Привыкли считать себя элитой и объедаться на легких постах. Хаган слишком много давал вам и мало требовал!

Нэргуй, не отвечая, повел взглядом, выискивая кого-то в окружающем хаосе, так и не высмотрел, и крикнул поведя головой.

– Булан! Сюда!

Через несколько секунд из темноты к нему подскочил ночной страж с факелом.

– Возьми несколько человек, найди мне Сусэя и Тогона. Их я поставил в лесной караул. Найди Хияна – ему я велел сторожить в шатре со стороны леса. Быстро!

Булан молча кивнул и убежал в темноту.

Хунбиш снова подскочил у Нэргую. Ему пришлось обойти багатура, чтобы снова очутиться с ним лицом к лицу – после разговора со своим человеком тот так и не соизволил повернуться к Хунбишу обратно.

– А что же твои караульные в самом лагере?! Почему эти собаки дрыхли? Они должны были бы притворяться, а не давить щеки во сне! Ты знаешь, что с нами может сделать хаган, когда узнает, что позволили уйти свидетелям?!

Нэргуй соизволил повернуться.

– Ты ведь не воин, высокий.

– И никогда им не был, слава Аллаху! Дважды слава, глядя на тебя и твоих вояк! Ну и что?

– А то, что тебя воспитывали грамотники серединного царства… – ровным голосом продолжил Нэргуй. – Ты никогда не стоял в ночном карауле. Это тяжко. Особенно, если до этого был долгий дневной переход. Глаза закрываются сами. Веки тяжелы. Думаешь – смежишь веки на один миг – а сам уже почти спишь. Для того чтоб не уснуть, приходится бодриться. Поводишь плечами, постукиваешь ногами… Но если тебя положат на землю и скажут: покажи сон, закрой глаза, не двигайся, не шевелись, неужели ты думаешь, что найдется человек, который по настоящему не уснет после тяжелого дня? Неужели ты думаешь, я приказал бы им не спать, зная, что они все равно заснут? – Нэргуй поджал губы. – Говорил тебе, надо выставлять обычный караул. А тебе все хотелось хитрости, высокий. Хитрость хороша, да только если переборщить, она хуже всякой прямоты выходит. И хагану если надо будет, я тоже самое скажу.

Хунбишь-Бильге похолодел.

«Ах ты собачий сын!» – подумал он.

По рассказу Нэргуя получалось, что действительно виноват и Хунбиш. А ведь Нэргуй был из числа командиров ночной стражи и видел хагана довольно часто. Если он расскажет все Ураху так, как рассказывал здесь, слепой гнев хагана может упасть на Хунбиша. Хорошо еще, что они сделали главное, – не упустили Амара. Но все же, прокол был велик…

Если бы у Хунбиша были здесь доверенные люди, он бы без затей приказал отправить болтливого Нэргуя к предкам, и свалил бы это на ромеев. Но его людей здесь не было. Наоборот, он один окружен людьми Нэргуя. От этой мысли Хунбишу стало еще более неуютно.

«Надо перестать с ним ругаться. Пока…» – Хунбиш облизал губы.

Ай, как сложно. Он не может убрать Нэргуя, пока не вернется в ставку хагана, но там будет уже слишком поздно… Надо что-то придумать.

«В любом случае, я запомню тебе сегодняшнюю ночь, Нэргуй. Дай только срок».

– Ты прав, Нэргуй. – Голос Хунбиша звучал примирительно, с раскаяньем. – Я, похоже, перехитрил сам себя. А ты пошел у меня на поводу, зная, что я не очень опытен в военных делах. Тебе следовало бы быть настойчивей. Мы оба виноваты. Ты знаешь, как слеп бывает гнев хагана. Давай вместе подумаем, что мы теперь можем сделать?

Хунбиш вообще-то имел в виду примирение с Нэргуем, чтоб им совместно придумать, как рассказать владетелю неприятную правду как можно более гладко. Но Нэргуй был человек дела и понял его вопрос по-своему.

– Пойдем.

Нэргуй двинулся к краю лагеря, где еще толпились стражи с луками, и горело большинство факелов, и свистели в темноту хозяева, оставшиеся без лошадей. Хунбиш на своих толстых ножках покатился за ним.

Из темноты раздался стук копыт. Муголы навели на звук свои луки. Но это оказался не всадник. Из темноты выскочила пустоседлая лошадь, вернувшаяся на зов. Из крупа у неё торчали две стрелы. Хозяин вскрикнул, лошадь повернула к нему и ответила ржанием. Она подбежала к хозяину, ласково и устало ткнулась ему в лицо мордой, потом упала, сначала на передние, потом на задние ноги, и околела.

Хозяин лошади отломил древко одной стрелы, повернулся, выискивая кого-то взглядом и с силой швырнул палочку в другого стража. Он узнал оперение друга. Древко стукнулось в грудь и, отскочив, упало на землю.

– Ты и сам стрелял… – пробормотал страж, в которого швырнули сломанную стрелу. – А что нам еще было делать?..

Хозяин убитой лошади потеряно сел рядом с ней. Товарищ, которому попало древком, мялся рядом. К нему лошадь не вернулась, и значит, возможно, была жива, но он не знал, радоваться этому или горевать. Толпившиеся вокруг муголы отворачивались друг от друга. Было стыдно. Хунбиш, идущий за Нэргуем, охватил это все краем глаза. Но ему было не до того.

Снова раздался стук копыт, и к лагерю выскочил еще один конек, лохматый, всклокоченный, со злыми глазами, своей скромной статью не очень-то подходящий по чину гвардейцу. Однако мугол выронил факел и бросился обнимать конька за шею так страстно, как, наверное, не обнимал собственную жену. Через несколько секунд он опомнился, и принялся осматривать конька со всех сторон, и не доверяя глазам, охлопывал того по крупу и бабкам. Стрел не было. Ран не было. Конек тряс гривой и снисходительно пофыркивал.

– Все, кто не потерял коней, ко мне! – гаркнул Нэргуй.

Таковых обнаружилось девять. У восьми лошади были в порядке. У девятого лошадь хромала, у неё в бабке засела стрела.

– Еще остались быки, что тащили повозку… – сказал кто-то из темноты.

– Ты – займись лошадью, – приказал Нэргуй владельцу раненного коня. – Вы… – Нэргуй показал на четверых, выбирая из них лучших всадников, – поскачете за румеями. Вы, – он посмотрел на четырех других, – отдайте им своих коней на завод, пусть у них будет по два, для смены.

Он снова обернулся к отобранным.

– Поезжайте за румеями. Разойдитесь клином. Они могли сделать в темноте поворот. Постарайтесь не попасть в их засаду. Ваша задача найти румеев утром. Если вы найдете их все вчетвером – атакуйте. На луках вы их всяко одолеете. Если вас утром будет двое или один, не атакуйте. Следуйте за ними на расстоянии большем полета стрелы. Если великий хаган получил сообщение Хунбиша-Бильге и выслал к нам людей, то они приедут к нам завтра. Мы пошлем их за вами. Ваша задача весь завтрашний день следовать за румеями и оставлять по пути за собой сигнальные дымовые горшки.

От лагеря прибежал запыхавшийся страж.

– Мы нашли лесной караул, – обратился он к Нэргую. – И нашли караульных в шатре. Все мертвы.

Нэргуй кивнул без удивления, и снова повернулся к выбранной им троице:

– Слышали? Найдите румеев. Наведите на них наших воинов. Хоть один из вас должен это сделать. Они убили наших товарищей, похитили наших коней, а с ними – нашу честь. Я говорю – нашу – и про вас. То, что кони вернулись к вам, не ваша заслуга, а воля Аллаха. Возможно, Аллах специально выбрал вас, чтобы спасти нас от позора и сохранить наши головы. Искупите наш позор перед хаганом.

Четверо молча кивнули. Говорить им было не нужно. Все было в глазах.

Они сразу бросились собираться. Один уже оседлывал лошадь, двое других искали лошадиную сбрую. Те трое, что должны были отдать им своих коней, тоже готовили четвероногих товарищей в поход. Нэргуй заметил, что один из выбранных им воинов скачет в одном сапоге.

– Не стойте столбами! – крикнул он остальным. – Найдите вещи тех, кто едет. Тащите им сигнальные горшки, воду, еду, стрелы!

Стражи засуетились. Люди отошли от потрясения и собирались быстро. Привычка была сегодня помножена на унижение.

Хунбиш стоял в стороне. После распоряжений Нэргуя он почувствовал, что еще не все потеряно, и несколько приободрился. Он поглядел на Нэргуя почти с нежностью.

Но это, конечно, не отменяло то, что Нэргуя нужно будет убить потом.

* * *

 
  На долгой дороге раз встретились как-то.
  Купец Феодулос с купцом Абдаллахом.
  Желая здоровья, богатства в миру,
  Вдруг оба узнали, что едут в Кайру [38]38
  Кайра. – Город аль-Кайра (араб. «Победоносная».) – крупный торговый центр, и порт. Был настолько значимым, что часто без затей назывался просто Маср – «Город».
  Ныне столица Египта.


[Закрыть].
 
 
  «Поехали вместе! – сказал Абдаллах,
  Нам будет спокойней в дорожных делах».
  Кивнул Феодулос согласно главой,
  Чем больше народа – тем больше покой.
 
 
  Вдвоем и дорога бежит веселей,
  Купцы языки приспустили с цепей.
  Все сплетни и новости пересудачив,
  Расхвастались оба о личных удачах.
 
 
  Сказал Абдаллах: «Я всего в жизни сам
  Добился», – и гладит себя по усам.
  Сказал Феодулос: «В движении к цели,
  Ни разу я не был на жизненной мели!
 
 
  А все потому, что мы с тобой, брат,
  Из тех, что судьбу свою сами творят.
  И мир повидав, и пожив уже вдоволь,
  Мы поняли: каждый судьбы своей коваль».
 
 
  Себя и друг друга речами хваля,
  Купчины вступили на борт корабля.
  Корабль выходит в открытое море.
  Купцы балаболят, не ведая горя.
 
 
  Но тут к кораблю подступила волна,
  Ни мачту, ни парус не тронет она.
  Прохладой коснулась усталых гребцов
  И сбросила за борт лишь наших купцов.
 
 
  Все дальше и дальше их тащит волна,
  Вот мачта их судна уже не видна.
  И чуя внизу лишь морскую пучину,
  Купцы вдруг свою ощутили кончину.
 
 
  «Ох, брат, помираю, – кричит Абдаллах.
  Нет силы держаться в руках и ногах!
  Я знаю, за что нас волной окатили,
  Хвалили себя, а про Бога забыли!»
 
 
  Трясет Феодулос согласно главой,
  Старается нос он держать над водой.
  «Не зря ведь отцы имена нам давали!
  А мы их значения позабывали!»
 
 
  Купцы смотрят в небо и громко вопят,
  Святую молитву как могут творят.
  Ромей наш молитву творит по-христьянски
  Араб подпевает ему ему по-агрянски…
 

Его покачивало на волнах, прямо как в песне. Вверх-вниз, из стороны в сторону. Но отчего-то волны не приносили облегчения, и каждое движение отдавалось болью в ногах и спине, давило в грудную клетку.

«Это оттого что я не лежу… – подумал он, – мне нужно лечь на спину и станет легче».

Он попытался откинуться, но что-то помешало, и тут же вернуло его обратно в вертикальное положение. А где-то далеко все еще звучала песня про двух купцов, ввергнутых Божьим гневом в море. Сейчас купцы помолятся, Господь услышит их, и могучей волной вернет их на палубу. Потом они прибудут в Кайру, и наученные горьким опытом будут вспоминать Бога и молиться по любому случаю. Помолившись на ночь об охране имущества, купцы наутро обнаружат, что их начисто обнесли. Потому что кроме надежды на Бога, не худо бы и запирать на ночь дверь. Не стоит забывать о Боге, не стоит и перекладывать все на него… Он знал это, потому что слышал эту песню уже, наверное, тысячу раз. Тит любил эту нехитрую притчу и частенько её распевал. Вот и сейчас заладил петь опять. Тит?.. Поет? Но ведь Тит мертв. Убит у него на глазах. Как же он может слышать песню мертвеца? Тит друг ему, и он не боится его ни живого, ни мертвого. Но как же он его слышит? Может, он и сам уже тоже умер? Когда?.. Он не помнил этого. Не мог же он умереть и сам того не заметить? Не мог, да? Но… где он?

Тут Трофим начал быстро просыпаться. Он открыл глаза и увидел перед собой луку седла, лошадиную гриву и медленно плывущую внизу степь. Он спал, просто спал верхом на лошади. Рядом, тихонько напевая, ехал Улеб, поддерживая его под руку, чтоб он не свалился с коня. Да, точно. После побега они были слишком вымотаны, но не хотели останавливаться. Тогда они договорились спать прямо на лошадях, поддерживая друг друга посменно, чтоб не свалиться с непривычки.

– Проснулся? – спросил Улеб.

– Да… – Трофим мотнул головой и почувствовал, что голова сейчас отвалится от окоченевшей шеи.

Улеб отпустил его локоть. Тело ломило невыносимо. А Амару хоть бы хны… Он поглядел на степняка, который после ночной поездки в седле имел вполне выспавшийся вид. Трофим посмотрел на свои колени. От грязи шелковое исподнее стояло на них колом, на коленях были дыры. Теперь в свете дня было видно, что беглецы перемазаны, как пекельные черти, – результат блужданий по ночному лесу. Одна из оборок размоталась, и он снова запихал её край в импровизированную обувь.

Трофим начал озираться. Фока тоже уже проснулся, и судя по его помятому, сосредоточенному лицу, что-то сильно обдумывал. Трофим повертел головой, услышав, как хрустнули позвонки, и сделал глубокий вдох, чувствуя, как расправляются легкие. Посмотрел вверх, на поднявшееся еще выше солнце. Наконец, обернувшись, глянул назад. То, что он увидел там, огорчило.

– Едет, – сказал он Улебу.

– Едет, – оглянувшись назад, согласился Улеб. – Пристал как тень, с хвоста не стряхнешь…

Позади них, на расстоянии, превышающем полет стрелы из лучшего лука, верхом на неказистом нестатном коньке, со второй лошадью в поводу ехал мугол. Он отыскал их еще до восхода солнца. Они заметили его с утра. Тогда же утром, мугол сделал краткую остановку, спустил с коня на землю горшок, поднес к нему огонь и вскоре к небу вознесся высокий столб дыма.

– Дает сигнал, ирод, – еще тогда, утром, заметил, Фока. – Кому?

– Значит, есть кому… – пробормотал Амар. – Хорошо, если только тем, кого мы оставили без лошадей.

– Надо что-то с ним сделать. – Руки Фоки сжали поводья.

– А что? – поморщился Улеб. – Проклятая равнина плоская, как хлебная доска. Ненавижу её… Если бы здесь были лес или холм, мы бы заехали за него и подстерегли. А здесь… Погонимся за ним? Так он этого и ждет. Будет оттягиваться назад, а мы будем возвращаться туда, откуда бежали.

– Он один, – сказал Трофим. – Рано или поздно он уснет. И тогда…

– Он еще пару дней может не спать. Может добирать дремой в седле. Для его друзей этого может хватить. И для нас.

Сейчас, после жесткого сна в седле, после которого болело все тело, но все же хоть немного посвежело в голове, Трофим пытался придумать, как же им отвязаться от их незваного спутника.

Но не он один размышлял над этим.

– Други, – произнес Фока. – Мы не можем просто ехать и смотреть, как этот поганец сигналит на весь свет.

– Есть предложения? – поинтересовался Трофим.

– Есть, – кивнул Фока. – Надо разделиться. Этот, за нами, – один, надвое не разорвется. Значит, он либо потеряет Амара, либо второй отряд. Если он потеряет Амара, это хорошо, потому что он – их главная цель, пусть даже они еще не смекнули, кто настоящий брат хагана. Если потеряет второй отряд, тоже хорошо. Потому что кто-то должен вернуться домой и рассказать василевсу, что с нами случилось.

– Василевс сам послал нас сюда, волку в зубы, – хмыкнул Улеб. – Уж он-то наверняка догадается, что с нами случилось.

– Догадка – одно, – возразил Фока. – Но когда-нибудь василевсу может понадобиться настоящий свидетель. Сегодня Романия не хочет войны с мугольским улусом, а завтра ей может пригодиться свидетель, который обвинит хагана Ураха в вероломном убийстве ромейских посланцев. Поэтому наш долг, чтобы хоть один из нас добрался и рассказал все, как было.

– Об этом я не подумал, – пробормотал Улеб.

– Да… – кивнул Трофим. – Но четверо – это еще отряд. Маленький, но отряд. Можно отбиться от какого-нибудь небольшого разъезда. А если разделимся по двое – это уже явная дичь.

– Брось, – отмахнулся Фока. – Для тех сил, с какими будет искать хаган Амара, и четверо не отряд. К тому же нам не обязательно делится двое на двое. Пошлем одного к василевсу, а трое останутся с Амаром.

– Ну разве так… – уступил Трофим. – Ну и кого пошлем обратно к границе?

– Я поеду, – серьезно сказал Фока.

– А… – начал было Трофим.

И заглох.

Ясно было, что вернуться к границе, миновать стражу, пересечь вплавь широкую реку и оказаться на своей стороне – дело нелегкое. Но все же в сравнении с теми, кто попытается добраться вместе с Амаром до родни его матери (а родня еще непонятно как примет), тот, кто уходил сейчас к границе, имел гораздо больше шансов выжить. «А почему именно ты?» – хотел Трофим спросить Фоку, и осекся, потому что представил, как этот вопрос выглядел бы для Амара. Если бы все они втроем начали перед Амаром галдеть и спорить, доказывая, что каждый достоин больше другого уехать, спастись. Трое галдели бы. И даже если уехал бы только один, Амар знал бы, что хотят уехать все трое. Нет, нельзя. Нельзя было сейчас допустить такого разговора. Трофим глянул на Амара – тот слушал с непроницаемым лицом. Глянул на Улеба – тот как-то устало прищурился, и по лицу его тенью скользнула кривоватая усмешка.

– Фока все правильно сказал, – подал голос Улеб и повернулся к Амару. – Он к реке, а мы с тобой.

– Это самое разумное, – кивнул Трофим. – Так и сделаем.

– Тогда не будем медлить, – предложил Фока.

– Ты сможешь найти путь до границы? – спросил Трофим.

– Здесь трудно заблудиться, – отозвался Фока. – Солнце всегда над головой.

– Лошадей брось до границы загодя, – посоветовал Трофим. – У реки двигайся очень осторожно. Не лезь воду, пока не убедишься, что рядом нет караулов.

– Так и сделаю, – пообещал Фока. – До свидания, други. Берегите головы. Надеюсь, увидимся.

– Ага, и ты себя береги, – отозвался Улеб.

– Прощай, Фока, – сказал Трофим.

Амар просто кивнул.

Фока отсалютовал им, ободряюще кивнул, развернул коня и дал в галоп. Из-под копыт его коней летели комья грязи. Трофим смотрел ему в удаляющуюся спину.

Да, Фока был прав. Кому-то нужно было ехать обратно. Маленький спектакль… Он, Трофим, сделал все, что бы Амар не увидел постыдного спора. Кажется, Улеб понял так же. Значит, они вдвоем с Улебом выступили как актеры, а зрителем получился Амар, который не должен бы ни о чем догадаться. А Фока? Он сделал удачную глупость? Или же выступил как тонкий постановщик, рискнув, просчитав всё на несколько ходов вперед?

Они прожили вместе несколько лет, и Фока был добрым товарищем. Но… Он был добрым товарищем в казарме и учебе, а не в настоящем деле, которое наступило теперь. Понимал ли Фока, что сделал? О, прожив вместе несколько лет, Трофим назвал бы Фоку как угодно, – только не простаком. Фока струсил? Нет. Трусом Фока не был. Во время показательных боев перед очами василевса он был готов рубиться до смерти, хоть и проигрывал, только чтоб показаться властному самодержцу. Не струсил он и в лесу. Нет, Фока не был трусом. Он просто не был другом. И рассчитал, где больше шансов выжить, вот и все.

Могло ведь все повернуться иначе. Не спроси Трофим: «кого пошлем?», а например, скажи он: «тогда пошлем Улеба». Но ведь Амар к ромейской границе идти не мог, а себя Трофим как командир, ни за что бы не назвал. Значит, оставались Улеб и Фока. Пятьдесят на пятьдесят. В случае выбора Улеба Фока ничего не терял. В случае выбора его имени – приобретал очень многое – шанс на жизнь. Он все просчитал. Он рискнул. И выиграл.

И главное, что можно было предъявить Фоке на словах? То, что назвал себя, не подумав. Вот и все. Они сами отпустили его. Ах, Фока… До чего ж ты хорошо нас изучил. Сыграл на нас, как на пастушьей дудочке. И я ничего не смогу тебе предъявить, от чего бы ты не смог отвертеться. Это не доказать на уровне логики. Но если я останусь жив, то не друг я тебе более, Фока. И для Улеба, скорее всего, тоже. Но ты ведь и это просчитал. Взвесил, сколько стоит наша дружба, если мы умрем здесь, в степи, и сколько, если все-таки несмотря ни на что сможем вернуться. Все просчитал и вышел с минимальными потерями. Ах, Фока. Практичный Фока. Умница Фока…

Заговорил Амар, и Трофим, занятый своими мыслями, запоздало вспомнил, что пока они решали, как разделиться, тот не произнес ни слова, а только слушал.

– Нелегко будет Фоке одному перебраться через пограничную реку, – бесстрастно произнес Амар. – Один может не доплыть. Не лучше ли вам поехать к границе втроем? Скорее всего, тот, кто следует за нами, подумает, что большая группа важнее. Да и мне одному будет легче укрыться.

«Охохо, выходит, наш маленький спектакль имел трех актеров и ни одного зрителя», – подумал Трофим.

– Фока доплывет, – пообещал Трофим. – И до императора доберется, и все расскажет красочно. Я в него верю… Ну а мы поедем с тобой, как решили.

– Я ведь, скорее всего, никуда не доеду, – помедлив, сказал Амар. – Я и так вас бросил в когти зверю, хоть и не намеренно. Сейчас есть шанс выбраться. Так стоит ли всем?..

– Стоит, – прервал его паузу Улеб.

– Почему? – Амар пристально смотрел ему в глаз.

– По совести и долгу, – спокойно произнес Улеб.

– Ты сделал бы то же самое для нас, – добавил Трофим. – Все спасемся, или все пропадаем. Но без греха.

Амар совсем чуть-чуть оплыл лицом. Другой бы и не заметил, но Трофим знал его слишком давно.

– Спасибо, друзья, – это Амар сказал совсем тихо. – Спасибо.

Улеб хлопнул его по плечу, улыбнулся и подмигнул.

Мугол, естественно, поехал за большей группой. На том месте, где четверо разделились, он приостановился и оставил свой очередной дымный горшок. Он соблюдал дистанцию и потому был постоянен. А уезжающий в сторону Фока становился все меньше и меньше.

* * *

Дождь бил наотмашь, крупными каплями, тяжелым дробным звуком обрушиваясь на землю, молотил разлетавшимися брызгами по крупам коней. Дождь лился стеной, смывая с тела грязь, но и выбивая из тела с каждым ударом частицу тепла, давя непрерывной долбежкой на макушку, заливая глаза. Дождь лился, и кони спотыкались, скользя копытами по мокрой траве, вырывая её кусками, обнажая почерневшую от влаги землю. Скоро их копыта облепили сплошь грязные комья.

– Небо-Отец слезы льет. Не по нам ли?.. – пробормотал Амар.

– Чего? – перепросил Трофим.

– Нет, ничего…

– Дождь – это хорошо, – проводя по коротким волосам, сказал Трофим. – Теперь этот, за нами, не сможет разжечь свой дым…

Улеб скептически мотнул головой, брызги веером полетели со светлых прядей.

– Дождь – это плохо, – покачал головой Амар. – Теперь мы сами оставляем следы. Да такие, что даже слепому видно.

* * *

– Гони! Гони! – надрывался Амар, и его голос подстегивал, как удар хлыста.

Хотя это было лишним, они и так гнали. Лошади скакали во весь опор, неслись над землей, впечатывая в неё частой дробью свои копыта. С хрипом выбрасывая из себя горячий воздух. Амар вырвался на полкорпуса вперед, за ним летел Улеб и замыкал Трофим. Они уже опустошили тороки и сбросили с коней все лишнее, кроме еды и воды. И все же их догоняли. Когда Трофим оглядывался, гикающая лавина конников медленно, но неодолимо приближалась. Морда коня Трофима покрылась пеной, и ошметки её летели в стороны. «Долго не протянет», – подумал он. Это было ясно даже ему, не самому опытному коннику.

Дождь прошел, и уже подсохла земля… Всадники появились на горизонте бескрайнего равнинного океана маленькими черными точками. Сперва было и не различить, что это там, впереди, вдали. Но то что неподвластно даже самым острым глазам, подвластно разуму.

– Поворачиваем, – предложил тогда Трофим. – Может, они нас не заметят, или просто проедут по своим делам.

– Не минуют, – мрачно сказал Амар.

Трофим и Улеб посмотрели на него и увидели, что Амар смотрит назад. Там позади них одинокий преследователь, верный спутник, тоже сделал остановку и теперь медленно отъезжал с места, над которым раскуривался сигнальный дым.

– Чума его забери! И его, и того, кто придумал эти подлые горшки! – выплюнул Улеб с холодным бешенством, глядя на стоявшего у них за спиной мугола, чей конь перетаптываясь, боком отходил от сигнального дыма.

– Теперь они точно поедут сюда. – Трофим поморщился, как от боли. – Уходим! Быстро!

Они развернули коней и начали уходить.

– Бери правей! – крикнул Улеб. – Я не хочу снова вернуться в лес к Хунбишу…

И они взяли правей. Они двигались быстро, но точки на горизонте сперва превратились во всадников, потом стало возможно различить масти их коней и цвета одежд, потом черты лица и мелкие детали. Их нагоняли. Не потому что лошади были лучше – потому что лучше были всадники. Оглядываясь назад, Трофим видел, как легковооруженные муголы прямо на скаку устраивали сложный хоровод, без остановки, прыжком, пересаживаясь на сменных лошадей. Беглецам же, чтоб поменять лошадей, пришлось останавливаться. Уставших они отпустили, не было возможности позволить им восстановиться. Амар, пожалуй, еще смог бы уйти один. Он сидел в седле как влитой, без признаков усталости, не мешая коню, а Трофим уже чувствовал, что стер себе внутренние стороны бедер, и его задница не в такт лупит по седлу, когда ноги устают держать. Улеб тоже выглядел усталым. Конь Амара отрывался от коней Улеба и Трофима, на полкорпуса, корпус, два, а потом Амар его притормаживал. И Трофим с Улебом сказали Амару: дай полную волю коню. Но он взглянул на них с таким гневом и стыдом, и во взгляде его были Юлхуш и Тит, которые из-за него остались в лесу, что стало ясно – упрашивать бесполезно. Их нагоняли, тяжелый топот десятков лошадей захлестывал их, как прибой. Скоро дистанция должна была сократиться настолько, что преследователи смогут использовать луки.

Впереди и правее виднелась редкая для этих мест возвышенность. Пологий невысокий холм, который венчала старая дозорная башня. Кто бы ни поставил её здесь, чтоб следить за врагами, потом забросил, когда народы сместились, изменив границы.

– Давай туда! – крикнул Трофим.

– Нет! – Тряхнул головой Улеб. – Это же ловушка!

– Мы уже в ловушке! Там хоть стены есть. Или ты собираешься драться в поле втроем против этой оравы?

Они чуть повернули коней и направили их на холм. Несмотря на то, что зрительно он казался не слишком крутым, начав подниматься по нему, лошади ощутимо замедлили движение. Трофим тревожно посмотрел назад. Расстояние опять сокращалось.

– Это дурь! – закричал рядом Улеб. – На очередном поскоке лошади он чуть не откусил себе язык, но продолжил. – Втроем оборонять разрушенную башню от сотен. Мы выиграли жизни на пару мигов.

– Хотя бы пару! Уже хлеб! – буркнул Трофим.

Улеб мрачно посмотрел на него, а потом вдруг захохотал. Про другого в таких обстоятельствах Трофим мог бы подумать, что у того съехала крыша. Но Улеб – это Улеб.

– Вы сначала доберитесь!.. – осадил их Амар.

Башня становилась все ближе. Те, кто её здесь построил, потрудились на совесть. Сложенная из мощных камней, она до сих пор выглядела основательно, несмотря на пропавшую крышу и обвалившийся верх. Когда-то рядом с ней была возведена пристройка, но она была сделана не из камня, и теперь от нее остался только примыкавший к башне фундамент.

Лошадь под Амаром, которая раньше все время вырывалась вперед, теперь начала сбавлять шаг. Длинные дистанции оказались не её сильной стороной. Наконец её начало водить из стороны в сторону, и Амар, не дожидаясь пока она упадет и подомнет его ногу, выпрыгнул из седла. Лошадь, сделав еще пару неверных шагов, свалилась набок.

– Хватайся! – крикнул Улеб, натянув поводья, и Амар ухватился за стремя. Так втроем они наконец добрались до вершины холма. Вблизи стало видно, что башня получила свои разрушения не столько от времени. Не старость уничтожила пристройку и обрушила часть крыши. Это сделали люди.

– Боже вседержитель! – выдохнул Трофим. – Дверь….

На входе в башню, который раньше находился в разрушенной пристройке, действительно висела мощная полуоткрытая дверь на огромных ржавых петлях. Темное, все еще крепкое дерево, видимо, пропитанное каким-то защитным составом. На двери виднелись старые следы ударов топором, но их оставили не те, кто штурмовал башню когда-то. Скорее всего, кто-то из тех, кто останавливался здесь позднее на ночлег, пытался обратить дверь в дрова, отрубив у неё нижний угол, но мореное дерево не поддалось, и путешественник бросил это дело. Мало кому Трофим бывал так благодарен, как побывавшему здесь когда-то путнику за его лень и ненастойчивость.

Конь с трудом переставил ноги через остатки фундамента пристройки. Трофим подъехал к двери вплотную, соскочил с коня, охнул и на мгновение замер. Ноги отказывались держать, вся внутренняя часть бедер горела огнем. Он даже не хотел думать, что творится у него в штанах. С лошадиной морды по поводу ему на руку сползала слюна. Бока у лошади ходили так, что, казалось, она сейчас разорвется на очередном вдохе.

– Сюда, быстрее! – обернувшись, крикнул Трофим Амару.

Улеб подскакал, спрыгнул с лошади. Амар с невменяемыми глазами цеплялся за стремя и судорожно глотал воздух. Только поддержка лошади не давала ему упасть.

– Внутрь! – приказал Трофим, хватаясь за дверь.

Некоторое время дверь не поддавалась, но потом с ужасным скрипом отворилась на всю ширину. Улеб вскочил в проход. Амар, оторвавшись от стремени, схватил лошадь под уздцы и потащил её внутрь.

– Амар, матери сын! Куда ты её?.. – просипел Трофим, пытаясь протиснуться в проем, где приплясывала застрявшая лошадиная задница, толкая её внутрь, и чувствуя, что конь сейчас взбрыкнет, и зарядит ему в лоб копытом. Но когда Амар наконец затащил своего коня, он и сам почему-то схватил своего за узду и втащил внутрь. Он поглядел напоследок наружу – всадники были не так близко, как он предполагал, они еще только въезжали на подножье холма. Видимо, увидав, что беглецы теперь никуда не уйдут, они сбавили темп и поберегли коней. Трофим дернул дверь, чтоб закрыть, но она окончательно застряла и не даже не шевельнулась.

– Помогайте! – крикнул Трофим.

Амар, как ввел лошадь, так и рухнул на колени, держась за поводья, и теперь пребывал в прострации и дышал, как выброшенная на берег рыба. К Трофиму подскочил Улеб, и они с натугой потянули. Дверь не поддавалась. Всадники снаружи начали подниматься по холму.

– Рывком, давай! – рявкнул Трофим.

Они дернули. Со второго рывка дверь медленно начала закрываться, и наконец с грохотом ударилась о балку. Трофим оглядел внутреннюю поверхность двери в поисках засова, но это было бы слишком хорошо. Кто-то давно утащил засов на дрова, ржавые темные перекладины, по которым он когда-то двигался, были пусты.