Текст книги "Последний брат"

Автор книги: Лев Соколов

Вор остановился, зыркнув вокруг, и потерянно застыл. Декарх кивнул своему солдату, тот отдал копье товарищу и двинулся к вору, на ходу доставая из-за пояса популярную среди городской стражи приспособу, похожую на маленькую фалаку, которую здесь, на городском жаргоне называли «приворот». Вещь широкого распространения, которую любили и палачи, и работорговцы, и городская стража, и воинские разведчики. Деревянная палка с просверленными ближе к середине на небольшом расстоянии от центра двумя отверстиями, в которые вставлены и закреплены узлами два конца веревки, образующие петлю. Стражник подошел, первым делом отвесил вору хороший подзатыльник, потом ловко завел тому руки за спину, и накинув петлю, быстро закрутил палку винтом – веревка фалаки, накручиваясь вокруг себя, тут же стянула руки вора тугой петлей.

– Больно, дяденька! – пискнул вор жалостливым голоском.

– Радуйся, что не за шею, – отбрил стражник, и подтянув палку вверх, так что вору пришлось согнуться в три погибели, потащил его обратно к начальнику.

– Кто кричал «держи вора»? – сурово спросил декарх патруля.

– Я кричал, – выступил давешний чернявый детина. Поглядев на него без торопливости, Трофим увидел, что морячок изрядно выпивши, но держится твердо.

– Этот? – Старший патруля показал на запутанного фалакой парня.

– Он.

– Что у тебя украл?

– Не у меня, – ответил чернявый. – Вон, у Панайота…

Чернявый показал рукой, но декарх, проследив за его взглядом, увидел только сомкнувшиеся вокруг любопытствующие физиономии.

– Расступитесь! – скомандовал декарх.

Народ от его возгласа раздвинулся, аки воды Красного моря перед Моисеем, и декарху открылся блаженно отдыхающий у стены морячок, которого, стало быть, звали Панайот.

– Как тебя зовут? – спросил декарх чернявого.

– Коста.

– Откуда знаешь его?

– Мы с ним нанялись на одно судно. Оба с «Играющей волнами».

– Так что не последил за ним?

– Не нянька…

Декарх хмыкнул и повернулся к вору.

– Ты его уложил?

– Да я пальцем его не тронул! – задохнулся от возмущения вор. – Иду, смотрю, лежит. Я помочь наклонился, как нам Христос заповедовал. А теперь за любовь к ближнему, безвинно страда…

– Заткнись, – оборвал его декарх. – Посмотри, – бросил он своему солдату.

Солдат подошел, ткнул лежавшего древком копья, не дождался реакции, наклонился, сморщился от могучего сивушного духа, и сноровисто ощупал матросу голову.

– Ну что? – поторопил декарх.

– Пьян как Вакх, – скучным голосом отрапортовал солдат. – По голове вроде не бит. Кошель не срезанный, но пустой.

– Что он взял? – повернулся декарх к чернявому.

– Серьгу из уха.

– Мы тоже видели, – сказал Трофим. – Украл серьгу.

Декарх посмотрел на Трофима и его товарищей.

– Военная школа в Студионе?

– Да.

– Хорошо. – Декарх посмотрел на вора. – Где?

– Что?

– Не зли меня. Серьга.

– Не было серьги, – сварливо ответил вор. – Совсем пустой морячок валялся. Видать, в таверне до нитки обобрали. Лучше бы там порядок навели, чем мне руки безвинно крутить…

Декарх приказал обыскать вора, но серьги на нем не нашлось.

– Сбросил, – констатировал декарх. – Ну да и так все с тобой понятно.

– А вон серьга! – Юлхуш отодвинул нескольких человек, пройдя в центр круга, поднял из пыли между булыжников сверкающую каплю и аккуратно бросил её декарху.

Декарх ловко поймал серьгу и покрутил её в руке. Блестящий дельфинчик, с крепежом…

– Дешевка, – резюмировал он. – Бронзяшка, даже не драгоценная. И подбирать-то никто не стал. Дурак… – Он презрительно взглянул на потухшего вора, потерял к нему интерес и повернулся к обступившим людям.

– Граждане и гости, – провозгласил он зычным голосом, – спасибо за помощь. Представление окончено. Не толпитесь, пока у вас у самих под шумок кошели не посрезали.

– А с этим что? – стоявший подле бесчувственного морячка стражник снова ткнул лежащего концом копья.

– А чего? – вопросом же ответил декарх. – Брать у него нечего. Не холодно, не замерзнет. На-ка! – Он бросил солдату сережку. – Положи ему в кошелек и затяни. Найдет, когда проспится. Если другой дурак по этой улице не пойдет.

– Пошли, – скомандовал декарх своим, и они, прихватив печального вора, двинулись вверх по улице. – Хороший глаз, – похвалил декарх на прощанье, обернувшись к Юлхушу. – Молодец парень.

Народ начал медленно рассасываться. Трофим, глядя вслед уходящему патрулю, подумал, что вор был на лицо симпатичным парнем. Сейчас он имел до того несчастный жалкий вид, что, наверное, в других кварталах вызвал бы сочувствие и сердобольные женские вздохи. Но здесь народ был тертый, моряки представляли себя на месте пьяного коллеги. А местные в лучшем случае расценивали случившееся как профессиональный урок. Так что вслед уводимому парню смотрели в лучшем случае безразлично, а в худшем – зло.

* * *

Трофим вошел первым и огляделся с порога. В «Святом Эльме» оказалось бодро. Занято было не больше половины столиков, но зато за ними так азартно кучковались, выпивали и гомонили, что посетителей казалось куда больше, чем было на самом деле. Терпкий винный дух и запах разгоряченных тел не сдавались распахнутым настежь двери и окнам. Между столиками лавировали две девицы с подносами. Заведением управляла хозяйка – плотного вида бабища неопределенного возраста с лицом меланхоличного кербера. Свой широкий круп она расположила на мощном табурете, разместившись рядом с небольшой стоечкой прямо у входа. Рядом была прислонена клюка. Трофим поглядел на вмятины, сплошь покрывавшие клюку, и подумал, что нередко клюке доводилось преграждать путь той части клиентуры, которая пыталась выбраться из питейни, не заплатив по счетам. Вряд ли на их лбах оставались вмятины меньше…

Друзья вошли, на них никто не обратил внимания. Пара взглядов не в счет.

Трофим подступил к тетке с клюкой.

– Свободный стол есть, хозяйка?

– Сам видишь, – проскрежетала бабища, неторопливо обведя зал рукой.

– Тот, у окна.

– Садись, – разрешила хозяйка.

– К нам подойдут?

– Мне все скажи, девчонки принесут. Да заодно объяви деньги. Плата вперед. Я моряцкое семя в долг не кормлю.

– Мы солдаты, не моряки, – вставил Тит.

– Все одно – голытьба.

– Есть деньги, хозяйка, не беспокойся, – сказал Трофим и придавил ладонью кошель контубернии на бедре. Скрипнули друг о друга монеты.

– Я даже в первую брачную ночь не беспокоилась, солдачонок, – мягко ухмыльнулась баба. – Первая брачная, ведь не значит первая. Да и была она, как ты видишь, давно. Чего хотите?

– Шесть порций гороховой похлебки, с сельдереем…

– Нет сельдерея.

– А петрушка?

– Ага, с петрушкой.

– Круг хлеба. Соус с яйцом, луком и перцем. Сыра, три литры. Что еще? – Трофим повернулся к друзьям.

– Мед, – подсказал Улеб.

– Меда, котилу.

– Старого урожая.

– Пойдет. Хойник белого вина. И вода, и емкость, чтоб разбавить.

Баба захохотала.

– Что-то не так? – спросил Трофим.

– Все так. – Прыснула напоследок баба. – Давно меня никто не просил разбавить вино. Выгодный клиент. Может, сразу разбавленным и принести?

– Не настолько выгодный. – Подмигнул ей Трофим.

– Всё?

– Всё. Сколько?

Баба на секунду отправила глаза куда-то под надбровные дуги и выдала подсчет. Трофим полез в кошелек, где бряцали самое большее деканумионы и пентумионы – монеты длинных названий, но увы, невысокого достоинства. Медяки они и есть медяки… Расплатился.

– Заказ-то помнишь?

– Это я твоего лица не вспомню, как ты отсюда выйдешь. А заказ у меня крепко сидит, – ответила и, обернувшись к двери в дальнем конце, закричала: – Кирикия!

Из двери секундой позже вынырнула, видимо та самая Кирикия, кудрявая девица с мортарией [15]15
  Мортариа – глиняная посуда, блюдо для толчения и измельчения продуктов, со специально вброшенными, при изготовлении в глиняный замес, мелкими камешками. Камешки торчащие из стенок блюда помогали более быстрому измельчению продуктов.


[Закрыть]в руках, и баба емко и коротко воспроизвела ей весь заказ.

– Ждите, – сказала хозяйка Трофиму. Он кивнул, и все пошли к столу.

Когда расселись за столом по грубым скамейкам и огляделись, атмосфера заведения проступила полнее. Трофим увидел, что далеко не все громко гомонят и ухают кружками, за крайним в углу столом, наоборот, сидели за келейным разговором, собрав лица друг к другу и отгородившись от окружающего стеной спин. За соседним столом моряк с бородой, заплетенной в небольшую косицу, со знанием дела вырезал ножом на стенной балке изображение военного корабля с короткой мачтой, длинными веслами, и носом, увенчанным тремя таранами. Балки и столешницы в Эльме вообще были испещрены рисунками и посланиями разной степени мастерства. Имена любимых, проклятия недождавшимся, характеристики капитанам и их помощникам… Ближняя к столу друзей балка даже представляла собой своеобразную почту, где два адресата писали друг другу в течение нескольких лет короткие послания. Два друга обменивались весточками? Или два незнакомца свели беседу? Последняя надпись сообщала: «Чудотворец» – корыто, обшивка – гниль, капитан – пьянь. Ну и просто невнятные надписи в попытках оставить о себе память. «Мы здесь пы…» А чего пы – не дописано. Забавно…

* * *

Компания за столом хорошая, да стол пока пустой. Вот и Амар тянет носом за смешанным сытным ароматом, что идет с кухни. А Тит поглядывает, что там у соседей на «божьих дланях» наставлено. Питание в школе поставлено так, что ешь без роскошеств и не более необходимого. Воинская дисциплина и на желудки распространяется. Но та же школа приучила: вошел в столовую, сразу получил в едальник свою мису. А здесь еда вроде есть, но её пока и нет… Сиди и кукуй… Тяжко живется людям не на военной службе…

– Интересно, что теперь с тем ворюгой будет? – спросил Амар, поудобее разваливаясь на жесткой скамье.

– Надо ему было об этом подумать, прежде чем ручонкам волю давать, – ответил Улеб без всякой жалости.

– Скорее всего, пойдет на каторги, гребцом на суда. Василевсу не хватает гребцов.

– По справедливости, – сказал Улеб. – Украл у моряка – сам стал моряком.

– Эх, дайте мне тогда украсть что-нибудь у императора… – засмеялся Тит.

– Укоротись, Тит, – одернул Трофим. – Дурацкие шутки никого еще не доводили до пурпурных сапог [16]16
  Пурпурные сапоги, – считались одним из отличительных символов императорской власти. Носить такие имел право только василевс. Надеть пурпурные сапоги кому иному – считалось покушением на императорскую власть, за что можно было весьма пострадать. Впрочем, было одно забавное исключение. С 631 го года патриархи александрийские, в качестве признания их великих заслуг, получили право во время богослужений одевать царский пурпурный сапог; – но только один, никак не более.


[Закрыть], а вот до плахи – многих.

Тит замолчал, но кривился ухмылкой.

– У нас в степи люди живут кочевкой. – Юлхуш поправил ворот грубой рубахи. – Все добро возят с собой. Не как у вас – поставил дом, и копи в нем добро. Только очень знатные могут позволить себя возить вещи, которые не нужны в хозяйстве. Которые для роскоши, а не для нужды. Знатных мало.

– Их везде мало, – пожал плечами Фока.

– Да… – кивнул Юлхуш. – А у простых людей в наших краях каждая вещь, каждая голова в стаде человеку жизнь от смерти отделяет. Нет бездельных вещей. Поэтому если вор вещь крадет – он жизнь крадет. Мало есть грехов хуже воровства. За этот грех платят жизнью.

– А если человек крадет, потому что с голода умирает? – спросил Тит. – И тогда грех?

– Глупость сказал, – покачал головой Амар. – Если мугол умирающего от голода в степи встретит – ему сам все отдаст. Последнее отдаст. Поделится. Так зачем тогда человеку красть? А если умирающий не встретит другого – у кого он красть будет? Так и помрет с голоду.

– Гм-м… – Тит сперва даже не нашелся, что ответить, и некоторое время собирался, отыскивая брешь в логике Амара. – Если все так, откуда тогда у вас вообще воровство берется, про которое Юлхуш сказал, что оно страшный грех? Значит, все же бывает, что и у вас кто-то тырит?

– Люди с червивой душой везде есть, – развел руки Юлхуш. – У нас их просто меньше.

– С чего бы это? – удивился Тит.

– А у кого ты в степи воровать будешь? – улыбнулся Юлхуш. – У камней, у травы, у неба? Наш вор в обычное время, как и другие, кочует. Только если на сходе рода, или в город попав, у него есть возможность украсть. Чаще добыча случайно подворачивается, и человек свою гниль одолеть не может. У вас не то. Города людные, здесь вор все время с кражи живет, как шакал на охоту выходит.

– Так у вас просто искусов меньше, а не людей с червивой душой, – хмыкнул Фока.

– В городах отношение к жизни другое, – покачал головой Амар. – Людей вокруг много, жизней много, думают, чего их жалеть…

За угловым столом компания совсем разухабилась и заголосила песню. Выводил крепкий битый жизнью дядька с черными как смоль глазами. Компания подтягивала каждую строку выкриком «Таласса!», и для акцента еще и бухала кружками по столу.

 
  Владычица жизней, о, не гневись.
  Море!
  Прохладой своей ко мне прикоснись.
  Море!
  Дай ветра в парус, чтоб был он полн.
  Море!
  А если на веслах, – чтоб гладь без волн.
  Море!
  Не бей сварливо ударами в борт.
  Море!
  И выйти дай, и войти мне в порт.
  Море!
  А если все же пустишь ко дну.
  Море!
  Не делай могилой мне глубину.
  Море!
  Дельфином дай стать и скользить по волнам.
  Море!
  Чтоб мог помогать я другим морякам.
  Море!
  Взрезая волну своим плавником.
  Море!
  Я им укажу дорогу на дом.
  Море!
  За мной пусть скалы и мели пройдут.
  Море!
  Пусти их, хозяйка, их дома ждут.
  Море!
  Владычица жизней, о, не гневись.
  Море!
  Резвись на волне, дельфин,
  Резвись…
 

– Море!!! – финально гаркнули моряки, и стуканули кружками по столу так, что у некоторых в руках остались лишь глиняные ручки. С других столов их поддержали одобрительными выкриками.

– За кружки придется платить, охламоны! – явила голос всевидящая хозяйка.

Трофим подумал, что заведению гораздо выгоднее именно глиняная посуда, чем другая, более прочная… Оглянувшись на выкрик хозяйки, он заметил, что в дверь с улицы вошел тот самый моряк Коста, который пытался отучить вора от его ремесла тяжелой сандалией. Теперь он разговаривал с хозяйкой. Видимо, он обходил все доступные ему кабаки… Между тем к столу контубернии подплыла темноволосая пышнотелая девица с большущим деревянным подносом.

– Принимайте, вояки, – весело сказала девица и начала сгружать миски с дымящимся варевом, ложки и хлеб. – Остальное сейчас донесу.

– Спасла от голодной смерти, красавица! – благодарственно сказал Тит, втягивая идущий от миски парок.

Девица улыбнулась и стрельнула в Тита черными глазищами.

– Мису передай! – Толкнул Улеб Тита.

– Держи. – Тит сунул мису на голос, не отрывая взгляда от девушки. – А как тебя зовут, глазастая?

– А так и зовут… – Девица наклонилась чуть ближе к Титу. – Матакья.

– Знала бы ты сколько лет я тебя искал, Матакья, – проникновенно провозгласил Тит.

– Именно меня? – изумилась девушка, доверчиво распахнув глазищи.

– Именно тебя.

– Небось все по женским спальням разыскивал? – ехидно поинтересовалась девица, отбросив простодушный вид.

– Бывало, и там, – скромно ответил Тит.

– То-то и вижу, что бывало.

Теперь, поскольку все с подноса уже перекочевало на стол, Матакья распрямила стан, отчего внушительная грудь её прорисовалась даже под грубым платьем особенно объемно.

Несмотря на гипнотизирующие глазищи Матакьи, взгляд Тита неудержимо соскальзывал ниже.

– Матакья, хватит там языком с солдатней чесать! – гаркнула со своего конца залы горластая хозяйка. – Посетители ждут. И ты, ушастенький, ешь, что заказал, а не сбивай моих девчонок пустым трепом. – Тыкнула она в Тита своей деревянной клюкой.

– Правильно, Матакья! Брось этих земных сусликов, иди к нам – настоящим морским дельфинам! – завопила развеселая матросня через два стола. – Да захвати с собой кувшин черного вина. У нас все уже обмелело!

– А чего это сразу трепом? – Тит подбоченился, и игнорируя матросню, полуобернулся к хозяйке. – Я, может, Матакье хочу бусы подарить.

Матакья, которая вроде как уже совсем собиралась отойти от стола, притормозила.

– Такой как ты может девушке только ребенка подарить! – фыркнула баба. – Дурное дело не хитрое. – У тебя солдатик, даже на меня денег не хватит, а о моей внучке и думать забудь.

– Га-га-гы-га! – громыхнули хохотом остальные посетители, от хмельного восторга проливая вино на себя и окружающих. И даже сидевший в углу невозмутимый тип с лицом, покрытым замысловатым ритуальным узором из шрамов, ухмыльнулся так, что белые линии ожили на загорелом лице.

Матакья подмигнула Титу и сделала шаг назад.

– Ты к нам еще подойдешь, кудесница? – умоляюще спросил Тит.

– Конечно, – улыбнулась Матакья. – Я ведь еще должна принести сыр и вино.

– И мёд, мед! – на всякий случай напомнил педантичный, когда дело касалось желудка, Амар.

Матакья кивнула, развернулась и пошла, волнуясь телом, как лодка в открытом море. Тит провожал её взглядом, глядя как раз у ту точку, где кончалась спина и начинались ноги.

Улеб протянул руку, аккуратно просунул ладонь под подбородок Тита и легонько повернул его голову вверх.

– Шею сломаешь, – хмыкнул он.

Амар тем временем отломил кусок круглого хлеба и взялся за ложку. Трофим и остальные спохватились и присоединились. На некоторое время разговоры прервались, и даже Тит перестал отслеживать по залу фигуристую Матакью. Но когда та появилась в дверях от кухни со вторым подносом, где стояли сыр, мед, и вино, Тит оживленно буркнул «пойду помогу», и воссияв улыбкой, бросился навстречу девушке.

– Во имя божье! Этот висельник нашел самый захудалый притон, чтобы надраться? – Раздраженный окрик у двери перекрыл на миг остальной гомон.

Трофим повернулся. В распахнутую дверь входила небольшая процессия. Впереди – пожилой жилистый дядька в восточной жилетке, чью загорелую лысину оттенял пушок седых волос. За ним вальяжно двигался богато одетый симпатичный молодой человек, с уверенной посадкой головы и жестами, с тонким длинным мечом на бедре. Темно-рыжие волосы странно контрастировали со смуглой кожей. За роскошно одетым вошли двое голых по пояс здоровяков с серьезной мускулатурой, и уже после них еще трое моряков с продубленными морем физиономиями.

– Не стоило вам приходить сюда, патрон, – озабоченно покачал головой пожилой, двигаясь между столиков. – Не дело вам заниматься такими вещами. Я бы и сам притащил Эулохио на борт…

– А куда ты смотрел, пока он надирался? – все так же раздраженно продолжал рыжий.

– Я закупал провизию, патрон. Когда ребята сказали мне, Эулохио уже успел распустить паруса.

Трофим наблюдал за сценой с ленивым любопытством. Пожилой называл рыжего патроном. Так обычно именовались венецианские капитаны. Но рыжий был изрядно молодоват для такого звания.

– Я расстанусь с ним! – процедил сквозь зубы рыжий.

– Он напивается не так уж часто… по сравнению с остальными. И он отличный пилот [17]17
  Пилот – так в западных странах назывался навигатор, аналог современного штурмана.


[Закрыть].

– Не надо мне его расхваливать! Если мы не выйдем сегодня в море, проклятый местный эмпорос [18]18
  Эмпорос – купец заключивший контракт на перевозку груза, на не принадлежащем ему судне.


[Закрыть]влепит мне неустойку. Этот клещ удавит меня неустойкой!.. А! Вот он!

Рыжий, узрев цель, уже без провожатых подскочил к столу, за которым расположилась ватага людей в последней стадии гулянки. Еще несколько минут назад они вопили, орали, а теперь почти затихли. Двое тихо полусползли под стол. Один, обнаженный по пояс, заснул на столе, отодвинув блюдо, и раскинув по доскам давно немытые черные патлы. Двое еще держались и даже пытались мычанием что-то друг другу объяснить, пяля друг на друга пустые, как мутные стеклянные бусы, глаза. И наконец последний, впав в задумчивую пьяную меланхолию, тянул себе под нос нудную мелодию с неразборчивым бормотанием слов. Впрочем, при виде рыжего он тут же заткнулся и вскочил, пытаясь придать себе вертикальное положение.

– Капитан… упф… а мы тут… эээ… – забормотал он.

– Стадо свиней! – с ледяным презрением прошипел рыжий.

– Всех разом не утащим, – предупредил рыжего капитана один из его мускулистых спутников.

– Я сейчас подниму Эулохио. Возьмете его, и еще, сколько сможете. За остальными вернетесь без меня. К вечеру мы должны быть в море.

Рыжий подошел к столу и, взяв за волосы, оторвал голову черноволосого от стола.

– Эулохио! Ты слышишь меня, каторжное семя?

Эулохио нахмурился, и его рука поползла к ножнам на поясе, чтобы схватиться за кинжал. Это ему не удалось, потому как кинжал был воткнут рядом с ним в стол – рука впустую цапала по ножнам.

Трофим наблюдал за происходящим с легким интересом. Жизнь – лучший театр.

– Скотина, совсем берега потерял… – Рыжий отвесил Эулохио крепкую оплеуху.

Эулохио сурово нахмурил густые брови, некоторое время водил глазами в разные стороны. Наконец он смог сфокусировать взгляд на капитане. Брови его распрямились, а лицо расплылось в пьяной улыбке. Моряк попытался сказать своему капитану что-то ласковое, но членораздельного произнести не смог и снова провалился в блаженное пьяное марево.

– Оставьте, сеньор Мастарно, – стал увещевать лысый капитана. – Все равно в таком виде вам от него ничего не добиться. Позвольте, я сам приведу его на корабль…

Рыжий раздраженно отмахнулся. Он разжал пальцы, и голова помощника с деревянным стуком снова упала на стол. Рыжий брезгливо вытер руку платком. Ноздри его сердито вздувались.

– Профос, плеть!

Один из мускулистых спутников, все так же безмолвно вытащил из-за пояса плеть и подал её рыжему.

– Стоит ли, патрон? – озабоченно забормотал лысый. – Он виноват. Но он же не колодник… И здесь не море.

– Вот именно! – Бешено зыркнул на лысого рыжий. – Не море! А мы уже три часа как должны быть там! Я подниму этого скота, даже если придется просечь его до костей!

– Патрон, я бы не…

Пожилой не успел закончить фразу. Капитан сделал широкий замах. Наверное, ему стоило доверить это дело профессионалу – профосу. Наверное, от злобы он позабыл, что замах плетью вовсе не обязательно делать так резко, главное, резко её опустить… Он и опустил её резко: свистнуло, и на обнаженной спине патлатого Эулохио вздулся багровый рубец, кое-где лопнувший красным. Но за миг до этого за спиной рыжего раздался вскрик и следом – звон битой глины. На замахе плеть своим кончиком аккурат хлестанула по щеке проходившего мимо Тита, который с довольной улыбкой тащил принятый у Матакьи кувшин с вином.

Ойкнула Матакья.

Схватившись за лицо, полусогнувшись, раскачивался Тит.

Замычал тяжким стоном Эулохио, силясь понять, что происходит, и собрать пронзенное болью, непослушное тело, перетекая по столу, как медуза, выброшенная на берег.

Вино между осколков кувшина растекалось по полу.

– Пропало вино, – пробормотал Амар.

– Застегните пояса, – тихо сказал Трофим. – Тит?!

Тит тряхнул головой, распрямился. Все же он получил не со специального замаха, и до крови его не просекло, но на щеке вздувался отчетливый след. Он кивнул Трофиму, мол, в порядке, и глаза целы. Лицо его болезненно дергалось.

В зале стало тихо.

Рыжий только по звону и вскрику сзади сообразил: случилось что-то не то. Он обернулся, увидел Тита.

– А ну платите за разбитый кувшин! – повелительно крикнула со своего места хозяйка.

– Успокойся, женщина. – Небрежно отмахнулся рыжий капитан. – Я заплачу.

Он протянул руку к поясу, где висели два тугих кошеля, засунул руку в меньший из них, и вытянул горсть монет. Основательным хозяйским движением он положил тяжелый медный фоллис на поднос застывшей рядом Матакье.

– Это за кувшин, – сказал он. – И принеси парню его вино. – Он повернулся к Титу, который распрямился, прижимая руку к щеке. – Ты просто оказался не там, где надо, парень. Без обид. Вот! – Он шевельнул пальцами, и из горстки монет выдвинулся еще один фоллис, зажатый между большим и указательным. – Поправь здоровье. – Капитан посмотрел на Тита, положил монету на столешницу ближайшего стола и отвернулся.

Потом обласкал взглядом Матакью и положил ей на поднос еще один фоллис.

– Это за то, что напугал тебя, красавица.

– Благодарю господин, – с улыбкой присела Матакья.

– Эй! – окликнул Тит.

Капитан обернулся.

Тит ударил с правой.

Капитан успел еще гукнуть что-то, прежде чем кулак Тита закончил свою траекторию у него на физиономии. Удар откатил рыжего назад, пятясь, он запнулся ногами за скамейку, где ворочались беспробудный Эулохио и два его бесчувственных товарища. Бешено размахивая руками, рыжий вцепился в плечо одного, но инерция перевесила: капитан не задержался, а только увлек за собой. Этого хватило, чтобы перевернуть скамью, отчего уже все четверо посыпались на пол со страшным грохотом, отененным визгом сдвинутого с места стола. И над всей этой картиной желтыми россверками мелькнули медные искры фоллисов, разлетевшихся из руки рыжего в момент падения. Мгновением позже они осыпались на пол тяжелым дробным дождем. Но не все – Трофим, уже вскакивая с места, увидел, как одна из монет исчезла в кулаке моряка с соседнего стола, который выбросил пятерню с точностью и быстротой хватающей рыбину чайки. Улеб уже опережал Трофима в рывке, а остальные вскочили на долю мгновения позже.

– А!.. – рявкнул один из бритых здоровяков, сопровождавших рыжего, и замахнулся на Тита своей плетью, которая выглядела даже тяжелее той, удар которой Тит уже получил. Тит резким скачком поднырнул под занесенную руку, ухватил лысого за предплечье и попробовал провести бросок, но лысый перехватил его руку. Они совершили пол бешенного оборота вокруг друг друга и (кто из них подставил другому, ногу бегущий Трофим разглядеть не успел) рухнули на пол.

Второй здоровяк, до драки уступивший своему капитану плетку, подскочил к упавшим и примерился зарядить барахтающемуся Титу ногой по голове. Но тут подоспел Улеб и таранным ударом плеча вломился ему в грудь. В результате лысый крепыш улетел по проходу между столами так, будто его сдуло ветром; упасть ему не дала группа моряков: – нежно подхватили, сберегая свой стол, и уже не столь нежно отбросили в сторону. А Улеб осуществил то, что не удалось крепышу, – занес ногу и от души приложил в бок тому, что кряхтел на полу, подминая под себя Тита. Здоровяк беззвучно выпустил воздух, разжал хватку и отвалился от Тита в корчах боли.

Тем временем трое оставшихся на ногах людей рыжего скучковались и встретили самого Трофима, Юлхуша, Амара и Фоку. Краем глаза Трофим успел заметить, как дергаются, пытаясь вернуться из пьяного марева, те трое с неупавшей скамьи стола, где гуляли люди капитана. Трофим обменялся парой крепких ударов с загорелым голубоглазым помощником рыжего, и почувствовал, что руки у того набиты на драку. Уклонил голову – удар помощника прошелестел вскользь по скуле, оставив горячее ощущение; чуть бы правее и… Но тут и самому голубоглазому прилетело со стороны по уху от Фоки. Слева схлестнулся с моряком в череде ударов Юлхуш, Амар обходил его сбоку. Придется морячку отходить и сломать их стенку, иначе с фланга забьем…

Где-то в стороне разъяренно заревел отброшенный Улебом бритый здоровяк и понесся со страшным воем обратно, набирая в скорости силу удара. Улеб дождался, чуть уклоняясь от летящего кулака, отставил назад ногу, и резко выставил веред локоть согнутой руки, уперев её прижатый к груди кулак в ладонь другой. Здоровяк влетел в этот локоть как волна в утес, и разбился на нем. Улеба отбросило на шаг назад, но здоровяк рухнул перед ним сломанной кучей.

Голубоглазый, видать, уже сообразил, что теперь у контуберналов появился перевес, и сейчас это скажется, – особенно после того как Трофим, пнув по подвернувшейся ноге молотившего моряка, вернулся к самому голубоглазому и всадил ему свою отработанную коронку – прямой с правой в лоб, между глаз. Этот удар люди отчего-то, как правило, замечали слишком поздно. Голубоглазый опять показал, что не дурак, успел отклонить корпус назад, и все равно ему, хоть и ослаблено, но прилетело. Сломав защитную динию голубоглазый отпрыгнул, мотая головой чтобы прийти в себя, и, и крикнул:

– Моряки!.. – И затем выдал вечное: – Наших бьют!

Этот крик почему-то произвел на участников останавливающий эффект. Драка замерла. Двое оставшихся моряков отступили к голубоглазому, разорвав дистанцию, и один из них тут же выхватил из ножен нож. Второй, стрельнув взглядом в его сторону, последовал примеру. Трофим боковым зрением увидел и распознал по шелесту, что и контуберналы мгновенно ощетинились ножами. Сбоку к неприятельской троице заходил Улеб, но уже вставали со скамьи те трое выпивох, которых не уронил их собственный рыжий капитан. Сам капитан все еще барахтался на полу, путаясь в роскошных ножнах своего длинного меча. Извивался рядом аморфной массой Эулохио, похоронив под собой одного из соседей по скамье. Но и третий моряк с их рухнувшей скамьи уже тоже вставал, пока на четвереньки, водя вокруг пьяным и полным тупой ненависти взглядом, и шипя от боли, расстегивал петельку на ножнах, хотя было неясно, понимает ли он, кого и за что собрался бить. В стороне потихоньку кряхтя, воздвигался на ноги неудачно упавший Тит. И силы равнялись, и дело дошло до ножей…

– Сатис! – сказал Трофим вытягивая левую руку в сторону от себя, как бы перекрывая своим возможность броска вперед. А в правой… В правой был нож – по вбитой привычке дернул, и только потом осознал. – Довольно. Повеселились!

– Наших бьют, люди моря! Бей солдатню! – призывно крикнул носатый моряк слева от голубоглазого.

– Кто тут еще наши… Капитан, который лупит своего кибернетиса [19]19
  Киберентис, – греческое название штурмана.


[Закрыть], нам не свой… – лениво отозвались из зала, и Трофим узнал голос Косты – того самого моряка, что ловил вора на улице. Коста запомнил их попытку помочь или что другое? В любом случае Трофим был благодарен ему даже за эту фразу, которая могла сбить настрой.

Он глянул по сторонам. Моряков было много, и реши они вмешаться… Но нет, битая публика сидела на местах, смотрели кто равнодушно, кто с любопытством. Лишь несколько человек не участвовавших в драке оказались на ногах, но они быстро возвращались на свои места, и Трофим подумал, что своих фоллисов рыжий, когда очнется, уже не найдет.

– Твой дружок… нашего патрона ударил… – выдохнул голубоглазый.

– Не первый. И не плетью, – ответил Трофим, покачав головой.

– Патрон извинился, – буркнул, голубоглазый обретая дыхание. И Трофим понял, что дальше драки уже, скорее всего, не будет. Когда после первой сшибки начинают что-то выяснять на словах, значит, веры в победу нет, и запал иссяк. Ну, разве только если вынудить, позволив себе что-то совсем уж оскорбительное…

Сам обсуждаемый капитан тем временем виднелся за прикрывавшими его моряками. Встав на четвереньки, он пытался нащупать коленями твердую землю и сплевывал кровью – видно, рассек щеку о собственные зубы. Крепкие они у него. Тит ведь хорошо приложил…

– Бросил деньги как подачку нищему. – Снова покачал головой Трофим. – Разве это извинение…

– Патрон Энрико Мастарно благородной крови. Его отец – венецианский патрикий, родом еще из Аквилеи. Многих кораблей и дворцов на земле владелец. – Седой посмотрел на своего низвергнутого капитана, и в глазах его Трофим уловил тень жалости. – Он просто не нашел, как извиниться перед простолюдином.

«Вот оно что, – подумал Трофим. – Отец – богатый купчина знатного рода. Наверняка он и дал сыну корабль. Иначе откуда у такого долдона? А помощник, значит, – приставленная нянька?»

– Ну, надо ему скорее осваивать это искусство, если, конечно, твоему капитану нравится быть здоровым, – посоветовал Трофим, и моряки вокруг одобрительно загудели. – У нас тоже своя гордость есть.