Текст книги "Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)"

Автор книги: Леонид Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

Реформы Сюань-вана (827-782)

Началу царствования Сюань-вана сопутствует легенда. Если верить сообщениям источников – «Го юя» и следующего ему Сыма Цяня, – то в тот роковой момент, когда столичные го-жэнь окружили дворец Ли-вана и были раздосадованы его бегством, встал вопрос о выдаче жаждавшим крови людям малолетнего сына правителя, будущего Сюань-вана. В строгом духе конфуцианского чувства долга и соответствующей готовности к самопожертвованию во имя великой идеи Шао-гун реагировал на ситуацию следующим образом: «В прошлом я неоднократно увещевал вана, но ван не прислушивался к моим словам, из-за чего и произошел мятеж. И если теперь будет убит сын вана, разве ван не подумает, что это из-за моей обиды на него?». А раз так, то не лучше ли выдать разгневанной толпе собственного сына, подменив им сына вана? Так Шао-гун и поступил [28, с. 27—28; 86, т. 1, с. 199—200].

Нельзя утверждать с полной уверенностью, что весь этот назидательный и демонстрирующий высшую добродетель эпизод выдуман. Возможно, что все примерно так и было, хотя сомнения остаются, не говоря уже о том, что заметное в стиле историзованных легенд более позднего времени приукрашивание событий здесь вполне очевидно. Как бы то ни было, но после смерти Ли-вана в ссылке регенты возвели на престол законного наследника, которому они, по словам Сыма Цяня, на первых порах продолжали помогать, дабы наставить его на путь истинный, научить мудрости первых чжоуских ванов. Однако Сюань-ван достаточно быстро освободился от опеки и начал проявлять характер – сильный и независимый, в чем-то сходный с тем, каким обладал его отец Ли-ван. Это проявилось практически сразу. Как только Сюань-ван вступил на престол, сообщается в «Го юе», он отказался принять личное участие в ритуальной вспашке поля тянь-му (цзе-тянь), о чем уже упоминалось.

С пространным поучением, из которого мы узнаем о предназначении поля тянь-му, характере работ на нем и о многих деталях, связанных с его обработкой [28, с. 28—30], выступил один из советников вана. Но безрезультатно. Сообщение «Го юя», как и обычно, являет собой беллетризованное повествование на историческую тему. Но «Чжушу цзинянь» подтверждает факт отказа вана участвовать в ритуале на поле цзе, хотя и относит его не к первым годам правления, но к 29-му его году.

Если не придираться к датам, то само это событие весьма интересно: оно является свидетельством и показателем существенных изменений, происходивших в чжоуском обществе. Отказ от участия в ритуальной вспашке поля тянь-му был своего рода символом, означавшим переход к иным, более развитым, более соответствующим новым условиям формам редистрибуции, т.е. переход к регулярной системе налогообложения.

Из источников – песен «Шицзин» (№ 262 [96, с. 401– 402]) и надписей на бронзе (в частности, «Шао-бо Ху-гуй» [194, с. 158—159]) – явствует, что при Сюань-ване в чжоуском Китае были учреждены налогообложение чэ, о котором уже упоминалось (1/10 урожая), и военный налог фу. Оба вида налогов были нововведением, преследовавшим цель изменить характер земельных отношений. Видимо, смысл земельно-налоговой реформы Сюань-вана сводился к тому, чтобы окончательно отказаться от прежней практики отработок на «больших полях» гун-тянь (включая едва ли не в первую очередь, как символ, главное из этих полей – тянь-му, в обработке которого должен был лично принимать участие правитель), а все обрабатываемые крестьянами поля уравнять, взимая в качестве налога десятину-чэ.

Реформа в сфере налогообложения имела достаточно радикальный характер и была, видимо, как-то связана еще с одним нововведением Сюань-вана. Речь идет о попытке произвести перепись населения, причем в сообщении об этом достаточно много неясного и даже запутанного. Дело в том, что из текста «Го юя» [28, с. 31—32], вкратце воспроизведенного Сыма Цянем, следует, что после поражения в битве с цзян-жунами Сюань-ван решил произвести перепись населения в Тайюани. Почему именно там – неясно, но из контекста вытекает, что имелось в виду выявить численность какой-то части населения на юге, дабы за его счет восполнить потери войска.

Как водится, попытка нововведения вызвала возражения отстаивавших старые обычаи советников вана. В поучении, воспроизведенном в «Го юе», утверждалось, что считать людей не следует, и без того известно все, ибо каждый чиновник знает своих подопечных. Не без ехидства отмечалось, что для того и существуют поля типа тянь-му, чтобы было известно, сколько у правителя народа (в ходе работ они все на виду).

Показательно, что в тексте поучения ни слова о военном поражении, нехватке солдат и вызванной этим необходимости провести перепись населения. И неудивительно: сколько раз терпели поражение чжоуские ваны и сколько армий теряли (Чжао-ван, напомню, все 14 потерял) – но никто переписи не производил. Зачем? Набирали новое войско, комплектовали новые армии, пусть не сразу – но без проблем. Так почему вдруг теперь все стало иначе? Зачем перепись? Совершенно очевидно, что и «Го юй», и Сыма Цянь, и более поздние комментаторы, связывавшие между собой поражение в очередной войне с варварским племенем и перепись населения, не поняли сути нововведений Сюань-вана.

Нужда в переписи была вызвана, по-видимому, совершенно иными причинами, которые достаточно легко установить, если рассматривать проблему не отдельно саму по себе и тем более не в связи с военными неудачами, но в контексте основных преобразований, предпринятых Сюань-ваном. Ведь с течением времени правящим верхам чжоуского Китая становилось все более очевидным, что старые формы редистрибуции, будь то отработки на «больших полях» или взимание какой-либо дани с отдаленных вассалов, никак не способствуют укреплению централизованной власти, а, напротив, делают ее более слабой – особенно в сравнении с теми формами админисграции и налогообложения, которые с раннечжоуского времени стали практиковаться в уделах.

О том, как именно выглядела система администрации и налогов в уделах до Сюань-вана, почти ничего не известно. Только ко времени Сюань-вана, создавшего для своего родственника удел Шэнь в южных землях и повелевшего его населению платить своему новому хозяину десятину-чэ в качестве налога, относится четкое упоминание о практике взимания налогов в уделах, о чем уже говорилось. Быть может, это было нововведением Сюань-вана. Но не исключено, что подобного рода система налогообложения складывалась понемногу во всех уделах, так что своим повелением чжоуский ван лишь как бы узаконил и санкционировал ее, возможно, использовав при этом новое наименование – чэ.

Если принять такое предположение, то станут понятными и все реформы чжоуского вана на территории Чжунго, которая формально еще находилась под его юрисдикцией. Видимо, ван считал систему десятины-чэ наиболее подходящей в условиях того времени (рубеж IX—VIII вв. до н.э.), на которое пришелся период его царствования. И в таком случае демонстративный отказ принимать участие в обработке «священного поля» цзе-тянь (тянь-му), введение системы десятины-чэ (правда, упомянутое в источниках лишь применительно к уделу Шэнь) и призыв к переписи населения, т.е. подданных, обязанных платить налоги, были тесно связаны между собой.

Перепись была необходима – если принять высказанное предположение – для того, чтобы знать, какой объем налоговых поступлений можно извлечь из заметно увеличивавшегося со временем населения, подвластного непосредственно вану, т.е. жившего вне пожалованных им и его предшественниками уделов. Ведь проводить перепись – дело не столь уж легкое и простое, особенно на первых порах, без соответствующего опыта, да еще при явном сопротивлении консерваторов. Идти на это наперекор всем можно было лишь в случае крайней нужды, ради большого и важного начинания.

В «Чжушу цзинянь», данные которой привлекаются преимущественно для того, чтобы перепроверить материалы «Го юя» и «Шицзи», сказано, что на 39-м году своего долгого правления Сюань-ван выступил против цзян-жунов и потерпел поражение, а на 40-м году он провел перепись населения в Тай-юани [255, т. 3, Prolegomena, с. 156]. Представляется, что это во многом, видимо, случайное соседство двух дат и упоминаний разных событий сыграло свою роковую роль в традиционной трактовке случившегося: поражение в войне оказалось в историографической традиции увязанным с переписью в Тайюани (местонахождение этого района добросовестно, хотя и без аргументации, указывается в комментарии).

Едва ли вану без всяких видимых причин понадобилось просто узнать, сколько людей проживает в одном из районов его громадного государства, к тому же ничем не примечательном, что называется среднем. Да и та ярость, с которой было обрушено на Сюань-вана обвинение в том, что он идет против традиции, что переписывать людей – дело неслыханное и никому не нужное (приблизительно и без того можно знать об их числе), никак не увязывается со скромным местом и значением одного небольшого района в стране. Либо Тайюань была своего рода пробой, моделью для более общих, далеко идущих выводов, либо все-таки перепись не ограничивалась одной Тайюанью. Нам не дано узнать, что было на самом деле.

Нововведения Сюань-вана, насколько можно судить по скудным и спорным данным, сыграли важную роль в развитии чжоуского общества. Практически именно с этого времени начался достаточно заметный процесс приватизации, чему не могли не способствовать новые формы аграрных отношений. Реформы, видимо, несколько усилили и власть правителя, дав в его распоряжение серьезные экономические рычаги. Во всяком случае, Сюань-ван чувствовал себя достаточно крепко на троне и был последним сильным и властным правителем в династии Чжоу. Он вмешивался в практику престолонаследия в некоторых княжествах, например в Лу, подчас создавал новые уделы, чего давно уже не делали его предшественники.

Процарствовав едва ли не полвека, он оставил своему сыну много более крепкие позиции по сравнению с тем, что было на протяжении столетия до того, включая и годы правления Ливана, не говоря уже о регентах.

Реформы Сюань-вана, однако, несмотря на все его усилия, уже не могли изменить хода исторического процесса, который вел к дальнейшей децентрализации и феодализации чжоуского Китая. Своими реформами, решительными, но, увы, безнадежно запоздалыми, Сюань-ван не мог вернуть прошлое величие Чжоу и тем способствовать консолидации Поднебесной, хотя бы только наиболее развитой части ее – Чжунго. Развитие событий шло, как говорилось, в прямо противоположном направлении.

Ю-ван (781-771) и конец Западного Чжоу

Конец Западного Чжоу был обозначен, впрочем, не только влиянием процесса децентрализации и феодализации чжоуского государства, но и резким обострением взаимоотношений между Чжоу и окружавшими его варварскими племенами, с которыми шла постоянная борьба. Вообще-то войны такого рода были традиционным занятием древних китайцев еще во времена Шан-Инь. Активно вели их и первые чжоуские правители, позже также многие из ставших самостоятельными владельцев уделов, о чем, в частности, немало упоминаний в «Чжушу цзинянь».

Заслуживает, однако, внимания то обстоятельство, что характер конфликтов и столкновений на протяжении веков не был одинаковым. Для шанцев варварами были все окружавшие их племена, жившие за пределами зоны их обитания – весьма небольшой, локализуемой в основном в рамках северной части современной пров. Хэнань (к северу от Хуанхэ). В чжоуском Китае при наличии двух столиц и множества полусамостоятельных уделов, разбросанных на обширной территории бассейна Хуанхэ, положение изменилось. Многие варварские племена оказались как бы вкрапленными между уделами, не говоря уже о том, что пустые, неосвоенные пространства на территории Чжунго время от времени легко заполнялись пришлыми кочевниками, не всегда сразу же оседавшими и цивилизовавшимися и потому нередко превращавшимися в реальную угрозу для мирного существования оседлых земледельцев. Если вспомнить также постоянную тенденцию к расширению чжоуских границ в южном направлении, где тоже существовало множество варварских племенных протогосударственных образований, с которыми то велись войны, то заключался мир, – ситуация станет еще наглядней.

В целом она сводится к тому, что по мере ослабления центральной власти чжоуских ванов и их администрации варварские племенные протогосударства чувствовали себя на территории Чжоу и тем более на окраинах все вольготнее. Более того, они начинали все активней оказывать давление на земледельческое население чжоуских территорий. Это давление сильнее всего ощущалось в районе западной столицы Цзунчжоу в долине р. Вэй, окруженной нагорьями, где легко укрывались враждебные чжоусцам варварские племена.

Если восточная столица Чэнчжоу с течением времени становилась все более надежной опорой власти чжоусцев, использовавших ее, в частности, в качестве укрепленной базы для походов на юг, то Цзунчжоу, напротив, все определенней переставала быть надежной. Частично это было связано с тем, что в южном направлении чжоусцы вели, как правило, наступательные войны, вследствие чего безопасность Чэнчжоу усиливалась за счет территориальных приобретений, тоща как войны в северозападном направлении были в основном оборонительными и чаще неудачными, вследствие чего безопасность родовых земель Чжоу (Цзунчжоу) становилась все более призрачной.

Нельзя сказать, чтобы чжоуские правители не видели и не осознавали происходящего. Напротив, и конкретная ситуация, и тем более складывавшаяся тенденция их очень тревожили. Известно, например, что чжоуские правители специально переселили группу восточных племен с приморского побережья в верховья р. Вэй, чтобы они во главе с неким Ином защищали западные рубежи Чжоу. Эти переселенцы, занявшиеся помимо всего прочего выращиванием лошадей для чжоуского правящего дома, со временем консолидировались в большой удел, получивший наименование Цинь. Его правители в последний период существования западночжоуского Китая, при Сюань-ване и Ю-ване вели частые войны с жунами, что, впрочем, не мешало им в случавшиеся время от времени мирные периоды устанавливать с жунскими вождями брачные связи (подробней см. [232, с. 265266]). Впрочем, с правителями жунов и ди вступали в брачные связи и иные удельные правители, в том числе Шэнь, для которого Сюань-ван создал новый удел и дочь которого впоследствии стала главной женой Ю-вана, сына Сюань-вана.

Подобная практика заключения брачных связей с усилившимися соседями-варварами сама по себе была характерной нормой еще со времен Шан (вспомним мать Вэнь-вана). Смысл ее в политическом плане очевиден: с сильным соседом лучше иметь хорошие контакты. Однако преувеличивать значение брачных связей тоже не следует, ибо хорошо известно, что они ни в коем случае не были гарантией от военных конфликтов. Впрочем, как бы то ни было, а сам факт говорит о многом: северные жуны стали на северо-западных границах Чжоу серьезным политическим фактором, влияние которого в политических событиях все возрастало.

Этот фактор важно иметь в виду, когда заходит речь о годах правления последнего западночжоуского правителя Ю-вана. Если верить источникам, они характеризовались обострением взаимоотношений между ваном и его вассалами вследствие вздорности и неумного поведения правителя. Обратимся к тому, что сообщают источники.

В «Чжушу цзинянь» лаконично повествуется, что на 2-м году правления Ю-вана (780 г. до н.э.) три реки близ Цзунчжоу высохли, а часть горы Цишань обрушилась [255, т. 3, Prolegomena, с. 157].

В «Го юе» и «Шицзи» об указанных катаклизмах говорится более подробно. Суть их сообщений сводится к тому, что обвал в горах (результат землетрясения) и связанное с ним обмеление рек – знак упадка и гибели государства, что нарушение космического порядка, взаимодействия сил Неба и Земли привело к выходу на передний план темного начала инь, следствием чего становится обычно гибель правящего дома (см. [28, с. 32; 86, т. 1, с. 200—201]).

Важно отметить, что интерпретация политических событий с точки зрения космических катаклизмов и тем более апелляция к силам ян и инь (мужское и женское, светлое и темное начала) – практика много более позднего времени, нежели начало VIII в. до н.э. Совершенно очевидно, что в развернутых описаниях более поздних источников мы имеем дело с переинтерпретацией определенных событий, реальных либо придуманных. Стоит напомнить, что в практике более поздней историографии, например ханьской, было принято в зависимости от обстоятельств и политической ситуации выпячивать или замалчивать реально происходившие природные явления типа масштабных засух, землетрясений, затмений и иных природных явлений, которые в то время уже привычно всеми воспринимались как знак недовольства Неба и суровое предупреждение правителю.

Впрочем, отношение к природным знамениям и катаклизмам как к грозному сигналу Неба сложилось раньше. Следы его видны в сообщениях «Го юя» и в упоминании о землетрясении в «Шицзине», в песне № 193, датируемой комментаторами как раз годами жизни Ю-вана [96, с. 252—254 и 571—572]. Естественно, что подобного подхода придерживался и Сыма Цянь. Главная цель нарочитого акцента на природные аномалии во всех упомянутых источниках – подчеркнуть недобродетельность правителя, имея в виду доктрину небесного мандата. Но в чем же был виноват, с точки зрения историографической традиции, Ю-ван? Почему он считался столь очевидно недобродетельным?

Во-первых, как сказано в «Чжушу цзинянь», в увеличении налогов сразу же после стихийных бедствий. С точки зрения потребностей государства такой шаг можно понять – нужны дополнительные средства для спасения положения в стране. Но с позиций этических норм доктрины небесного мандата это криминал. Именно такая трактовка звучит в «Шицзине», в песне № 192 [96, с. 248, 251], в которой повествуется о горестной доле народа и нежелании государя позаботиться о нем. И помещенное в «Го юе» предостережение, согласно которому природные знамения сулят крах дому Чжоу, вполне вписывается в традиционное осмысление сложившейся ситуации историографами, составителями этого источника.

Второе и едва ли не наиболее тяжкое преступление Ю-вана перед нормами этики – история с Бао Сы. В «Чжушу цзинянь» лаконично сказано, что на 3-м году правления, т.е. сразу же после природных катаклизмов и повышения налогов, Ю-ван приблизил ее к себе. В «Го юе» о ней не упомянуто. Зато Сыма Цянь щедро восполнил лакуну. Из его рассказа явствует, что Бао Сы родила сына, которого Ю-ван захотел сделать наследником – в ущерб законному старшему сыну от первой жены из рода Шэнь. Это желание было встречено окружением вана с явным неодобрением. И на то были, судя по тексту, веские причины.

Придворный историограф, ссылаясь на будто бы имевшиеся в его распоряжении древние записи, повествует, что еще при Ся появились два дракона, от которых осталась слюна, заботливо собранная в сосуд. Он долго хранился при дворе и, минуя Шан, перешел к Чжоу. В годы правления Ли-вана сосуд случайно открыли, слюна разлилась, превратилась в черную черепаху, от которой забеременела юная дворцовая служанка. Служанка родила девочку, которую сперва спрятали, потом увезли, а затем подарили во дворец вана. Это и была Бао Сы. Она не любила смеяться. Чтобы развеселить ее, Ю-ван зажигал огни на сигнальных вышках – и к нему по этому зову являлись вассалы, дабы помочь в борьбе с неприятелем. Но врага не было – и Бао Сы смеялась. Повторив так несколько раз, Ю-ван добился того, что чжухоу перестали обращать внимание на сигнальные огни, и когда цюань-жуны напали на Цзунчжоу, ван остался без помощи (см. [86, т. 1, с. 201—203]).

Конечно, мифотворчество, связанное с феноменом Ю-вана, -продукт много более позднего времени, когда традиция настойчиво требовала аргументированно осудить правителя, лишившегося власти и погубившего государство Западное Чжоу. Можно в этой связи напомнить, что сюжет мифа явно принадлежит к числу бродячих – он известен, например, и в Европе, где встречаются сказки на тему о том, как ложные крики о нападении волков столь всем надоели, что, когда волки действительно напали на стадо, никто не реагировал на крики пастуха и не пришел его спасать. Я уже не упоминаю о царевне Несмеяне. Но миф остается мифом. А как же все-таки с реальностью, с Бао Сы и Ю-ваном?

В реальности, видимо, произошло только то, о чем вкратце говорится в «Чжушу цзинянь»: ван приблизил наложницу Бао Сы, а вскоре после этого его старший сын и наследник бежал в Шэнь. Вслед за тем тесть вана начал с ним войну, для чего обратился за помощью к своей дальней родне, к жунам. Войска Шэнь и цюань-жуны разгромили Цзунчжоу. Ю-ван и его сын от Бао Сы были убиты, а Бао Сы стала пленницей жунов. Одновременно законный сын Ю-вана и внук Шэнь-бо был посажен на чжоуский трон под именем Пин-вана (см. [255, т. 3, Prolegomena, с. 157—158]).

К сказанному можно добавить, что Ю-ван, согласно «Шицзи», восстановил против себя население страны еще и тем, что сделал своим советником непопулярного в народе – а скорей всего, видимо, среди чжухоу – Ши Фу из удела Го, человека, по аттестации Сыма Цяня, коварного, склонного к наживе и искусного в лести [86, т. 1, с. 203]. Не исключено, что это, в сочетании с увеличением налогов и ссорой с Шэнь-бо из-за Бао Сы, и сыграло решающую роль в судьбе Ю-вана, тогда как мифологические сюжеты были лишь красочным эмоциональным антуражем, созданным в более позднее время с дидактическими целями. В заключение важно, однако, еще раз подчеркнуть, что подлинной причиной трагического конца Ю-вана были все же не происки Бао Сы и даже не промахи самого правителя, но генеральная тенденция к децентрализации и феодализации, а также связанное с ней обострение взаимоотношений вана с чувствовавшими себя все более независимыми его вассалами и, как итог всего, ослабление власти вана на фоне резкого усиления активности окружавших Цзунчжоу варварских племен.