Текст книги "Операция «Ракета»"

Автор книги: Леонид Обухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

ШТАБ РАЗРАБАТЫВАЕТ ОПЕРАЦИЮ

Метрах в трехстах от избушки лесника, на зеленом бугре, одиноко рос кряжистый дуб-великан. Широко раскинув свои могучие ветви, он как бы хотел защитить, приласкать ими измученную, израненную землю.

Николай Васильев сидел у подножия дуба, сжимая в руке немецкий автомат. Шел второй час его дозорной службы на этом посту. Отсюда далеко было видно окрест: горная цепь хребтов, уходящая к горизонту, синеющая в туманной дымке долина, где спряталось небольшое село. Свежий утренний ветерок ласкал лицо, успокаивал душу. Николай закрыл глаза, и в памяти всплыли милые сердцу картины: северный город на берегу Ледовитого океана, где он работал сначала трактористом, потом шофером; Ленинград, откуда ушел на фронт… Сердце сжалось от боли. Так бывало всякий раз: о чем бы он ни начинал думать, сознание неизменно возвращало его к страшным воспоминаниям: тяжелый бой, ранение, плен, концлагерь, побои, голод, смерть товарищей, черные печи крематория… Трижды пытался Николай бежать из лагеря и все не удавалось. Наконец выбрал момент, когда колонну пленных вели на работу… Месяц скитался по лесам, заходя по ночам в чужие села, чтобы раздобыть кусок хлеба.

И вот уже неделю Николай Васильев в отряде «Вперед». Медленно оттаивает его сердце, впитавшее в себя великие человеческие муки и страдания. Сторонился поначалу людей, избегал разговоров. И люди относились настороженно к этому угрюмому, неразговорчивому человеку. Николай улыбнулся, вспомнив, как на второй день по прибытии в партизанский лагерь его вызвал к себе начальник штаба и дал первое задание – разведать силы гитлеровцев в селе Калиште. Возвращаясь с донесением в лагерь уже перед самым рассветом, Васильев неожиданно услышал громкий окрик там, где, по его предположениям, не должно быть никаких партизанских дозоров:

– Ни с места! Лапы в гору!… Пароль!

Из– за деревьев вышли двое. Стволы автоматов уперлись в грудь Николая. Невольно он отпрянул назад, рывком поднял пистолет и тут же получил удар по руке. Пистолет полетел на землю, а его самого схватили сзади, и чей-то третий голос сказал:

– Не дури, чудак человек! Свои… – Морской подошел к Васильеву и похлопал по плечу. Это он распорядился, чтобы дозоры были выдвинуты вперед с тем, чтобы отряд не был захвачен врасплох, если бы посланный в разведку партизан оказался предателем.

– Махно вас забери! – проворчал Васильев, поднимая с земли пистолет. – Думал, власовцы. Говорили мне в селе, что бродят они здесь… А как вы тут оказались? – вдруг спросил он, резко выпрямившись.

– Проветриться решили. Уж больно ночь хороша, будь она триедино проклята!… – насмешливо сказал один из партизан.

Васильев сгорбившись стоял перед командиром отряда. Он понял, что ему не доверяли и намеренно сменили расположение застав.

– Не верите, значит, – глухо проговорил он.

– А ты думал, мы сразу целоваться будем? Откуда нам знать, с чем ты явился. Может, ты продался им? На лбу ведь у тебя не написано, кто ты…

– Возьмите. – Васильев протянул пистолет Морскому.

– Оставь… Считай, что анкета проверена и приказ подписан…

Через несколько часов партизаны совершили удачный налет на село, разведанное Васильевым, и захватили много оружия и продовольствия. Когда отряд возвращался в лагерь, Николая догнал капитан Олевский:

– Будешь разведчиком. Мне такие парни нужны.

Так Васильев стал разведчиком, а после нескольких успешных операций его назначили командиром группы.

…Николая вывел из забытья звонкий мальчишеский голос почти у самого уха:

– Махно! Смотри фрицев не проспи!

– Это ты, Пацан? – Николай тряхнул головой, словно пытаясь прогнать от себя воспоминания и нарочито строго спросил: – А зачем ты здесь, Махно тебя забери?

Васильев ласково смотрел на паренька, стоявшего перед ним. Было тому лет пятнадцать. Нежное, румяное лицо, большие серые глаза делали его похожим на хорошенькую девушку. Ферко Горак, так звали паренька, появился в отряде почти одновременно с Васильевым. Он убежал из родного села после того, как немцы высекли у него на глазах товарища за то, что тот не снял шапку перед офицером. Тогда-то Ферко и поклялся отомстить за своего друга и родную Словакию, страдавшую под игом фашистов.

Николай с первого дня приметил паренька. Нравились ему мальчишеская горячность, отвага, с какой дрался Ферко, и видел, он в нем свою молодость, свою нерастраченную мальчишескую удаль. Когда Николая назначили командиром разведгруппы, он попросил, чтобы паренька направили к нему. Теперь они были неразлучны – Махно, как прозвали в отряде Николая за его присказку, и Пацан, так с легкой руки Васильева ласково называли Ферко партизаны.

– Тебя ждут в штабе, – объяснил Ферко. – Командир сказал мне: «Иди смени Махно, а его пришли сюда». Для чего это, как ты думаешь, Махно? Если какая операция – не забудь про меня, хорошо?

– Куда же я без тебя, Пацан, – подмигнул Николай пареньку и зашагал по тропинке к лагерю.

Когда Васильев вошел в избушку лесника, там уже собрались командиры групп. Из-за бревенчатого стола поднялся начальник штаба Бобров. Указывая карандашом на карту, повешенную на гвоздь, он сказал:

– Товарищи, посмотрите внимательно на карту Словакии. Видите? Она густо покрыта сетью железных и шоссейных дорог. По ним гитлеровцы перебрасывают свои войска на советско-германский фронт из Чехии, Моравии, Венгрии, Польши, Австрии и Германии… По ним подвозятся продовольствие, военная техника, боепитание, горючее…

Бобров немного помолчал, постукивая карандашом по карте и продолжал:

– Фашисты во что бы то ни стало стремятся удержать Словакию, задушить восстание, спасти свои коммуникации… Мы находимся на территории, которую оккупировали гитлеровские части. Здесь своеобразный узел шоссейных и железных дорог. Так вот, мы наметили крупную операцию – одновременный удар по коммуникациям. Что это значит, думаю, вам понятно: немцы не смогут в течение некоторого времени подвозить фронту все необходимое. Вам, товарищи, предстоит объяснить все это своим бойцам, рассказать, какое громадное значение будет иметь успешное проведение операции… Помните, что каждый пущенный под откос эшелон с вражеской техникой и боеприпасами – это сотни спасенных от гибели бойцов Советской Армии и Чехословацкого корпуса, которые дерутся на фронте, это пусть небольшой, но шаг к победе…

Бобров замолчал, внимательно посмотрел на партизан. Потом добавил:

– Удар наносим завтра ночью, выступаем из лагеря через два часа. По прибытии на место проведите тщательное наблюдение за движением патрулей… Действовать нужно наверняка. Порожние эшелоны пропускать, а взрывать только те, что идут к фронту… Для каждой группы намечен участок, где произведена разведка, изучены подходы к нему. Каждому командиру будут даны подробные сведения о маршруте, о немецких и гардистских [3] гарнизонах, патрулях и дозорах на коммуникациях. Проводниками групп будут местные жители. Есть какие-либо вопросы?

– Вроде бы все ясно, – сказал минер Василий Хомутовский, закуривая сигарету. – Можно идти?

– Одну минутку, товарищи, – поднялся комиссар Григорьев. – Хочу напомнить вам, что необходимо постоянно разъяснят: бойцам, ради какой цели мы здесь находимся, зачем проводим ту или иную операцию, какой вред это наносит фашистам. Это очень важно, ибо и в Словакии есть сейчас люди, которым не нравится, что мы помогаем народу вести борьбу с фашизмом. Они сеют разные слухи, пытаются представить нас непрошенными завоевателями, которые покушаются на чужие земли… Вряд ли им помогут их сплетни, но пренебрегать этим тоже не следует. Используйте каждый возможный случай, чтобы разъяснять населению нашу политику.

– Ясно, комиссар, – отозвался со своего места Николай Светлов, – правильно говоришь… Все это надо и партизанам, и населению растолковывать…

– Если вопросов нет, то командиры групп свободны. Через два часа построить людей возле штаба… – объявил Бобров.

В это время хлопнула дверь, и в комнату шагнул Олевский, одетый в штатское.

– Вернулся! Целый и невредимый! – бросился к нему Николай Светлов. – А мы тут уже волновались…

Олевский прошел к скамье, стоявшей вдоль стены у окна, и устало опустился на нее. Несколько дней назад он ушел в разведку по специальному заданию. В штабе его ждали с нетерпением.

– Все в порядке? – обнимая друга за плечи, спросил Морской. – Через два часа группы выступают из лагеря, отдохни немного…

– Сначала, командир, выслушай донесение, а потом и вздремнуть часок можно.

– Ну тогда докладывай, чудак человек.

Олевский сел к столу, закурил и чуть глуховатым от усталости голосом стал рассказывать:

– С помощью коммунистов-словаков создано пять партизанских групп. Численный состав их – около ста пятидесяти человек. Достали оружие – словацкие автоматы, карабины, пулеметы, гранаты… Командирами групп назначены бывшие военнослужащие словацкой армии, перешедшие на сторону народа, и наши – русские, бежавшие из концлагерей… Люди надежные… По нашей команде прибудут в указанное место…

Олевский подвинул к себе блокнот начальника штаба, написал на нем несколько строк и передал Морскому:

– Вот места базирования групп, фамилии командиров и пароль для связи…

– Добре, – читал запись Олевского подполковник. – Возьми, начальник штаба…

– Подобраны в нескольких пунктах разведчики, – продолжал Олевский, – помогли в этом тоже словацкие товарищи. Думаю, что скоро мы получим интересные данные. Помощников они себе сами найдут среди населения, словаки очень тепло относятся к советским людям… Но есть и неприятные новости…

– Ты это о чем? – спросил комиссар.

Олевский молча встал и прошелся по комнате. Лицо его потемнело, еще глубже залегли над переносицей морщины.

– Вчера пришел я в село Калиште. Остановился у одного словацкого товарища. Вижу: хмурится человек и вроде бы что-то сказать хочет. «В чем, – спрашиваю, – дело? Чем недоволен?…» Он и говорит: «Не пойму, что получается… Вчера пришли в село партизаны. Пьянствуют, к женщинам пристают, продукты отбирают, ценные вещи, боровичку…» Среди мародеров, как я узнал, были русские, словаки, чехи… Перед рассветом ушли. Из какого отряда, неизвестно.

– Ребята наши были в том селе, – вступил в разговор капитан Светлов. – Тоже слышали о мародерах… Удалось выяснить, что это люди из отряда какого-то Лебедя.

– Вот подлецы! – процедил сквозь зубы комиссар. – Надо сообщить об этом Центру…

– И немедленно, – подтвердил Морской, вырывая лист из блокнота.

– Да, нужно строже проверять людей, которые приходят к нам, – заговорил Бобров.

– Где гарантия того, что подобные шкурники не придут и к нам в отряд? Ты согласен со мной, Морской?

– Злопамятный ты, однако, чудак человек, – ответил Морской, почувствовав в вопросе друга намек на недавний разговор, когда принимали в отряд тех двоих, что спаслись от преследования гардистов. – Разве ж я против бдительности?… Сейчас она особенно необходима. Нам предстоит сколотить крупный отряд, способный вести операции в широком масштабе… Будем объединять созданные группы, берите в отряд добровольцев-словаков, пленных, бежавших из лагерей… О тех, кто вызывает сомнение, немедленно нужно запрашивать Центр, если речь идет о русских… Словаков мы можем проверить с помощью словацких коммунистов, они своих людей знают. Необходимо также наладить связи со спецотрядом капитана Зайцева, действующего в нашем районе. Вместе драться сподручнее… У тебя еще есть новости, Саша?

– Последняя, командир… Нужно предупредить наших людей, что немцы под видом повстанцев выбросили десант карателей в треугольнике Ружомберок – Банская Бистрица – Лугатино. Фашисты узнали, что повстанцы носят красные галстуки, как отличительный знак. Так вот, они вооружили своих карателей словацким оружием, одели в штатское и нацепили им красные галстуки… Одного из этих новоявленных «повстанцев» опознали словаки, он был из словацкой фашистской организации. Схватили его и таким образом разоблачили трюк гестаповцев.

– Вот черти, придумали же… – сказал Бобров.

– Всем отрядам повстанцев был срочно дан приказ снять галстуки и вместо них носить на правом верхнем кармане короткую красную ленточку. А лжеповстанцы по-прежнему носят галстуки, вот и вылавливают их сейчас словаки…

– Костя, предупреди всех наших партизан об этом. Увидят кого с красным галстуком, пусть ведут в штаб. А если окажет сопротивление, не церемониться! – распорядился Морской.

– Ясно, командир. Ну, нам пора…

Командиры вышли из комнаты.

ГРУППЫ УХОДЯТ НА ЗАДАНИЕ

Пятьдесят партизан уже выстроились возле штаба – каждая группа отдельно. Перед строем лежали вещевые мешки со взрывчаткой, боеприпасами и продуктами, стояли ручные пулеметы. Морской, Бобров и Григорьев шли вдоль строя, осматривая оружие бойцов, проверяя, все ли необходимое взято в поход. В конце строя Бобров что-то сказал Морскому, тот согласно кивнул головой и, повернувшись к партизанам, вдруг приказал:

– На месте, шагом… марш!…

Партизаны недоуменно переглянулись не зная, то ли шутит майор, то ли всерьез.

– Веселей! Веселей!… – прикрикнул Бобров и вместе с подполковником вновь пошел вдоль строя. Возле некоторых партизан они останавливались, прислушиваясь к чему-то, и Морской приказывал кому-либо выйти из строя. Вскоре перед шеренгой оказались шесть партизан, которые неуклюже топтались на месте.

– Отставить шаг! – зычный голос Морского разнесся над поляной. Командир приблизился к вышедшим из строя партизанам, спросил:

– Вы куда собрались? На базар что ли? А ну, попробуй-ка вот ты, Сапронов, пробежать, Давай, давай, чудак человек, дуй вдоль строя! Не стесняйся! А то твоя стеснительность всю группу погубить может…

Недавно прибывший в отряд парень лет 23, в потрепанном солдатском обмундировании, вышел из строя и побежал, громко топая сапогами. И сразу же все отчетливо услышали дробный металлический стук, словно солдат колотил чем-то железным по котелку.

– Стой, давай назад! – крикнул Морской. – А теперь скажи, Сапронов, как ты думаешь, за сколько сотен метров услышит часовой этот грохот при твоем движении?

Партизан молчал, смущенно опустив глаза, поправляя сбившийся на сторону котелок.

– Это ко всем относится, – повернулся Морской к партизанам. – Обмундирование, оружие, снаряжение– все должно быть подогнано и закреплено так, чтоб никакого шума!… Иначе противник обнаружит вас, и этим вы не только операцию провалите, но и себя гробануть можете… А сейчас, командиры, по одному заходите в штаб, получите задание и инструктаж!…

Командиры групп один за другим потянулись к избушке. А вокруг пятидесяти счастливчиков собрались те, кто уходил позже или оставался в лагере. Совали уходящим сигареты, лишнюю обойму патронов, ножи, давали советы, из которых и десятой доли не запомнишь, и сотой доли не выполнишь. Стройный парень в кожаной тужурке черного цвета, с маузером через плечо кружился тут же. Сейчас в нем нелегко было признать того оборванца, которого вместе с рыжебородым привели в штаб партизаны неделю назад. Парень вытащил из кармана тужурки флягу и протянул Сапронову:

– Возьми, выпьешь по дороге… Бодрости придаст.

– Спасибо, Иван, не надо… С выпивкой, сам знаешь, под расстрел влипнуть можно… – ответил Сапронов. А стоявший рядом с ним партизан, перепоясанный пулеметной лентой, прикрикнул:

– Э-э, ты, друг ситцевый, отчаливай-ка с боровичкой!… Приказ забыл, чи шо?…

– Я ж по-товарищески, а ты сразу приказом по башке, – с обидой проговорил Иван.

– Если по-товарищески, то я тебе вот что скажу, парень, – спокойно возразил Сапронов. – Разбаловался ты в комендантском взводе… На баяне пилишь, боровичку пьешь… Вроде бы ничего такого плохого и не делаешь, а все у тебя чудно как-то получается… Других подбиваешь насупротив идти…

– Ты болтай, да меру знай, – огрызнулся Иван. – Знаем мы таких идейных…

К спорящим подошел партизан в словацкой армейской форме и офицерской морской фуражке. Это был моряк Дунайской чехословацкой военной флотилии Юзеф Ямришко. Прислушавшись к разговору, словак обратился к Ивану:

– Тавай, товарищ, ататим поровичка токтор, на лечений…

– Верно… Сдать боровичку доктору для лечебных целей, – поддержали моряка партизаны. – Для раненых пригодится… Сдать…

Иван нахмурился, желваки заиграли под смуглой кожей, зло сверкнули карие прищуренные глаза:

– А ты, водоплавающий, тоже только молочко употребляешь? Докторов не жалей, они больше нашего хлещут…

– Кончай свою пропаганду, – обозлился Сапронов. – Хитрый ты человек… Попервах я думал, что с придурью ты, ан нет…

– Что за шум? – подошел командир группы Василий Хомутовский.

– Да вот, размышляем… как правильнее употребить боровичку, – натянуто улыбнулся Иван.

– Доктору сдать! – выкрикнул кто-то.

– Считай, что решили, – твердо сказал Хомутовский. – Сдать доктору! Морозов нет и в дорогу ее брать ни к чему… А теперь, хлопцы, по коням…

Девять партизан вскинули на плечи вещмешки, поправили оружие. Группа Василия Хомутовского уходила последней. Уже отправились на задание вместе со своими людьми комиссар Григорьев, капитаны Светлов и Олевский. Несколько минут назад покинули лагерь еще две группы. Среди деревьев можно было различить человеческие фигуры, постепенно исчезающие в осенних сумерках.

Хомутовского провожали Морской и Бобров. Крепко пожимая на прощание руку другу, командир вполголоса сказал:

– Ну, бывай, чудак человек! Помни про дозоры, выдвигай их впереди и по флангам, минеров в дозор не назначай, автоматчика держи метрах в пятидесяти позади группы.

– Помню, помню, Михаил… Только рвать буду все равно на выбор, чтоб без промаху. А так ведь и порожняк можно по ошибке кувырнуть…

– Ладно, Васек, веди группу. – И Морской легко толкнул Хомутовского от себя.

…На первом же привале Василий подробно рассказал партизанам о задании, предупредил о необходимости повышенной бдительности. Вытащив карту, он вместе с Юзефом Ямришко, проводником группы, обсудил, как лучше подойти к назначенному пункту.

Двигались осторожно. Если дозоры сообщали о близости противника, приходилось подолгу отсиживаться в кустах. Чаще всего это случалось возле шоссейных и больших проселочных дорог. Мимо проносились машины с солдатами, грохоча гусеницами, проползали танки или тягачи с пушками, а партизаны лежали, затаив дыхание, и ожидали сигнала дозорных, чтобы перебежать дорогу.

Наступила ночь. Безмолвная, сонная тишина леса окружала людей. Потрескивал под ногами хворост. Поскрипывали вершины деревьев. Мохнатые влажные лапы елей хватали партизан за одежду, словно старались удержать, не пустить дальше. Вокруг чернели корявые пни и корневища бурелома, похожие на скрюченные неведомые страшилища. Вдали что-то ухало и стонало, иногда прямо из-под ног людей с шумом взлетали ночные птицы, вскакивал испуганный заяц…

Тяжелые подъемы, изматывающие переходы по лесу прерывались короткими привалами. Команда «Пошли!» раздавалась в тот самый момент, когда усталость смыкала веки. Только раз на протяжении суток командир разрешил двухчасовой отдых.

Все еще спали, а Хомутовский и Ямришко уже «колдовали» над картой. Подъем, десять минут на завтрак и снова в путь… Последние километры шли особенно тихо. Хомутовский не хотел рисковать у самой цели и принял все меры предосторожности.

Солнце перевалило за полдень, когда головной дозор вышел к железной дороге. Расставив караулы, Хомутовский вместе с Ямришко и словаком-минером поднялся на пригорок, с которого хорошо просматривалась дорога. Она то ныряла в глубокую выемку, то, проскочив метров двести по высокой насыпи, исчезала за поворотом.

До вечера партизаны наблюдали за движением на дороге, за сменой патрулей. Поезда ходили часто. Бодро позванивая по стыкам, пролетали порожние эшелоны со стороны фронта, а навстречу им шли тяжело громыхающие составы с техникой, горючим…

– Эх, жаль пропускать, да нельзя пока, – вздохнул Хомутовский, провожая взглядом очередной состав с танками.

Как только стемнело, он и словак-минер побежали к насыпи. За ними, разматывая проволоку, бежал Ямришко. Не больше пяти минут потребовалось минерам, чтобы подложить под рельс мину, прикрепить к чеке проволоку, засыпать мину балластом.

– Уходите! – приказал Хомутовский и следом за товарищами сошел с дороги на бровку, тщательно заметая следы веткой, присыпая песком провод.

Только минеры поднялись на сопку, как со стороны фронта показался эшелон. Партизаны равнодушно поглядывали на порожние платформы, проносившиеся мимо. Лишь на некоторых из них торчали либо стволы разбитых пушек, либо остовы изуродованных машин…

Прошло больше часа, прежде чем где-то далеко за горами, прикрывающими узкую полоску долины, послышался гудок паровоза.

– Видно, на станции… – проговорил Василий.

Ямришко толкнул Хомутовского в плечо и показал вправо. С соседнего холма, где лежал дозор, моргнул огонек… еще… еще…

– Патруль, хай ему три погибели!

Четверо солдат в немецкой форме, разговаривая, медленно шли по путям. А поезд уже стучал в дальнем конце равнины.

– Що ж це диеться, га? – ворчал Хомутовский. – Хиба ж мы упустимо цю поживу… Дулю з маком… Сапронов, визмы цих фрицев на мушку.

Василий решил стрелять, как только немцы обнаружат мину. Вот сейчас… Все прильнули к автоматам.

– Пока не шумну, не стрелять!

Солдаты все ближе и ближе подходят к месту, где заложена мина. Десять шагов… Пять… Три… Идут спокойно… Что?! Заметили? Немцы остановились как раз там, где заложена мина…

– Почекаемо, – шепчет командир, сам не замечая, что уже давно перешел на украинский язык. – Ще трохи почекаемо…

На насыпи вспыхивают зажигалки. Видно, как немцы прикуривают и медленно трогаются дальше. Рядом с Хомутовским облегченно вздохнул Ямришко, ругнулся минер-словак, а сам Василий почувствовал, что на лбу у него выступили капельки пота.

– Поживите ще трохи, катовы души… Зараз не до вас…

Поезд был совсем близко.

– Побачемо, що воны там тягнуть… Зараз побачемо…

Отфыркиваясь струями пара, на насыпь выскочил из выемки паровоз, и следом за ним, поблескивая под светом луны, потянулись громады танков на платформах. Хомутовский осторожно взялся за провод, и как только паровоз наехал на мину, изо всех сил рванул провод на себя. В то же мгновение багрово-зеленые молнии взлетели вверх из-под паровоза. Паровоз вздыбился, как стременной конь, остановленный на скаку, и с грохотом опрокинулся, полетел под откос. А за ним, наскакивая одна на другую, кувыркались платформы, скрежетали и крошились вагоны, с треском разбрасывая доски, какие-то куски металла.

– Видходимо! – крикнул Хомутовский, поднимаясь с земли, и отсветы огня запрыгали у него по лицу…