Текст книги "На речных берегах"

Автор книги: Леонид Семаго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Морские орлы над Хопром

Озеро Тальниково не похоже на старицы, какие Хопер сотнями закорючек раскидал по своей пойме. Оно круглое, как круглы степные озера, и окружено со всех сторон лесом. У него нет берегов, и только лягушки могут без риска добраться до суши, а птицы предпочитают по воздуху. Как трава на лугу, островами лежит на воде колючий телорез, под которым не везде и карасю протолкнуться. Попавший сюда ветер быстро запутывается в гуще двухметровых лезвий рогоза, спешит скорее выбраться на чистое место и улетает, не успев ни волны поднять, ни сшить и разровнять как следует красновато-зеленый ковер ряски, разрезанный на лоскутки утиными дорожками.

Вокруг этого озера много ольхи, и золотая осень выглядит тут бедновато. За ольхой осины стоят, но чуть пожелтеет на них лист, стряхивают его поскорее без ветра. У ветел никогда не было огневой кленовой яркости. А другие деревья и близко не осмеливаются подступиться к топким берегам озера.

Утиный рай Тальниково. К осени сюда слетается столько утьвы, особенно кряквы, что шум взлетающих стай прокатывается над лесом, как шум урагана, и перекрывает гул пролетающих самолетов. Когда повторно линяют селезни перед осенью, надевая многоцветный брачный наряд, сплошной каймой лежит на воде у травяных зарослей утиное линное перо. Сквозь вязкий ил ни веслом, ни шестом не нащупать твердого дна. Вот каково оно, это Тальниково.

Под собственной тяжестью падают с ветел узкие листья, сверкая на солнце, едва плывет по воздуху осенняя паутина, плещутся средь зарослей и на открытой воде сытые утки, а над озером, как крылатые сторожа, ходят огромными кругами три белохвостых орлана. В прямую линию развернуты широкие, длинные и почти до черноты темные крылья с растопыренными на концах острыми перьями. Веером развернуты короткие по сравнению с крыльями хвосты, чисто-белые у двоих и будто густо забрызганный болотной грязью у третьего. Два белохвостых покрупнее, третий – заметно меньше. Парит над прихоперским озером семья морских орлов – орланов-белохвостов, птенец и родители. У старших птиц хвосты такой белизны, что когда они пролетают под облаком, их длиннокрылые силуэты кажутся совсем куцыми.

Я вижу этих птиц над Хопром уже более двадцати лет. Кто-то из местных старожилов нашел их гнездо лет сорок назад. Может быть, эта пара и ее гнездо около озера Тальникова – единственные до Волги на восток, до Днепра на запад, до мещерских лесов на север. Видел я белохвостов над морем, над пустыней, где и настоящих орлов немало, но над нашими перелесками, полями и реками такие исполины пернатого мира – редкость. Это потомки последних свидетелей прошлого, когда край наш был безлюден и дик, когда леса, луга, озера и степи были поделены между этими хозяевами земли и неба, и новым парам не находилось свободного места.

Первое гнездо орланов-белохвостов я увидел на одном из островов волжской дельты и не мог удержаться от соблазна заглянуть в него. Как перевернутая копна, сидело оно в тройной развилке корявой, но крепкой ветлы. Поблизости не росло ни одного дерева, с которого можно было заглянуть в гнездо, а шестиметровой высоты тростник уже в десяти метрах скрывал ветлу. Долезть до гнезда оказалось пустяком по сравнению с тем, что стоило взобраться на него.

Гнездо хоперских орланов выглядит еще внушительнее. Попасть в него можно только сверху, потому что ветла, на сучьях которой оно устроено, и на ветлу не похожа: не дерево, а колонна, под стать двухсотлетним дубам Шипова леса. И держится она корнями в земле не слабее тех дубов. Прямой неохватный ствол на могучем основании высоко поднял аккуратную крону. И пока здоров этот гигант, у местных стихий даже сообща не хватит сил свалить или переломить его. Такие деревья заслуживают право носить собственное имя. Нет в мире другой такой ветлы, поэтому и выбрали ее орланы, не соблазнившись ни громадными осокорями, ни дубами соседней Теллермановской рощи. Они по достоинству оценили крепость и надежность уникальной ивы, соорудив на ней свое гнездо.

Здесь птиц не беспокоит никто: место глухое, диковатое. Упавшие деревья и ветки переплетены цепкой ежевикой. Летом крапива непроходима, в рост человека, комары злые и неустрашимые, под травой, как западни, ямы и промоины, топь. Сюда и волки опасаются забегать, если нужда не заставит. Только весной стрекочут вокруг огромного гнезда полевые воробьи, втиснувшие в щели дома орланов собственные гнезда. Хозяев они не боятся, а от прочих врагов, разорителей гнезд, защищены надежно. Даже куница не решится шарить рядом с собственной смертью ради сомнительной удачи.

Частенько под гнездами орланов валяются утиные перья, но мне ни разу не пришлось подсмотреть, как охотятся белохвосты на уток. Зато часто видел, как могучие хищники подчищают грехи охотников, высматривая в камышах, в густой траве, на воде или в степи безнадежных подранков и убитых птиц. У воды и на воде чаще всего берет добычу орлан: рыбу, водяных крыс, которых весенний разлив выжил из нор. Заглядывает он и в колонии цапель, когда там птенцы. Но гнезд не грабит, а подбирает упавших птенцов. Зимой хотя иногда и повезет ему поймать зайца, чаще приходится вместе с воронами пробавляться пищей стервятников. Здесь он хозяин положения и, пока не насытится, не уступит место никому, не обращая внимания даже на то, что нахальное воронье в нетерпении дергает его за хвост.

Белохвост любит рыбу не меньше скопы, хотя и не столь умелый рыболов, как она. Ловит он некрупных щук, стоящих в засаде у лопушков, карасей и сазанчиков, кормящихся ряской на стоячей воде, подбирает покалеченную и снулую рыбу, заслуживая этим уважение, как санитар. Если он никогда не снисходит до ловли мышей на суше, то от рыбьей мелочи не отказывается и не упустит случая выловить на отрезанном мелководье всех красноперок и окуньков, которые остались там с разливов.

Орланы не домоседы. Осенью и зимой они где-то странствуют, не показываясь у гнезда неделями, уверенные, что в их отсутствие никто не посмеет посягнуть на занятое место. В это время семья продолжает существовать в том же составе, в котором она жила в гнезде. Дети уже сами могут взять то, что им полагается и что могут, и они не выпрашивают кусок у родителей. Разлетаясь в разные стороны на километры, они умеют быстро находить друг друга.

В конце ноября, когда замерзло водохранилище, но зима еще не успела выгнать с него последних уток, лысух и чаек, стали попадаться на глаза белохвосты, то старый, то молодой. Никогда их не видели вместе: кочуют всяк себе бродяги-одиночки. Но однажды старый орлан, сидевший, нахохлившись, на льдине, вдруг подобрался весь и, широко раскрывая клюв, трижды крикнул в пасмурное небо. А через несколько секунд рядом с ним уже укладывал крылья упавший с неба молодой. Глядя на птиц, легко было догадаться, что это не случайная встреча соплеменников, а одна семья. Не успела редкая пелена начинавшейся метели скрыть их силуэты, как на льдине уже стояли два старых орлана – оба с чисто-белыми хвостами и светлыми головами. Расстанутся они с молодым лишь зимой, когда птицы вернутся к гнезду, чтобы, домостив его ветками и другим доступным материалом, отдаться заботам о новом поколении.

Живущие в хороших кормных угодьях, пары орланов на зиму не улетают со своих охотничьих и гнездовых территорий. Раз в несколько лет бывают в Черноземье такие зимы, когда в угодья местной пары орланов слетается до десятка их родни и несколько беркутов. На это время снимается охрана границ, и птицы, отыскивая павших от истощения, морозов и ран оленей и кабанов, кормятся на падали, пока от той не останутся только клочья шерсти и кости.

Оседлые пары начинают строительство гнезд уже в декабре. Как ни крепки деревья, на которых десятилетиями держатся огромные глыбы гнезд, но и для них наступает предел. Кроме того, и по другим причинам приходится закладывать новые гнезда, когда целы и еще надежны старые. Еще не миновал солнцеворот, еще ворон не затевал своих игр, а белохвосты ежедневно свободное от охоты время проводят в гнездовых заботах. Эти заботы пока просты, хотя легкой их работу не назовешь. В основание постройки должны быть положены крепкие ветки. С земли нечего подобрать, все под снегом. Да и не все, упавшее на землю, годится для строительства.

Самец ломает сухие ветки с ветел и осокорей, нося их самке, а та укладывает их в широкой развилке. Орлан обламывает тонкие концы веток и отламывает ветки метровой длины, а толщина в месте излома бывает до трех сантиметров. Одну такую ветку, подобранную под гнездом в январе, я храню до сих пор как свидетельство силы орлана. Это твердая, сухая ветка, а не какая-то гнилушка. Когти птицы оставили на ней едва заметные вмятины-точки. Переломить ее руками мне не удалось, едва поддалась она, когда надавил коленом. Поэтому зимняя работа по строительству идет медленно.

Был у меня молодой ручной орлан, один из трех, сидевших в огромном гнезде. На этом ворохе сучьев и разной ветоши могли бы свободно разместиться четыре взрослых человека, и посередине осталось бы место для самовара. Но в тот раз на одном краю сидел я, поджав под себя ноги, а на другом, прижавшись друг к другу, три птенца, каждый ростом с гуся. Похищенный быстро привык к людям, бегал за мной по поселку, терпеть не мог собак любого роста, и если они не уступали ему дорогу, бил крылом, не пуская, однако, в ход ни когти, ни клюв. К цаплям, бакланам и пеликанам, жившим в вольере, относился равнодушно и при общей кормежке спокойно ждал своей очереди и доли.

Но одна встреча со взрослым орланом чуть не стоила мне жизни. Хищник спустился в густой тростник, чтобы взять упавшую туда молоденькую цаплю, но взлететь не смог даже без добычи, будучи не в состоянии сделать полного взмаха крыльями. Бывают такие поступки, в которых раскаиваешься уже через секунду, да поздно. Я схватил орлана за шею, а он меня лапами – за оба запястья, и черные когти с отчетливым хрустом стали впиваться в тело. Получилось, как у охотника, который поймал медведя. Не так пугали клюв и когти орлана, как комары, которые быстро покрыли руки и рукава куртки буроватым налетом. Тысячи их впились в лицо и шею. А орлан, не мигая, смотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде не было испуга. Избавила нас друг от друга вода, но мне в тяжелой одежде и сапогах едва удалось избежать удара о рогатую корягу, вокруг которой бурлила грязная пена.

Может быть, вскоре окончательно отойдут в прошлое охотничьи «подвиги», трофеями которых были доверчивые орлы и орланы, и человек перестанет быть их врагом. Но у царственных птиц есть еще два врага, невольным помощником которых нередко становится человек, спугивая с гнезда насиживающую самку. Это ворон и ворона. И всюду эти враги уже много лет возрастают в числе. Есть основания полагать, что ворон и самостоятельно, без помощи человека, может обездолить семью орланов. Пара черных птиц, намерившись похитить яйца орланов, осмеливается даже опускаться на гнездо рядом с наседкой.

Греет осеннее солнце землю, уходят вверх невидимые потоки теплого воздуха – не такие уж слабые, коль, не взмахнув ни разу крыльями, круг за кругом плавают в них огромные орланы.

Вода – дом

Сегодня в Москве снегопад, а над свежей отавой хоперских лугов порхают желтокрылые бабочки. Вялый уж свился хитрым узлом на жестких осиновых листьях, устеливших просеку из конца в конец ровным ковром. После раннего зазимка наступило недельное бабье лето.

А бобры уже начали валку осин и тополей, готовясь к долгому зимнему сидению. На Поддужном озере рядком, ствол к стволу положены макушками пять деревьев. На светлой коре крайнего – невиданный гриб-трутовик чернеет блестящей нашлепкой. Только гриб вдруг шевельнулся, став черепахой, и булькнул в воду. И сколько потом я ни ждал, затаившись, не поднялась больше, видно, простившись с небом и солнцем до весны.

Пока я ждал и смотрел, как гибнет в воде флотилия узконосых челнов – желтоватых ивовых листьев, подумал, что не так много встреч с этим молчаливым животным было за десятки лет, если помнится каждая вторая.

На небольшом озерце, каких немало в Усманском бору, летом среди цветущих кувшинок торчит большая кочка. Сбоку на ней зеленеет несколько стебельков, а вся верхушка отутюжена почти до блеска: на ней в солнечную погоду любят греться две болотные черепахи. У третьей постоянное место на полусгнившем обломке, брошенном в воду ураганом. Переломил вихрь старое дерево пополам и бросил в воду, как охапку соломы.

В своей неподвижности черепахи кажутся изваяниями из черного камня, тускло поблескивающими над водой. Животные греются, но не дремлют. Их подслеповатые с виду глазки замечают опасность издали: зрение черепахи отличается необыкновенной остротой и улавливает малейшее движение. Пригревшись, черепаха не теряет осторожности, не опускает голову, а так и держит ее вверх на всю длину шеи. И никогда не колеблется, бежать или не бежать. Если она заметила что-то подозрительное, тут же шагнет к воде и через миг исчезнет в ней. Вода – ее спасение, ее дом, хотя родилась она на суше, под землей.

В воде – охотничьи угодья черепахи. Добыча ее невелика: головастики, пиявки, прудовики и прочая водяная мелочь, которую прямо под водой можно целиком проглатывать, потому что жевать не умеет. А если добыча великовата, она, сжав ее беззубыми, сильными челюстями, рвет когтистыми лапами. Проглотив кусочек, отрывает второй. Вот почему если черепаха поймает рыбешку, то на поверхность обязательно всплывает плавательный пузырь.

Как же такое неповоротливое, неуклюжее существо рыбу ловит? Черепашья неповоротливость и неуклюжесть под водой исчезают, но все равно этого мало, чтобы поймать даже малька-замухрышку. Черепаха идет на хитрость: растопырив четыре ноги, она неподвижно висит у дна, не делая никаких движений, только глаза следят за стайкой рыбешек, снующих вокруг. Кто-то из них пощипывает ее хвост, кто-то пытается склюнуть желтоватую точку с ноги, кто-то подплывает к самой морде. И тогда черепаха молниеносно хлопает челюстями – и самого любопытного нет. Но прожорливостью черепахи не отличаются, и урон карасикам ничтожен. Сытое животное несколько дней даже не смотрит на пищу.

Самая любимая добыча черепахи – не рыбешка, а головастики. Их и ловить проще, и водятся они там, где никакой рыбке не выжить. Любое лесное озерцо, болотце, канава и просто большая весенняя лужа кишмя кишат головастиками лягушек, жерлянок, жаб, чесночниц. Если бы все они становились четвероногими, тесно было бы на земле и в воде места не хватило бы.

Весной черепахи не живут в реке или глубоких озерах, где вода прогревается очень медленно. Они перебираются в лужи от разливов, уходят на мелкие озера из снеговой воды, которая становится теплой за несколько солнечных дней. В холодной воде животное не будет охотиться: и движения вялы, и аппетита нет. Аппетит у черепахи – явление временное. Он усиливается к середине лета, и как только начинает остывать вода, все реже соблазняется черепаха даже самой легкой добычей.

Под водой охотится, под водой спит ночью, забившись в травяные заросли. Здесь и зимует, лежа на дне в глубоком оцепенении полгода или больше. Если у лягушек в воде кожа – единственный орган дыхания, как жабры у рыб, то у черепах кожа непроницаема ни для воды, ни для воздуха, и под водой они не дышат. Мало того, за зиму озерцо может промерзнуть до дна. Медленно будет таять весной ледяная толща, и еще медленнее будут возвращаться к жизни вытаивающие изо льда черепахи и карасики.

В Черноземье черепахи пережили необыкновенную зиму, когда из-за бесснежья и мороза к весне 1969 года до дна промерзли лесные озера и бобровые пруды. Не в апреле, а чуть ли не в конце мая начали появляться они на солнце. Нарушилась синхронность размножения: те, которые зимовали в мелких озерах и прудах, отстали от черепах, живших в реке и родниковых озерах. Но долг свой перед родом выполнили и те и другие. Последним даже повезло: запоздав с откладкой яиц, они обманули лис, которые, зная прежние сроки, проверили, пронюхали все места, куда приходили в мае и июне черепахи, и ничего не нашли.

Такая суровая зимовка оказалась одинаково благополучной и для сытых, отъевшихся к осени животных, и для тех, которые с середины лета были обречены на вынужденную голодовку: над этими черепахами проводили эксперимент, а потом о них забыли, оставив их в огороженном дворике, откуда они не могли ни выбраться сквозь сетку, ни подлезть под нее. Рядом был маленький бассейн; солнце высушило его, но осенние дожди снова наполнили водой. Черепахи залезли в бассейн и легли на дно.

Весной, проводя уборку территории, студенты вывернули из бассейна глыбу льда вместе с примерзшими к ней снизу черными осиновыми листьями. Кто-то заметил, что во льду не только мусор, и аккуратно вырубил одну за другой шестерых черепах. Сомнения, что все они мертвы, ни у кого не было. Положили их на кирпичи, чтобы обсохли на солнце, решив сделать из панцирей пепельницы. Но когда под вечер собрались уезжать и пошли за черепахами, все шесть бродили возле ограды, намереваясь, как и осенью, уйти на свободу. Было решено, что они ее заслужили, и всех отнесли к реке.

Дважды, а в жаркое лето и трижды, наступает день, когда черепаха покидает дом, оставляя в нем и вечную свою осторожность. Взяв с собой побольше воды, самки, побуждаемые могучим инстинктом продления рода, идут, не обращая ни на что внимания, будто это последний в их жизни путь. Бредут средь бела дня с усталым видом, хотя не устают никогда, к тем местам, где ежегодно откладывают яйца, потому что яйца черепах не развиваются ни в пресной, ни в соленой воде. Каждый год самки откладывают яйца в одно и то же место, которое помнят прекрасно.

Их короткие переходы не сравнить с полукругосветными путешествиями морских черепах. Несколько сот метров, несколько тысяч черепашьих шагов – не такое большое расстояние, чтобы заблудиться, сбиться с пути и не найти тот прогретый склон с редкой травкой, где когда-то родились сами. Черепаха сразу берет точное направление к этому склону, отклоняясь от прямой лишь для того, чтобы обойти препятствие – упавший ствол, ограду, дом, поставленный с осени на той пустоши, через которую шла черепаха. Внешние ориентиры: кусты, деревья, бугры – не играют роли в выборе и поддержании направления, и животные уверенно продолжают свое шествие через измененную местность, как и десятки лет назад.

Идут, оставляя на песке отутюженную дорожку со следами ног и хвоста. Придя на место, каждая польет водой песок, чтобы не осыпался, задними ногами выкопает ямку-пещерку. (Задние ноги у самок черепах особые, как лопатки.) В ямку положит десяток кремоватых яиц в хрупкой, чуть шероховатой скорлупе. Заровняв все, усталое животное той же дорогой потащится к дому, а из яиц в темной пещерке, обогреваемой теплом солнца, к осени вылупятся черепашата. Ростом такие, что весь десяток, не теснясь, уместится на ладони. До полой воды будут сидеть они под землей, не показывая носа наружу.

Но только много охотников до вкусных черепашьих яиц. И первый из них – лиса. Наверное, еще не успели черепахи до воды дойти, а уже белеют возле разрытых тайников подсохшие скорлупки разгрызенных яиц. Если бы не этот разбой, число черепах росло бы быстро, а сейчас их от полного истребления только и спасают необыкновенная живучесть, завидное долголетие и вода. Без этого давно бы перевелся их род.

Живучесть черепах поразительна. Однажды мы нашли черепаху средних лет, пригвожденную к земле железным прутом. Злодейство было совершено давно: кто-то отгрыз у нее хвост, все пальцы на задних ногах и раны успели зарасти. На передних осталось только по одному пальцу с когтем. Взятый домой, этот самец прожил более пятнадцати лет и жил бы еще, но погиб, затискавшись между стеной и компрессором холодильника. Его искали везде, но только не в этом месте.

Дикость и то упорство, с которым черепахи в неволе долго отказываются от любого корма и даже от привычной добычи, приходят к ним с возрастом. У черепашек-первогодков стремление выбраться к большой воде столь же сильно, как и у старых черепах, но они с жадностью берут любой корм чуть ли не из пальцев. Хватают все: брось в тарелку полуживую муху – тут же проглотят и выжидающе поднимут голову, словно прося еще. С дождевым червем управляются с таким проворством и торопливостью, что кажется, будто ничего не ели с момента выхода из яиц. Черепашки не так осторожны, как взрослые, и в своей родной стихии. Правда, их труднее заметить среди блестящих листьев лягушатника, на облепленной ряской ветке, у подножия той же кочки, на которую вылезают погреться большие. Взрослые черепахи к неволе привыкают не скоро и ручными животными не становятся, хотя в конце концов и начинают выпрашивать корм.