Текст книги "На речных берегах"

Автор книги: Леонид Семаго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Коршун

 У берега затона стоит рыбацкая плоскодоночка. Рыболов, пригнув пучок камыша, сел на него, чтобы не уплыла лодка. Но она и без этого не сдвинется с места. Висят над рекой и лесом дырявенькие облачка, не шевелится лист на осинах, разомлев от жары, сидят на проводах ласточки-береговушки, замерла на кончике удилища синекрылая стрекоза-красотка. Неподвижны поплавки, словно и под водой все замерло, как в сонном царстве. Около лодки, в воде, белеет кверху брюхом помятая щучьими зубами плотвичка. Эту истерзанную, с откушенным хвостом и побелевшими глазами рыбешку заметила темная хищная птица и уже давно ходит над затоном широкими кругами, то поднимаясь над высокими ольхами, то опускаясь к воде, словно пытаясь заглянуть в лицо рыболова под надвинутой шляпой: спит он или не спит. Остановили свою сумасшедшую беготню блестящие жуки-вертячки, не скачут между лопушками длинноногие водомерки, камышевка горланит за спиной, и птица, наконец, осмеливается. Круто спикировав с виража, она выхватывает плотвичку из воды и, торопливо замахав крыльями, набирает высоту.

Не собственный голод заставил коршуна пойти на риск и взять добычу из-под руки человека. Поднявшись со своей находкой почти под самое облачко, он завершает последний виток высотной спирали и планирует к заречной дубраве, где его гнездо и птенцы. Есть, конечно, и самому хочется, но долг не позволяет проглотить рыбешку целиком. И он, крепко держа плотвичку в когтях, отщипывает на лету только кусочки от ее костлявой головы. Снизу кажется, будто несет птица серебристую игрушку, то и дело поднося ее к глазам, чтобы полюбоваться, пока не отдала детям. От крупной рыбы можно оторвать кусок и побольше, но не такой, чтобы обделить птенцов.

Оперение коршуна коричневое, а голова белесая, словно седая, ноги желтые, и лишь остро заточенные когти и крючковатый клюв совершенно черные. От всех темноперых хищников своего роста в полете или сидя отличается треугольной вырезкой на конце хвоста. Во взгляде светлых с желтинкой и оранжевой искоркой глаз ни суровости, ни злости, а скорее любопытство и какая-то простота.

Голоса тоже у других хищных птиц такого нет: негромкий, дрожащий свист, который любят перенимать скворцы. Порой в нем звучит явный оттенок нежности, неназойливая просьба, согласие. А клюв все-таки крючком, остры когти. И у одетых в белый пух темноглазых птенцов такие же клювы, такие же когти, что выдает их будущие наклонности: вегетарианцами из таких не вырастают.

Каковы же дела и повадки этого хищника? Серые цапли позволяют ему жить в своих колониях. В больших цапельниках одна, а иногда и две семьи коршунов живут за счет птичьей общины, подбирая с земли оброненную и потерянную при кормежке рыбу, обреченных птенцов цапель, выпавших из гнезд. К этому хищнику довольно равнодушно относятся серые вороны. Под его гнездом устраивают свое жилье воробьи. Эти маленькие нахалы хорошо отличают его от других хищников и в неволе: они смело залетают в клетки и вольеры к коршунам.

Мирные птицы за серьезного или опасного врага коршуна совсем не принимают. Как-то в колонии ласточек-береговушек раздался сигнал тревоги, и все ее население – более тысячи ласточек – мгновенно взвилось над обрывом, спеша набрать высоту. Но тут же все возвратились и спокойно принялись за прерванную работу: из-за бугра выплыл темный силуэт с вильчатым хвостом. Наверное, подавшая сигнал птица в спешке не разглядела этот хвост.

Только когда птичий молодняк покидает гнезда, отношение родителей к коршуну на несколько дней изменяется, они как бы перестают доверять ему. Грачи летят навстречу и гонят прочь, сороки делают то же самое. А туда, где верещат сборища скворчиных семей, он и сам не полетит. Понимает, что взять скворчонка из стаи – немыслимая затея, что если и удастся схватить, то не дадут унести, отобьют живого. В воздухе коршун и вовсе никого поймать не может. Он робок перед уткой, защищающей утят на воде. Однако в утиное гнездо, оставленное наседкой без присмотра, может заглянуть и полакомиться яйцами. Такое бывает редко и лишь тогда, когда человек по неосторожности спугивает насиживающую утку.

Зато он великолепно ловит сусликов, особенно подростков, когда те покидают родительские норы и начинают расселяться. Этих дней не пропустит ни один коршун, в охотничьих угодьях которого есть суслиные поселения. День-деньской плавает над ними хищник, относя к гнездам легкую и вкусную добычу. Насекомых разных ест: жуков, кузнечиков. А чаще всего парит над рекой, высматривая в траве мертвую рыбешку и собирая ее, прежде чем она разложится. Весна отдает ему печальные жертвы зимы. Когда вытаивают из-под снега погибшие в лесных урочищах кабаны и олени, находит их ворон, а потом присоединяется к нему и коршун.

Из хищных птиц своего роста коршун наиболее доверчив к человеку, хотя подвергался необоснованным гонениям больше других, расплачиваясь за предрассудки и чужие провинности. Пока поддерживалась культура охоты, коршуны встречались на самых маленьких речках. Когда же началось массовое истребление хищных птиц, будто бы приносящих урон охотничьему хозяйству, первыми под выстрелы угодили из-за своей доверчивости коршуны. Унес ястреб со двора цыпленка – коршун. Поймал болотный лунь на пруду утенка – коршун. Выхватила из реки скопа язя или щуку – коршун! Не повезло растяпе-охотнику на утренней зорьке, а хочется унести какой-нибудь трофей, что делать? Коршун на охоту вылетает рано: солнце едва поднялось, еще не вся роса упала на траву из тумана, а он уже летит над сонной рекой. Несколько взмахов и короткое планирование – удобная мишень. Хорошо, что за годы преследования коршун не утратил до конца врожденной доверчивости. Он безбоязненно парит у многолюдных набережных, пристаней и причалов, где можно выхватить из воды снулую рыбешку. Весной вместе с чайками и грачами он неотступно следует за тракторами в поле, где умеет первым схватить вывернутую лемехами полевку или мышь. Собираясь стаями перед отлетом у звероводческих ферм, коршуны, подбирая отбросы, действуют еще смелее, чем галки и вороны. И даже гнезда коршуны могут строить на виду у людей, и не всегда на самом верхнем этаже деревьев.

Нетороплив плавный полет коршуна. Широкие и длинные крылья нащупывают малейший ток воздуха вверх, используя его для подъема. Гонщик из него плохой, а парит он превосходно. В летний ветреный день, зависнув над плотной лесной полосой, коршун так и плавает из конца в конец на гребне воздушной волны, отраженной от высокой стены деревьев. Он выравнивает скорость своего падения со скоростью набегающего потока воздуха и, не тратя усилий, просматривает километровый участок поля: кого-нибудь да заметит. Осмотрев одно поле, перелетает к другому, потом возвращается снова.

Когда над раскаленными степными склонами перегретый воздух, как по трубе, уходит в белесое небо, в несколько минут, ни разу не шевельнув крылом, коршун поднимается по крутой спирали на такую высоту, что делается едва различимым с земли. Весной прилетает рано, как только вскроются реки, и рано, в августе, улетает, пока не начались затяжные осенние дожди, пока много солнца, пока горяча земля и долог день. Зачем махать крыльями тысячи километров, когда через степи, великие пустыни и горы воздух сам донесет до нужного места.

Перед дальней дорогой линяют эти птицы. У них в полете видны неширокие щели, зияющие в крыльях на месте выпавших перьев. Но никакой разницы в движениях и скорости полета взрослых птиц и молодых с целыми крыльями не заметно. Природа очень тонко отрегулировала последовательность смены перьев – так, чтобы ни на час птица не теряла власти над воздушной стихией.

Гнезда коршуны строят не очень искусно. Сложат на дубе, на ольхе помост из прутиков, выстелят его кое– какими обрывками и лоскутками. Коряво, но довольно прочно. Гнездо первого года невелико, и обычно хвост насиживающей самки виден снизу. Через год, если вернутся, если дерево выстоит, могут занять прежнее гнездо, подстроив его немного. Могут уступить другим хищникам, а себе построить новое, могут сами занять бесхозную постройку в подходящем месте.

Когда в середине лета молодняк поднимется на крыло, когда молодое коршунье познает высоту и овладеет всеми видами полета, собираются коршуны семья к семье в сотенные стаи, как многие нехищные птицы. Эта общительность еще раз подчеркивает их неразбойничий характер. И сами стаи, когда все птицы поднимаются в воздух, не производят зловещего впечатления. Наоборот, провожаешь их с таким же сожалением, как и журавлей.

Лысуха

 Все меньше свободнотекущих рек остается на равнинах степной зоны: большими и малыми водохранилищами становятся их долины. Так стало и с Воронежем. Когда-то по этой реке от Рамони до Дона провел небольшой боевой корабль Беринг, а в петровские времена с воронежской верфи сходили на воду корабли для морских сражений. Еще и в послевоенные годы к возрождающемуся городу плотогоны даже в межень уверенно проводили с верховьев стометровые плоты. А потом быстро захирела, обмелела река, год от года затягивая свое русло овражными выносами, теряя береговые родники. Полноводная и рыбная прежде, она все больше становилась лягушачьим царством, пока в 1972 году чуть повыше ее устья не стала поперек долины плотина с водосбросом и судоходным шлюзом.

В низовье сложился режим глубокого озера, а теплые мелководья верховьев стали быстро зарастать тростником, камышом, рогозом, телорезом и другой водяной травой, превращаясь в настоящий рай для водоплавающих и околоводных птиц. А ко всему весна того года после осенне-зимней засухи была на огромных пространствах Русской равнины безводной, без половодий, без разливов, и неисчислимое множество пернатых скопилось на тех мелководьях, потому что большинству из них лететь было некуда. Долетали они до привычных родных гнездовий и словно беженцы покидали их, спеша поскорее отыскать новое пригодное для жизни место. Цапли, поганки, крачки, утки валом валили со всех сторон. Так осела и прижилась здесь масса птиц, которых прежде и на пролете видели редко и не каждый год.

Тут уже не бывает разливов и ледоходов. Поднимется немного полая вода, открывая ранней рыбе ход на нерестилища, медленно растают под солнцем и теплыми ветрами ледяные поля на плесах, и закипит почти до самого ледостава птичья, рыбья, лягушачья и комариная жизнь. Самыми ранними весенними поселенцами становятся те, кто может нырять, потому что только на дне в эту пору можно найти корм. Первыми прилетают нырки седыши и белобоки, нарядные чомги и аспидно-черные лысухи.

Даже на рассвете, когда в белесо-сероватой мгле едва различимы на невидимой воде птичьи силуэты, лысуху при ее утином росте трудно принять за утку или нырка. Не потому, что пером черна, а потому, что плавает не по-утиному и ныряет иначе, чем нырок. Плывя медленно, лысуха словно беспрестанно кланяется собственному отражению, кивая каждому гребку, как голубь – каждому шагу, а короткий хвостишко чуть приподнят над водой. Прибавляя скорости, птица перестает кивать, кладет хвост на воду и скользит по ней, словно утюжок. Ныряет легко: сильным толчком лап приподнимается над водой, как бы становясь на твердую опору, и без плеска, по-дельфиньи окунается, опускаясь вертикально вниз. Но под водой ей держаться трудно, и она часто выныривает хвостом вверх.

Летят лысушьи стаи ночами, останавливаясь для отдыха только на большой воде. Ни одна лысуха на весеннем пролете не опередит вскрытия рек. Весной ее никогда не встретишь на полевой луже, а летом – на чистеньком лесном озерце или затянутом ряской бобровом прудике, куда любят прилетать чирки и большие утки. И не потому, что там голодно или спрятаться негде. Лысухе, чтобы подняться в воздух, нужен разгон. Плавая не хуже утки и летая по-утиному, она не может взлететь свечой даже из низенькой осоки: слишком мала сила коротких крыльев, чтобы они подняли с места тяжелое тело птицы, даже против сильного ветра. Только в редких случаях, чтобы не огибать невысокое препятствие по воде, лысуха, натужившись, неуклюже перелетает через него и тут же шлепается как попало.

Она охотнее переплывает открыто километровый плес, нежели дает работу крыльям. А для взлета ей обязательно нужен длинный разбег. Посуху она ковыляет, еле переставляя ноги, а по воде бежит, взметая лапами фонтанчики брызг, так быстро, что всплеск от первого шага едва успевает осесть, когда птица делает уже десятый. Отчаянно махая на бегу крыльями, лысуха набирает необходимую взлетную скорость и по отлогой глиссаде поднимается в воздух. Когда на крыло поднимается сразу большая стая, ее общий пробег длиннее, чем у отдельной птицы, потому что, теснясь, лысухи мешают разбегу друг друга. И если в предзимье, во время ледостава, соблазненные изобилием корма, задержатся черные птицы на последней полынье, то окажутся они пленницами родной стихии, и еще до того, как замерзнет вода, станут добычей пернатых или четвероногих хищников, потому что ни взлететь с маленького оконца, ни уйти по льду или рыхлому снегу они не могут. А мороз им не страшен.

В день возвращения на гнездовые места стая, которая в пути была как одна огромная семья, перестает существовать. Те пары, которым посчастливилось уцелеть и остаться вместе на весеннем и осеннем перелетах и зимовке, быстро находят и занимают свои прошлогодние семейные участки, и главной их заботой на много дней становится защита этих участков от старых и новых соседей. Хозяевам, главным образом самцам, то и дело приходится вступать в поединки с теми, с кем еще вчера на последней остановке мирно плавали бок о бок. Сегодня же это не соперники, а самые настоящие враги, у которых только один путь установления отношений – силой.

Сильным себя считает каждый самец. Он без колебаний бросается на других лысух, оказавшихся неподалеку от его участка или даже на ничейной воде. А участок – это сколько-то метров по краю камышовых зарослей и полоса чистой воды перед ними, защищать которые надо и справа, и слева, и спереди. Тыл прикрыт стеной почти непролазной крепи, хотя нарушитель может подобраться и оттуда.

Границы устанавливаются не с первого раза, но когда они признаны сторонами, встречи соседей в этой зоне оканчиваются хотя и не мировой, но зато без драки. Межевые кустики или травинки, торчащие из воды, служат пограничными знаками на невидимой черте, которую переплывать нельзя. Около них и происходит «обмен любезностями». Самцы в угрожающих позах: шея положена на воду, а полуразвернутые крылья приподняты над спиной, как черный парус, – сходятся у этих травинок клюв в клюв и застывают друг перед другом. Сзади на помощь обоим подплывают их самки. Безмолвно-напряженной сцене не хватает крошечной искры, чтобы вспыхнула драка, но вместо этого лысухи расплываются в свои стороны, даже не оглядываясь. Оказывается, здесь можно только угрожать и запрещено наносить удары.

На открытой воде граница определяется на глазок: кому достаточно десяти – пятнадцати метров от края зарослей, кто чуть ли не весь плес считает своим и в любой момент готов мчаться на чужака метров за пятьдесят-шестьдесят. Чужаками считаются птицы-одиночки или пары, а к группе отношение равнодушное: если много, значит, не конкуренты. Случайная птица старается удрать и не вступать в драку с задирой. Но если тот нападает на такого же владельца, нерасчетливо выплывшего на середину плеса, то даже неожиданность и стремительность нападения не бывают залогом успеха. Противники опрокидываются на спину и начинают махать ногами, после чего, не нанеся друг другу ни царапины, спокойно и неторопливо, как ни в чем не бывало, уплывают восвояси. Если же во время стычки к одному из бойцов успевает подбежать на помощь самка, тогда победа над соперником остается за парой. Они бьют его ногами, стараясь окунуть в воду, что, как и в дуэли камышниц, считается его полным поражением. Когда в драку ввязываются самки, невозможно разобраться, кто где и чей верх. Надо сказать, что у лысух драки с соседями вовсе не привилегия самцов. Самки в этом отношении тоже задиры не из последних.

Самых заядлых не удерживают никакие преграды. Ранней весной на небольших плесах соперников может разделять нерастаявший лед. Перелететь через льдину нельзя: разбежаться еще негде, и зачинщик, выпрыгнув на нее, торопливо семенит, наступая на собственные пальцы, спотыкаясь и едва не тычась клювом в лед, но не останавливаясь и не поворачивая назад. Такая сцена смешна со стороны, но на соседа пеший агрессор производит иное впечатление, и он прячется в заросли, не принимая вызова, и поэтому возвращение нападавшего происходит уже по воде.

Весной самцы настолько распалены желанием подраться, что какой-нибудь из них, не видя поблизости соперников, может с угрозой поплыть на собственную самку. Однако та проплывет мимо, словно не заметив его выходки. Да и ухаживание у них довольно грубовато, будто рослая заносчивая птица от безделья обижает подростка, а тот, похныкивая, не смеет даже уворачиваться от подзатыльников.

Если семейным птицам, занявшим свои старые участки, остается только отстаивать прежние права на их владение, то холостому прошлогоднему молодняку или птицам, потерявшим пару, надо одновременно и семью создавать, и подыскивать для нее участок. С этим надо спешить, иначе достанутся самые бросовые и бескормные места или ничего не достанется. Попытки потеснить владельцев недвижимости почти не приносят успеха, и недостаток гнездовых участков может привести к тому, что часть птиц останется без птенцов.

Ни среди сухопутных, ни среди водоплавающих птиц я не знаю более драчливых и задиристых, чем лысухи. Зяблик гонит со своей территории только зяблика, лебедь – только лебедя, лысуха же бросается на уток, поганок, чаек, опустившихся на воду, а водяную курочку не терпит как прямого конкурента. И уже осенью, когда выводки давно уплыли от родителей, пары продолжают охранять участки, пугая проплывающих вблизи крякв, чомг и, конечно же, своих сородичей. Да и молодняк в стаях, еще не одев наряда взрослых птиц, уже проявляет врожденную драчливость. И прекращаются птичьи распри только в поздних, предотлетных стаях, где все равны.

Понять поведение и позы лысух проще, нежели разобраться в значении звуковых сигналов, потому что заросли часто скрывают и ту птицу, которая издает возглас, и ту, к которой он обращен. До сих пор остается загадкой, какой ситуации соответствует сдержанное «оханье» или двойное причмокивание. Даже весной, когда лысухи большую часть времени на виду, когда они наиболее «говорливы» и когда рядом с ними нет других птиц, не каждый принадлежащий им звук удается сразу связать с их присутствием. Отрывистое и звонкое тявканье – обычный призыв. Негромкое, односложное пощелкивание, похожее на слабый стук валька по мокрому белью, может означать и досаду по поводу несостоявшейся стычки с соседом, и удовлетворение победой после драки с ним. Однократное «пиксь», похожее на усиленное цыканье дубоноса, служит выражением настороженности. Похоже на приглашение особое, издаваемое не голосом шлепанье или топанье, вроде похлопывания ладонью по крошечной лужице.

Это шлепанье – нечто необыкновенное в птичьем мире, и его трудно сравнивать с барабанной дробью дятлов, хотя назначение того и другого, видимо, сходно, если не одинаково. Самец, стоя на чуть затопленной кочке, на кучке сплавного мусора, на пучке примятого рогоза так, чтобы вода была не выше пальцев, начинает вдруг бить под собой растопыренной лапой, словно в нетерпении. Пошлепает немного, займется туалетом, потом снова примется топать, и все одной ногой. Поза его в это время выражает настороженность или выжидание, но никак не раздражение и не угрозу. Звук этот негромкий и слышен всего на несколько метров.

У лысухи и всей ее сухопутной и водоплавающей родни, в какой бы наряд ни были одеты взрослые птицы, птенцы-пуховички черны, как сажа. Но у маленького лысушонка черные пушинки на голове с ярко-оранжевыми, почти алыми кончиками, а на груди – с серебристой сединой. Кожа на темени красная, а большие глазные яблоки просвечивают сквозь нее синевато-лиловым цветом. Клювик густо-коралловый с белым кончиком и узкой черной каймой по краю. Возможно, что это единственный в птичьем мире случай, когда только что покинувший скорлупу яйца и едва обсохший птенец одет наряднее и пестрее своих родителей.

Птенцы появляются не все вдруг: из половины яиц – в один день, а из остальных – через те же промежутки, через которые были отложены яйца, потому что насиживание начинается, когда в гнезде лежат четыре-пять яиц, то есть половина нормальной кладки. Первая четверка в гнезде не засиживается, а почти сразу уходит с кем-то из родителей на воду, возвращаясь к ночи. Правда, днем каждому надо где-то постоять немного, чтобы почистить и привести в порядок наряд, выбрать из него прилипшие соринки, ряску, смазать пух жирком. Птенцу для этого годна любая опора: его держит лист кувшинки, срезанная ондатрой тростинка или лягушачий насест на притопленном обломке. Нередко мать строит для всего выводка похожий на гнездо небольшой плотик, не всегда даже пряча его от постороннего взгляда. Когда вся семья, отдохнув и почистившись, уплывает пастись, тем плотиком пользуются чайки, утки и лысушья родня – камышницы.

Покинув гнездо, лысушата легко и проворно плавают, но сами не умеют собирать корм, и родители кормят их из клюва. Весь выводок все время под боком, и не надо каждую порцию нести к гнезду. Однако умение обеспечивать себя самостоятельно приходит к ним довольно скоро, и, подрастая, они освобождают родителей и от этой заботы, но те еще долго продолжают опекать и защищать выводок, день ото дня, однако, все меньше ограничивая его в свободе поступков.

Там, где человек не мешает лысухе, особенно в тревожную гнездовую пору, она успешно справляется с разными испытаниями птичьей судьбы. И самка, и ее птенцы неплохо ныряют, у них есть надежная и постоянная защита – камышовые и тростниковые заросли, но все же немалый урон терпит лысуха от своего постоянного и близкого соседа, болотного луня. Это ее враг номер один, который берет дань с племени черной птицы яйцами, птенцами и взрослыми. У обоих не только одни и те же местообитания, но и почти одинаковые ареалы, и где не гнездится лысуха, туда редко залетает лунь.

Правда, взрослую, здоровую лысуху на воде, да еще в чаще, луню одолеть не просто и поднять ее оттуда в воздух невозможно, потому что она весит больше, чем лунь, особенно осенью. К тому же есть у нее один надежный прием, избавляющий от гибели в острых и длинных когтях: ее спасает вода. Лысуха ныряет или тонет под тяжестью хищника. Тот же, вцепившись ей в спину, не может нанести глубоких ран: мешают крылья. К тому же и сам он оказывается по брюхо в воде, и вид у него довольно растерянный: кто кого поймал? Подержав жертву несколько минут, лунь, видимо, опасаясь намокнуть целиком, разжимает когти и взлетает. А следом всплывает как ни в чем не бывало избавившаяся от седока лысуха и продолжает заниматься своими делами, словно нет на ней ни царапины. Лунь видит ее, но нападения не повторяет.

Пробуют луни искать удачи, нападая на отбившийся от родителей молодняк. Покинув семьи, молодые лысухи собираются в собственные стаи, без взрослых. Несколько соседних выводков, объединившись, живут на свободном плесике своей жизнью, в которой нередки неожиданные и опасные ситуации, требующие от птиц, еще не наживших достаточного опыта, мгновенных решений. А лунь как раз и нападает внезапно, подкравшись из-за высоких камышей чуть ли не вплотную к рассыпавшейся по воде стае. Мгновенно среди застигнутых врасплох птиц возникает не очень понятная, похожая на панику суматоха. Вместо того, чтобы спасаться кто куда может, они сбиваются в плотную стаю. Даже те, которые паслись или отдыхали возле зарослей, не ищут в них спасения, а мчатся к своим, будто подтверждая этим, что на миру и смерть красна.

Опытный лунь скорее всего пролетит мимо такой стаи, а молодой не удержится от двух-трех бросков, после которых не будет спешить с повторной попыткой напасть на нее. Во-первых, у него возникает нерешительность, кого схватить в сплошной массе черных спин и голов, во-вторых, лысухи не ждут покорно своей участи, и в тот миг, когда лунь уже протягивает лапы к жертве, вода словно вскипает. Ближайшие птицы быстро заныривают, вскидывая ногами высокие фонтаны крупных брызг. Выскочив из-под воды, они не удирают, а снова и снова сбиваются в плотную стаю, создавая перед хищником водяную завесу. Это не что иное, как самая настоящая коллективная защита, явление среди птиц не только редкое, а уникальное. Если бы стая в страхе бросилась врассыпную, кто-нибудь непременно замешкался бы и был схвачен в одиночку.

Лысуху почему-то считают робкой, запуганной птицей, которая чуть ли не лягушек боится. Да еще голос ее, как хныканье: совсем, мол, плохо живется на свете. Но на воде лысуха умеет постоять и за себя, и за птенцов, и за участок, где построено гнездо. Только во время линьки, во время смены полетного пера, прячется она в надежные места, потому что у бескрылой птицы вся смелость пропадает вместе с перьями. Хорошо, что линяют самец и самка по очереди, и за участком и за птенцами есть постоянный присмотр.