Текст книги "Тайны великих пророков"

Автор книги: Леонид Зданович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

Часть пятая
ПРОРОКИ РУСИ ВЕЛИКОЙ

Свойственная всем русским философам прошлого и политиканам настоящего мысль о якобы некоем неизведанном пути, коим предстоит пройти Руси и о том «страшном уроке, который ей суждено преподнести миру», зачастую подпитывалась изречениями наших святых старцев и пророков. Настойчиво повторяемый сейчас этот постулат вызывает новые волны эмигрантов из страны и убеждает наших соседей из благополучной Европы, находящейся буквально в сутках не очень быстрой езды от Москвы, в том, что у этих русских с их загадочной душой действительно не все в порядке с абстрактным мышлением.

Волхвы и гадатели на Руси всегда пользовались немалым уважением, особенно до принятия христианства, вера в особую святость блаженных и юродствующих жива и поныне. Вместе с тем особенно хочется отметить, что главными святыми русского народа были люди мудрые, сведущие и целеустремленные.

Протопоп Аввакум

Протопоп Аввакум является одной из наиболее ярких личностей в истории России. Это был человек огромной силы духа, которая в полной мере проявилась во время гонений. Аввакум Петрович Кондратьев родился 20 ноября 1620 года в с. Григорове Закудемского стана Нижегородского уезда. Отец его был священником сельской церкви, воспитанием детей в семье занималась мать, сумевшая передать детям свою горячую веру во Христа. Под ее влиянием у Аввакума с юных лет возникает аскетическое настроение; ей он обязан до некоторой степени и своей любовью к книгам. Земляками Аввакума были основные деятели времени начала русского церковного раскола: патр. Никон, протопоп Иоанн Неронов, еп. коломенский Павел, архиеп. рязанский Иларион – те лица, с которыми ему впоследствии суждено было встречаться на общественном поприще. Женившись на Анастасии, дочери кузнеца Марка, Аввакум на 21 году был рукоположен в диаконы, а в 1643, или 1644 году поставлен в священники в с. Лопатицы (Лопатищи). Отвращение от всего мирского и стремление к святости он считал настолько естественным для человека, что не мог ужиться ни в одном приходе из за неустанного преследования им мирских утех и отступления от обычаев веры. Многие считали его святым и чудотворцем.

Важным фактом русской истории XVII в. был церковный раскол, явившийся результатом церковной реформы патриарха Никона. Реформа должна была устранить разночтения в церковных книгах и разницу в проведении обрядов, подрывавших авторитет церкви. С необходимостью проведения реформы согласились все: и Никон, и его будущий противник протопоп Аввакум. Было только неясно, что брать за основу – переводы на старославянский язык византийских богослужебных книг, сделанные до падения Константинополя в 1453 г., или сами греческие тексты, в том числе исправленные после падения Константинополя.

По приказу Никона в качестве образцов были взяты греческие книги, причем в новых переводах появились разночтения с древними. Это послужило формальным основанием для раскола.

Наиболее существенными из нововведений, принятых патриархом Никоном и церковным собором 1654 году, была замена крещения двумя пальцами троеперстием, произнесение славословия Богу «аллилуйя» не дважды, а трижды, движение вокруг аналоя в церкви не по ходу Солнца, а против него. Все они касались чисто обрядовой стороны, а не существа православия. Но под лозунгом возвращения к старой вере объединились люди, не желавшие смириться с ростом государственной и помещичьей эксплуатации, с возрастанием роли иностранцев, со всем тем, что казалось им несоответствующим традиционному идеалу «правды».

Раскол начался с того, что патриарх Никон во всех московских церквах запретил двоеперстие. Кроме того, из Киева он пригласил ученых монахов для «исправления» церковных книг. В Москву прибыли Епифаний Ставинецкий, Арсений Сатановский и Дамаскин Птицкий, которые немедля занялись монастырскими библиотеками.

Все привычное рухнуло враз – не только церковь, но и общество оказалось в глубоком и трагическом расколе.

Против Никона ополчились прежде всего «боголюбцы», или «ревнители благочестия», во главе которых стоял Стефан Вонифатьев. Кроме того, большой активностью выделялись настоятель Казанской церкви на Красной площади Иван Неронов, протопопы – костромской Даниил, муромский Логгин, темниковский Даниил, юрьевский Аввакум. В этот кружок входил также Никон, поэтому «ревнители» поддержали его избрание в патриархи.

«Боголюбцы» считали, что надо навести порядок в церкви, искоренить равнодушное отношение мирян к церковным службам и обрядам, ввести проповеди. По их мнению, исправление богослужебных книг должно было производиться не по греческим, а по старинным русским рукописям. С большой настороженностью они относились ко всему иноземному, неприязненно воспринимали проникновение элементов западной культуры в Россию.

С ними отчасти был солидарен и царь Алексей Михайлович, хотя он иначе представлял себе сущность церковных преобразований.

Первые же действия нового патриарха убедили «ревнителей» в том, что они глубоко ошибались в отношении староверия Никона. Отмена двоеперстия мгновенно вызвала повсеместное негодование. О Никоне явственно заговорили как о «латыннике», предтече Антихриста,

«Всяк бо, крестяся тремя персты, – писал по этому поводу протопоп Аввакум, – кланяется первому зверю папежу (т. е. папе римскому– В.Ю.) и второму русскому, творя их волю, а не Божию, или реши: кланяется и жертвует душою тайно Антихристу и самому дияволу. В ней же бе, шепоти, тайна сокровенная: зверь и лжепророк, сиречь: змий – диявол, а зверь – царь лукавый, а лжепророк – папеж римский и прочий подобии им». Поэтому всякий, «крестящийся тремя перстами, «будет мучен огнем и жупелом».

Подобным же образом Аввакум осуждал введенную Никоном трегубую аллилуйю и прочие его реформы, призванные согласовать русское богослужение с практикой других православных церквей. Через все его послания и челобитные красной нитью проходило стремление связать эти реформы с латинством, с учением и практикой католической церкви, с «фряжскими» или немецкими порядками. «Ох, ох, бедная Русь! – восклицал он. – Чего-то тебе захотелось немецких поступков и обычаев?»

Аввакума поддержали Стефан Вонифатьев н Иван Неронов. В своих проповедях они представляли Никона жестоким и честолюбивым искателем власти, мучителем православных христиан. Так, Неронов, рассказывая о том, как по приказу Никона староверам «узы на выю полагаше, и гладом томяше, позоры и блазнь людем творяше, странно по царствующему граду на колесницах вожаше», прямо заявлял: «Се ли яко отец творяше? Ни, но яко мучитель!»

Никон расчетливо и быстро убрал со своего пути неугомонных ревнителей. Первым подвергся опале Стефан Вонифатьев. Его постригли в монахи, и вскоре он умер в никоновском Иверском монастыре. Вслед за ним был осужден и Неронов, которому вменялось оскорбление личности патриарха. Свою жизнь он закончил архимандритом монастыря в Переяславле-Залесском.

Из всех расколоучителей самой суровой оказалась участь протопопа Аввакума. Еще в сентябре 1653 года его отправили в ссылку в Тобольск, откуда через три года он был переведен в Восточную Сибирь.

О многолетнем пребывании в Даурии, о муках, выпавших на долю его семьи, Аввакум ярко, образно повествует в своем «Житии». Вот лишь один эпизод из зтой книги:

«Страна варварская, иноземцы немирные, отстать от лошадей не смеем, а за лошадьми идти не поспеем, голодные и томные люди. В иную пору протопопица бедная брела, брела, да и повалилась и встать не может. А иной томной же тут же взвалилася: оба карабкаются, а встать не смогут. Опосле на меня бедная пеняет: «Долго ль, протопоп, сего мучения будет?» И я ей сказал: «Марковна, до самыя до смерти». Она же против: «Добро, Петрович, и мы еще побредем впредь»».

В начале 1661 года Алексей Михайлович позволил Аввакуму вернуться в Москву. Аввакум воспрянул духом, решив, что царь отвернулся от никониан и теперь будет во всем слушаться староверов. В действительности же ситуация была намного сложней.

Как и следовало предвидеть, властолюбивый Никон не пожелал удовлетвориться второй ролью в государстве. Опираясь на принцип «священство выше царства», он попытался полностью выйти из подчинения светской власти и утвердить свое верховное господство не только над церковными людьми, но и над мирянами.

Крайне обеспокоенные таким поворотом дела, бояре и высшее духовенство начали все более противиться церковным реформам, несмотря на то что за их проведение непосредственно выступал Алексей Михайлович.

Постепенно между царем и патриархом назревало охлаждение. Никон, мало вникавший в существо закулисных интриг, не мог даже помыслить о перемене отношения к себе царя. Напротив, он был убежден в незыблемости своего положения. Когда же Алексей Михайлович выразил неудовольствие властными действиями патриарха, Никон 11 июля 1658 года, после службы в Успенском соборе, заявил народу, что покидает свой патриарший престол, и удалился в Воскресенский монастырь. Этим жестом он рассчитывал окончательно сломить слабовольного царя, однако не учел роста влияния на него старообрядчески настроенного боярства.

Заметив свою ошибку, Никон попытался вернуться назад, но это еще больше усложнило дело. При установившейся зависимости русской церкви от светской власти выход из создавшегося положения целиком зависел от воли государя, но Алексей Михайлович колебался и, не желая уступить притязаниям своего недавнего «собинного друга», в то же время долго не мог собраться с духом, чтобы нанести ему последний удар. Зато его новому окружению удалось устроить возвращение в Москву протопопа Аввакума и других членов бывшего кружка «боголюбцев».

Ничего не зная в Даурии об этих обстоятельствах, Аввакум связывал свой вызов с победой староверия.

Почти два года добирался он до Москвы, неустанно распространяя по пути свое учение. Какою же было его разочарование, когда он увидел, что никонианство в церковной жизни повсюду пустило корни, а Алексей Михайлович, охладев к Никону, тем не менее не собирался оставлять никонианство. В нем с прежней силой пробудилась страстная готовность бороться за свои убеждения, и он, воспользовавшись благоволением царя, подал ему пространную челобитную.

«Я чаял, – писал Аввакум, – живучи на востоке в смертех многих, тишину здесь в Москве быти, а ныне увидал церковь паче и прежняго смущенну». Он забрасывает царя челобитными с протестом против никонианства и самого патриарха.

Алексею Михайловичу хотелось привлечь на свою сторону неустрашимого «ревнителя благочестия», так как это позволило бы в корне заглушить все более нараставшую народную оппозицию. Оттого он, не выказывая прямо своего отношения к челобитным Аввакума, попытался склонить его к уступчивости обещанием сперва места царского духовника, затем, что гораздо больше привлекало Аввакума, справщика в Печатном дворе. Одновременно от имени царя боярин Родион Стрешнев уговаривал протопопа прекратить свои проповеди против официальной церкви, по крайней мере до собора, который обсудит вопрос о Никоне.

Тронутый вниманием государя и надеясь, что ему будет поручено исправление книг, Аввакум некоторое время действительно пребывал и умиротворении. Такой поворот событий пришелся сильно не по душе староверам, и они бросились со всех сторон уговаривать протопопа не оставлять «отеческих преданий». Аввакум возобновил свои обличения никонианского духовенства, называя их в своих проповедях и писаниях отщепенцами и униатами. «Они, – утверждал он, – не церковные чада, а диаволя».

Царь увидел, сколь беспочвенны его надежды на примирение Аввакума с церковью и, поддавшись уговорам духовенства, 29 августа 1664 года подписал указ о высылке Аввакума в Пустозерский острог.

В феврале 1666 годя в связи с открытием церковного собора Аввакума привезли в Москву. Его снова пытались склонить к признанию церковных реформ, но протопоп «покаяния и повиновения не принес, а во всем упорствовал, еще же и освященный собор укорял и неправославным называл». В результате 13 мая Аввакум был расстрижен и предан проклятию как еретик.

После суда Аввакума вместе с другими расколоучителями отправили в заключение в Угрешский монастырь, откуда его позднее перевели в Пафнутьев-Боровский. В специальной инструкции, присланной игумену того монастыря, предписывалось Аввакума «беречь накрепко с великим опасением, чтобы он с тюрьмы не ушел и дурна никакова бы над собою не учинил, и чернил и бумаги ему не давать, и никого к нему пускать не велеть».

Его еще надеялись сломить с помощью вселенских патриархов, которых ждали на собор для низложения Никона.

Патриархи прибыли в Москву в апреле 1667 года.

Поскольку с Никоном все уже было решено и его низложили с патриаршества 12 декабря 1666 года, им не оставалось ничего другого, как основательно заняться Аввакумом. Протопопа доставили им 17 июля. Долго уговаривали они его, советуя смириться и принять церковные нововведения.

– Что ты так упрям? – говорили патриархи. – Вся наша Палестина, и Сербия, и Албания, и волохи, и римляне, и ляхи – все тремя перстами крестятся, один ты упорствуешь в двоеверии.

– Вселенские учители! Рим давно упал и лежит невос-клонно, и ляхи с ним же погибли, до конца враги быша христианам. А и у вас православие пестро стало от насилия турскаго Махмета, – да и дивить на вас нельзя: немощни есте стали. И впредь приезжайте к нам учитца: у нас, божиею благодатию, самодержество. До Никона отступника в нашей России у благочестивых князей и царей все было православие чисто и непорочно и церковь немятежна».

После этого Аввакум отошел к дверям и лег на пол со словами:

– Посидите вы, а я полежу.

Больше он не слушал ни насмешек, ни увещеваний. В августе 1667 года Аввакума окончательно вывезли в Пустозерск. Там томились его семья, множество других старообрядцев. В пустозерский период Аввакум полностью разработал свое расколоучение. Он выступал за старину, отнюдь не думая пренебрегать настоящим: просто его видение современной действительности противоречило господствующим тенденциям эпохи. Московская Русь перестраивалась на иных духовных началах, всемерно сближая свои культурные и мировоззренческие ориентации с общехристианской и западноевропейской традициями.

Идеология Аввакума несла отпечаток воззрений той части русского крестьянства, которая под воздействием усиливающегося крепостничества, по существу, превращалась в полных холопов и рабов. Они выступали за сохранение своих прежних привилегий, отвергали все церковные преобразования, стихийно сознавая их связь с новой политической системой. Крестьяне толпами снимались с насиженных мест, уходили в глухие леса Севера и Зауралья, не страшась ни преследований правительства, ни анафем духовных пастырей.

Год от года возрастал психоз массовых самосожжений. В огне люди нередко гибли сотнями и тысячами. Например, в начале 1687 года в Палеостровском монастыре сожглись более двух тысяч человек. 9 августа того же года в Березове Олонецкого уезда – более тысячи. И подобных фактов было множество.

И сколь бы святую и подвижническую роль ни вел протопоп Аввакума, роль его в поощрении подобных массовых самоубийств можно назвать не иначе как омерзительной. Своими посланиями всячески побуждал старообрядцев на самосожжения. В «Послании к некоему Сергию» он писал: «Наипаче же в нынешнее время в нашей России сами в огонь идут от скорби великия, ревнуя по благочестии, яко и древле апостоли: це жалеют себя, но Христа ради и Богородицы в смерть идут». В этом же послании Аввакум рассказывает об одном из таких массовых самосожжении: «Брате, брате, дорогое дело, что в огонь посадят: помнишь ли в Нижегородских пределах, где я родяся живал, тысячи з две и сами миленькие от лукавых тех духов забежали в огонь: разумно оне зделали, тепло себе обрели, сим искушением тамошняго искуса утекли». Протопоп советовал Сергию: «Что ты задумался? Не задумывайся, не размышляй много, пойди в огонь, – Бог благословит. Добро те зделали, кои в огонь забежали… Вечная им память».

Только в 1675–1695 годы было зарегистрировано 37 «гарей» (то есть самосожжений), во время которых погибло не менее 20 тыс. человек.

Таким образом, Аввакум стал первым и чуть ли не единственным проповедником массовых суицидов в мировых религозных учениях. И посему, воздавая ему должное, как блестящему проповеднику, оратору и писателю, мы находим закономерным, что он в итоге разделил участь всех ересиархов.

Между тем почил в бозе царь Алексей Михайлович и на престол вступил его сын Федор. Аввакуму казалось, что о нем просто-напросто забыли. Он старел, невмоготу становилось выдерживать тоску и одиночество в глуши. И он сделал шаг навстречу своей гибели. В 1681 году Аввакум отправил царю Федору послание, в котором фанатично и безрассудно излил все накопившееся за долгие годы раздражение против церкви и духовенства.

«А что, царь-государь, – писал он, – как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илья пророк, всех перепластал в один день. Не осквернил бы рук своих, но и освятил, чаю».

Возможно, царь не придал бы значения этому письму, если бы преподобный не проехался ниже по его покойному батюшке: «Бог судит между мною и царем Алексеем. В муках он сидит, – слышал я от Спаса; то ему за свою правду. Иноземцы, что знают, что ведено им, то и творили. Своего царя Константина, потеряв безверием, предали турку, да и моего Алексея в безумии поддержали».

Царь Федор не питал никакого сочувствия к старообрядцам и воспринял послание Аввакума как угрозу существующей власти, лично самому себе. Хлопотать же за Аввакума было некому: при московском дворе не оставалось больше ни одного из его прежних доброжелателей; их вытеснили «киевские нехаи» – ученые монахи во главе с Симеоном Полоцким. И Аввакума «за великия на царский дом хулы» [3]3
  Строка из приговора.


[Закрыть]было приказано сжечь вместе с тремя его единоверцами.

14 апреля 1682 года закончилась на костре жизнь этого бесстрашного человека, оставшегося неразгаданной легендой древнерусской духовности.

До нас дошли очень скудные подробности этой казни. Известно, что совершилась она при большом стечении народа. Узников вывели из-за тюремного тына к месту казни. Аввакум заблаговременно распорядился своим имуществом, раздал книги, нашлись для смертного часа и чистые белые рубахи. И все равно зрелище было тягостное – загноенные глаза, обрубленные усохшие руки. Теперь Аввакума, Федора, Лазаря и Епифания никто не уговаривал отречься.

Палачи привязали осужденных к четырем углам сруба, завалили дровами, берестой и подожгли.

Народ снял шапки…

Елена Петровна Блаватская

Пламенная оккультистка, основательница Теософского общества, Елена Петровна Блаватская в девичестве Елена Ган (фон Ган-Роттенштерн), родилась в России 12.08.1831 г. в Екатеринославе (ныне г. Днепропетровск). Отец ее был полковником, а мать – писательницей. Ясновидящая с детства, она в шестнадцать лет вышла замуж за сорокалетнего генерала Блаватского, а в восемнадцать покинула его, сбежала из России и пустилась в странствия по всему миру. Она блуждала по Мексике, Техасу, Канаде, Индии и Тибету. В 1850 году американский художник А. И. Роусон встретил Е. П. Блаватскую, одетую арабкой, но утверждающую, что она русская княгиня. За границей она приняла эзотерическое имя Радда-Бай. Она курила гашиш и изучала оккультизм. Ее кузен граф Витте (будущий российский премьер-министр и друг Распутина) говорил, что она ездила на лошади в цирке, пока не упала и не повредила себе живот, учила играть на пианино в Париже и Лондоне, помогала медиуму Даниелю Дангассу Хоуму и содержала фабрику искусственных цветов в Тифлисе.

В июле 1871 года, вторично выйдя замуж при живом муже за оперного певца Метровича, она оказалась одной из семнадцати выживших из четырехсот пассажиров корабля «Евмония», который взорвали в Адриатике. Метрович не уцелел. В 1873 году она приехала в Нью-Йорк. На ферме в Вермонте Блаватская встретилась со спиритистом адвокатом Генри Стилем Олкоттом, «знаменитым материлизующим медиумом». Сама Блаватская произвела на Олкотта впечатление не меньшее, чем ее рассказы, «спиритические чудеса» и внешний облик (она весила больше 92 кг, сквернословила и постоянно курила). Несмотря на ее очередное двоемужество (хотя и платоническое) с молодым джорджийцем Майклом Беттанелли, Олкотт начал поддерживать ее. Называя секс «животным аппетитом, который умрет с голоду, если его держать в узде», она вскоре разорвала этот брак.

Очень скоро Олкотт оказался у нее под каблуком. Записки, по-видимому, от тайных махатм, с которыми она познакомилась в Тибете, падали с воздуха и детализировали ее нужды. В сентябре 1875 года Олкотт ушел от жены и бросил семью, а когда он прослушал лекцию Фелта об измерениях египетских пирамид и о вызывании духов «законами пропорции», то предложил создать общество для исследования и изучения этих вопросов. Они взяли термин «теософия» (от греческих теос – бог и софия – мудрость) и основали Теософское общество. Блаватская взялась написать библию Теософии. Она писала быстро, и ее «Разоблаченная Изида», в которой автор проявила незаурядную эрудицию, была опубликована в Нью-Йорке в 1877 году В этой книге она смешала множество доктрин и в результате создала эзотерическую космологию. Она заявляла, что, с тех пор как «Хозяева Пламени» оживили Землю (восемнадцать миллионов лет назад) произошли пять «корневых рас».

Первая, с Северного полюса, была невидимым огненным туманом, вторая, из Сибири, произвела разделение на полы, третьими были обезьяноподобные лемурские телепатические гиганты, четвертые, атланты, были уничтожены черной магией, нынешняя раса является пятой, шестая будет порождена от нас, чтобы жить в Лемурии, а седьмая покинет Землю и улетит на Меркурий. Она утверждала, что спиритические явления были известны очень давно, что старые алхимические и магические тексты скрывали известные ей научные и спиритические истины и что она была призвана бестелесными махатмами восстановить духовность в материальном мире. Она также отстаивала истинность доктрин кармы и реинкарнации.

Теософия процветала, но не столь успешно, как надеялась Блаватская. В 1880 году, расстроенная нападками медиума Д. Д. Хоума, она перебазировалась в Бомбей, где она и Олкотт слились с движением Арья Самадж, несмотря на его лидера Свами Дайананда Сарасвати. Она произвела огромное впечатление на журналиста А. П. Синнетта и его коллег материализацией объектов прямо из воздуха и такой же посылкой конвертов с посланиями от бестелесных. «Тайных Наставников». Таинственно появлялись объемистые ответы, часто написанные махатмой Кот Хоми Лал Сингхом (письма которого хранятся теперь в Британском музее).

Но так продолжалось недолго. Свами обвинил Олкотта и Блаватскую в обмане, а в 1884 году с таким же обвинением выступил перед бомбейским издателем «Журнала Христианского Колледжа». Общество психических исследований послало Ричарда Ходгсона, чтобы проверить ее и его отчет разрушил ее репутацию. Теперь она спаслась бегством в Европу, умирая от болезни Брайта. А Англии поэт Йетс записал, как ее часы с кукушкой нависли над его головой, когда он остался один, хотя он не почувствовал их тяжести и они молчали. В 1888 году она опубликовала свой основной труд «Тайную доктрину» и встретилась с Анни Безант, которая впоследствии возглавила Теософское Общество.

Блаватская умерла в мае 1891 года в возрасте шестидесяти лет. По крайней мере, некоторые из ее психических способностей были подлинными, и ученики ее были далеко не глупы.

«Вокруг нее нечто происходило». Ее личный магнетизм очевиден, она стимулировала огромный рост интереса, как к причинам, так и результатам «оккультных» явлений».