Текст книги "Три жизни. Роман-хроника"

Автор книги: Леонид Билунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– Хотел бы чокнуться с вами, – произнес он на довольно приличном русском. – Господин покупает иконы?

– С Божьей помощью! – ответил я. – Среди прочего.

– Представляю себя. – Он поднял бокал, словно хотел выпить сам за свое здоровье. – Ян Шкода.

Это был известный американец чешского происхождения, который уже не раз пытался перебежать мне дорогу на аукционах.

Я тоже хотел назваться, но он меня предупредил:

– Я знаком господина Билунова!

– Вы хотите сказать: я знаю? – позволил я себя поправить его русский.

– О, да, мне нужно говорить, когда ошибка! Это прогрессирует язык. Спасибо!.. Хороший? – кивнул он на икону.

– Как и все остальные, – пожал я плечами. – Иконы, картины…

Но я видел, что он прекрасно заметил мой интерес. Мне было досадно: в этом мире никогда нельзя выдавать себя.

Американец отошел, но тут же вернулся со вторым бокалом шампанского для меня. Взяв меня за локоть, он стал прохаживаться рядом, явно расположившись к долгому разговору. Я остановился и высвободил руку.

– Мне бы хотелось с вами поговорить. За рюмкой чаю. Так ведь говорят русские люди? – начал он.

– Некоторые, – ответил я вежливо, но без всякой охоты продолжать разговор.

– Я знаю, что господин Билунов остановился в отеле…

– Вы слишком много знаете! – перебил я его с усмешкой.

Я знал, чего он хочет. На любом аукционе к концу приходит не больше двух покупателей. Эти двое бьются друг с другом, стараясь не дойти до настоящей цены, которая им хорошо известна. Даже если они выступают не лично, а через агентов, опытные коллекционеры скоро узнают друг друга по почерку. И вот тогда приходит время переговоров. Первая цена, которую объявляют перед началом продажи, гораздо ниже той, за которую, в конце концов, уйдет это произведение искусства. Поэтому зачастую такие покупатели договариваются между собой до начала аукциона: ты не претендуешь на мою картину, а значит, молчишь и не поднимаешь цену, а я не поднимаю цену на твою. В результате работы продаются по гораздо более низкой цене. Иногда они заключают сделку, и один из них получает от другого отступные за то, что не вмешивается в процесс продажи, иногда даже значительные. Все равно покупатель будет в выигрыше.

Я не мог отказаться от встречи, хотя и знал, о чем пойдет речь. Но и встречаться с ним не собирался.

– Оставьте ваши координаты. Созвонимся, – ответил я.

– Когда? – сразу же ухватился Шкода, протягивая карточку.

– Да хоть завтра!

Звонить я тоже сам не собирался. У меня тут был один представитель, известный лондонский прощелыга Шарымов, который, однако, долгое время честно работал на меня как агент на аукционах. Впрочем, он знал, что для меня работать можно только честно. Правда, недавно его схватили за руку при подделке сертификатов на русский авангард – дело, не имевшее ко мне никакого отношения. Но тогда я мог послать Шарымова как своего представителя.

Тот созвонился со Шкодой от моего имени, и они встретились в пабе на Уайтхолл-стрит, около площади Трафальгар. Шарымов в лицах пересказал мне разговор, это он умеет. У него в запасе есть одна нехитрая штука, из-за которой он выбирает этот паб для разговоров, которые могут оказаться неприятными. Там работает официанткой одна хорошенькая молодая полька, а он слегка болтает на этом языке – может, бывал в Польше или обделывал с поляками какие-то свои дела. «Когда клиент начнет особенно на меня напирать, я подзываю полячку, и мы болтаем пять минут на языке, на котором тот ни в зуб ногой! Даю ему время остудиться», – объяснял он мне.

– Или разозлиться! – предупреждал я его.

Шкода пришел в бешенство уже тогда, когда увидел Шарымова без меня.

– Ваш хозяин заболеет? – спросил он ядовито, усаживаясь за столик.

– У меня нет хозяина, я работаю независимо, – спокойно ответил Шарымов.

– И что вы здесь делаете?

– Я представитель господина Билунова.

Пришлось американцу удовольствоваться моим посланником. Они долго сидели за черным английским пивом стаут и кружили вокруг главного, пока Шкода не приступил к делу.

– Господин представитель понимает, что если мы встретились, мы будем договориться!

– Конечно! – тут же согласился Шарымов, и я представил, как он хитро сверкнул глазами. – Но о чем?

Оказалось, тот собирается разом купить всю коллекцию икон и предлагает откупиться за определенную мзду.

– Назовите ваша цена! – потребовал он с угрозой, наклонившись над столиком и почти касаясь Шарымова. Тут-то мой Шарымов и попробовал свой трюк. Он позвал польку, заказал еще два стаута и начал болтать на ломаном польском.

Но со Шкодой этот номер не прошел. То ли тот не забыл еще свой чешский, а поляки с чехами друг друга понимают, то ли он действительно был полиглотом. Он вступил в разговор и на очень хорошем польском языке отправил девушку обратно в бар.

Он ждал ответа.

– Понимаете, – уклончиво начал Шарымов. – Это предложение нам не подходит.

– Персонально? – поинтересовался тот.

– Лично мне ничего не нужно, – продолжал «валять Ваньку» Шарымов. – Я представляю моего доверителя.

– И чего доверитель желает хотеть?

– Мне поручено тоже предложить вам отступные. Назовите вашу цену!

Посылая Шарымова, я думал договориться, возможно, даже уступить американцу одну из икон или пообещать не вмешиваться в продажу других картин, среди которых была пара холстов второстепенных, но замечательных средневековых художников, однако увидел, что мы хотим с ним одного и того же.

– I see we can't find a solution, [39]39
  Я вижу, мы не можем договориться (англ.).


[Закрыть] – сказал Шкода совсем другим тоном, поднявшись во весь свой огромный рост. Дружеские интонации совершенно исчезли из его голоса, а вместо них появились угрожающие. – Think it over! [40]40
  Советую подумать! (англ.).


[Закрыть]

И вышел из паба, даже не сделав попытки из вежливости заплатить за пиво.

Через четыре дня должен был состояться аукцион. Начало было назначено на три часа дня. С двух часов, когда я надел костюм и собирался выйти, со мной стали приключаться странные вещи. Прошло не меньше часа, прежде чем я связал их с сегодняшней продажей икон. И этот час мог оказаться решающим.

Только я собрался повязать на шею шарф, как в дверь номера кто-то постучался. Я не говорю по-английски, но несколько слов знаю.

– Yes! – крикнул я из ванной комнаты. – Come in! [41]41
  Да! Входите! (англ.).


[Закрыть]

Дверь была не заперта.

С той стороны помедлили, возможно, не поняв мой английский, но через минуту дверь робко отворилась. Я вышел в прихожую. В дверном проеме, скромно потупив глаза, стояла девушка лет семнадцати – и, можете мне поверить, я кое-что в этом понимаю, чертовски красивая! Одета она была так, как одеваются лишь в Париже и лишь те женщины, у которых есть не только деньги, но и вкус. Я плохо знаю этих новых дизайнеров (лучше спросить о них у моей дочери), но видел, что тут не пахнет никакой Ниной Риччи, ни даже Версаче или Армани, нужно брать куда круче! По каким-то неуловимым признакам я понял, что это моя соотечественница, хотя это не было очевидно: обычно у наших красавиц всегда что-то не ладится с волосами и с прической, а платья они считают красивыми, только когда они на три размера меньше, чем им нужно.

– Чем могу быть полезен? – спросил я.

– А как вы догадались, что я русская? – спросила она с удивлением. – Разве это так заметно?

– Ну, не совсем, но у меня есть глаз, – ответил я уклончиво. – И опыт.

Она продолжала переминаться у порога. Это была явная застенчивость – тогда мне не пришло в голову, что это может быть просто игра.

– Я могу зайти? – спросила она и, не дожидаясь ответа, сделала несколько шагов по направлению к дивану.

Я с интересом смотрел, как она уселась, положила красивую длинную ногу на круглое колено другой и подняла свои серые удлиненные глаза, обдавшие меня такой нежностью и таким пониманием, которых совершенно невозможно ждать от незнакомки. Согласитесь, что как бы ни был верен своей жене, полон самообладания и хладнокровия мужчина, женская красота не может оставить его равнодушным. Тем не менее я посмотрел на часы: до начала аукциона оставались какие-то полчаса.

– Я видела вас в холле и слышала, что вы говорите по-русски… – начала она.

– И угадали, в каком номере я остановился? – тут же перебил я ее нетерпеливо.

– В баре вы положили ключ на стойку. А я сидела рядом, – обезоруживающе улыбнулась девушка. – Он у меня полчаса лежал перед глазами. А цифры там такие большие и такие выпуклые… Сами запоминаются.

– Послушайте, вы меня за кого принимаете? Чтобы рядом со мной в баре полчаса сидела такая красивая женщина, и я бы даже ее не заметил? Придумайте что-нибудь другое!

Она не то что смутилась, но поняла, что соврала неудачно.

– Дала пятерку багажисту, и он мне сказал… – призналась она, потупив глаза.

– Вот это уже похоже на правду! Ну и чем же я могу вам быть полезен? – повторил я, снова глядя на часы. Этого жеста она не могла не заметить. А значил он только одно: я торопился, и никакие женские чары на свете не могли меня остановить.

– У меня серьезная проблема… – проговорила она. – Я подумала, что вы тоже русский и можете мне хотя бы посоветовать… К кому же мне еще тут обратиться?

«К тому, кто тебя сюда привез, радость моя, – подумал я. – Ты же не сама сюда приехала, такая нарядная…» Но вслух сказал другое:

– Как вас зовут?

– Татьяна, – ответила девушка.

– Вот что, Танечка, – предложил я. – Ты приходи ко мне, детка, послезавтра, тогда и поговорим. А то сегодня я немного спешу. Дела!

– Ой, извините! Конечно, конечно!.. – заторопилась она. – Я же не знала, я вообще…

Она поднялась и быстро пошла к выходу. До начала аукциона оставалось пятнадцать минут.

Проходя мимо моего чемодана, стоявшего на подставке в прихожей, она вдруг вскрикнула и остановилась.

– Что такое? – спросил я.

– Боюсь, что я порвала чулок, – сказала она с виноватым видом. – У вас нет иголки с ниткой?

– Ничего страшного, Таня, – отреагировал я хладнокровно, оттесняя ее к выходу. – Идем-идем, я опаздываю!

Она наклонилась, рассматривая колготки. Спереди по тонкой светло-бежевой поверхности быстрой змейкой расползался отвратительный белый след.

– Но я не могу так выйти! – чуть не заплакала она. – Я должна их хотя бы снять! Можно я пройду в ванную?

– Ты слишком чувствительна, Танечка, – сказал я. – Ну ладно, давай. Только быстро!

Аукцион вот-вот должен был начаться, но я надеялся, что иконы пойдут не первыми. В каталоге они числились в последних номерах.

В ванне сначала была мертвая тишина, а потом из кранов с шумом полилась вода, как если бы посетительница решила умыться. Таня явно не торопилась. Что я мог поделать? Когда она вышла, часы показывали пять минут четвертого.

– Извините! – сказала Таня. – Я вас, кажется, немного задержала?

Не ответив ни слова, я нажал на ручку двери. С таким же успехом я мог бы нажать на скалу. Дверь не открывалась. Я вставил в щель пластинку, заменяющую в роскошных западных отелях ключ: никакого эффекта! Казалось, дверь намертво заблокирована снаружи.

Я рванулся к телефону. Администрация не отвечала. Я набирал номер коммутатора раз за разом, ждал по несколько минут, но мне отвечали только длинные гудки. К счастью, я знал телефон директора и тут же дозвонился. Испуганный директор немедленно поднялся на мой этаж, но сколько мы ни бились с двух сторон – он со своей универсальной отмычкой, я со своим пластмассовым ключом – дверь не открывалась, да и только.

– Wait a moment! [42]42
  Минуточку (англ.).


[Закрыть]– попросил я и, разбежавшись, изо всех сил ударил в дверь ногой. Замок жалобно взвизгнул, и дверь распахнулась, едва не уронив стоявшего напротив директора.

Последнее, что я заметил, была Таня. Она боком протиснулась мимо меня и быстро пошла к запасному выходу. Нужно ли говорить, что больше я ее никогда в моей жизни не видел.

Лифт мигал красной лампочкой, было неизвестно, сколько времени придется ждать, и я бросился вниз с шестого (а по-русски с седьмого) этажа, преодолевая каждый лестничный пролет за два прыжка. На улице, перед входом отеля, меня ждал мой «Мерседес» с шофером.

– Значит, так, – сказал я ему. – Маршрут ты знаешь, нам нужно двадцать минут, если приедешь за десять, получишь тысячу франков! Понял?

– Я бы лучше на три дня в Краснодар, на родину, Леонид Федорыч, – ответил шофер. – За свой счет…

– Ты мне еще поговори! – крикнул я. – Торговаться будем потом! А сейчас…

И в этот момент роскошный, длинный, как сигара, «Ягуар» прижал нас к бровке. Не привыкший к таким ситуациям, мой верный краснодарский Сергей нажал на тормоза, и мимо промчались два незаметных английских автомобильчика, отрезав нас от светофора. Едва огни сменились, они рванули вперед, перестроились и проделали тот же номер второй раз. Времени было полчетвертого.

– Что происходит, Сергей? – спросил я. – Ты разучился водить?

– Да я… Да тут правостороннее движение!.. – ответил тот. – А чего они хотят?

– Я знаю, чего! Чтобы мы опоздали! – ответил я ему. – Ну-ка быстро, меняемся местами! Я сяду сам!

Я взялся за руль, приподнялся, Сергей нырнул под меня, и вот мы уже поменялись местами. Дело не в том, что я вожу машину лучше, чем мой шофер, настоящий профессионал, но когда я сажусь на место водителя в таких ситуациях, я не испытываю ни страха, ни тревоги и самим механизмам машины передается моя решимость.

Неуверенно вякнул «Ягуар», обгоняемый на недозволенной в Британской империи скорости, едва не врезались в тротуар жалкие английские «мини», и дорога перед нами была совершенно свободна. Редкий случай – я попал в зеленую волну, когда светофоры раскрываются перед тобой один за другим, словно только и ждали, когда ты подъедешь.

Через десять минут я уже был у входа. Перед дверью метался красный от волнения Шарымов. Он еще издалека показывал мне на часы, утирая пот со лба смятым в комок платком.

– Уже начали! – крикнул он.

– Не волнуйся, – успокоил я его. – Будут наши!

Быстрым шагом идя по коридору, я давал ему последние инструкции.

– Как только услышишь голос Шкоды или его агента…

– Он сегодня сам! – перебил Шарымов.

– Тем лучше, – кивнул я. – Сразу говори следующую цифру. Через две. Понял?

Мы вошли в зал. На мольберте уже стояла одна из икон.

– Восемнадцать тысяч (фунтов стерлингов)! – услышал я уверенный голос Яна Шкоды.

– Двадцать! – крикнул Шарымов с ходу. Ян Шкода посмотрел на меня как на выходца с того света. Я понял, что все мои сегодняшние приключения были организованы им.

Дальнейший торг происходил только между ним и Шарымовым, который лишь изредка поглядывал на меня в ожидании знака.

Нужно ли говорить, что иконы достались ему, то есть мне…

Мои иконы – это не только коллекция. Я знаю, что они берегут и охраняют меня и мою семью.

МОИ ПРОЕКТЫ

1

Мой рабочий день в Париже заполнен телефонными звонками. Постоянно звонит то стационарный, то один из мобильных, то факс. Некоторые номера знают только близкие друзья. Телефоны связывают меня с нужными людьми. Недостаточно просто иметь деньги, нужно знать, где и как их применить – на том стоит весь капитализм. Мой опыт, знание людей и ситуации в бывшем Союзе дают мне возможность привлекать капиталы туда, где они могут принести больше пользы.

Почти все мои проекты связаны с Россией. Среди них и строительство гостиниц, и прокладка дорог, и реставрация одного из незамерзающих северных портов страны. Всю эту зиму меня не отпускала одна настойчивая мысль. Сначала я не говорил об этом почти ни с кем, но потом, когда проект начал вырисовываться у меня в голове, стал осторожно посвящать в него моих близких и всех тех, кто помогает мне в работе.

Я просыпался среди ночи и шел в библиотеку, чтобы провести за письменным столом час или два. Иногда я уходил от застолья с друзьями и, приехав домой, начинал заново пересчитывать затраты, объем работ и возможный в ближайшие годы доход.

Оправдание затрат и получение прибыли – основной закон любого бизнеса. Без этого никого не увлечь никаким проектом, каким бы заманчивым он ни казался. Но не от подсчетов кредита и дебита билось мое сердце.

Я уже рассказывал о поездке на автобусах в Будапешт. Рассказывал, как мы проезжали Закарпатье. Уже тогда у меня мелькнула эта мысль, но были другие заботы, другие проекты, другие насущные задачи. Живя на Западе, я каждую зиму провожу на одном из горнолыжных курортов, которыми так богаты Франция, Швейцария, Италия и Австрия. Свежий горный воздух, прогулки на лыжах большой компанией, когда вы пересекаете по заботливо проложенной лыжне один за другим заповедные парки, принадлежащие разным горнолыжным станциям (есть места, где такая лыжня тянется на сотни километров, и ты, сам того не зная, несколько раз переезжаешь из одной страны в другую), спуски с гор, когда к вечеру тебя охватывает поистине богатырский аппетит. И тут тебя ждет здоровая простая альпийская кухня, савойское фондю, когда на столе перед гостями весь вечер греется на спиртовке расплавленный альпийский сыр в белом вине, иногда приправленный сухими белыми грибами, заранее отваренными в курином бульоне, или местными травами, которыми так славятся Альпы, и каждый берет особой длинной вилкой кубики белого хлеба и, обмакнув их в эту густую ароматную жидкость, отправляет в рот, пока не остыли. Альпийские сыры, вяленая на солнце высокогорная говядина, дичь, колбасы с добавкой ослиного, козьего мяса, оленины или мяса дикого кабана, картофель, политый на твоих глазах местным расплавленным сыром… Когда думаешь обо всем этом, трудно остановиться. Вспоминаются вечера у камина, когда детей с трудом отрывают от огня, чтобы отправить спать, за столом остаются друзья и близкие, и тебя охватывает чувство покоя, счастья и безопасности.

Однажды воспоминание о моих родных Карпатах слилось у меня с этой радостью зимнего отдыха, и я вдруг понял, что сделаю все, что могу, чтобы открыть в Закарпатье горнолыжный курорт международного класса, доступный не только богатым людям, но и всем, кто любит зимний спорт и способен отложить про запас несколько рублей или гривен.

Я навел справки. Климат в Закарпатье довольно мягкий, средняя температура зимой в горах примерно шесть-восемь градусов мороза. А главное, обилие снега – то, чего не хватает на альпийских курортах и что составляет их основную проблему. Все парижане, которые собираются поехать в горы, уже с конца октября начинают говорить о снеге в Альпах, гадают, будет он или нет, существует специальное страхование на отсутствие снега: ты зарезервировал место, заплатил аванс, но приходит Новый год, а снега не предвидится! Страховка возвращает твой аванс. Но все равно, ты уже собрался, взял отпуск, жена отпросилась на работе… Снега здесь ждут словно манны небесной. Снег – это богатство. Можно сказать, что многие набивают тут снегом кубышки. Хорошо, когда морозит. Тогда, если даже снега мало, специальные машины разбрызгивают водяную пыль, которая падает на землю снежком. Дорого, но эффективно. А если температура держится выше нуля? Тогда ничего поделать нельзя.

В Карпатах снега много, глубокие сугробы стоят здесь до начала мая. Можно сказать, что это настоящее белое богатство. На территории бывшего Советского Союза горнолыжных курортов было раз-два и обчелся. Положение Карпат в центре Европы, а значит, доступность для европейских туристов делают их особенно привлекательными для такого проекта. Нужно торопиться, потому что пройдет немного времени, и найдутся другие, кому это тоже придет в голову. Ясно, что инвестиции тут нужны огромные, но их можно найти как на Востоке, так и на Западе. И начинать это нужно как можно скорее, завтра все будет стоить дороже – и строительные работы, и подготовка. Нужно пользоваться тем, что ты первый.

2

Когда проект карпатского курорта в общих чертах был мне ясен, когда я собрал основные необходимые данные, я рассказал о нем Гале.

– Дело стоящее, – сказала Галя, как всегда, сдержанно. – Ты уверен, что это возможно?

– С Божьей помощью! – ответил я.

А Божья помощь и действительно была тут нужна. Я знал местные условия, расстановку сил на Украине, знал, к кому обращаться в первую очередь – казалось бы, мне и карты в руки. Придется убеждать, уговаривать, кое-кого свозить в Куршевель или в Шамони, чтобы увидел своими глазами. У меня есть связи с зарубежными инвесторами, тех тоже нужно будет убедить. Но главное, что работа предстоит огромная. Это же не Франция, где все развивается постепенно, в течение многих десятилетий. Если перечислять по порядку, то картина получается такая.

Прежде всего, нужна автострада. Каждый километр современной автострады стоит полмиллиона долларов. Автострада будет платной и начнет окупаться года через три после ввода в эксплуатацию. Вслед за автострадой будем думать об автобусах – автомобили есть далеко не у всех.

Придется подумать о железной дороге. Расстояния на Украине не меньше, чем во Франции. Скоростные поезда ТЖВ, изобретенные французами, покрывают расстояние Париж – Марсель (почти девятьсот километров) за три с половиной часа. Надеюсь, мне удастся проложить скоростную линию Киев – Львов – Карпаты на уровне самой последней мировой технологии.

Конечно, ни автодороги, ни поезд не пойдут до самого курорта. Мы остановим их как минимум за пару километров до лыжной станции. Как же добираться дальше? И здесь, частично опираясь на западный опыт, частично на свою фантазию, я предлагаю три разных способа подъема до курорта. Прежде всего, из-за того, что на моем курорте автомобиль будет запрещен, не может быть и речи о доставке автотранспортом. Для людей с достатком будет предусмотрен роскошный фуникулер, трасса которого пройдет напрямую вдоль лесной просеки, по самым живописным местам. Это будет элегантная кабина, отделанная лучшими сортами дерева, с кожаными диванами, с дорожным баром. Для людей с более скромными средствами будет организован транспорт, как его называли когда-то, гужевой – широкие сани, запряженные лошадьми будут ждать пассажиров у последней автостоянки или у железнодорожной станции. Для молодежи будет проложена третья дорога, среднее между тропой и лыжней, по которой они смогут подняться прямо на лыжах, держась за петли движущегося троса.

– Вот это мне нравится больше всего, – заметила моя дочь Лиза. – Как ты это придумал?

– С Божьей помощью! – как всегда, ответил я. – Между прочим, на Западе этого нет. Верней, не в такой форме…

На территории самой станции, куда вход будет открыт только для тех, кто забронировал место, мы поставим тут и там финские сани с длинными металлическими полозьями и высокой спинкой, а также обычные санки, вроде детских, но более удобной конструкции, с ограждением и местом для багажа. Пользование этими санями и санками будет бесплатным, любой может взять их там, где найдет, и оставить, где пожелает.

– А не украдут? – снова спросила Лиза.

– Я же сказал: станция будет закрываться и охраняться.

– А если через горы?

– Думаю, овчинка выделки не стоит! – засмеялся я. – Через горы с этим, пожалуй, намаешься.

Для особых случаев (например, скорая помощь) будет предусмотрена вертолетная площадка. Асфальт будет полностью исключен, ни одна из площадей или улиц этого городка не будет заасфальтирована. Летом покрытие вроде петербургских парковых дорожек, которые всегда радовали меня чистотой, отсутствием пыли и грязи, зимой утрамбованный снег, как нельзя лучше подходящий для финских саней, на которых один едет, а другой катается в свое удовольствие.

Извозчиков мы снабдим мобильными телефонами – чего-чего, а этой техники теперь хоть отбавляй. Будем вызывать их в гостиницы, в рестораны, как такси. Можно представить такую картину. Клиент звонит, заказывает сани, а кучер отвечает:

– Хорошо, сейчас спрошу у лошади!

Лошадь согласно фыркает, и сани отправляются в путь. Кстати, вспомним Утесова в «Веселых ребятах», неплохой был фильм, он не хотел называться извозчиком, говорил:

– Я водитель кобылы!

3

Отели, гостиницы и домики будут исключительно деревянными. Такой древесины, как в Закарпатье, еще надо поискать в других странах. Бук, граб, дуб… Хватит и на строительство, и на отделку, и на мебель. В зимние месяцы, когда за окном подмораживает, нарастающий месяц окружен морозным ореолом и яркие звезды смотрят в окно, словно чисто вымытые женщинами под праздник, ничего нет приятнее, чем лакированные деревянные панели, которыми покрыты бревенчатые стены, обшитые снаружи толстым тесом. Слегка потрескивает дерево, в камине догорают поленья, поднимается ветер, которому не просочиться сквозь тройную древесную преграду. Это нельзя сравнить ни с какой каменной кладкой, не говоря уже о скороспелом бетоне, промерзающем насквозь.

На улицах моего города – назовем его, скажем, Верхнекарпатск – вместо фонарей мы развесим электрические снежинки высотой в полтора метра. Свету от них будет не меньше, но радости больше.

Центром курорта станут два больших пятизвездных отеля. Вокруг них расположатся отели поменьше и подешевле. Будут отдельные домики (в Альпах их называют шале), но не на продажу, а только на съем, потому что домовладельцы тут же поломают нам все планы, будут настаивать на том, чтоб им разрешили пользоваться автомобилем, и так далее: мне это уже известно по таким французским курортам, как Межев. Не забудем про сравнительно бедных людей и про молодежь: нужно предусмотреть большие залы на 30–40 человек, где они могли бы действительно за небольшие деньги провести несколько незабываемых дней.

Горы для спуска окружат мой город с трех сторон. Чтобы добраться до спуска, мы построим подъемники, как на Западе. Не знаю, придумаем ли мы здесь что-то новое, настолько это уже отработано на здешних горнолыжных курортах. Но даже при хорошей организации и мощных капиталах на это уйдет много лет.

4

Я начал заниматься горнолыжным спортом, когда в первый раз попал на австрийский зимний курорт. До тех пор ни о каком лыжном спорте я не мог и мечтать, и вы знаете почему. Этот отдых мне сразу пришелся по душе. Конечно, нужно было немало заниматься с инструктором, и далеко не с первого дня я стал спускаться с вершин.

Инструкторы-горнолыжники – народ особый. Похоже, что они родились прямо с лыжами на ногах. Говорят, они вообще не знают страха. Думаю, это не совсем так.

Помню, однажды, уже много позже, мы поехали на зимние каникулы из Парижа в Куршевель во французских Альпах. Лизе тогда было десять или одиннадцать лет. Погода стояла редкая даже для этих мест. С вечера валил снег, ночью морозило, а днем температура доходила до семи-восьми градусов выше нуля. Горное солнце ни на минуту не закрывалось облаками, которые, должно быть, гуляли где-то много ниже нас, и к полудню грело так, что все сбрасывали куртки. Многие загорали в футболках или майках на террасах ресторанов и кафе.

Мы договорились об уроках для Лизы с инструктором. Это была не первая для нее вылазка в горы, она уже довольно уверенно стояла на лыжах, но все же мы за нее беспокоились. В лыжной школе нам дали молодого парня лет двадцати пяти, сказав, что это один из лучших местных лыжников. Звали его Жан-Мишель.

К обеду Лиза спустилась усталой и не похожей на себя, за столом молчала, и мне с трудом удалось ее разговорить.

– Ты устала, дочка? – мягко спросил я.

– Немножко, – отвечала она уклончиво.

– Но ты не упала?

– Нет-нет! – быстро ответила она.

– Так в чем же дело? – продолжал я настаивать. – Ты можешь мне все рассказать.

Помолчав, Лиза ответила:

– Мне было страшно.

Оказалось, что Жан-Мишель сразу потащил ее на самую вершину, откуда вниз петляет крутая так называемая «черная» трасса (на Западе трассы делятся по сложности на четыре категории: самые простые зеленые, потом идут синие, красные и, наконец, черные).

– Он сам спускается очень быстро, – рассказала мне Лиза, – а я должна за ним. И он не оборачивается. Мне страшно!

На следующий день я вышел к подъемнику рано утром. Солнца еще не было, розовый ореол едва показался над горными вершинами, окружающими курорт.

Я встретил Жан-Мишеля возле ресторана «Шато де Пьер», расположенного у самого первого подъемника. Он был уже на лыжах. Интересно, что я никогда не видел, как он их надевает. Может, и верно, такие, как он, не снимают лыжи круглые сутки?

– Добрый день, Жан-Мишель, – поздоровался я. – У вас урок? Так рано?

– Нет, что вы! – ответил он. – Я хочу размяться.

Мы направились к подъемнику.

– Жан-Мишель! – обратился я к нему. – Вы зачем поднимаете мою Лизу на черную трассу?

– А что? Она спускается хорошо, ни разу не упала, – ответил он.

– Она вам ничего не говорит, но ей страшно.

– Страшно? Почему? Когда владеешь лыжами, бояться нечего. Я не понимаю, как это может быть страшно.

Он смотрел на меня так просто, такими искренне не понимающими глазами, что в течение нескольких секунд я колебался. Подошло сиденье подъемника, и мы сели, поставив ноги с лыжами на подножку.

– О'кей, – сказал я наконец. – Вот что я предлагаю. Давай заключим пари. Поднимемся наверх – на самый верх, о'кей?

– Хорошо… Если вы хотите. И что потом?

Я обернулся. Мы были уже далеко от ресторана.

– А потом, – я показал на вершину горы, – мы спустимся вниз на полной скорости, кто скорее. Если я спущусь первым, ты будешь весь месяц давать моей Лизе уроки бесплатно. Если придешь первым ты, я буду платить тебе за каждый час вдвое дороже. Согласен?

Тот немного подумал.

– Но это же нечестно. Я профессионал, я все равно буду первым.

– Вот и посмотрим, – кивнул я головой.

Мы поднялись до конца, потом пересели на другой подъемник, идущий на вершину. Встали над обрывом, с которого лыжня уходила круто вниз. Вот она перед нами, самая длинная и сложная трасса в Куршевеле – «Piste de soleil», Солнечная лыжня. Ни возле нас, ни внизу на горе нигде не видно ни души. Самое время для такой гонки.

– Не передумали? – спросил он.

– Vas-y! [43]43
  Давай! (франц.).


[Закрыть] – крикнул я и бросился вниз. В ушах свистел ветер, мы мчались по морозному с ночи насту с огромной скоростью, не пытаясь затормозить и лишь отталкиваясь палками на поворотах. На крутых прямых участках спуска мне казалось, что я больше не качусь на широких и удобных европейских лыжах, а просто падаю вниз, нагибаясь, чтобы остаться как можно ближе к скользкому насту. Когда я потом посмотрел на часы, оказалось, что все это длилось две с половиной минуты. Но при спуске мне казалось, что я уже давно лечу в свободном падении к поселку, где меня ждет жена с дочерью, и который я могу пролететь без остановки.

Резкое торможение в конце трассы, и мы почти влетаем на террасу ресторана, остановившись в нескольких сантиметрах от ограды. Я вижу, что Жан-Мишель пришел первым, но не намного: он смотрит на свои часы-хронометр и говорит:

– Пять сотых секунды разницы! Можно сказать, что вместе. Признаюсь, мне было страшно! Хорошо еще, на лыжне никого не было!

– То-то же! – сказал я. – А вы говорите… Значит, и профессионалам может быть страшно?