Текст книги "Даниил Андреев - Рыцарь Розы"

Итак, мы завершили обзор Романа и настала пора снова вернуться к Розе.

Что же такое «Роза Мира», о чем эта странная русская книга, какие дали познания она открывает, куда ведет и от чего уводит? – ответить на эти вопросы значит подвести черту, приблизиться к итогу, осмыслению всей жизни и творчества Даниила Андреева. Итогу – и потому что эта книга последняя, законченная незадолго до смерти, и потому что она потребовала слишком многого, определила судьбу и за нее заплачено жизнью. Тюрьма, напряженнейшая работа, подорвавшая и физические, и душевные силы, перенесенный в тюрьме инфаркт, который он в письмах, не желая тревожить близких, называл «гриппком», и ранний уход – вот истинная цена и «Розы Мира», и «Железной мистерии». Об этом мы не раз говорили с Аллой Александровной – ей это ясно, как никому другому: «Я думаю, что инфаркт, перенесенный им в 1954 году и приведший к ранней смерти (в 1959–м), был следствием этих состояний, был платой человеческой плоти за те знания, которые ему открылись».

Да, на ее глазах он прожил большую часть жизни, на ее руках умер и ей отдал завершенную рукопись: «хранить, пока жива». Ради чего, спрашивается?

Если это мученичество, то у него должна быть цель, а мы знаем, что в духовном смысле мученичество оправдано лишь одной, высшей целью – служением Богу, истине и ближнему своему. Так не будем же слепы и не побоимся увидеть в жизни этого человека пример такого служения. Да, он не святой, не подвижник, не преподобный Серафим Саровский, а московский поэт, литератор, интеллигент Даниил Ан дреев, арестованный, осужденный на двадцать пять лет (временная отмена смертного приговора спасла жизнь и ему, и Алле Александровне) и посаженный во Владимирскую тюрьму. Но – не побоимся, отважимся, дерзнем – вдруг не ошибемся? «Дух дышит, где хочет», – написано в Евангелии, и в каждую историческую эпоху, мы это тоже знаем, Дух заново формует Свое вместилище: покидая старые формы, обретает новые. И что, если на этот раз Его благодать снизошла не на завербованного НКВД священника, а на заключенного в тюрьму поэта?! Возможно ли такое?! Возможно – если действительно не мы хотим, а Дух хочет…

К тому же под конец жизни Даниил Леонидович явно достиг той степени нравственной высоты, выверенное™ оценок, душевного очищения, которую сам же определил как праведность. Праведником считали его и те, кто близко знал…

«Смотри, Иов!» – говорит Бог, распахивая перед Иовом необозримые, скрытые от людского глаза миры и показывает ему таких чудовищ, как Бегемот и Левиафан. И не так ли сказано Даниилу: «Смотри!»? Сравнение с Иовом оправдано не только потому, что Иов страдалец, мученик, лишенный всего самого дорогого в жизни, сыновей и дочерей, и заключенный в узы страшной болезни – проказы, но и потому, что он не священник и не левит, не служит в скинии или храме и не тот, кто признан пророком, и в то же время ему – открыто… Именно ему.

Вот и Даниил Андреев не монах, принявший постриг по православному чину, не затворник в скиту и поэтому не тайнозритель, как на церковном языке именуется приобщение к высшим тайнам бытия и истории. И в то же время – тайнозритель, поскольку тоже при общен, хотя это приобщение требует какого‑то иного, своего, особого языка и чина.

Всеми бесчисленными дорожками, тропинками, потайными ходами «Роза Мира» ведет к Христу, Сыну Божьему, Планетарному Логосу, Спасителю человечества. А уводит ото всего, что затемняет Его пре– светлый, солнечный Лик, от суеверий, предрассудков, человеческих заблуждений и духовного невежества. Ради этого и тюрьма была принята как пустынька, как уединенная келья, как затвор добровольный – с умиленной благодарностью судьбе. Ради этого же на тюремных нарах и переживались состояния высших прорывов психики, раскрытия духовного зрения и слуха, мысленного общения с теми, кто пребывает ныне в Небесной России: «К совершенно потрясающим переживаниям их реальной близости я почти не смею прикоснуться пером. Не смею назвать и имена их, но близость каждого из них окрашивалась в неповторимо индивидуальный тон чувств. Встречи случались и днем, в людной тюремной камере, и мне приходилось ложиться на койку, лицом к стене, чтобы скрыть поток слез захватывающего счастья. Близость одного из великих братьев вызывала усиленное биение сердца и трепет торжественного благоговения. Другого же мое существо приветствовало теплой, нежной любовью, как драгоценного друга, видящего насквозь мою душу и любящего ее и несущего мне прощение и утешение. Приближение третьего вызывало потребность склонить перед ним колени, как перед могучим, несравненно выше меня взошедшим, и близость его сопровождалась строгим чувством и необычайной обостренностью внимания. Наконец, приближение четвертого вызывало ощущение ликующей радости – мировой радости – и слезы восторга. Во многом могу усомниться, ко многому во внутренней жизни отнестись с подозрением в его подлинности, но не к этим встречам».

В этом признании обнажается тайна «Розы Мира», ее непостижимая для нас основа, и перед нами словно раздвигается завеса, чуть – чуть приоткрывается дверь туда, куда имел доступ лишь он один. Нет, мы не войдем, остановимся на пороге, но его рассказ – достоверное свидетельство, отчет об уникальном опыте трансфизического познания. Были и другие – Сведенборг, Штайнер, Рерих, Блаватская, но они открывали другие двери, в эту же вошел лишь он один. Поэтому постараемся вникнуть, осознать его опыт, представить себе, как это было, ведь человек не только изведал пределы земного пространства, но и переступил их, поднявшись туда, где обитают не физические тела, а чистый дух, мысль, чувство, воля.

Вот и спросим его, видел ли… разговаривал… слышал? Спросим с затаенной надеждой, томительным предчувствием и желанием поверить, что это есть – не поэтический вымысел, не фантазия, не голос подсознания, а реальность. И поэтому его опыт распространяется и на нас, дарован нам как драгоценные крупинки знаний. И не счастливцы ли мы – ведь о том, что раньше хранилось в секретных кладовых эзотерических обществ и открывалось лишь избранным через ученичество и посвящение, мы можем просто прочесть в книге: «Видел ли я их самих во время этих встреч? Нет. Разговаривали ли они со мной? Да. Слышал ли я их слова? И да, и нет. Я слышал, но не физическим слухом. Как будто они говорили откуда‑то из глубины моего сердца. Многие слова их, особенно новые для меня названия различных слоев Шаданака– ра и иерархий, я повторял перед ними, стараясь наиболее близко передать их звуками физической речи, и спрашивал: правильно ли? Некоторые из названий и имен приходилось уточнять по нескольку раз; есть и такие, более или менее точного отображения которых в наших звуках найти не удалось. Многие из этих нездешних слов, произнесенных великими братьями, сопровождались явлениями световыми, но это не был физический свет, хотя их и можно сравнить в одних случаях со вспышками молнии, в других с заревами, в третьих – с лунным сиянием. Иногда это были уже совсем не слова в нашем смысле, а как бы целые аккорды фонетических созвучий и значений. Такие слова перевести на наш язык было нельзя совсем, приходилось брать из всех значений – одно, из всех согласованно звучащих слогов – один. Но беседы заключались не в отдельных словах, а в вопросах и ответах, в целых фразах, выражавших весьма сложные идеи. Такие фразы, не расчленяясь на слова, как бы вспыхивали, отпечатываясь на сером листе моего сознания, и озаряли необычайным светом то темное для меня и неясное, чего касался мой вопрос. Скорее даже это были не фразы, а чистые мысли, передававшиеся мне непосредственно, помимо слов».

«Помимо слов» – как тут не вспомнить изречение древнекитайского мудреца даосской школы Чжуан– цзы: «Где мне найти человека, забывшего слова, чтобы поговорить с ним?!» Может быть, и этот человек, встречи с которым так жаждал Чжуан – цзы, являлся оттуда, а его поиск был мистическим выходом в иное пространство, в сферу чистой мысли, воли и духа…

Встречи и беседы с великими братьями раскрыли перед автором «Розы Мира» величественную панораму иноматериальных слоев вселенной, обобщенно именующихся адом и раем. Над обобщенностью наших представлений Даниил Андреев добродушно иронизирует в последнем стихотворении четвертой главы «Русских богов»:

Эти миры – цепь вех Ввысь, сквозь эдем – эдем, Долженствованье всех, Благословенье всем!

Космос перед тобой Настежь. Так выбирай:

Где же, который слой Именовать нам Рай?

Итак, мы называем обобщенно, но тут, в «Розе Мира», каждый из слоев получил свое название и был описан с той же тщательностью, с какой первые путешественники и географы нашей планеты описывали новые земли (недаром в одном из писем он сам сравнивает себя с путешественником, вернувшимся из долгих странствий домой). И здесь, и там – земли под солнцем, но здесь это солнце физическое, а там духовное – Христос, Логос, ипостась единого Бога, как бы Его первое благое дыхание, согревающее будущий мир.

Значение «Розы Мира» и «Железной мистерии» именно в том, что в них показана небесная география со всеми материками, горными вершинами и заповедными странами. В них воссоздана картина мироздания – от последнего предела материи нашего физического слоя до тончайшей, светящейся, божественной материальности высших духовных миров, рассказано об их обитателях – ангелах и даймонах, – и о посмертной судьбе тех, кто был нам известен под именами великих подвижников Церкви, художников и творцов.

Но кто же эти духовные братья, невидимые собеседники автора «Розы Мира»? Вот и настало время задать этот вопрос – и самому себе, и, главное, Алле Александровне, бессменной хранительнице тайн «Розы Мира». Впрочем, не буду напускать излишней таинственности, изображая Аллу Александровну этакой жрицей, мистическим оракулом, провозвестницей, всеведущей в духовных вопросах и отрешенной от житейской суеты. Повторяю, это простая, верующая, православная женщина, она часто бывает легкомысленной, наивной, даже вздорной (а может быть, я в этом ее опережаю), и наши беседы переходят в споры – о политике и президентах, о Рерихах и Блаватс– кой и обо всем на свете.

Но тут мне казалось, что уж она‑то знает, и я долго выжидал удобного случая, чтобы спросить, – задать этот столь важный для меня вопрос. Вопрос запретный – да, я сознавал это, но удержаться было невозможно: мы, смертные, любопытны, а странствующие энтузиасты, любители всяческих загадок, тем более. И вот я долго выжидал, откладывал, оттягивал, а однажды, придя к Алле Александровне, все– таки спросил. И она чистосердечно призналась: «Не знаю». Даниил Леонидович сам об этом ей никогда не рассказывал, она же не имела склонности выспрашивать и допытываться. В своей книге «Плаванье к Небесному Кремлю» Алла Александровна объяснила это так: «Сейчас мне иногда задают вопрос, почему же я подробно не расспрашивала Даниила Андреева о том, откуда он получал сведения, какие у него были состояния, благодаря которым он писал «Розу Мира». А все очень просто. На всю жизнь с тех самых пор (со времен детства, чтения первых книг. – Л. Б.) я поняла, как трагически неправа была Эльза из «Лоэн– грина» как она потеряла любимого. И слова: «Ты все сомнения бросишь, ты никогда не спросишь, откуда прибыл я и как зовут меня» – выжжены в моей душе навсегда. Поэтому я не расспрашивала мужа о том, о чем не следовало. И это понимание родилось тогда, у той растрепанной девочки» (глава 7).

Не скрою, я был разочарован этим признанием Аллы Александровны: «Не знаю» – и в то же время вздохнул даже с некоторым облегчением. Значит, не судьба мне узнать – да и нужно ли узнавать! В таких вопросах праздному любопытству всегда положен предел – та черта, которую не переступишь, и нам с Аллой Александровной оставалось лишь обменяться некоторыми предположениями. Мою попытку протянуть ниточку от Даниила Андреева к Серафиму Саровскому Алла Александровна решительно отвергла, считая преподобного Серафима слишком высокой духовной инстанцией для того, чтобы являться Даниилу Андрееву и в эзотерическом общении открывать ему тайны иных миров. К тому же, согласно «Розе Мира», Серафим Саровский из Небесной России поднялся уже в Синклит Мира, где пребывают величайшие из просветленных душ земли. Таким образом, по мнению Аллы Александровны, версия отпадает, хотя я не отбрасываю ее полностью. Как мы помним, с этим святым у Даниила Андреева связаны глубочайшие духовные переживания, и в тюремном дневнике мы находим обращенный к нему молитвенный призыв: «Отче Серафиме, открой мне духовные очи».

Мы уже говорили о том, что Даниил Аеонидович сам называет – и с гордостью! – своим духовным другом Блока, показывавшего ему Агр. В один ряд с Блоком можно поставить и Федора Достоевского, и Владимира Соловьева, и Пушкина, и Лермонтова, и Гоголя, и Толстого – писателей и философов, чей жизненный путь и посмертная судьба подробно описаны в «Розе Мира» и, таким образом, лично восприняты, прочувствованы и осмыслены на основе собственного духовного опыта. Это особенно заметно по главе о Блоке: Даниил Андреев не распознал бы глубинного, метафизического смысла его статьи о Со ловьеве «Рыцарь – монах», если бы сам не имел опыта мистических контактов с великим русским философом и духовидцем.

К тому же в тюремном дневнике, вслед за обращением к преподобному Серафиму, мы читаем: «Великие братья – Михаил, Николай и Федор, откройте мне духовный слух! Если правдой были слова, что «дверь уже не закрыта, а только приоткрыта: отчего же третий месяц очи не отверзаются? Великий брат Владимир. родной брат Александр, явитесь душе, дайте знак, дайте хоть какой‑нибудь знак!» Это написано 7 февраля 1954 года, – написано в минуту сомнений, тревоги и отчаянья, когда связь с великими братьями временно прервалась. Можно предположить, что Михаил – это Лермонтов, Николай – Гоголь, Федор – Достоевский, Александр – Блок и Владимир – Соловьев. Таким образом, некая путеводная нить у нас есть, о чем‑то мы догадываемся, но при этом вынуждены сказать: да, таковы предположения, только предположения. Фактов же быть не может, поскольку воля автора уберегла нас от них, не позволив праздному любопытству вторгнуться туда, где невозможно заимствование чужого опыта и приходится платить за крупицы духовных знаний.

Предполагать же мы вольны. И, помимо уже высказанных предположений, есть у меня и еще одно, не высказанное по той причине, что обнародовать его сейчас, в атмосфере удручающих церковных разногласий, отсутствия подлинной мистической основы внутренней жизни, политизации духовного мышления, грубого отрицания противоположных взглядов и заскорузлого невежества, значит еще более отдалить нас от понимания «Розы Мира». Поэтому пытливым читателям «Розы Мира» предложу лишь задуматься над тем, что рассказано автором о его предыдущем воплощении и зашифровано в словах: «Кроме того, в Энрофе Индийский синклит обладает прочной опорой в лице некоего текучего коллектива людей, эпохально перемещающегося по некоторой географической кривой: до Второй мировой войны он находился на Памире, ныне в Южной Индии». «Некоего… некоторой…» – имеющий уши да слышит!