Текст книги "Черная радуга"

Автор книги: Леонид Шорохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Углов, в процедурную.

Он нехотя поднялся с кровати и, провожаемый улыбками, побрел за сестрой. В процедурной никого не было. Медсестра протянула на пухлой ладошке две небольшие таблетки. На столике стояла стопка с водой.

– Уж я вам в рот заглядывать не стану, – весело сказала медсестра. – Вы, я вижу, не такой отпетый, как некоторые. Ловчить не будете. Лекарство под язык не спрячете.

– А заглядываете? – неприятно удивился Углов.

Медсестра засмеялась.

– Народ-то вы какой, – ответила она. – Одно слово – пьющий. А пьющему какое доверие? Он ведь сам за себя ответить не может, никогда не знаешь, что он через минуту сделает. Обманывают некоторые, как дети. Приходится заглядывать. А так рассудить – кого обманывают? Себя же и обманывают.

Углов пожал плечами, бросил в рот таблетки и запил водой.

– Ну вот и хорошо, – одобрила его решительность медсестра. – В обед опять ко мне придете.

Углов миновал коридор, вошел в палату и сел на кровать. Вокруг было пустынно – народ разошелся на работу. Лишь в углу съежился на койке прибывший вчера с милиционером новичок. Впрочем, новичком его назвать было трудно – шестой заход на лечение говорил сам за себя. Он повернулся к Семену.

– Отравили?

Семен несколько секунд молча глядел на него, потом поднес ладонь ко рту и выплюнул на нее начавшие таять таблетки. Сосед оживился.

– Молодец! – одобрил он Семенову ловкость. – А я вот, по первому заходу когда пришел, чистым дураком был, – сунут мне таблетки эти, а я их взаправду проглочу. Целую неделю травился, а потом – проба. Так веришь, нет – только понюхал водяру и чуть не сдох! Вышел с лечения – целый месяц бормотушку в рот не мог взять. Вот они до чего доводят, таблетки эти. Самый вред от них.

Абориген палаты зло сплюнул.

– Травят, мать иху так! Последней радости в жизни лишают. Эх, кабы не «менты», только бы меня тут и видели!

Углов не слушал. Он недоумевающе смотрел на свою ладонь. Он и сам не вполне понимал, как так получилось, что он не проглотил лекарство. И вроде ни одной криминальной мысли не шелохнулось в Семеновом мозгу, когда он взял пилюли, но самовольный язык его сам принял и осуществил неожиданное решение. Сработал не ум Семена и не его соображение – сработало то, что было сильнее ума и соображения; сработало инстинктивное, глубоко притаенное нежелание бросить пить.

Семен, как завороженный, смотрел на таблетки. Он был напуган собственным поступком. Ведь он не хотел, честное слово, не хотел! Как это получилось? Почему?

Углов еще не осознал, что он раб, но и чувствовать себя свободным человеком больше не мог.

«Значит, я думаю одно, а делаю другое? – подумал он. – Значит, я уже не хозяин самому себе? Почему я не проглотил таблетки? Чего испугался?»

Ответа не было. А испугался Семен неведомого действия лекарства, отрезающего ему дорогу назад, к веселому времяпрепровождению у пивной стойки! Он отчаянно не хотел изменять привычного течения своей пьяной жизни.

Семен сжал кулак и сунул его в карман. Сосед посоветовал:

– Ты в кармане не держи. Неровен час, накроют. Кинь в фортку – и все дела. Потом никто ничего не докажет. На таблетках не написано, чьи они.

Углов молча встал, подошел к окну и выбросил таблетки. Теперь путь назад был ему отрезан. Он нахмурился. Ну и что случилось? Можно подумать, действительно преступление какое-то. Пилюли эти… Обойдемся и без пилюль.

Он был полон решимости не поддаваться больше ни на какие уговоры врачей. «Не нужно мне никаких ваших помощей и советов. Захочу бросить пить, так и без вас брошу. А не захочу – так тоже никого не спрошусь. Нечего всякие препоны ставить. Мое дело».

Он бросился на койку. Внутри подсасывало.

11.

Лизин день стал уплотнен до крайности. «В больнице, конечно, кормят, но что такое больничная еда? – рассуждала Лиза. – Семен привык к домашней пище, еще, пожалуй, не станет больничную есть, расстроится, разнервничается…»

Она простаивала у плиты чуть ли не до двенадцати ночи, а утром вскакивала чуть свет, разогревала пищу и, отведя Аленку к матери, мчалась через весь город к нему. Выкладывая на тумбочку теплые стеклянные банки, она виновато улыбалась Семену:

– Пока добралась, наверно все остыло.

Лиза прикладывала к выпуклому боку посудины тыльную сторону ладони.

– Ой, нет, теплое еще. Ты бы, Сема, поел, пока совсем не остыло. У холодного что за вкус?

Семен отводил в сторону глаза.

– Да ладно, чего там. И так всего полно. Кормят как на убой. Зря ты возишь.

Все эти дни он ловчил и изворачивался. Игра в искренность сделалась его второй натурой. После первого обмана, когда Семен так неожиданно ловко, прямо на глазах надул доверившуюся ему медсестру, следующие обманы стали легче и совершались как бы сами собой.

Медсестра ни в чем не подозревала Углова. Он умышленно выбирал время посещения процедурной, когда в ней толпилось много народу. Лекарственный час пик стал его верным союзником.

Лечащиеся шли толпой. Медсестра металась глазами по очередному больному, заглядывала в широко разинутый рот, вертела головой, стараясь высмотреть хитро припрятанные таблетки, – очередной алкашный мудрец отворачивался от острого взгляда, отводил в сторону хитроумную голову, маскируя потай в тщетной надежде избежать личного досмотра; медсестра, уловив подозрительную выпуклость щеки, лезла бесстрашным пальцем в необыкновенную секретку и торжествующе извлекала размокшую контрабанду, – пойманный на месте преступления делец, морщась, заглатывал найденное. Куда денешься?

Семен быстро протискивался сбоку, протягивал ладонь, медичка вытряхивала пару таблеток из стеклянного пузырька, – Углов размашистым, демонстративным движением бросал их в рот, запивал водой и уходил. Его не удерживали и не проверяли. Покинув процедурную, Семен воровато озирался по сторонам и выплевывал таблетки.

12.

В обед опять прибегала Лиза. Она захватывала по дороге что-нибудь вкусненькое и полчаса проводила с мужем на скамейке у входа в корпус.

Семен давно не видел жену такой оживленной и веселой. Она словно стряхнула с себя все неприятности последнего времени. Надежда на новое счастье заставила вновь радостно забиться ее исстрадавшееся сердце.

Как в первый год семейной жизни, она начала рассказывать Семену о своих служебных делах, делилась с ним планами и мечтами. Все их светлое дальнейшее будущее было уже Лизой обдумано и распланировано до мельчайших подробностей. Намечались и покупка необходимых вещей, и поездка на отдых к морю с мечтами о том, как загорит под солнцем, как окрепнет под животворным влиянием целебной морской воды их ненаглядная Аленка, как они втроем будут рано вставать, совсем рано, еще до восхода, еще до первого пробуждения дня, – и идти встречать ласковый рассвет на пустынную, отмытую соленой водой полоску черноморского пляжа…

Семен старался не смотреть на разгоревшееся лицо жены. Ему было не по себе. «Какой пляж, какое море, когда через пару дней „проба“, а я не принял ни одной таблетки. Вмиг попутают, раскроют весь обман».

Лиза, упоенная счастливыми мыслями, брала его под руку и прижималась к крепкому плечу.

– Ведь будет так? Правда, будет, Сема? Разве мы не имеем права на счастье? Нашли же мы друг друга, ведь могли и не найти. А теперь? Вон какая у нас дочка. Почему же нам не жить в радости? Знаешь, как тебя Аленка ждет, Сема? Все время спрашивает, где папа, где папа? Придет папа, придет, говорю, я и сама жду не дождусь…

Лиза счастливо смеялась, закидывая назад золотую под солнцем голову, а Семен все сгорбливал и сгорбливал отяжелевшие плечи. Жена не подозревала, что он поставил на лечении крест.

Семену очень не хотелось спугивать эту радость. «Потом, потом, – малодушно оттягивал он момент решительного объяснения. – Потом все расскажу». Слишком уж редким явлением стало то, что он сейчас наблюдал. «Куда что делось?» Он и сам удивлялся происшедшей в их отношениях метаморфозе. «Куда исчезло то постоянное, тихое ощущение счастья, возникшее в нем с первой же встречи с рыжеволосой начальницей детсада номер шесть; счастье, которое жило в нем весь первый год их семейной жизни?»

Он вспомнил, как трудно ему было даже привыкнуть к ошеломляющей мысли о том, что Лиза станет его женой; как невероятно было поверить, что его, такого обычного, ничем не примечательного парня, полюбила и доверила ему свою жизнь необыкновенная женщина, о которой он не мог и мечтать! Но это случилось, и это было счастьем и удивительной неповторимой удачей – так, словно он вдруг выиграл по копеечному лотерейному билетику своей внешности огромный капитал человеческого, женского богатства! И куда же он исчез, тот капитал, за последующие годы, на что растратился? Ведь было счастье, было! Как испарилось? И что тому виной? Неужели действительно водка? Ну, нет! Семен с возмущением отбрасывал эту нелепую мысль. Вон сколько вокруг семей, в которых мужики газуют, и ничего, живут же с ними жены. Что ж, они все несчастные? Нет, водка тут не причина. В лучшем случае, она только повод. Он и до женитьбы принимал сто граммов. Ну и что? Лиза внимания на такой пустяк раньше не обращала. Никогда и разговора никакого не завязывалось. Почему же сейчас водка стала камнем преткновения?

Водка, водка! Семен нахмурился. Один только и разговор в доме остался о той водке. О чем с женой ни заговори, все сразу к одному сведет: ты пьешь! Что же, раз пьешь – значит, уже по всем статьям не прав, ни в чем не разбираешься и голоса своего не имеешь?

Углов нахмурился. Меньше бы болтала о той водке, так самой же лучше было бы. А то так и пошло, и поехало – за каждым вторым словом – водка, водка! Слушаешь-слушаешь, терпишь-терпишь, а там махнешь рукой, пойдешь да трахнешь стакан водяры! Чтоб, значит, по делу крик шел.

Он взглянул на Лизу. Она стихла, прислонившись к его плечу и устало прикрыв глаза. Углов глянул на часы. Подходило к двум.

– Да ты сама-то обедала? – всполошился он. – Перерыв кончается. Успеешь?

Лиза только плотней прижалась к его плечу.

– Ничего. Бог с ним, с обедом. Лишь бы у тебя все было хорошо. Тогда и я спокойна.

Семен завозился.

– Не опоздаешь? Как бы там из начальства кто не подъехал?

Лиза спохватилась.

– А сколько уже?

Углов молча показал на циферблат.

– Ой, пора. Ну, ты не скучай. Вечером приду.

Лиза уходила, оглядываясь и каждый раз улыбаясь мужу. Семен провожал ее остановившимся взглядом. У него болезненно ныло сердце. «Что же ушло из наших отношений? Что? И почему ушло?» Он откидывался на спинку и закрывал глаза. «Радость ушла. Радость».

Таяли в небе просушенные солнцем белые облака.

13.

Подошла пятница. Семен начал мучиться с утра. На завтра была назначена «проба». Стационарный период лечения подошел к концу. За неделю массированного приема лекарства концентрация его в крови должна была достичь того уровня, при котором малейшая доза алкоголя вызывала рвотно-удушающую реакцию. На этом и основывалось лечение. Две, три пробы вырабатывали в организме устойчивую отрицательную реакцию на спиртное. Павловское учение об условных рефлексах торжествовало здесь во всей своей неотрицаемой силе.

Впрочем, имелся и психологический компонент воздействия на больного. Он заключался в беседах врача и чудодейственном влиянии трудотерапии. Все лечащиеся одновременно и работали. Процент излечения достигал… Впрочем, кто действительно хотел вылечиться, тот вылечивался. Трудно было захотеть. Прочие становились завсегдатаями наркологии. С небольшими перерывами они проводили тут годы.

Ни одна таблетка лекарства не попала в его желудок за прошедшую неделю. А утром – проба. Как быть? О том, чтобы опять «прогнать дуру», притвориться – нечего было и мечтать. Контроль реакции был объективен – кровяное давление, пульс, характер изменения зрачка.

Даже самые хитроумные советчики теперь были бессильны помочь Углову. Да, собственно, никто ничего и не советовал – бесполезно. Все, кто был в палате, с любопытством следили за новичком, – неофит лечения выказал недюжинные способности ловчилы, – как-то удастся ему выкрутиться дальше?

К обеду Семен понял, что остался один выход – немедленно удрать, не дожидаясь неизбежного разоблачения. Оно грозило обернуться катастрофой для их с Лизой отношений. И сейчас-то не доставало сил глядеть в ее верящие глаза. А завтра? Да и перед врачихой стыдно. А уж о сестричке из процедурной и говорить нечего. Углов ясно представлял себе, что обрушится на ее глупенькую, доверчивую головку после обнаружения обмана. «Зачем зря подводить людей? Сам надувал, сам и выкручивайся – чего других топить?»

Но и удрать из наркологии было непросто – всю его цивильную одежду жена унесла домой. Куда попрешься в больничном? Пришлось дожидаться жену.

В обед пришла Лиза. Она принесла два стаканчика мороженого. Углов усмехнулся. «Как маленькому. Примазывает». Супруги присели на скамейку.

– Слышь, Лиз, – осторожно начал Углов. – Ты вечерком захвати мое барахло. Ночевать сегодня дома буду. Хватит прохлаждаться.

Лиза вскинула на него испуганные глаза.

– Как, дома? А «проба»? Ведь завтра…

Семен не дал ей договорить.

– Проба пробой, – веско выговорил он, стараясь придать своему голосу максимум убедительности. – Надо – значит, надо. Никто и не отказывается. Утром приду и сделаю. А ночевать дома буду. Все, хорош!

Он обнял жену за плечи.

– Мужик я или не мужик? Сил больше нет терпеть. Целую неделю без тебя. Шутишь, что ли?

Лиза прикрыла ладонью порозовевшее лицо.

– Ну что ты кричишь? – прошептала она, смущенно оглядевшись. – Услышат же.

– Пусть слышат, – отрезал Семен. – Лечение лечением, а на монастырскую жизнь я не подписывался. Сегодня домой, и точка! А то в больничном сбегу!

Лиза слабо сопротивлялась.

– Сема, ну что тебе стоит еще день потерпеть? Сделай «пробу», чтоб моя душа была спокойна, а уж потом…

Углов был непреклонен.

– Иди к заведующей, проси, чтоб сегодня вечером домой отпустила, – стоял он на своем. – Сбегу, вот те крест, сбегу.

И он неожиданно для жены, да и для самого себя, широко и размашисто перекрестился, чего не делал никогда в жизни. Вид крестящегося мужа ошеломил Лизу. Она заколебалась. «Может, действительно, взять сегодня домой? Выпить он все равно уже не сможет – столько в нем сейчас чудодейственного препарата, так чего зря мучить?»

Углов, внимательно наблюдавший за женой, уловил ее колебания. Он потянулся встать со скамейки.

– Небось, завела там кого? – уронил Семен, стараясь не смотреть в Лизины глаза.

– Да как тебе не стыдно такое плести? – гневно спросила она. – Еще крестишься. Постеснялся бы лучше! Я только о тебе и думаю, только тобой да Ален-кой дышу, а ты…

Она задохнулась. Семен невольно залюбовался женой. Гордым достоинством дышало возмущенное и обиженное Лизино лицо. Углов смутился. Эх, елки зеленые, перегнул.

– Да ладно, чего ты? – протянул он примирительно. – Сразу закипела. Я же в шутку…

– Так не шутят, – отрезала Лиза. Она поднялась и направилась к двери отделения. – Жди здесь. Я поговорю с врачом. Если отпустит, вечером принесу одежду.

Углов проводил ее глазами и нахмурился. На душе было гадко. «Будто ребенка обманул, – подумал он. – Да, допрыгался. Мужик, нечего сказать. Хуже бабы стал».

Впрочем, он тут же одернул себя. «А куда денешься? Раз соврал, два соврал, а в третий – не хочешь, а приходится. Ладно, с женой как-нибудь договорюсь. В постели и каяться способней. Не убьет же. Скажу, так мол и так. Сам не знаю, как оно вышло, да только поправить не смог. Пить я все равно не стану, так какая разница – делать „пробу“, не делать? Важно, что осознал».

Семен успокоился. На крыльце появились Лиза и Эльвира Латыповна.

– Ну что же, он у нас примерный больной, – сказала докторша, ласково глядя на Лизу. – Никаких нарушений режима. Мы ему доверяем. По правилам, конечно, не положено отпускать, пока лечение не доведено до конца, но раз вы оба просите, то задерживать не станем.

Лиза благодарно закивала головой.

– Значит, как договорились. Завтра мы вас ждем, – напомнила ей Эльвира Латыповна. – И обязательно приходите вместе. – Она повернулась к Семену и шутливо погрозила ему тоненьким пальчиком: – Балует вас жена, ох, как балует. На руках носит, а надо бы, чтобы вы ее носили. Она больше того заслуживает. Смотрите, от жены ни на шаг.

Углов неловко затоптался на месте.

– Конечно, конечно. Как скажете.

На миг мелькнуло в нем острое желание сознаться в своем дурацком обмане, но вид женщин был так безмятежно доверчив, так доброжелателен, что Семену не хватило духа покаяться, не хватило духа поломать счастливое настроение двух болеющих за него слабых существ.

Он пошел провожать к воротам счастливую жену.

14.

Вечером супруги Угловы возвращались домой. Семен крутил по сторонам веселой головой – за неделю он пропитался больничной атмосферой и несколько отвык от привольностей гражданской жизни.

Лиза озабоченно прижимала к бедру сумочку – на дне ее хоронились выданные Семену спасительные таблетки.

«Три штуки принять вечером, три завтра утром. Никаких перерывов!» Ей надо было проследить, чтобы лекарство попало в Семена вовремя.

В автобусе Семен возбужденно оглядывался – людская толчея волновала его. Лиза плотнее взяла мужа под руку. Ей припомнился строжайший наказ Эльвиры Латыповны:

– Сейчас самый трудный и опасный момент. В организме высокая концентрация лекарства, а внутренняя установка на полную трезвость еще, возможно, не наступила. Потянет выпить, и он может не пересилить этого желания, сорвется.

Лиза облизала пересохшие от волнения губы. Ничего, еще три остановки – и дома. Там всего сто метров.

Автобус остановился. Угловы вышли. До дома оставались считанные шаги. Навстречу им, улыбаясь, шагнул высокий кудрявый парень.

– Здорово, Семен! Приехал, что ли? А я на мастерских был – нет прораба, на насосной был – нет прораба! Одни мастера крутятся. Где Семен Петрович, спрашиваю. Отвечают: деревню строит! – Парень расхохотался.

Семен высвободил руку, поздоровался.

– Да вот, – сказал он неловко, – сегодня прибыл.

– Ну как там родня, здорова? – улыбался знакомый. – Построили, что ль, домишку? Небось больше самогонку глушили, чем работали?

Углов засмеялся. Наконец-то он вернулся в привычную обстановку.

Это был Виталька Муратов, инженер ОКСа заказчика. Он курировал Семеновы объекты. Семен работал с ним вот уже третий год. За это время Углов не раз и не два пытался втереть Муратову очки, сдавая позиции с кучей недоделок. Но Виталька сам был парень жох, липа проходила редко. Впрочем, с ним можно было договориться. Муратов не один год отработал на линии, а стало быть – понимал, где жать Семена, а где и послабить.

– Дом-то хорошо построили, качественно? – опять взялся он за Семена. – Крыша течь не будет?

– Не будет, не будет, – поскорей закруглил фальшивый разговор Углов. – Тут-то у нас как? Что со сметой по мастерским?

Мастерские Сельхозтехники были основным его объектом последнего года. Прошлой зимой поставка стройматериалов и конструкций особенно хромала – люди просидели без дела почти два месяца. Пришлось занимать бригад мелочевкой – где можно было подштукатурить стены и потолки, там подштукатурили; на первом этаже выставили столярку, остеклили; вывезли со стройплощадки весь мусор – чтобы хоть что-то делать. Семен волком выл в эти проклятые месяцы, но без материалов работать так и не научился.

Второй этаж мастерских поднялся не доведенными до проектной отметки простенками – за два зимних месяца почти позабылось, как он выглядит, тот кирпич. Панели перекрытия ожидались – трест телефонограммой обещал помочь, но бумажкой той покрыть объект было невозможно.

Люди маялись бездельем, работали по часу в день, а есть, как ни странно, не разучились. Углов скрипел зубами, но наряды закрывал исправно. Без зарплаты рабочих не оставишь, у каждого семья, дети – пришлось залезать в смету с головой. Опроцентовал объект чуть ли не до дымовой трубы. Теперь настала пора рассчитываться. Денег на мастерских оставалось с гулькин клюв, работы – море. Вот Углов и интересовался у заказчика, что можно урвать по объекту сверх смены?

– Не надо было зимой объект грабить! – отрезал Виталька. – Говорил тебе – куда лезешь? Ведь отдавать придется.

– А что делать было?! – взвился Семен. – Чем людям прикажешь платить? Я, что ли, в чем виноват? Кто за поставку отвечает?

– Все отвечаем, – мудро ответил Виталька. – Теоретически. Нет материалов – актируй простой. Всех бить будут.

– Как бы не так, – усмехнулся Углов. – Вас побьешь. Вы всегда правы останетесь. А нам, стрелочникам, по шапке! Актируй простой. Меня самого тогда с ходу заактируют.

Лиза потянула мужа за рукав.

– Сема, пошли. Нам еще за дочкой зайти надо.

Семен раздраженно выдернул руку.

– Да что ты, в самом деле! Не видишь, дела у нас! Иди домой, я через полчаса подойду.

– Иди, иди! – прикрикнул он, заметив Лизино нежелание оставлять его одного. – Что ты дурью маешься? Сказал приду – значит, приду.

Он повернулся к Муратову.

– Там на непредвиденные расходы деньги были.

Лиза нерешительно шагнула прочь. Голос мужа был так жестко-повелителен, Семен так явно стыдился перед своим знакомым демонстративного женского контроля, что она не решилась публично противоречить. Да и разговор мужчин шел, на Лизин взгляд, самый деловой и безопасный; парень выглядел надежно – подтянутый, лицо интеллигентное. Она решилась поверить.

– Я тебя дома ждать буду, – тихо сказала Лиза. – Ты уж недолго, Сема, ладно? За Аленкой вместе пойдем.

– Ладно, ладно! – отмахнулся Углов. – Время есть. Успеем.

Лиза ушла. Муратов проводил ее глазами.

– Жена?

Семен досадливо кивнул. Ему было неловко перед Виталькой. Что она, спятила? Чуть ли не за руку тащит. Можно подумать, потеряюсь, если на шаг отойду.

– Строго она тебя держит, – подмигнул ему Муратов. – Что, вышел из доверия?

Семен криво усмехнулся.

– Это еще как сказать, кто кого держит, – пробормотал он.

Муратов рассмеялся.

– Оно и видно. До стекляшки-то пускает? – Он кивнул в сторону Акдарьи. – Дойдем, пивка разопьем за встречу? Говорят, свежее подвезли.

Углова как шилом укололо. Он сглотнул слюну и затоптался на месте.

– Стоит ли?

Виталька недоуменно уставился на него.

– Да ты что, заболел там, в этой деревне? Почему ж нет?

Углов подумал секунду. Действительно, почему нет? Пару пива? С заказчиком? Он решительно шагнул вперед.

– Поплыли.

Ноги сами несли Семена вперед. В горле его нарастало жадное предвкушение первого долгожданного глотка.

Рядом что-то бубнил не поспевающий за Семеном Виталька.

15.

Углов не помнил, как и когда он вернулся домой. Очнулся ранним утром на диване в гостиной. Он со стоном открыл глаза. Мир вокруг слегка покачивался. Семен огляделся.

Он лежал на диване в рубашке и мятых-перемятых, еще вчера отутюженных в ножевую стрелочку, брюках. В голове было неописуемо. Семен опустил ноги вниз и сел. «Где же это я вчера так набрался?»

Смутно припомнился Семену залитый пивом мраморный столик, бутылка водки, с которой он, неловко поддевая ногтем, срывал алюминиевый колпачок, и кажется, порезал при этом пальцы…

Семен поднес ладонь к глазам. На указательном пальце действительно был глубокий порез.

– Проснулся?

Семен вздрогнул. Жена сидела в кресле напротив дивана, свернув ноги калачиком и обхватив колени руками. Осунувшееся лицо ее было бледно. Сейчас становилось видно, что она провела ночь в кресле. Провалившиеся глаза ее с мукой смотрели на Семена.

– Проснулся? – повторила она.

Углов угрюмо молчал. Голова его соображала сейчас туго.

– Что же ты наделал? – спросила Лиза. – Выходит, ты врал мне всю эту неделю? Выходит, ты всех обманывал – и врачей и меня? Говорил одно, делал другое?

Страшное разочарование и усталость наложили свои свинцовые краски на Лизино лицо.

– Дальше что, Семен?

Углов тяжело поднялся с дивана. Его качнуло.

– Ты куда? – сухо спросила жена.

– Я сейчас, – выговорил Углов. – Через десять минут приду. Потом поговорим. Сейчас не могу. Голова не соображает.

Лиза соскочила с кресла и загородила ему дорогу.

– Опять пить? – спросила она. – Хватит вчерашнего. Никуда не пойдешь. Не пущу.

– Да брось ты! – Семен попытался отстранить жену.

Руки его тряслись. Углова мучило и корежило страшное похмелье. «Сейчас бы стаканчик вина – поставить голову на место, а потом можно и ответ держать».

Он снова попытался пройти. Жена не пропускала.

– Хоть убей, а пьянствовать больше не дам!

Семен, с трудом ворочая языком, попытался объяснить, что уйдет ненадолго, что одна нога там, другая здесь. Но, взглянув на закаменевшее в отчаянии Лизино лицо, понял, что добром из квартиры не выбраться.

Терпеть похмелье дальше недоставало мочи. Все внутри него тряслось. «Да что она, в самом деле! Говорю же, сейчас приду. И так целую неделю держала на полу-тюремном положении, а теперь с утра затевает скандал из-за чепухи!»

Он отодвинул Лизу, шагнул в прихожую и сунул ноги в разношенные «корочки». Она бросилась за ним, схватила за руку и потащила в комнату. Углов пошатнулся и ударился локтем о стену.

– А, ч-черт!

Острая боль током пронзила руку. Семен невольно выругался. Лиза упрямо волокла его назад. Они перевалили порог гостиной и едва не упали. Углов рванулся изо всех сил. Лиза отлетела в сторону. Разгоряченный борьбой, Семен шагнул к жене.

Ты что, драться будешь со мной? – задыхаясь, спросил он. – Драться? Я тебе сейчас покажу, как драться!

Рука его описала широкий полукруг, и звонкая пощечина откинула Лизу к двери. Внутри Семена вдруг вспыхнула холодная злоба.

– Взаперти держать? – пробормотал он, сам не осознавая, что говорит. – Пилюлями пичкать? Спрашивать я у вас буду, как мне жить? А ну, получи!..

Лиза шагнула к мужу, протягивая навстречу ему дрожащие руки:

– Семочка!

Сильный удар тяжелой ладони захватил половину щеки и переносицу. Лиза отлетела к дивану и освободила проход. Алые струйки крови хлынули из разбитого носа. Она схватилась руками за лицо.

Семен, не оборачиваясь, шагнул вперед и исчез в прихожей. Хлопнула входная дверь. В спальне плакала разбуженная Аленка.

16.

Понемногу начали сыпаться дела рабочие.

Семен перестал поспевать то на объекты, то на склад, то в контору. Забывал вовремя оформить накладные, вовремя завезти материалы на участок – досаднейшие дыры пробивала водка ниже ватерлинии угловского корабля. Служба его пошла неладно. Он сразу ощутил это по внезапно и резко изменившемуся отношению людей к своей полуначальственной персоне. Еще вчера он был уважаемым человеком, Семеном Петровичем, сегодня – словно воздух вокруг загустел в презрительную кличку – Угол!

Иногда Семен спохватывался. «Куда качусь? Нельзя!» День, другой, напрягая всю силу воли, ходил на службу трезвым. «Ну вот, можно же, можно!» – радовался он.

И вдруг накатывало. Разум словно мутнел. Голос совести замолкал, и, ничего перед собой не видя, Углов мчался в забегаловку. Первый же стакан вина, выпитый после двухдневного усильного воздержания, становился началом очередного двухнедельного запоя.

Внешне вроде бы ничего не изменилось. Семен все так же сидел в своем прорабском кресле и еще держал в ослабевших руках вожжи. Но какое-то звено лопнуло в его сцепке с людьми. Рабочие смотрели в его сторону с кривыми ухмылочками, бригадиры перестали всерьез реагировать на его накачки. Мастера, увидев его машину, старались ускользнуть на время с объекта. А дружки из дружков, первейшие кенты прорабы, начали подшучивать над Семеном что-то уж слишком остро.

Никола, так тот вовсе распоясался. Увидев Семена, вместо «здравствуй» вопил во всю ивановскую: «Ну што, примешь сотку, Угол?»

Не было уже ни силы, ни воли оборвать наглеца, публично топтавшегося на нем приятеля, и Углов только вздрагивал да пугливо озирался по сторонам – не слышал ли кто ужасного вопля?

Семен стал замечать, что прорабы обходят его стороной, собираясь на послерабочие складчины. Ему уже не кричали, как прежде, с веселой подначкой:

– Готовь красненькую, Семен, а то пиво скиснет!

Нет, ему не отказывали принять в компанию, если он подходил к мужикам сам, но зато и ухода его уже не замечали; не то что раньше, когда на малейший намек о заждавшейся жене дружно вставал всеобщий вопль: «Не рушь компанию, браток!»

Теперь же никто не считал, что, уходя в самом разгаре пивного загула, он рушит пирушку. Совсем наоборот – Углову начало казаться, что все только и ждут, когда он уйдет. Оборачиваясь, он видел облегчение в глазах вчерашних друзей. Может быть, причина в том, что он стал мгновенно пьянеть? Несколько раз его отвозили домой – все ж свои мужики, – но прошло не так уж много времени, и он стал просыпаться под самое синее раньё где-нибудь в кювете у дороги или на задворках пивной. Вчерашние друзья только пожимали плечами: что ж, бегать за тобой? Закосел, ну и попер неизвестно куда. Идешь, ну и иди – у стойки нянек нет!

Все. Вакуум. Худшего к себе отношения Семен не мог и представить.

Сегодня после обеда Углов провернул небольшой «левачок» – набежавшему клиенту занадобилась машина бетона – и теперь две новенькие, не бывшие еще в ходу красненькие весело похрустывали в Семеновом кармане. Отпустив машину, Семен стоял у гастронома, приятно раздумывая, как половчее их применить, и тут из-за угла на него вывернул Никола.

Углов возликовал, узрев желанного человека (на ловца и зверь бежит).

– Здорово, кореш! – раскрыл он широкие объятия. – А я-то маюсь, не знаю, с кем бутылек раздавить.

Против ожидания, Никола уклонился от горячестей встречи. Ловко вильнув медвежеватой статью, он избежал объятий.

– Спешу я, Углов, – бросил он, обходя коллегу. – Опять на растворном дурака валяют, вот бегу сам их пошевелить.

Углов удержал его за локоть. Ему показалось, что приятель не вполне понял его.

– Да есть бабки! – весело разъяснил он, вынимая из кармана красненькие. – Машину бетона клиенту загнал, так что не боись, путево побалдеем!

Никола остановился и, казалось, призадумался. Наконец он поднял голову, и крещенским морозом обдало Семена от его застекленевших глаз.

– Я тебе вот чего скажу, Семен, – проговорил он, с видимым усильным трудом перебирая грубые, как камни, слова. – Ежли ты уже с таким огнем играть начал, так хоть язык-то прибери, не пускай его гулять веником по улице!

Углов онемел. На лице его застыла забытая приглашающая улыбка. Никола нахмурился и продолжал бросать слова жестко и увесисто, словно молотком вбивая в угловскую голову невидимые гвозди.

– Я ведь постарше тебя буду, – сказал он. – Хоть на немного, а постарше. И прорабом пашу втрое больше твоего, а видел ты хоть раз, чтоб я левую торговлю открыл на своем участке? – И сам ответил: – Нет, не видел и не увидишь! Распоследнее это для настоящего мужика дело – в левые торгаши идти, а уж трепаться о таких своих подвигах и того хуже! А ты трепешься, да еще и пьешь вдобавок. И слишком сильно для наших с тобой должностей пьешь!