Текст книги "Черная радуга"

Автор книги: Леонид Шорохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Но гармония торжествует лишь до той поры, пока микроскопически точно взвешено и соотнесено с пропускной способностью макросистемы количество и качество поступающего в нее исходного энергетического материала. Беда, если напряжение или ампераж источника питания превысят эту максимальную пропускную способность радиомашины. Вот нерадивый хозяин чудо-прибора, выбросив иссякший элемент питания, замыкает на вводные клеммы батарею с нестандартным запасом и качеством энергии. Замыкает в беспечной надежде, что чувствительнейший к нарушениям режима работы аппарат будет функционировать в экстремальных, гибельных для его внутренней конструкции условиях. Наивная надежда!

По узким медным трекам вместо марша упорядоченных колонн начинают нестись одичавшие табуны. Вот на одном из поворотов лидер чуть замешкался. Налетевшее сзади бешеное стадо растоптало его и, не удержав скорости, перемахнуло через коричневую лужайку изолята, отделяющего один трек от другого. Теперь поток энергии слепо мчится навстречу своему бывшему правильному движению.

Катастрофа. Замыкание. Электрический пробой.

Напрасно расстроенный владелец бывшего чуда раздраженно трясет плоскую коробку радиоприемника, бессмысленно дергает антенну, нажимает на клавиши, – вместо упоительных ритмов поп-музыки, бросавших его минуту назад в сладкий экстаз, из дырчатой окружности репродуктора в его ошеломленные уши врывается дикая какофония звуков.

Пробой!

Теперь любые попытки поправить беду домашними средствами ни к чему не приводят. Включен родной элемент питания – из репродуктора несутся трески и хрипы. Всякая самопомощь бессильна. Произошло физическое разрушение. Требуется профессионал. Профессионал, вскрыв заднюю стенку приемника, тотчас уловит опытным глазом следы и место происшедшей катастрофы – пятно ожога, почерневший от копоти медный поясок, капельки расплавленного металла там, где замкнулись между собой встречные цепи, не имеющие права замыкаться.

Пробой. Ремонтник горестно покачает головой: и осел же хозяин чудо-прибора! Какую прекрасную вещь угробил!

Поврежденная схема сложна и хрупка, ремонт не прост и не всегда возможен.

Подобным образом устроен и человеческий мозг. О, если бы какому-нибудь сверхмастеру довелось бы, сняв верхушку черепной коробки, заглянуть на минуту в угловский мозг, он обнаружил бы там очень знакомую картину. Он увидел бы, весьма похожие на электрические, густые переплетения нейронов, триоды клеток, замыкатели и размыкатели нервных окончаний. Только сложность и хрупкость мозговых цепей во много раз превышает сложность и хрупкость цепей электрических. Биотоки, блуждающие по ним, ничтожно малы в сравнении с грубой мощью зарядов вольтовых батарей.

Но именно эти ничтожные импульсы тока и направляли все Семеновы действия. Присмотревшись, сверхъестественный мастер отшатнулся бы в невольном огорчении. Взгляд его мигом уловил бы в зарослях нейронных цепей следы многочисленных катастроф – следы диких и слепых ударов, нанесенных алкоголем по чудесному творению природы.

Пробой!

Семен теперь нуждался не просто в ремонте – в капитальном ремонте. И сделать этот ремонт способны были только профессионалы. Но сначала сам мозг должен был осознать, что он поврежден.

Как этого Углову не хотелось!

ГЛАВА ВТОРАЯ

1.

В июле Аленке исполнилось два года, заканчивалось третье Лизино замужнее лето. Это были нелегкие годы. Каждый новый день ложился на ее хрупкие плечи тяжелым грузом. Раздумывая о своей жизни, Лиза недоумевала, как она еще не обрушилась под непосильной ношей. Прежде она не догадывалась, какую страшную силу обретает над пьющим человеком огненная влага. Путь Семена в пьяное рабство оказался чудовищно быстр.

Лиза, по горло завязанная беспомощным маленьким человечком, упустила момент перелома к худшему. Тот самый момент, когда еще можно было повернуть судьбу близкого человека в светлую сторону.

Аленка кочевала из хвори в хворь, – ветрянка сменялась потницей, потница диатезом, не обошла дочку стороной и корь. Лиза на время оставила работу. Больница – поликлиника, поликлиника – больница. Маршрут ее и дочкиных скитаний стал удручающе однообразен. До мужа ли тут было? Приносит домой зарплату – ну и ладно. К двум годам малышка слегка окрепла. Лиза вернулась на службу. Можно было перевести дух и оглядеться. Она огляделась и всерьез обеспокоилась.

Муж уже не выпивал, он пил, и пил без всякой меры. Больше всего Лизу напугало то, что Семен не видел в своем поведении ничего дурного.

– Все пьют, – бездумно отговаривался он.

– Да ты сумасшедший, раз так думаешь! – в отчаянии кричала Лиза. – Боже мой, что ты творишь, Сема? Погляди на себя: руки трясутся, лицо как подушка, только и смотришь по сторонам – где бы выпить.

– А что? Зарплату я приношу, дома не скандалю, на стороне не гуляю – ну, подумаешь, выпил сотку. Кто ее сейчас не пьет?

Лиза всплескивала руками.

– Сотку?! Да разве я сказала бы хоть слово, ограничься дело соткой? Какая там сотка? Ведь ты себя к вечеру не помнишь. Как же ты не понимаешь, что нельзя дальше так жить, нельзя!

– Ну уж, не помню, – неуверенно возражал Семен. – Скажешь тоже – не помню!

Он действительно не очень помнил, как оно было на деле.

– И как только тебя такого на работе терпят? – снова подступала к нему Лиза. – Вот пойду в твое управление и спрошу начальника, что у тебя за служба такая, что каждый вечер ты домой на бровях приползаешь!

Семен багровел.

– На работе нажалуешься? Ну и чего ты этим достичь собралась? – глухо отвечал он. – Ну наклепаешь, ну уволят меня – и что дальше?

– Не уволят, – неуверенно возражала Лиза. – При чем здесь увольнение?

– Да я и сам уйду! – отрезал Семен. – Все равно после такого позора – какая работа? Иди, жалуйся, а я заявление на стол брошу!

Он поворачивался и уходил, громко хлопнув дверью. Лиза оставалась одна. В спальне хныкала Аленка. Через час мужа следовало ждать в добром градусе подпития. Лиза стискивала зубы. Как быть? Что предпринять? Как же он назывался, этот фильм? Лиза постаралась припомнить. Название ускользало. Ну да, впрочем, не в названии дело. Важно то, что в нем пьяницу легко перевоспитывал местком. Как же он это делал? Она напрягла лоб. Кинопропойцу хорошенько прочистили на собрании, потом прикрепили к нему пожилого мастера. Жена сначала плакала и жаловалась, а когда исправившийся муж принес ей букет цветов, она простила его. Киношный разгильдяй не угрожал жене, что бросит работу. Напротив, он очень испугался, когда речь зашла об увольнении, и именно с этого момента, как ей помнится, и началось возрождение.

Лиза вздохнула. Экранный вариант не очень подходил к ее случаю. Как же все-таки быть? Может, действительно пойти к нему на работу и попросить воздействовать? Но ведь приползал-то муж домой «в сплошном дыму» не из ресторана, а именно с работы, так что трудно было надеяться найти среди его сослуживцев того самого старого мастера из полузабытого фильма.

Лиза покачала головой. Она заподозрила, что на Семеновой работе пожаловаться на мужа некому. Может, сходить к участковому и попросить, чтоб он припугнул Семена? Мол, смотри у меня, будешь и дальше злоупотреблять, так… так… И все же – как поступить?

Выход из тупика подсказала вездесущая Сонька Калинова.

– В наркологию его! – азартно блестя глазами, выпалила она прямо в лицо оторопевшей от страшного слова подружке. – К психам! Там его, голубчика, враз человеком сделают. Вот у нас в цеху половина мужиков через это заведение прошла.

Лиза задумалась. Лечение, врачи, больница… Звучало заманчиво. В ней проснулась робкая надежда. Ведь раз лечат, так наверно и вылечивают. Не рак же. Вот только страшновато звучали слова – наркология и психиатр.

Лиза поразмыслила день-другой и позвонила подружке.

– Соня, где она находится, эта наркология?

– Ну наконец-то, мать моя. Давно бы так. Значит, слушай: второй корпус центральной больницы, наркоотделение, заведующий – врач Белялова Эльвира Латыповна.

– Женщина! – обрадовалась Лиза.

Она как-то сразу успокоилась. Женщина поймет. С женщиной и говорить о своем стыдном горе легче, чем с мужчиной.

2.

Второй корпус помещался в глубине большого старого сада. Одноэтажное длинное здание терялось в обступивших его высоченных платанах. У входа в корпус стояло несколько скамеек. За небольшим столом играли шахматисты. Их обступили болельщики.

Лиза украдкой скользнула взглядом по лицам. Люди как люди – во всяком случае, никто не только не кинулся ее укусить или обругать, но даже не обратил на нее внимания.

На скамейке рядом азартно забивали «козла». Мелькали руки, звучно врезались в подстеленный кусок фанеры доминошные косточки. И здесь дефектного народа не наблюдалось. Даже довольно приятные – и пьяницами-то не назовешь. Во всяком случае, сейчас ее муж выглядел сомнительней этих пациентов. Значит, вылечились. Значит, и Семену здесь помогут.

Лиза отворила дверь и вошла. Завотделением оказалась маленькой худощавой женщиной, вежливой и предупредительной. Лиза сразу прониклась доверием.

Она сидела в уютном кабинетике и, стиснув кулачки и подавшись вперед, рассказывала врачу о последнем периоде свое семейной жизни. Временами горло ее перехватывало, и тогда она смолкала, дожидаясь, пока растает перекрывший дыхание острый комок.

Эльвира Латыповна сочувственно внимала исповеди, она успокаивающе накрыла своей мягкой рукой судорожно стиснутый Лизин кулачок.

– Успокойтесь. Вы правильно сделали, что пришли. Мы вам поможем.

Лиза подняла засветившееся надеждой лицо.

– Помогите! – Это был крик ее души.

– Успокойтесь. Все будет хорошо. Вы должны привести его сюда.

3.

Понадобилось два месяца упорной и неотступной обработки, прежде чем Семен согласился предстать перед врачом-наркологом. Первые Лизины подступы он отверг с порога.

– Еще чего не хватало! Придумала – нечего сказать. Мало в алкаши, в наркоманы записала. Ну, спасибо! Только зря стараешься, в этой конторе мне делать нечего!

Лиза терпеливо пережидала громы и молнии. Ничего, пусть побушует. Капля камень точит.

Лиза усмехалась и чуть краснела. Все же она была ночной кукушкой, это что-нибудь да значило.

День за днем, ночь за ночью продолжались их трудные переговоры. Наконец Семен не то чтобы уступил, а словно заколебался. Очередная ночная беседа показала Лизе, что лед тронулся.

– Я, может, действительно последнее время… – Семен умолк, не осиливая сразу новое понимание своей незадавшейся жизни.

Лиза боялась шелохнуться и изо всех сил моргала ресницами, стараясь помочь прерывистому потоку долгожданных признаний. Семен снова заговорил:

– Как-то не так у нас все. А ведь не всегда у нас было «не так». Раньше… А помнишь, Лиз, – он оживился, поворачиваясь к жене, – а помнишь, как я у вас в садике ремонт делал…

В голосе его послышалось Лизе томительное сожаление о неведомо куда ушедших днях общего восторга и сердечного горения, которыми были так полны их встречи.

– Помнишь, Лиз?

– Помню, Сема, я все помню, – задохнувшись, всхлипнула Лиза и прижалась мокрым лицом к родному плечу. – Господи, какие же мы с тобой глупые, Сема, ничего ценить не умеем, ничего сберечь не можем. Господи, ведь плачу каждый раз, как вспомню, какие мы раньше счастливые были. А теперь?

Слезы текли по ее щекам. Семен завозился, тяжелая рука его ласково погладила Лизину голову.

– Ну чего ты раскисла? Все наладится. Вот посмотришь… Что я, сам не понимаю? Пойдем в твою наркологию, сказал, пойдем – значит, пойдем. Не плачь. Дочку, вон, разбудишь.

4.

В прохладной вечерней тишине маленького кабинета Эльвиры Латыповны разместились втроем. Врач – за столом, Семен – напротив, Лиза – на диване. Угловская фигура, казалось, заполнила собой всю комнату.

С любопытством Семен огляделся по сторонам и, не заметив ничего примечательного – ну, скажем, тюремных решеток на окнах или дюжего санитара за спиной, – разочарованно повернулся к врачу. «А я-то, дурак, боялся – психиатр, наркология. Подумаешь! Больница как больница, врач – пигалица какая-то».

– Вы не возражаете, если ваша жена поприсутствует при нашей встрече? – мягко обратилась к Семену Эльвира Латыповна. – Вам это не будет мешать? Мы с ней, правда, предварительно побеседовали, но я думаю, ей полезно будет послушать. Или вы хотите поговорить наедине?

Семен пренебрежительно повел тяжелым плечом. Скажи, какие нежности.

– Да нет, чего там. Пусть сидит.

– Ваша жена мне рассказала о последнем периоде вашей жизни. О том, что вы стали злоупотреблять алкоголем и хотите избавиться от этого недуга. Но хотелось бы услышать непосредственно от вас. Как вы оцениваете свое положение? Вот, например, – пить водку – это хорошо или плохо?

Семен прищурился. «Нет, на такую дешевую уловку меня не поймаешь. Скажу „хорошо“ – так сразу в алкаши запишешь. Не выйдет».

– Конечно, плохо, – ответил он уверенно. – Что же тут хорошего?

– Значит, вы понимаете, что плохо? И пьете?

Семен пожал плечами и ничего не ответил.

– Когда пили в последний раз?

– Вчера вечером.

– Сегодня опохмелялись?

– Утром сотку пропустил. – Углов помялся. – Ну и в обед бутылку на троих раздавили.

– Водки?

– Ясное дело.

– Встаньте, – сказала Эльвира Латыповна.

Семен поднялся.

– Закройте глаза. Вытяните руки вперед. Ладони вниз.

Углов послушно все исполнил. Его неожиданно качнуло и повело вбок. Чтобы не упасть, Углов принужден был схватиться за стол. Что за чепуха? Он открыл глаза и распрямился.

– Ясно, – сказала Эльвира Латыповна.

Семен озлился. «Что ей ясно? Какого черта?!»

– Да это я случайно, – объяснил он. – Вот теперь посмотрите.

Углов закрыл глаза, напрягся и вновь вытянул вперед руки. Ладони мелко дрожали. От усилия стоять ровно на лбу выступила испарина. Попытка оказалась тщетной, он снова оперся о стол.

– Коснитесь указательным пальцем кончика носа.

Семен недоуменно взглянул на врача. Ему показалось, что он ослышался. Женщина в белом халате, размеренно скандируя, пояснила:

– Закройте глаза, разведите руки в стороны и коснитесь указательным пальцем кончика носа. Сначала одной рукой, потом другой.

Он незаметно прижался бедром к краю стола, закрыл глаза и попытался выполнить задание. Результат оказался весьма неожиданным: едва не выколол себе правый глаз. Он сглотнул слюну и повторил опыт. Опять не получилось. После шестого промаха Углов сдался. Он открыл глаза, сел и молча уставился в стенку перед собой.

На диванчике подавленно притихла Лиза. Она старалась не смотреть на мужа. Результаты незатейливых тестов ошеломили ее.

На Семеновых скулах набухли розовые желваки. Он отчаянно ругал себя за уступку жене. А эта докторша, змея, раздраженно подумал он, перед собственной бабой опозорила. Что теперь Лиза подумает? Все, мол, конченный алкаш. Докторюга! Сама-то, небось, тоже с первого захода не попадет?

Словно прочитав его мысли, Эльвира Латыповна сказала:

– Вы, наверно, подумали, что это очень трудно? Совсем нетрудно. Вот, посмотрите.

Она встала, закрыла глаза, далеко развела в стороны ладони и стала раз за разом безошибочно касаться худеньким пальчиком искомого предмета..

– Правой, левой! Правой, левой! И вот еще раз! И вот еще раз! Нет, совсем не трудно.

Семен, с невольным интересом следивший за ней, отвел в сторону глаза.

– Хватит, – сказал он.

Эльвира Латыповна сочувственно взглянула на него.

– Для здорового человека не трудно, – тихо сказала она. – Для алкоголика трудно. Очень трудно, почти невозможно. Да вы, по-моему, сейчас в этом сами убедились. Теперь вам понятно, что вы нездоровы?

В комнате воцарилось молчание. Вскинувшийся было при слове «алкоголик», Семен проглотил отрицающий возглас. Собственные промахи произвели и на него сильное впечатление.

– Надо лечиться, – сказала Эльвира Латыповна. – И начинать немедленно. А то будет поздно. У вас ярко выраженная вторая стадия алкоголизма. Через год спрыгнете в третью. А третья – те, что просят двадцать копеек на углу улицы. Встречали таких?

Семен нервно дернул плечом.

– Недельку полежите в палате, потом продолжите курс амбулаторно, – сказала врач. – Согласны?

Углов решительно поднялся.

– Я подумаю, – ответил он и вышел из кабинета.

– Плохо, – вздохнула врач в ответ на молчаливый Лизин вопрос. – Очень плохо. Случай запущенный. Надо немедленно класть.

Лиза стиснула кулачки.

– Завтра он будет у вас.

5.

Однако прошла неделя, прежде чем Углов снова появился в наркологии. Ему весьма не понравились произведенные над ним опыты. Никакие уговоры не помогали.

– Пошли они в баню со своими фокусами! – шумел Семен. – Подумаешь, жонглеры – пальцем нос достань! Пусть сами достают, если интересно. Мне это ни к чему.

Лиза и объясняла, и ругалась, и умоляла – муж оставался тверже железа: не пойду!

Первый страх прошел, остался один только стыд от испытанного унижения.

Лиза поставила вопрос ребром:

– Или мы с Аленкой, или водка! Если не пойдешь лечиться, заберу дочку и уйду к маме.

Углов задумался. По решительному, побледневшему лицу жены он понял, что Лиза не шутит. Впервые в голове его мелькнула мысль: «А может, действительно на время бросить выпивать? А то как бы и вправду не запиться. Уйдет Лиза – точно запьюсь».

Впрочем, тут он несколько хитрил перед собой. Запиться Семен нисколько не боялся. Он был уверен в себе. «Захочу – совсем брошу. Эка невидаль. Я и без водки шутя проживу».

Да, запиться мог кто угодно, только не он – это было ясно ему как день. «Неделька, – подумал он. – Не съедят же меня там за эту недельку. Да, но с работой как быть? Ведь говорить, что пойду лечиться, нельзя ни под каким видом – позора не оберешься. Надо взять отгулы. У меня их и так за последний год столько скопилось – второй отпуск получится, если взять сразу все». Углов облегченно вздохнул. Все сложности легко улаживались. «Скажу Митряю, что в родные края надо на недельку смотаться. Мол, свояк дом строит, просил помочь. Что, Митряй не отпустит, что ли? Прорабство в плане, наряды только что закрыл, оба мастера на месте – можно недельку погулять. Ну а дальше, врачиха говорила, лечиться можно амбулаторно – это, видно, какие-нибудь порошки будут давать, – ничего никто не узнает».

6.

В субботу утром он был в наркологии. Полчаса ушло на оформление. Потом его снова взяла в оборот Эльвира Латыповна. На его взгляд, вопросы врача были самые диковинные. Например, когда он выпил свою первую рюмку? А шут его знает, когда. Давно. Семен и думать забыл, когда это впервые случилось. А другие помнят? Ну и память… если помнят… Семен сказал наугад первое пришедшее на ум число. «Чепуха какая-то». Задавались еще вопросы. Семен скучно отвечал. Наконец Эльвира Латыповна прекратила мучить его.

Переодевшись, он вышел во двор. Лиза сидела на скамейке у входа и задумчиво глядела вдаль. Она не заметила мужа. Семен залюбовался строгим, отрешенным лицом жены.

Молочной белизны щеки слегка отсвечивали, тяжелая копна волос густо осыпала плечи, тонкие изящные пальцы машинально перебирали складки платья.

Углов ревниво уловил, как бросают восторженные взгляды на Лизу два сидящих напротив его новых коллеги, и сердце его невольно сжалось.

– Ну ты иди, Лизок, – обратился он к жене. – Все в порядке. Оформили.

Он подал ей сверток с одеждой. Лиза взяла его и заговорила быстрым шепотом, стараясь не выдать внутреннего волнения:

– Я вечером к тебе приду, принесу поесть. Ты уж не перечь тут никому, ладно? Знаю я, какой ты порох – чуть что, и запылал. Потерпи, Сема, ладно? Ради меня… Ради Аленки…

Углов махнул рукой:

– А, чего там! Не оперируют же. Беги, а то опоздаешь на работу.

Лиза ласково коснулась его плеча, кивнула на прощание и ушла. Углов остался один. Он постоял у входа и побрел в палату. Через час его позвала процедурная сестра.

– Углов, идите укол делать.

– Уже? – удивился Семен.

– Уже.

За час, проведенный в палате, Углов узнал чертову уйму новостей о своей болезни, о врачах, медсестрах, лечении от алкоголизма и способах борьбы с тем лечением. Информацию можно было бы назвать курсом посвящения в профессиональные алкоголики, если бы, конечно, существовал такой курс.

В палате Углов оказался восьмым. У каждого из семи его новых коллег имелся свой опыт пьянства и своя теория жизни. Правда, опыт с теорией мало расходился.

Углов оказался единственным новичком среди великолепной семерки. Узнав, что Семен в наркологии впервые, все оживились. Новичка следовало поддержать. Посыпались советы, Последовала массированная промывка мозгов. Через час Семен впитал в себя всю пьяную мудрость, выкованную в непрерывной и тяжелой борьбе с трезвостью.

К моменту вызова в процедурную он окончательно дозрел. Все лечение оказывалось жутким обманом, плодом воображения врачей, хитростью, призванной отобрать у вполне нормальных людей остатки здоровья. Любая назначенная врачом и неосторожно проглоченная лечащимся пилюля по степени приносимого вреда приравнивалась к ведру водки, но водка, та хоть веселила человека, а какое, скажите на милость, веселье от таблетки?

Сосед слева продемонстрировал, как прятать таблетку под язык, делая при этом вид, что проглатываешь отраву; сосед справа прошептал на ухо наименование противоядия, которое следовало применять, если проклятая пилюля все же проскользнет в желудок. Рецепт оказался таинственен, как заклинание колдуна, и даже, кажется, слегка отдавал серой.

Ошеломленный Семен поверил, что попал в плен. Он не успевал внимать рассказам мудрых в борьбе с излечением алкоголиков. Они считали, что находятся в лапах врагов, и только неслыханная изворотливость могла сохранить разрушаемое врачами здоровье. Лишь один из семи, лежащий у стены, повернулся к Семену, когда почти все секреты были тому открыты, и глухо сказал:

– Братан, не будешь лечиться – станешь как я. – И снова отвернулся.

Углов мельком поймал выражение его страшного, почти нечеловеческого лица и слегка заколебался. Но остальные разом накинулись на супротивца.

– Нашел кого слушать. Это его сейчас от укола воротит, вот он и ошалел. Мелет всякое. Когда «менты» его привели, еще в себе был. После укола такой. Вот оно, лечение. Себя не помнит.

Зов медсестры прозвучал в ушах Углова набатным звоном. Новые знакомцы особенно напирали на особую вредность означенного первоначального укола. Увы, уклониться от него не представлялось возможным. Все это со вздохом признавали. Семену советовали держаться. Он обещал.

– Что за укол? – не утерпел Семен спросить у медсестры, набирающей шприц.

Интересно было узнать, чем и как врачебная наука маскирует свой ужасный обман. Однако никакой маскировки не оказалось. Медсестра улыбнулась в ответ.

– А вы будто не знаете? – сказала она. – Небось соседи уже наговорили всяких небылиц и ужасов?

Углов неопределенно пожал плечами. Медсестра попала в точку.

– Да вы не бойтесь, – успокоила она. – Страшнее водки все равно не будет. В вас сейчас столько этой дряни скопилось – и в крови, и в желудке! Вот мы всю эту отраву из вас и вышибем, почистим организм. Мозги, глядишь, и просветлеют. А что поболит маленько, так на то вы и мужчина, чтоб терпеть.

Медсестра усмехнулась.

– Правда, вы, мужики, на боль как раз квелые. Чуть что, сразу: ой, умираю, ой, спасите меня! Родили б разок, тогда бы поняли, какая она бывает, настоящая боль.

Медсестра шагнула к Семену, держа шприц в высоко поднятой руке. Углов нехотя взялся за резинку пижамных штанов.

«Не поймешь, кто тут врет, а кто правду говорит. Каждый свое гонит, и все правы».

7.

Дальше было не совсем хорошо.

К вечеру Углов пластом валялся на койке. Лицо его горело. Одежда была мокрой от пота. Нога, в которую сделали укол, казалось, увеличилась вдвое. Время от времени к нему наведывалась медсестра, мерила температуру и слегка подшучивала над Семеном, злодейка! Соседи молча поджимали губы – они сочувствовали страдальцу.

В восемь в палату проскользнула Лиза. Она принесла горячий бульон. По палате поплыл запах курятины.

Углов встретил жену громким стоном. Наконец стало кому пожаловаться.

– Помираю, – обессиленно прошептал он.

Лиза испуганно захлопотала возле постели. Деликатные соседи по одному потянулись к выходу. Свидание обещало быть прощальным. При виде жены Углов совершенно раскис. Дыхание стало вырываться из него, как атмосферы из проколотой камеры.

– Очень больно? Ты уж потерпи, Семушка, потерпи.

Она принялась доставать из сумки стеклянные банки и свертки. Семушка и не взглянул на них. Волны жара накатывались на него и тяжелыми ударами отдавались в голове. Водка покидала его организм тяжело, трудно, покидала, лишь повинуясь могучей силе лекарства, и, боже мой, как же ему было сейчас тяжело!

8.

Ночь прошла в нескончаемых мучениях, к утру ему стало легче. А вечером он с аппетитом ел принесенное Лизой. Лиза смотрела на него с умилением. Дело явно шло на поправку.

Воскресенье прошло терпимо, в понедельник Углов только слегка прихрамывал. Муки, принятые от страшного укола, остались в прошлом.

Лиза прибегала к нему трижды в день.

– Ну как ты, Сема?

На ее похудевшем лице было написано нетерпение, она безумно жаждала хоть крошечного, хоть малейшего сдвига в лучшую сторону.

Семен отмалчивался. Впервые за последние годы он был абсолютно, стерильно трезв. Шоковый удар вытряхнул из его клеток молекулы алкоголя. Трезвость оказалась состоянием непростым. Все внутри мелко дрожало. Неясное томление не давало покоя. Даже себе самому Углов не хотел признаться, что тоскует по спиртному.

В ночь на понедельник он почти не спал. Напряженность, написанная в Лизиных глазах, раздражала его.

«Ну чего она от меня ждет? Каких таких небывалых перемен? Что я, ребенок, что ли? Делай то, не делай этого. Да еще врач: если не пить, так не пить совсем! Да ну их!»

Семен вовсе не хотел не пить совсем.

«Пристают с расспросами, лезут в самую недру души, воспитывают, поучают… Обо всем им расскажи, доложи. Положим, и скрывать мне особо нечего, а все равно неприятно. Как на допросе…»

За два прошедших дня он был сыт наркологией по горло. «Рядом записные алкоголики – ни работы, ни семьи, ни детей… Я-то совсем не такой! Так чего же держат вместе? Унижают… Запугивают…»

Впрочем, и в наркологии можно было крутиться. Некоторые и здесь неплохо устроились.

Поздно ночью на кровати рядом с Семеном зашевелились две едва различимые в темноте фигуры. Забулькала жидкость, и хорошо знакомый Семену запах ударил в ноздри. Он невольно принюхался.

– Не спишь, корешок? – донеслось из темноты. – Примешь лекарство?

– Не хочу, – машинально ответил Семен и через минуту пожалел о сказанном.

Вино отбулькало и утихло. Углов лежал, заложив руки за голову, и ругал себя последними словами.

«И чего испугался, дурак? Ведь объяснили ребята, что после укола ничего, можно. Это после таблеток нельзя. Я ведь не собираюсь бросать выпивку совсем, так чего бояться?»

Но поправить дело было уже нечем – минуту назад пустая бутылка была выкинута в форточку. Теперь захорошевшие собутыльники вполголоса обменивались воспоминаниями. Углов почувствовал невольную зависть. «Эх, растяпа я. Нет во мне шустрости».

Он снова задремал и снова проснулся. Палата спала. В открытой фортке мерцала далекая звезда. Углов тоскливо загляделся на нее.

«Зачем живу?»

9.

Утром его пригласила к себе Эльвира Латыповна.

– Ну, как вы? – с едва заметной улыбкой спросила она. – Освоились?

Семен неопределенно пожал плечами. Нога все еще давала о себе знать. Наступать приходилось с бережением.

Эльвира Латыповна придвинула к себе температурный листок.

– Разгрузка организма от интоксикации алкоголем прошла у вас нормально, – сказала она. – Теперь вы, наконец, совершенно трезвы. Надо нам с вами, Семен Петрович, поговорить на светлую голову. Скажите мне по совести – что вы у нас ищете? Действительно хотите бросить пить или только так – скрываетесь от неприятностей? Только не говорите, что жена вас за руку привела, а вы сами тут ни при чем. Не захотели бы – не привела бы. Будем говорить откровенно?

Семен замялся.

– Надо бы подсократиться с выпивкой, – осторожно ответил он. – Неприятности, конечно. Это вы правильно сказали. И жена вот обижается, и на работе…

Эльвира Латыповна понимающе кивнула.

– Наверняка и прогулы были, Семен Петрович?

Углов отрицающе замотал головой.

– Ну, скрытые, скрытые, – пояснила докторша. – Вы утречком позвонили на работу, сказали, что загрипповали, не выйдете, а сами с похмелья умирали, встать не могли. Ведь было, а?

– Случалось, – нехотя ответил Семен. – Да это – что? Отработаю. Вот жена последнее время все пилит и пилит.

Эльвира Латыповна укоризненно покачала головой.

– Да ведь она же ваша единственная опора и спасение, Семен Петрович. Была бы ваша судьба ей безразлична, так разве она бы вас пилила? Неужели вы не понимаете, что мир в семье дороже всяких выпивок? Ведь счастливая семья, дети – это то самое, без чего жизнь человека теряет смысл. Зачем же рушить свое счастье собственными руками? У вас дочка. Подрастет – каково ей будет услышать: «Твой отец алкаш!»

Углова бросило в жар.

– Так сразу и алкаш, – пробормотал он.

Эльвира Латыповна покачала головой.

– Не обманывайте себя, Семен Петрович, – участливо ответила она. – Самообман еще никому, никогда и ничем не помогал. Вы сами убедились в субботу, как далеко дело зашло. Элементарных тестов выполнить не смогли – куда уж хуже? Слепому видно – хронический алкоголизм. А вы все словами играете: алкаш, не алкаш.

Семен угрюмо молчал.

– Дальше пропасть, Семен Петрович, – продолжала Эльвира Петровна, – бездонная пропасть. Никто вам помочь не сможет, коли сами себе помочь не хотите. Решайте для себя – как дальше жить? Думайте и решайте. Ну так что, будете всерьез лечиться?

– Да.

– Я вам назначила лечение. Эту неделю вы попринимаете лекарства, а в субботу сделаем пробу. Потом продолжите поддерживающий курс амбулаторно. Только надо главное себе уяснить, Семен Петрович: или совсем пить, или совсем не пить! Третьего не дано. Дешевый бред, что-де можно полечиться, а потом пить как все, надо из головы начисто выкинуть. Алкоголик не может пить, как все. Потому он и алкоголик.

Она встала, подошла к Семену и, глядя ему в глаза, сказала:

– Сейчас вы на переломе, Семен Петрович, и только от вашей воли зависит, куда повернется ваша дальнейшая жизнь – к свету или во тьму. Только от вас.

Семен молча кивнул и вышел из тесного кабинетика. Слова Эльвиры Латыповны произвели на него сильное впечатление. Идти в «алкаши» ему не хотелось.

10.

Палата встретила Углова добродушными усмешками.

– Ну что, исповедали?

– Грехи отпустили, теперь пилюлями причащать начнут! Сейчас позовут, готовься.

Углов нахмурился. Да что он, пацан, что ли? Каждый норовит за руку взять и в свою сторону повести. Что им всем надо от него?

Через полчаса его действительно позвали к причастию. В палату заглянула медсестра.