Текст книги "Солнечная сторона улицы (сборник)"

Автор книги: Леонид Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

КАК НА КАЧЕЛЯХ
рассказы о школе

Первый урок

Когда я должен был идти в школу, родители купили мне портфель, букварь, тетради, пенал, ручку, карандаш и ластик. Стал я ждать первого сентября. Все рассматривал свои принадлежности, перекладывал их из одного отделения в другое. Перекладывал, перекладывал и вдруг подумал, а если меня спросят что-нибудь, а я не знаю?! Что тогда?! Скажут: «Иди обратно в детский сад». Да еще поставят двойку, огромную, как гусь. Такого позора я не пережил бы, и мне сразу расхотелось идти в школу. Но первого сентября мать дала мне в руки горшок с цветами и все же повела в школу. Еще дома я сказал ей:

– Не хочу идти в школу.

– Это почему же? – спросила мать.

– Не хочу, и все.

– Тебе там понравится.

– А если не понравится?

– Понравится, вот увидишь. Все ходят в школу, и ты должен идти. Не хватало еще чтобы ты остался неучем! И потом, интересно, каким же образом ты станешь капитаном без знаний?!

Я, действительно, планировал стать капитаном дальнего плавания, но все думал – как бы сразу поступить в мореходное училище, минуя школу?

По дороге в школу я сказал матери:

– Вряд ли мне там понравится, но ладно! Один раз схожу, посмотрю. Если не понравится, больше ни за что не пойду.

Когда показалась школа, мне опять расхотелось в нее идти.

– Я только загляну, – сказал я матери. – Если не понравится, сразу сбегу.

Около школы толпились мальчишки и девчонки с портфелями и ранцами. Они выстраивались цепочками от ступеней школы. На ступенях стояли учителя и в руках держали картонные квадраты с буквами: «А», «Б», «В». В одной цепочке я заметил мальчишку с бумажными погонами, на которых были нарисованы большие генеральские звезды. Учительница с буквой «В» заметила мальчишку, улыбнулась и отдала ему честь.

Мать подвела меня к учительнице с буквой «Б», и я встал за какой-то девчонкой; в одной руке девчонка держала портфель, другой сжимала куклу. Учительница с буквой «Б» стала ходить вдоль нашей цепочки и всех пересчитывать. Около девчонки с куклой остановилась и сказала:

– Куклу спрячь в портфель и в следующий раз в школу не бери.

Учительница с буквой «Б» мне сразу не понравилась. Я вышел из цепочки и подбежал к матери.

– В чем дело? – к нам подошел толстый дядька в очках. – Тебя как зовут?

– Егор Смехов, – сказала мать.

– Очень хорошо, Егор Смехов. А я директор школы Борис Васильевич. Так почему ты сбежал?

– Ему учительница не понравилась.

– Вот это да! – удивился директор. – Ну, хорошо. Мы сделаем вот что! Пойдем, ты сам выберешь себе учительницу.

Директор подвел меня к учительницам, наклонился и шепнул:

– Выбирай!

Я показал на учительницу с буквой «В».

– Очень хорошо! – сказал директор. – Ты молодец, бьешь без промаха. В самом деле выбрал лучшую учительницу. Ирина Николаевна, принимайте Егора Смехова!

Учительница с буквой «В» улыбнулась и первым провела меня в класс.

Рассадив всех за парты, учительница стала каждого записывать по имени и фамилии. Моим соседом оказался мальчишка с погонами. Сашка Карандашов. Он меня спросил:

– Считать умеешь?

– Угу, – сказал я.

– Ну, сколько будет три да три?

Я стал загибать пальцы под партой. Потом говорю:

– Пять.

– И нет! – засмеялся Сашка. – Во сколько, – и пальцем нарисовал в воздухе семерку. Затем снова спросил:

– Ты кем хочешь стать? Я – генералом.

– Я буду капитаном дальнего плавания, – сообщил я Сашке и подробно рассказал, как буду бороздить океанские просторы. В заключение я предложил Сашке место боцмана на моем судне.

Сашка тут же согласился и даже выразил готовность на время плавания сменить генеральские погоны на боцманские.

Когда учительница закончила всех переписывать, одна девчонка на первой парте вдруг запела, а потом встала и направилась к двери.

– Лена Покровская, ты куда? – спросила учительница.

– Тузика кормить, – сказала Ленка, и все засмеялись.

И учительница улыбнулась. А потом посадила Ленку снова за парту и сказала:

– Тузиков и Мурзиков будем кормить после уроков. И попугаев тоже. У меня, например, дома живет попугай. Он знает двадцать слов. Целый год их учил. А мы должны эти слова выучить за неделю. Начнем с букв, – учительница взяла мел и подошла к доске…

Учительница мне понравилась и понравилась Ленка Покровская, но больше всех – Сашка Карандашов. У него были замечательные погоны. Он обещал мне сделать такие же, но с якорями, и предложил после школы слазить в угольную яму и посидеть на бревнах. И еще обещал познакомить со своей собакой.

– Все думают, она девочка, – сказал Сашка, – а он мальчик, потому что гоняется за кошками.

В общем, в школе мне понравилось, вот только перемены оказались слишком короткими.

Задачки

В третьем классе мы с Сашкой неожиданно стали отстающими по арифметике. Все началось с задачек. Мы наловчились сами придумывать задачки. Сделаем быстренько домашнее задание, разные там примеры и начнем выдумывать задачки. Для одноклассников. Сашка придумает что-нибудь такое: «Дорого или дешево продавать хороших жирных червей по десять копеек за штуку, если на такого червя можно поймать леща на десять рублей?». А я придумаю еще заковыристей: «Если тряпку бросить в ведро с водой и вынуть не через пять минут, а через час, она будет мокрее или нет?».

Над нашими задачками одноклассники сильно ломали головы. Случалось, мы и друг друга ставили в тупик. Например, Сашка подумает, подумает и говорит мне:

– Ты пошел в школу коротким путем. Пошел через забор, да порвал штанину. Пошел назад, чтобы мать зашила, да споткнулся о камень. И у тебя над глазом появился фонарь. Пришел домой, а тебе еще мать всыпала за то, что ходишь не как все. Сколько ты всего получил тумаков?

А я сразу Сашке в ответ:

– Ты списал задачку у Генки, а я у тебя, и мы все получили по двойке. После уроков я хотел бить тебя, потому что ты плохо списал у Генки. А ты хотел бить Генку, потому что он неправильно решил. Кого надо было бить?

И так все время, изо дня в день. Мы с Сашкой придумали около сотни задачек, честное слово. Целый учебник можно было составить.

Однажды на уроке учительница Ирина Николаевна велела каждому придумать по задачке. Все ребята как-то сразу приуныли, но мы-то с Сашкой, ясное дело, обрадовались. Уж что-что, а задачки-то мы придумывали отлично, здесь нас никто не мог переплюнуть.

– Пара пустяков, – громко проговорил Сашка. – Раз-два – и готово! Сколько задачек надо придумать, Ирина Николаевна?

– Всего одну, Карандашов. И успокойся, пожалуйста, и не прыгай! А ты, Смехов, – это относилось ко мне, – перестань ему подмигивать.

В классе стало тихо, только было слышно, как перья скрипят.

– Давай про болезни что-нибудь, – шепнул мне Сашка.

– Давай, – я пожал плечами. – Мне все равно про что. Про болезни, так про болезни.

Сашка придумал такую задачку: «У Пети болела голова, и ему накупили всяких сладостей. Коля объелся огурцов, и, чтобы не ревел, ему подарили пробочный пугач. Ваня вывихнул ногу, и ему купили самострел. Чем лучше всего болеть?».

А я написал: «Петю укусила собака пять раз, а Ваню два. Петю положили в больницу, и его родители принесли ему целую корзину пирогов. А Ване только купили конфету. Кому лучше: Пете или Ване?».

Мы с Сашкой первыми сдали свои задачки и стали посмеиваться над соседями, шепотом давать советы, пока нас Ирина Николаевна не вывела из класса.

На другой день мы с Сашкой получили по двойке. От такой неожиданности я сильно расстроился и домой пришел в неважном настроении, но чтобы родители не разгадали причину моего состояния, сделал вид, что мне очень весело. Ходил и нарочно громко пел.

После ужина мать забеспокоилась:

– С чего это ты так распелся? Уж не заболел ли?

А отец встал из-за чертежного стола (он работал и по вечерам) и буркнул:

– Ну-ка, покажи дневник!

У меня внутри все так и заледенело.

Ну, а потом отец в наказание велел мне весь вечер стоять за бойлерной, да еще спиной ко двору. И вот, значит, стою я там, стою, вдруг краем глаза вижу – Сашка идет. Весь замызганный какой-то.

– Чтой-то ты, Сашка, – говорю, – такой грязный?

– Отец веником вздул, – пробормотал Сашка. – А ты что там? На доски смотришь?

– Ага, – говорю. – Меня сюда отец поставил. На весь вечер.

Сашка только присвистнул:

– Мне лучше.

На следующий день к нам с Сашкой, как к отстающим, прикрепили Ленку Покровскую, отличницу. Сразу после уроков Ленка устроила нам дополнительные занятия.

– Сядьте за парту, и слушайте внимательно, – строго произнесла она – точь-в-точь как Ирина Николаевна. – Очень хорошо, что вы придумываете задачки. Но ваши задачки все глупые. Арифметика учит считать, а в ваших задачках нет счета. Вы думаете, они смешные, да? И нет вовсе. Они глупые, вот какие! И у них нет одного ответа. Каждый может ответить, как ему вздумается.

– Дурочка ты Ленка! Нет ответа! – поморщился Сашка. – В моей задачке каждому ясно, что лучше всего вывихнуть ногу. Сразу получишь самострел.

Ленка оторопело заморгала глазами, потом взглянула на меня.

– А ты, чем хотел бы заболеть в его задачке?

– Чтоб болел живот от огурцов. Пугач лучше самострела.

– Вот, – обрадовалась Ленка, и повернулась к Сашке. – Вот видишь, он выбрал бы пугач.

– Ты что, спятил? – накинулся Сашка на меня. – Самострел же лучше!

– Вот еще! – хмыкнул я. – Лежать неделю с больной ногой. Не-ет! Пугач лучше. Стрела улетит, и все. А пробок везде полно.

– Не спорьте, – улыбнулась Ленка. – Давайте лучше вместе придумаем задачку. Со счетом и с одним ответом.

– Про что? – оживился Сашка.

– Про что хотите.

– Может, про море? – ввернул я. – Про море лучше всего. Корабль тонет, и все спасаются.

– Точно, – кивнул Сашка. – Десять человек сели в лодку, а остальные взяли спасательные круги. Сколько спаслось, и сколько утонуло?

– Нет, нет, – Ленка замахала рукой. – Никто не утонул, все спаслись. Десять человек сели в одну лодку, десять в другую, а остальные взяли круги. Сколько было людей на пароходе, если кругов было…

– Семь! – подсказал я.

– Да, семь, – согласилась Ленка.

– Десять, десять, да еще семь, – Сашка закатил глаза к потолку и выдохнул: – Двадцать семь.

– Правильно! – возликовала Ленка. – Замечательная задачка.

– Завтра весь класс ахнет! – вскочил Сашка.

А я уже представил, как наши двойки сами собой исправляются на пятерки.

Бедный Тургенев!

Что мы с Сашкой не любили по-настоящему, так это диктанты. Особенно на предложения, где много запятых. Из-за этих проклятых запятых мы с Сашкой постоянно получали двойки. У меня запятых всегда штук пять не хватало, а у Сашки было слишком много, почти после каждого слова – просто целый полк жирных таких запятых. Однажды перед диктантом Сашка храбро объявил мне:

– Сегодня весь наш ряд получит пятерки.

Он подвел меня к первой парте, за которой сидела Ленка Покровская – отличница; от нее тянулась нитка по всему ряду парт.

– Понял? – загадочно усмехнулся мой друг.

– Что понял? – спросил я.

– Эх ты, голова! Ленка будет дергать за нитку, когда ставить запятую, понял?

– Здорово! – удивился я. – Сам придумал?

– А кто ж еще! – заважничал Сашка. – Я и не то могу.

И это было правдой – Сашка слыл первоклассным выдумщиком.

Прозвенел звонок, в класс вошла Ирина Николаевна и объявила:

– Сегодня пишем диктант. Отрывок из рассказа Тургенева «Воробей».

Урок начался. Ленка Покровская намотала нитку на палец левой руки, а правой приготовилась писать. Сашка тоже левой рукой взял нитку, а правой ручку. Ирина Николаевна начала диктовать.

Как Сашка и говорил, после слова, где надо ставить запятую, Ленка дернула за нитку. Сашка вывел крючок и дернул Кольке Зайцеву, который сидел за ним. Колька поставил запятую и дернул Гальке Котельниковой. Галька поставила знак препинания и подала сигнал дальше. Так они и писали диктант.

На другой день весь Сашкин ряд, кроме Ленки Покровской, получил двойки. Вот как ребята написали одно и то же предложение.

Ленка Покровская: «Моя собака медленно приближалась к нему, как вдруг, сорвавшись с близкого дерева, старый черногрудый воробей камнем упал перед самой ее мордой».

Сашка: «Моя собака медленно приближалась к нему как, вдруг сорвавшись с, близкого дерева старый черногрудый, воробей камнем упал перед самой ее мордой».

Колька Зайцев: «Моя собака медленно приближалась к нему как вдруг сорвавшись с близкого, дерева старый черногрудый воробей камнем, упал перед самой, ее мордой».

Толька Жижин, который сидел на последней парте: «Моя собака медленно приближалась к нему как вдруг сорвавшись с близкого дерева старый черногрудый воробей камнем, упал перед, самой ее, мордой».

Бедный Тургенев! Что вы с ним сделали! – сказала Ирина Николаевна, зачитав вслух диктант Тольки.

Вопросы

Последнюю парту, на которой сидел Толька Жижин, одни называли «Камчаткой», другие – «ослиной». И не зря.

Толька Жижин занимался борьбой и не упускал случая продемонстрировать «приемчики»: то и дело нас валил, ломал, душил. Правда, и к себе был суров: постоянно поднимал тяжести, отжимался от пола, бил себя палкой, чтобы сделать тело «нечувствительным к боли». И все время старался подчеркнуть свои выгодные качества: подходил и протягивал руку с сжатым кулаком.

– Потрогай мышцы!

Мышцы у него действительно были, как поленья.

Одно время Толька корчил из себя всезнающего ученого. При встрече всем задавал сложные вопросы:

– Знаешь, почему одна лягушка ловит комаров, а другая сидит под лопухом и попусту тратит время?

Спросит, засунет руки в карманы и едко ухмыльнется – видали, мол, какой я умный, все знаю.

Как-то этот умник с неделю изводил нас с Сашкой вопросами. В первый день подошел, принял вызывающую позу и ухмыльнулся.

– Ну, почему светятся светляки, знаете?

– Почему? – спросили мы.

– Вот то-то и оно, почему? – Толька прищурился, щелкнул языком. – Я-то знаю. Это вы скажите, – и снова загадочно ухмыльнулся.

Мы с Сашкой стали мучительно думать, ломать голову.

– Эх вы! Ничего не знаете! – бросил Толька и ушел, размахивая руками.

Мы побежали в школьную библиотеку, перекопали кучу книг, узнали про светящиеся пигменты на брюшке светляка и на следующий день все выложили Тольке.

Он выслушал, кивнул.

– Правильно. Ну, хорошо. А куда они улетают на зиму?

Мы с Сашкой понурили головы, совсем ошарашенные. А Толька довольный ушел, размахивая руками и насвистывая.

Мы снова помчали в библиотеку. Снова сообщили Тольке все, что вычитали. А он выслушал и – бах! Еще отчебучил пару вопросиков.

Так продолжалось несколько дней. Мы с Сашкой уже стали думать: «Какой же умный Толька! Столько знает о животных!». А тут еще услышали – он задает вопросы не только нам, но и другим ребятам. В общем, мы зауважали Тольку, в наших глазах он уже выглядел ученым. И вдруг все раскрылось.

Толька при всех задал вопрос Ленке Покровской.

– Знаешь, почему гремучая змея называется гремучей?

– Знаю, – улыбнулась Ленка. – Потому, что у нее на хвосте растут кольца, которые гремят, как погремушки.

Толька раскрыл рот, чтобы задать еще один вопрос, но Ленка опередили его:

– А вот ты скажи. Кто может полгода не есть?

– Верблюд! – твердо заявил Толька.

– И нет! – Ленка тряхнула головой. – Паук!.. А кто видит, что впереди, сбоку, сверху, снизу и сзади?

– Сова!

– Нет. Стрекоза!.. Почитай книжки. Ты хитрый. Задаешь вопросы, чтобы тебе все узнавали. Чем заниматься своей дурацкой борьбой, лучше почитай книжки.

Толька покраснел и сразу из ученого превратился в круглого недоучку.

Дни на веревке

За окном была весна. По всему городу текли ослепительные ручьи, в оврагах бушевали водопады, и первые смельчаки гуляли без пальто. А мой друг Юрка лежал в больнице.

Уже запах талого снега сменился на запах сохнущей земли. Уже почки набухли и светились, как лампочки, уже от асфальта шел пар, и все тише бормотали задыхающиеся водопады, и облака становились высокими и неподвижными. А Юрка все лежал в больнице.

Уже солнце вовсю проказничало – раскидывало сверху стрелы; уже листвой покрылись метелки берез и в скворечнях галдели желторотые. А Юрка все лежал в больнице. Мой близкий друг Юрка лежал с тяжелой простудой. Он каждую весну простужался – такой был болезненный.

«Наверно, ему там скучно, – думал я. – Наверно, хочет со мной поболтать, сразиться в шашки… Но мне все некогда к нему зайти. Много дел; то одно, то другое».

Из нашего класса к Юрке ходила только Ольга Петрова, скучная, невзрачная тихоня; она вечно о чем-то грустила, вздыхала; если и заводила разговор – только о музыке и стихах – корчила из себя принцессу. Но я-то видел коварство этой тихони. Она прекрасно знала, что мы с Юркой неразлучные друзья, и навещала его мне назло. Я твердо знал, что нравлюсь ей и она завидует нашей с Юркой дружбе, ревнует к нему. Однажды сидим на уроке, а она пялит на меня глаза. Мне, конечно, приятно, но все же не очень. Что подумают ребята? Я дружу с девчонкой! Этого мне еще не хватало!.. Я смотрю на нее с усмешкой и отворачиваюсь. Вообще в тот день она была какая-то странная. На перемене подходит и тихо произносит:

– Мне надо тебе что-то сказать.

– Ну, говори! – Я засовываю руки в карманы, приготавливаюсь слушать.

– Не сейчас, – говорит. – После уроков.

До конца занятий у меня прекрасное настроение, даже напеваю тихонько. «Все, – думаю. – Не выдержала. Решила признаться, что от меня без ума».

Вышли мы с ней из школы, а она молчит. Прошли всю улицу – все молчит. Мне надоело ждать, и я спрашиваю:

– Ну, так что ты хотела сказать?

– Ты гадкий эгоист, – вдруг выпалила она. – Я все думала, ты догадаешься сходить к Юре в больницу? Но до тебя разве дойдет?! Ты бесчувственный, даже деревянный. И почему только он с тобой дружит?! – махнула рукой и ушла. Вот так и ошарашила меня – прямо заклеймила позором. Да еще оскорбила. Мое настроение резко испортилось.

На следующий день я отложил все дела и пошел к Юрке.

Его кровать стояла перед окном; он сидел и что-то рисовал; худой, бледный и взгляд какой-то туманный. Увидев меня, отложил рисунок.

– Что так долго не приходил?

– Дела, Юрка. Полно всяких дел.

– Какие дела?

– Разные. Очень много разных дел. Просто тьма.

– А я вот скучал, скучал. Потом Ольга Петрова краски принесла. Стал рисовать. Каждый день по рисунку. Весну за окном рисовал, – Юрка показал в угол. Там, на бечевке висели прикрепленные зажимками акварели. На самой первой – еще зима, на последней – уже почти лето.

– А почему на веревке? – спросил я.

– Сохнуть повесил, да так и не снял. А теперь, вроде, выставка.

В палату вошла Юркина мать с букетом каких-то мелких цветов и разными сладостями в сумке-сетке. Кивнула мне, расцеловала Юрку в обе щеки.

– Весна – лучший доктор, – сказала. – От всех болезней вылечит.

В двери появилась Ольга Петрова; поздоровалась и протянула Юрке шоколад. Сразу за Ольгой шумно вошел доктор.

– Ну-с, как наше самочувствие? – обратился к Юрке и улыбнулся; распахнул форточку и в палату ворвался теплый воздух с гомоном птиц и голосами прохожих. Доктор пощупал Юркин пульс.

– Ну вот, все в порядке. Скоро будем выписываться. Видишь, и друзья стали к тебе наведываться, – он подмигнул Юрке. – Я всегда говорил: лучший способ узнать, есть ли у тебя настоящие друзья – немного заболеть. Как бы понарошку. Правда, здесь есть опасность – можно разболеться всерьез. А чтобы этого не случилось, не мешает принимать солнечно-воздушные и прохладно-водяные ванны. Одним словом – закаляться.

Юрку выписали из больницы другим человеком. Совершенно другим. Не внешне; внешне он быстро вошел в форму – начал принимать «ванны» и набрал вес, даже стал здоровее, чем прежде. Он изменился в отношении к ребятам. Теперь он никого не называл другом – только приятелем. Даже меня, своего давнего закадычного друга. Стоило мне заикнуться, что мы с ним «друзья до гроба», как он поправлял: «Приятели. И не до гроба, а до следующей весны». Теперь он дружил с Ольгой Петровой. Случалось, ребята подшучивали над ним, отпускали колкости в его адрес, но он не обижался. Даже наоборот – выставлял напоказ свою дружбу с девчонкой, и гордился этой самой дружбой.

Печальные и радостные зимние дни

Наш двор был красив во все времена года, но зимой особенно. В морозный солнечный день сугробы вокруг бойлерной блестели, как слюда, с деревьев сыпался иней и появлялись радуги. Зимние радуги! А в метель дули странные ветры – снизу вверх, и в воздухе искрилась колкая снежная пыль.

Дополнительную красоту двору придавали снеговики – они постоянно красовались по окружности двора – середину занимал ледовый пятачок, где мы играли в хоккей. Снеговиков мы лепили в каждую оттепель, как только снег становился липким. Лепили их великое множество: больших и маленьких, толстых и тонких, с бородами и усами, с шевелюрами из прутьев, и лысых, с метлами и лопатами в руках.

Некоторые взрослые считали снеговиков просто-напросто безмозглыми истуканами, но для нас они являлись полноправными жителями двора. Во всяком случае, я был уверен, что как только мы расходимся по домам, у снежных человеков начинается своя интересная жизнь. Не раз я пытался подглядывать за ними в окно, но как только приникал к стеклу, они, хитрецы, застывали в невинных позах. А по утрам я замечал, что многие из них стоят не на своих местах и было ясно – ночью они играли в какие-то игры, водили хороводы. Случалось, у одного снеговика нос оказывался на боку, у другого в стороне валялась метла, у третьего и вовсе не хватало руки, и я не сомневался – между ними произошла потасовка.

Так продолжалось всю зиму. С наступлением весны на лицах снеговиков появлялись грустные гримасы и они худели прямо на глазах. Я за-щищал их от солнца: прикрывал фанерой, тряпками, но с каждым днем они худели все больше, и еще темнели и оседали. И однажды выбежав во двор я замечал – они исчезли совсем. От них оставались только метлы и лопаты, да их шляпы – дырявые ведра, тазы. «Растаяли», – говорили взрослые, а мне казалось – убежали в холодные северные страны.

А на ледовом пятачке мы играли в хоккей. Прикручивали веревками коньки к валенкам и гоняли консервную банку, которая служила шайбой. Коньки на ботинках имели всего двое-трое ребят. Однажды в число счастливчиков попал и Сашка Карандашов – отец купил ему новенькие «гаги», и в мастерской коньки приклепали к новеньким ботинкам. В первый день Сашка катался до одури; даже в детский сад за младшим братом, куда его послала мать, отправился на коньках, чтобы не расслабляться. И по пути еще дал приличный крюк по улицам. А когда прикатил в детский сад, оказалось, что мать устала ждать «конькобежца» и сама взяла Сашкиного брата.

Обратно Сашка возвращался на ватных ногах, то и дело присаживаясь на снег отдохнуть. Недалеко от дома окончательно выбился из сил и свалился. На его счастье, в это время с работы возвращался электромонтер дядя Витя; он и дотащил Сашку.

Однажды и со мной приключилась подобная история. Даже похуже. Я, вроде Сашки, решил совершить конькобежный марафон на своих коньках, прикрученных к валенкам.

Я отправился на стадион, чтобы там покататься на ледяной дорожке. Накатался вдоволь – сделал десять кругов и последний проехал с закрытыми глазами – легко и красиво побил сразу два мировых рекорда. Но мой взлет закончился печально: на обратном пути я почувствовал жуткую усталость; решил снять коньки и дальше топать в валенках, но как-то неуклюже подвернул ногу и рухнул от боли. Самое смешное – на том же самом месте, где и Сашка, каком-то заколдованном месте недалеко от дома – там пролегали обледенелые колдобины.

К дому меня подтащила наша дворничиха тетя Клава, подтащила на широкой лопате для уборки снега. У меня оказался вывих.

Но конечно, зимой было больше радостного. И когда лепили снеговиков, и когда строили снежные крепости, и когда устраивали снежные баталии, а однажды случилось сверхрадостное.

В те дни в нашем городке гастролировал передвижной цирк и дети артистов целый месяц посещали нашу школу. Эти ребята казались нам самыми счастливыми на свете, ведь они жили среди акробатов, жонглеров, клоунов, и сами участвовали в некоторых номерах; случалось, на переменах вытворяли такие трюки! Но главное, ребята-циркачи объездили десятки городов, столько всего повидали! Точно иностранцы они даже жевали нечто экзотическое – парафин, в отличие от нас, которые жевали обычный вар.

В нашем классе новеньким оказался Вовка Фиников, сын дрессировщика мартышек. Что мне сразу понравилось в Вовке – он не зазнавался; когда его просили рассказать про обезьян или показать фокус, не кочевряжился, но главное – всех бесплатно проводил в цирк. Меня провел одним из первых, хотя в день его появления в классе между нами возникло трение. Дело в том, что на уроке истории учитель Николай Иванович разрешал садиться где вздумается и с кем захочется. Мы с Сашкой, естественно, договорились сесть вместе, и на первой парте – история была нашим любимым предметом. Я сел за парту, а Сашка где-то замешкался, и в этот момент в классе появился Вовка и хотел было плюхнуться рядом со мной, но я отчеканил:

– Здесь занято.

– Извини, – стушевался Вовка, но не показал вида, что обиделся. И все же, как оказалось, немного обиделся. Спустя неделю, когда мы возвращались из цирка, сказал мне:

– …Эх ты! Я же никого не знал в классе, а ты сразу меня отвадил.

Тут уж стушевался я и попросил прощения.

Ну, а наше посещение цирка – самое яркое впечатление за всю зиму. Вовка подвел меня к служебному входу и сказал вахтерше, читающей газету:

– Теть Зин, он со мной.

– Ладно, проходите, – буркнула вахтерша, не отрываясь от газеты.

До начала представления я нетерпеливо ерзал на месте, бросал взгляд то в одну, то в другую сторону, и сильно завидовал Вовке, что у него отец дрессировщик, что он в любой момент может прийти в цирк. Лишь когда погас свет и объявили первый номер, я перестал об этом думать и даже забыл о Вовке. Больше того, как только на арену выбежали клоуны, я испытал такую бурю чувств, что вообще забыл, где нахожусь, и стал кричать и топать. Да и не я один – многие зрители. И вот в пик возбуждения я вдруг поймал себя на том, что все время толкаю кого-то в бок, а в ответ – никакой реакции, словно толкаю мешок с опилками. Повернулся и внезапно увидел… спокойное, каменное лицо Вовки – казалось, он нацепил маску.

– Ты что, Вовка?! – задыхаясь проговорил я.

– А-а! – протянул Вовка. – Я это уже тысячу раз видел… Пойми, я ведь смотрю не как простой зритель. Я смотрю на технику исполнения. Чисто сработано или не очень.

Я ничего не понял из этих слов, но каким-то странным образом Вовке удалось охладить мой пыл, правда ненадолго: когда клоуны начали палить из пистолетов, я развеселился снова.

После клоунов объявили: «Аттракцион с мартышками!». Вовка шепнул мне:

– Не знаю, все чисто пройдет или не очень. С утра животные что-то капризничали, – он подался вперед и сосредоточенно впился в арену.

Мне показалось, что все прошло безупречно чисто. Мартышки ходили по проволоке, делали сальто, вертелись на карусели, катались на автомобиле, играли на музыкальных инструментах и танцевали.

– Здорово! – еле выдохнул я после аттракциона.

– Ничего, нормально отработали, – вздохнул Вовка. – Был момент… но отец выкрутился. Не зря его называют профессионалом чистейшей воды. Эх, мне бы таким стать… Кое-что у меня с Мифом уже получается.

– Кто такой Миф?

– А та мартышка в красных шароварах… Кстати, а кем ты хочешь быть?

– Капитаном, – нерешительно выдавил я, прекрасно понимая, что еще ни шага не сделал на «морском» пути, в то время как Вовка к своей цели уже прошагал километры.