Текст книги "Вчерашний шпион"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Глава 7

– Ты, я смотрю, скорее предпочтешь обитать на свалке, чем жить в приличном доме! – с явным недовольством в голосе буркнул в мою сторону Шлегель.

«Да ничего подобного!» – хотел я было возразить, но тут же передумал; сейчас мне совсем не хотелось ввязываться с ним в спор.

Он открыл жалюзи на окне так, чтобы можно было получше рассмотреть небольшую бакалейную лавку на противоположной стороне аллеи. Крохотная витрина этого заведения была просто завалена всякой снедью, начиная от только что нашинкованной моркови и кончая копчеными свиными ножками. То ли от этого вида, то ли от чего-то другого, но Шлегеля всего как-то передернуло.

– Нет, тебя определенно прямо-таки тянет в дерьмо! Вспомни тот гадюшник, к которому ты так прикипел в Сохо… А теперь?! Мы заранее забронировали тебе приличное местечко в «Святом Роджерсе», а ты в очередной раз устроился в такой вот халупе без лифта и горячей воды! Одно название чего стоит – «Вилладж»![1]1
  Деревня (англ).


[Закрыть] Что и говорить, у тебя просто неуемная страсть к свалкам…

– О’кей, пусть будет так! – спокойно, почти безразлично ответил я.

– Тебя можно было бы понять, если бы здесь был хоть какой-то намек на необычность, уникальность… Но это же самая обычная грязная и мерзкая ночлежка!! – На какое-то время он замолчал, наверное, изо всех сил пытаясь успокоиться от настигшего его разочарования. В этот момент я подошел к окну поближе и заметил, что Шлегель неотрывно уставился на окно, расположенное над бакалейной лавкой. Там, в маленькой комнатке, сидела полная женщина в обтрепанном домашнем халате и что-то сосредоточенно строчила на швейной машинке. Потревоженная его «гипнозом», она несколько раз бросала на него недовольные взгляды, но в конце концов, потеряв терпение, состроила ему гримасу и зашторила окно. Еще более разочарованный этим обстоятельством, Шлегель отвернулся от окна и с кислой миной вновь принялся осматривать мою комнату.

В растрескавшийся стакан с полочки над умывальником я поставил небольшой, но выразительный букет из астр, ноготков и васильков. Шлегель брезгливо щелкнул по нему пальцами так, что лепестки с цветов посыпались дождем. Затем, продолжая свой обход, он подошел к старенькому и шаткому письменному столу. Чтобы он совсем не завалился, под одну из его ножек были подложены какие-то картонки. Невзрачный вид столика, видимо, сам по себе подтолкнул Шлегеля опробовать его на прочность… Мне едва удалось подхватить свой «сони», чуть-чуть не слетевший с него. Когда Шлегель появился в этой комнатке, я немного убавил громкость приемника, и теперь из него по-прежнему по комнате разносились песни Хелен Вард и зажигательные мелодии биг-бенда Гудмана. Эти звуки тоже явно выводили Шлегеля из равновесия; он решительно повернул выключатель радиоприемника, и он покорно замолк. Это придало ему жизненных сил, и он спросил:

– Телефон-то здесь хоть в рабочем состоянии?

– С утра работал…

– Могу ли я дать тебе, дружок, один совет?

– Я весь внимание! – с подчеркнутой заинтересованностью ответил я, хотя внутренне и понимал, что не следовать его советам мне будет не так просто.

– Э-э… – глубокомысленно начал он, – тебе не следует впредь останавливаться в таких местах, как это! Я имею в виду… тут, конечно, можно сделать деньги на разнице цен при компенсации департаментом твоих расходов… Но стоит ли, черт побери, так мелочиться?!

– Я вовсе не пытаюсь вытрясать из департамента больше того, что я трачу. На этот счет вы глубоко заблуждаетесь!

На его лице отразился недюжинный мыслительный процесс. Но, как видно, силы его были потрачены не впустую, и в конце концов его осенило:

– А ты ведь уже бывал здесь, в этом предместье, во время войны… Разве не так? Теперь-то я тоже припоминаю, в этом Виллефранше, кажется… Ну да, конечно же! Знаешь, мне тоже как-то приходилось бывать в этом местечке… на авианосце 7-го флота США. Так тебя что, ностальгия мучает?

– В этом местечке я впервые встретился с Шемпионом.

Шлегель закивал головой, вспоминая о чем-то своем.

– Сейчас ей, наверное, уже под сотню стукнуло… ну, этой вашей радистке. Как ее, Принцесса, что ли?

– В то время мы использовали этот домик как перевалочную базу для вновь прибывающих во Францию.

– Хм, но это же самый обычный бордель! – вновь вспыхнул Шлегель, пробудившись от мимолетного забытья воспоминаний.

– Ну и пусть! Лично меня это нисколько не расстраивает…

– А может, тебе все же стоит перебраться в более приличный отель?

– Нет, не стоит… Единственно нужно будет попросить Принцессу, чтобы ее девочки вели себя потише и не так громко хлопали дверями.

– Что, по ночам спать не дают? – с масляной улыбочкой поинтересовался Шлегель.

– Угу, – буркнул я в ответ, стараясь не замечать этой улыбки.

– Впрочем, этот муравейник, – как бы размышляя вслух, произнес Шлегель, – действительно самое подходящее место для того, чтобы незаметно выскользнуть из-под колпака. Хотя, с другой стороны, все они здесь наверняка были на веревочке у немцев…

– Ладно, что об этом говорить! Была война, и в ней победили мы! – попытался я поставить точку на нашем разговоре, предчувствуя, что эти излияния Шлегеля могут привести нас не туда, куда нужно.

– Мне нужно связаться по телефону с Парижем, – буркнул в ответ Шлегель, недовольный тем, что его прервали.

– Тогда об этом нужно предупредить Принцессу.

– Что?! Предупредить ее?

– Да, нам придется это сделать. Если вы, конечно, не хотите, чтобы она ежеминутно прерывала вашу беседу с Елисейским дворцом, уведомляя о том, сколько денег уже набежало.

Шлегель недовольно хмыкнул и спросил:

– Телефонный коммутатор у них внизу? – Весь его вид как бы говорил: в любом случае ни тебе, ни ей ни за что не удастся узнать, кому именно я звонил.

Выйдя из комнаты в коридор, я громко крикнул в сторону бара, который располагался внизу:

– Эй, там! Мне нужно позвонить в Париж.

– Но ты, дорогой, уже звонил туда сегодня! – донесся снизу предупредительный женский голос.

– А теперь мы будем звонить еще раз! Чертова кукла! – вырвалось было у Шлегеля, но последние слова его тирады прозвучали почти что шепотом. Дело в том, что Принцесса сегодня уже дала ему хороший нагоняй за то, что он в присутствии одной из ее девиц сказал: «Черт побери!»

– Что поделаешь! Мне нужно еще разок связаться… – добавил я.

– Пожалуйста, пожалуйста! Только не забывай, радость моя, что это стоит денег! – ответил тот же голос снизу.

– «Р-р-радость моя», – передразнил Шлегель и зло сплюнул. – Впервые встречаю мерзкую подслушивающую систему, да еще в платье с блестками! – Затем он положил на кровать небольшой пластиковый чемоданчик и принялся его открывать. То, что находилось внутри, внешне очень напоминало вмонтированную в кожух обычную портативную пишущую машинку. На самом же деле это был коуплер – новейший блок акустического сопряжения сигналов. Произведя какие-то нехитрые манипуляции, Шлегель начал что-то печатать на его клавишах.

– Есть какие-нибудь новости по той девушке? Нашли ее тело или хоть какие-то следы? – спросил я, пока он был занят своим делом.

Бросив на меня короткий взгляд, Шлегель разочарованно щелкнул языком и сказал:

– Чуть позже я поинтересуюсь, что известно по этому поводу в отделе, занимающемся пропавшими без вести.

Напечатав свое сообщение до конца, он набрал телефонный номер в Париже. В ответ на вопрос абонента на противоположном конце провода он назвал свою настоящую фамилию. Я понял, что это делалось им намеренно, чтобы снять любые проблемы на тот случай, если бы ему пришлось звонить из какого-нибудь другого отеля, где мог быть зарегистрирован его паспорт. Со словами «Даю замес!» он положил телефонную трубку в соответствующее ее форме углубление на аппарате и нажал кнопку «Передача сообщения». Благодаря этому устройству напечатанный им текст был передан по телефонной линии в закодированном виде с приличной скоростью – 30–40 знаков в секунду. Довольно скоро таким же образом в нашу сторону поступил и ответ, с той лишь разницей, что теперь аппарат автоматически его раскодировал и распечатывал на узенькой ленте простым телеграфным языком. Шлегель не спеша прочитал текст сообщения и что-то недовольно буркнул себе под нос. Затем он положил трубку на телефонный аппарат и нажал на своем блоке кнопку «Стирание памяти».

– Черт знает что! Ты спрашиваешь этих молодцов о времени, а они отвечают, что у них-де какие-то трудности с поиском архивных материалов! – фыркнул Шлегель, как бы рассуждая сам с собой.

Не показав мне сообщения на ленте, он небрежно скомкал ее и поджег. Хотя того и требовали инструкции, но эти его действия совсем не располагали меня делиться с ним оригинальной версией гибели девушки, которую предложил мне Стив Шемпион. Тем не менее я не стал становиться в позу и подробно проинформировал его о моей встрече с Шемпионом.

– Он совершенно прав! – сказал Шлегель. – Этот парень хорошо знает, что мы не стали бы ходить вокруг да около, имей на руках неопровержимые доказательства. Кроме того, даже если он и объявится в Соединенном Королевстве, то я очень и очень сомневаюсь в том, чтобы департамент дал свое согласие на его задержание.

– Но ведь это он убил ту девушку… – еще в некотором сомнении попытался я заключить.

– А этот его «фонарь»? Не на столб же он налетел!

В ответ я только понимающе кивнул головой. Синяк под глазом Шемпиона был совершенно очевидно результатом сильного удара, который нанесла ему девушка во время борьбы. А две небольшие царапины на его щеке точь-в-точь напоминали те, что мы нашли на стене в его квартире около кровати. Все это время, как я не пытался избавиться от мысли о виновности Шемпиона в этом преступлении, она с удивительным упорством вертелась в моей голове.

– Ты говорил мне, что Шемпион был в свое время классным шпионом. Может и так, только я тебе скажу, что это битая карта. А поскольку он теперь обляпался со всех сторон, я тем более не собираюсь восхищаться им. Этот Шемпион – скотина, самонадеянный подонок… Пусть он только сделает хоть шаг в сторону, и мы сотрем его в порошок!

– Пожалуй, вы правы… – согласился я с ним.

– Так ты говоришь, что у них здесь целая организация?

В ответ я только неопределенно пожал плечами. Затем я его спросил:

– Я вижу, у вас новый коуплер?

Шлегель гордо хлопнул по корпусу аппарата и сказал:

– Я могу с этой малюткой подсоединиться к терминалу любого компьютера. На прошлой неделе с его помощью я работал по телекоммуникационной сети ЦРУ прямо из обычной телефонной будки. А на днях собираюсь получить кое-какую информацию из лондонского «Дейта Банка»!

– То есть Лондон выдает вам информацию прямо по этой аппаратуре?

– Ну да! Но только не сюда, здесь все же опасно. Тут эта «куколка» внизу… – Шлегель многозначительно кивнул в сторону двери. – Ну ладно, мне пора уходить.

– Переговорите с Принцессой, хотя бы накоротке, – попросил я его, – а иначе она забросает меня бесконечными вопросами.

– Ладно, давай, только ненадолго.

– …Да, вы, вероятно, правы насчет Шемпиона. Люди со временем меняются, – протянул я, как бы соглашаясь с его словами.

Мы спустились по узкой скрипучей лестнице на первый этаж. Я открыл боковую дверь с надписью «Не входить», и мы оказались в небольшом баре.

Сквозь тростниковые занавески было видно, как солнечные зайчики резво бегали по обшарпанной стене дома на противоположной стороне аллеи. В самом же баре было довольно сумрачно. Старинного вида настольная лампа, стоящая в дальнем углу бара, озаряла своим золотистым сиянием стройные ряды бутылок за стойкой. Там же сидела и Принцесса, занятая какими-то расчетами в приходной книге.

– А, Чарли! Иди-иди сюда, дорогой, садись вот рядом, – затараторила она, хотя взгляд ее неотрывно буравил полковника Шлегеля.

Я покорно сел на указанный мне высокий стул у стойки бара. Шлегель расположился рядом со мной. Я залихватски обнял Принцессу и чмокнул в густо нарумяненную щеку.

– Отстань, бесстыдник! – взвизгнула она.

Неизвестно откуда вынырнула молоденькая официантка и с дежурной улыбкой остановилась напротив нас, всем своим видом показывая, что готова налить нам что-нибудь подороже.

– «Ундерберг» с содовой, – не задумываясь заказал Шлегель.

– А для Чарли налей виски, – распорядилась за меня Принцесса. – Впрочем, налей-ка и мне тоже.

Девушка со знанием дела расставила перед нами наполненные бокалы и, не вдаваясь в излишние вопросы, отнесла все это на мой счет. Краем глаза я заметил, что Шлегель при всей внешней раскованности носком своего ботинка неотрывно прижимал к стойке бара свой коуплер на тот случай, чтобы его не увели.

– Слушай, Чарли, а твой друг знает, что ты был здесь, в этом доме, еще во время войны?

– Да, конечно, знает…

– Какой еще войны, Чарли? – недоуменно переспросил меня Шлегель.

Принцесса при этом сделала вид, что ничего не расслышала. Она непринужденно отвернулась, чтобы посмотреться в старое, засиженное мухами зеркало и слегка подвести тушью глаза.

– Неплохие были тогда времена, правда, Чарли? Хотя, конечно, было и плохое, и хорошее… – как ни в чем не бывало продолжила она, вновь повернувшись к нам лицом. – Мне часто вспоминаются те вечера, когда мы собирались у этой стойки. А там, по побережью, в это время рыскали немецкие патрульные наряды. Оружие, которое мы прятали в моем подвале, рация в пустой винной бочке… Боже мой! Как мы тогда рисковали!

– Вам тогда не приходилось иметь дело с неким Шемпионом? – вдруг напрямую спросил ее Шлегель.

– Да-а… И он мне нравился. А впрочем, он и сейчас мне нравится, хотя я не встречалась с ним уже несколько лет. Он джентльмен, настоящий джентльмен! – отозвалась она и посмотрела на Шлегеля. Именно в этот момент он залпом опрокинул свой бокал и громко захрустел кусочками льда. – Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду в этом случае? – добавила она с укоризной в голосе.

– М-да… определений для такого рода ситуаций существует множество… беда только, что в большинстве случаев они неприличные… Так, значит, он вам нравится, да? – как можно любезнее произнес Шлегель, но за его словами открыто звучал сарказм.

– По крайней мере он не предавал нас, – ответила ему Принцесса.

– А что, у вас был такой случай?

– Да. Этот отвратительный Клод выдал всех нас!

– Клод-адвокат? А я только вчера виделся с ним! – воскликнул я.

– Здесь, в городе?! Неужели этот гаденыш находится здесь? – вскрикнула Принцесса, не в силах сдержать своего гнева. – Пусть только явится сюда, в Виллефранше, ему в живых не остаться! – Она демонстративно затянула свои бусы на шее на манер петли. – Не знаю, сохранились ли мои газетные вырезки… – суетливо затараторила она.

– Вырезки?! Какие вырезки?

– Ну да! Он же получил медаль, не то Железный Крест, не то еще что-то за то, что во время войны работал на немцев. Его настоящая фамилия – Винклер, Клод Винклер… Поговаривали, что его мать была француженкой. Это он выдал Мариуса, мадам Бэрони и бедного Стива Шемпиона тоже.

– Все это время он работал на Абвер? – уточнил я, медленно потягивая виски.

– Да-да, конечно, конечно на Абвер! Ну как же я забыла это слово?!

– Немцы, как ни странно, позволяли нам продолжать свою деятельность. Это было настоящее коварство с их стороны, – подметил я.

– Разумеется! Арестуй они всех нас, то нам бы на смену пришли другие. Они в этом случае поступали очень рассудительно и дальновидно.

– Стало быть, Клод – немец… Всякий раз, когда я вспоминаю о том времени… – начал я, но не успел договорить, так как меня прервала Принцесса.

– Да-а! Заметь, что они не трогали возможные ходы отступления, прикрываемые Королевскими ВВС!

– Ну конечно, ведь до тех пор, пока летчики беспрепятственно пролетали по этому «коридору», Лондон был полностью уверен, что здесь у нас все в порядке, – подметил я.

– Я убью его! Появись он сейчас на пороге, я бы сделала из него решето! – взорвалась Принцесса.

– Клод Винклер… – задумчиво произнес Шлегель. В этот момент Принцесса поднялась со своего места, чтобы налить нам очередную порцию спиртного. – А чем он сейчас занимается? – спросил он ее.

– Чем?! Да тем же, чем и раньше, – работает на секретную службу бошей! – фыркнула Принцесса и, налив нам в бокалы, продолжила: – Ну и наглец! Посметь вновь заявиться сюда!

Я предупредительно накрыл свой бокал рукой, не желая продолжать пить. Ничуть этим не огорченная, Принцесса налила виски себе и Шлегелю.

– Убью, убью этого мерзавца, пусть только сунется ко мне, – в раздражении продолжала она. – Меня считают старой безмозглой коровой… но я сделаю это! Вот увидите!

Сейчас было именно то время, когда все более многочисленные группки туристов совершали свои нашествия на бары и ресторанчики города. Разгуливая по улочкам, они присматривались к вывешенным меню, оживленно обсуждали незамысловатую пачкотню местных художников, промышляющих своим бизнесом на набережной. Но этот бар они явно обходили стороной. За все время, пока мы здесь сидели, сюда не заглянул ни один посетитель. Выражаясь словами Шлегеля, это был гадюшник. Захватанные бутылки с наполовину разбавленным коньяком, шампанское с явно переклеенными этикетками, толстозадая официантка с безразличным взглядом, скрипучая лестница, расшатанные кровати, замызганные покрывала… Все это запустение оказывало тягостное впечатление.

– Так, значит, это Клод-адвокат предал нас, – задумчиво произнес я.

– Слушай, Чарли! Ты как… с тобой все в порядке? – ни с того ни с сего спросила Принцесса, заглядывая мне в глаза.

– Да, а что?

– Вид у тебя какой-то кислый. Смотри, того и гляди стошнит! – забеспокоилась Принцесса. Что и говорить, у человека, проработавшего в баре более тридцати лет, глаз наметан, – того, кого должно вот-вот вывернуть наизнанку, он определяет безошибочно…

Глава 8

– Мы не могли вот так просто взять и убить его, поэтому мы тщательно планировали покушение на него. – Серж Френкель продолжал сидеть, низко склонившись над письменным столом, внимательно рассматривая через увеличительное стекло марки на каком-то конверте. Затем он перевернул его и также скрупулезно, миллиметр за миллиметром стал исследовать франкировочные знаки. – Да, мы со всей серьезностью планировали это покушение, – продолжил он. Потерев уставшие от перенапряжения глаза обеими руками, он протянул мне этот конверт со словами: – Взгляни-ка на штемпель! Тебе он о чем-нибудь говорит?

Слегка склонившись над столом так, чтобы не задеть разложенные на нем пинцет и небольшую флюоресцентную лампу, которой он пользовался для выявления разного рода подчисток и подделок на бумагах, я тоже стал пристально рассматривать конверт. Хотя штемпель был сделан небрежно, но на одной из его сторон все же можно было разобрать некоторые буквы.

– Это штемпель почтового отделения на Варик-стрит, так?

– Правильно. А как насчет указанной на нем даты?

– Кажется, 1930-й…

– Да, вероятнее всего, – подтвердил он мою догадку. Затем забрал конверт обратно, осторожно касаясь его лишь самыми кончиками пальцев. Это был солидных размеров конверт из кремовой бумаги с тремя крупными американскими марками и броским штемпелем, гласящим: «Первый европейский авиарейс „Пан-Америкэн“. „Граф Цеппелин“».

– Что, очень ценная вещь? – спросил я.

Он аккуратно вложил свой конверт в пластиковый пакет и убрал его в большой альбом, битком набитый такими же реликвиями.

– Лишь для тех, кто хочет их иметь! – торжественно произнес он и без всякой причины продолжил: – Да, мы намеревались устранить Клода-адвоката. Это было в 1947 году. Тогда он выступал со свидетельскими показаниями в одном из судов в Гамбурге. Пина узнала об этом из сообщений парижских газет.

– Но вы так ничего и не предприняли?

– Не совсем так… Наша злость, наша обида происходили от естественного неприятия предательства как такового. Но в действительности Клод никакого предательства не совершал! Он был настоящим немцем и выдавал себя за француза лишь с тем, чтобы содействовать борьбе, которую вела его родина…

– Оставьте, пожалуйста! Это пустая софистика! – не удержался я.

– Подожди! Ты не припоминаешь того акцента, с которым он говорил, когда мы были вместе?

– Он неоднократно говаривал, что прибыл с севера Франции.

– По-твоему выходит, что мы нигде никогда не бывали и заметить в нем боша просто не могли, так, что ли?

– Да, у нас не было возможности разъезжать по всей стране и сравнивать где кто как говорит! Правда, за исключением одного человека – Мариуса. Только он мог провести такое сравнение. Впрочем, именно это обстоятельство, видимо, и предопределило его судьбу.

– Я тоже так считаю, – негромко произнес Френкель. – Но заметь, что и жизнь самого Клода, пока он находился среди нас, тоже постоянно висела на волоске. Ты хоть раз задумывался над этим?

– Только те люди были нашими людьми, Серж! Я говорю о тех людях, которые погибали в ужасных муках в нацистских лагерях смерти. Могу ли я после этого воспринимать ваш рационализм и вашу логику? Нет, никогда! И я полагаю, что вам лучше оставить это ненужное всепрощенчество и перестать играть роль набожного…

– …иудея. Ты это имеешь в виду?

– Я не знаю, что я имею в виду! – вспылил я, выведенный из равновесия его фразой.

– Успокойся, Чарльз! Эта горячность не в твоем характере. Ты ведь всегда рассуждал спокойно и основательно. Без тебя мы непременно бы кинулись в партизанщину, вместо того чтобы тихо и незаметно создавать мощную подпольную сеть, которая успешно действовала до самого последнего дня войны. – Вскинув голову, он испытующе посмотрел мне в глаза и спросил: – Теперь ты считаешь, что мы действовали неверно и все это было не так как нужно?

Я не стал отвечать на его вопрос. Взяв со стола несколько его драгоценных конвертов, я принялся их сосредоточенно рассматривать.

– Выходит, мы сражались не с тем противником? – уже как бы спрашивая самого себя, продолжал Серж Френкель. – Ну и пусть!.. Все это уже в далеком прошлом, и войны больше нет. Сейчас меня больше интересует, чем торгует твой дружок, Шемпион, со своими арабами.

– Оружием, вы это имеете в виду?

– А разве я упоминал об оружии? – с напускным недоумением переспросил меня он. В окне за его спиной был виден прекрасный вид старой Ниццы. Полуденное солнце медленно шло на закат, заливая своими багряными струями черепичные крыши домов.

– А ведь это вы воссоздали нашу бывшую разведсеть, не так ли? – спросил я, стараясь несколько изменить тему разговора.

Вместо ответа на мой вопрос он показал пальцем на необычно большую, замысловатой формы лампу, которая занимала значительную часть дивана, на котором я и располагался.

– Это отличная инфракрасная лампа. Мне частенько приходится ею пользоваться, так как нынешняя погода дурно влияет на мой артрит. Если она тебе мешает, то отодвинь ее в сторону! – произнес Френкель, как если бы мой вопрос вообще его не касался.

Такой слишком резкий поворот в нашем разговоре меня совсем не устраивал, и я, так же не обращая внимания на его слова, продолжил:

– Я говорю о сети «Герника», Серж! – Он по-прежнему смотрел на меня ничего не понимающими глазами и молчал. Как ни странно, но все намеки, недосказанности этого разговора «глухих» только теперь начали выстраиваться в моем сознании в единую и цельную систему доводов и заключений. – Так вы вновь взялись играть в шпионов ради денег или потому, что все так сильно ненавидели Шемпиона? Ну скажите же мне, в чем причина, почему? – напрямую спросил я его.

Серж Френкель не стал ничего отрицать. Хотя его молчание и не доказывало того, что я прав в своих догадках. Ведь он был тем человеком, который отнюдь не стремился безоглядно расставлять все точки над «и», тем более когда однозначный ответ может обернуться серьезными неприятностями.

– Любознательность, даже чрезмерная любознательность не является чем-то противозаконным, Чарльз! Тем более здесь, во Франции, – уклончиво ответил Френкель.

– Я виделся сегодня с Шемпионом, – сказал я, намереваясь перейти к более конкретному разговору.

– Я знаю об этом… Вы были в «Херрен Клэб».

В его словах название этого клуба прозвучало как злая насмешка. Не потому, что оно как-то негативно характеризовало сам этот клуб или же его членов, а потому, что оно создавало своего рода имидж неуемного потребителя, потребителя всего и вся. Тут тебе и сияющие «мерседесы», молчаливые шоферы, каракулевые воротники, приятный запах гаванских сигар… До этого я никогда не замечал, насколько хорошо Шемпион вписывался в эту обстановку.

– Так вы присматриваете за ним?

Серж Френкель взял со стола еще какой-то конверт, аккуратно извлек его из прозрачного пластикового пакета и сказал:

– Я послал его одному заказчику еще в прошлом месяце, а он заявил, что этот конверт слишком потрепан и не годится для его коллекции. Сегодня он вернулся ко мне уже от другого заказчика, который на этот раз посчитал, что он слишком хорошо выглядит, чтобы быть подлинным! – Он улыбнулся своей неизменной улыбкой и взглянул на меня, как бы пытаясь убедиться в том, что я по достоинству оцениваю его шутку.

– Да-а… – ответил я, только чтобы показать, что я слушаю.

– В 1847 году этот конверт отправился морем с Маврикия в Бордо. В Южной Ирландии на нем была поставлена соответствующая печать. В Дублине на обратной стороне поставили еще одну марку. А прежде чем он наконец попал в Бордо, в Лондоне и в Болонье на него приклеили еще по одной марке. – Френкель поднес его поближе к настольной лампе. Это был невзрачный клочок желтоватой бумаги, сложенный и склеенный таким образом, что из него получался простой пакетик, на котором был написан адрес. Вся же его обратная сторона представляла из себя целую мешанину из марок и штемпелей, с какими-то названиями и числами.

Серж многозначительно взглянул на меня.

– Так твой клиент считает, что он фальшивый? – спросил я.

– Он считает, что водяные знаки на бумаге не соответствуют вот этой дате. Да и сама марка, поставленная в Дублине, у него тоже вызывает сомнения.

– А что вы сами думаете по этому поводу? – возможно вежливее поинтересовался я.

Вместо ответа он потянул за края конверта так, что он медленно расползся как раз посередине на две половинки.

– Он совершенно прав, это самая настоящая фальшивка, – произнес Френкель.

– А вы обязаны были поступить с ним именно таким образом?

– Если бы я его сохранил, а какому-то клиенту очень захотелось его заполучить, то… мог бы я в этом случае быть до конца уверенным в себе, что не поддамся соблазну?

В ответ я лишь улыбнулся. Мне было крайне трудно представить себе этого спартанца поддающимся соблазнам.

– Мне не было еще пятнадцати лет, когда я вступил в компартию. Тогда я был очень горд этим. На ночь я прятал свой билет под подушку, а днем таскал его во внутреннем кармане жилета, заколотом на булавку. Всю свою жизнь я отдал этой партии! И ты, Чарльз, хорошо знаешь об этом.

– Да, я знаю об этом, – подтвердил я.

– Сколько раз мне приходилось рисковать! Полицейские дубинки, пуля в моей ноге, воспаление легких, которое я подхватил зимой во время боев в Испании… Ни о чем этом я не жалею! Каждый юноша должен иметь что-то, ради чего он может пожертвовать своей жизнью. – Он поднял со стола клочки разорванного конверта. В глубине души он, быть может, еще какое-то мгновение и сожалел, что поступил именно так, но его руки решительно сдавили их в комок. – Когда я узнал о пакте между Сталиным и Гитлером, то кинулся убеждать людей в том, что это – меньшее из двух зол. А потом была эта ужасная война. А потом эта Чехословакия!.. Ну и пусть, думал я, так как всегда недолюбливал чехов. Но когда русские танки вторглись в Венгрию… Ладно, думаю, ведь они сами об этом попросили… Только я спрошу тебя, где ты видел хоть одного честного, порядочного венгра?

Я весело улыбнулся этой его шутке.

– Но я – еврей, – продолжил Френкель. – Они бросали мой народ в концлагеря, морили его голодом, выбрасывали на улицу любого, кто заикался о желании выехать в Израиль. Когда же эти свиньи, называющие себя социалистами, взялись помогать арабам… тогда-то я понял, что им наплевать, что я коммунист, что для них я прежде всего еврей. Еврей! Это-то теперь тебе понятно?

– А Шемпион?..

– Ты вот время от времени заходишь ко мне. Говоришь, что отдыхаешь здесь… Я верю тебе. Но я до сих пор не перестаю удивляться тебе, Чарльз. Чем это может заниматься в мирное время такой человек, как ты? А? Ты мне как-то сказал, что ты теперь экономист и работаешь по государственной линии. Очень хорошо! Но ты уже не первый раз задаешь мне вопросы о Шемпионе и всех остальных… И я не могу не засомневаться в том, что твоя работа на твое правительство ограничивается лишь экономическими проблемами.

Наш разговор все более приобретал ненужный для меня оборот, и я спросил напрямую:

– Так с кем же в таком случае Шемпион?

– И с кем я? Ты это тоже хочешь знать? – выпалил Френкель. – Так вот всем и каждому хорошо известно, с кем Шемпион – с арабами!

– Ну, а вы сами?

– А я с евреями! Тут нет ничего проще!