Текст книги "Вчерашний шпион"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Глава 23

Светила луна, но тучи уже собирались, предвещая, что к утру разразится обещанная гроза. Я гнал машину по залитым лунным светом дорогам на предельной скорости. В Ниццу меня привел не привычный путь, которым обычно пользовались, а заранее выбранные мной окольные дороги. Я пересек реку Вар высоко, по горному шоссе, оставив позади шикарное курортное местечко, где богатые, ныне модные врачи-психиатры устраивают великолепные празднества в честь заезжих поп-музыкантов.

К востоку от Вар глазам предстает совершенно иная картина. Здесь селятся рабочие каменоломен и дорожные строители, которые вкалывают с утра до ночи, чтобы построить себе крошечный домишко, какие во множестве натыканы на здешних крутых склонах, а по выходным разъезжают на дешевых малолитражках. В рекордное время мы оказались у Сент-Панкраса. Я пронесся по пустынным сейчас улицам северного предместья и вдоль бульвара Сессоль к вокзалу, который находится в двух минутах езды от улицы Де ля Буффа, где обитала Пина Бэрони.

Я нашел стоянку для машин возле англиканской церкви. Было только около часа ночи, но вокруг не слышалось ни звука, ни шороха. И когда заглох мотор «фиата», наступила полная тишина.

Пина жила на четвертом этаже нового многоэтажного дома в фешенебельном районе с респектабельными обитателями. Напротив, через улицу, располагался магазинчик Пины. С ним соседствовали два иностранных банка, парикмахерская для пуделей и что-то типа атлетического клуба, который обычно на поверку оказывается салоном, где загорают под искусственным солнцем ожиревшие менеджеры.

Белый мраморный подъезд ее дома ярко выделялся в лунном свете. Фойе – сплошь затененные зеркала, приглушенное, скрытое за панелями освещение и запертые стеклянные двери с внутренним переговорным устройством и намертво прикрепленными ковриками перед ними.

– Это Чарли, – сказал я. С громким щелчком дверь распахнулась, зажглась надпись, предложившая пройти, и она мягко захлопнулась за мной.

Пина была одета так, как будто собиралась выходить из дома.

– Чарли… – начала она, но я покачал головой, и, увидев Билли, она наклонилась к нему. – Лапочка Билли, – обрадовалась она и прижала его к себе так крепко, что чуть не задушила в объятиях.

– Тетушка Нини, – произнес он с должным почтением, глядя на нее пристальным задумчивым взглядом.

– У него ноги мокрые, – вмешался я. – Он, видишь ли, отправился, пообщаться с рыбками в пруду в одной пижаме.

– Сейчас мы приготовим тебе горячую ванну, Билли.

– Вот здесь чистая пижама, белье и его вещи, – я показал на дорожную сумку, которую принес с собой.

– Твой дядя Чарли всегда обо всем позаботится.

– Но всегда чуточку позднее, чем нужно, – заметил я.

Видимо, желая оттянуть неизбежное объяснение со мной, Пина увела Билли в ванную. Я услышал, как набиралась вода, а Пина вышла и засуетилась, вынимая чистые простыни и наволочки, чтобы постелить своему маленькому гостю.

– Я хочу, чтобы ты увезла его в Англию, Пина. Отвези его обратно к Кети.

Пина смотрела на меня, не отвечая.

– Горячее молоко или какао? – громко спросила она. – Что ты предпочитаешь, Билли?

– Какао, пожалуйста, тетушка Нини.

– Я не могу, – наконец выдавила из себя Пина.

– Все кончено, хватит, друг мой, – заявил я ей. – Даже сейчас я не могу гарантировать, что помогу выпутаться из этой истории.

Она прошла мимо меня в крохотную кухоньку. Налила молока в кастрюлю, растерла какао и добавила сахар. Она занималась приготовлением напитка, сосредоточив на этом все внимание. И заговорила она не поднимая головы и не отвлекаясь.

– Тебе что-нибудь известно о других?

– Разработал операцию Серж Френкель, а ты и внук старого Эрколя изображали из себя группу «командос». Я догадался в конечном итоге.

– Шемпион мертв?

– Нет, – прозвучал мой ответ. – Его увезли, когда прибыли грузовики. Куда они направляются, Пина?

Она закусила губу, но затем покачала головой.

– Все так запутано, Чарли… сплошная кутерьма. – Молоко вскипело, и она разлила его по чашкам. Одну чашку она пододвинула мне, другую унесла Билли.

Я поудобнее откинулся в кресле и поймал себя на мысли, что безумно хочу спать. Я слышал звук льющейся воды и голоса Пины и мальчика. Я оглядел комнату. Среди цветного телевизора, комнатных растений и своеобразной мебели в стиле «металл с кожей», которая, как я считал, больше подходит для оформления офисов, встречались некоторые до сих пор сохранившиеся вещи из деревенского дома, где она жила с родителями во время войны. Сабля, которую некий давно почивший в бозе Бэрони имел при себе в битве за Солферино в те времена, когда Ницца и Савой разговаривали на итальянском. Рядом – выцветшая акварель, на которой был изображен дом недалеко от Турина, и фотография родителей Пины в день их свадьбы. В застекленной горке почетное место занимал страффордширский чайник с отбитым носиком. Во время войны он был тайником, где прятали детекторные кристаллы для радиостанции.

– Он уснул, – услышал я голос Пины. Она смотрела на меня так, как будто все еще не верила, что это я, своей собственной персоной, сижу в ее гостиной.

– Я рад, что ты сохранила чайник, Пина.

– Я была очень близка к тому, чтобы выбросить его с балкона, – сказала она голосом, лишенным интонаций. Пина подошла к горке и посмотрела на него. Затем она вынула фотографию своих погибших сыновей и мужа и снова положила ее на прежнее место.

– Я должен был еще раньше прийти сюда и поговорить с тобой, – медленно продолжал я. – Каждый день я собирался это сделать, но каждый раз откладывал. Не знаю даже почему. – В действительности я знал причину: скорее всего такой разговор закончился бы тем, что Пину взяли бы под стражу.

– Муж и два чудесных мальчика, – она щелкнула пальцами. – Погибли ни за что… Ну, а что парнишка, устроивший взрыв? Кто-то сказал, что ему было не больше пятнадцати лет. Где он сейчас? Живет преспокойненько в своем Алжире с женой и двумя детьми?!

– Не рви себе душу, Пина.

Она взяла наши с Билли пальто со спинки кресла и каким-то материнским жестом расправила их, застегнула и повесила в шкаф. Затем она задумчиво начала переставлять чашки и блюдца, маленькие пирожковые тарелки и серебряные вилки. Я хранил молчание. Когда наконец последняя кофейная ложечка заняла отведенное ей место, Пина подняла голову и печально улыбнулась.

– Война, – горестно произнесла она. – Потому, наверное, я чувствую себя такой старой, Чарли.

– Значит, причина в этом? – Я был неумолим.

– Причина чего?

– Вот, значит, почему ты сегодня хотела убить Шемпиона, а заодно, черт побери, чуть не укокошила меня и мальчика?

– Мы даже не знали, что Билли во Франции.

– Ага, понятно, значит, это Шемпион виноват. – Мой голос был полон горечи.

– Ты узнал меня? – спросила она.

– Билли узнал.

– Мы ведь вернулись, – попыталась оправдаться Пина. – Ты уже выбрался из машины, и Билли тоже был в порядке. И мы решили не останавливаться.

– Ты и внук старого Эрколя! – воскликнул я. – Бонни и Клайд, так, что ли?

– Что ты, черт возьми, мелешь, Чарли?

– Ну а что тогда? В чем дело?

– Кто-то должен остановить Шемпиона, Чарли.

– Но почему именно ты? И почему внук Эрколя? – Я мог бы и не задавать этого вопроса, ответ мне был известен. Я ведь не раз слышал истории Эрколя о войне и о той славной роли, которую он сыграл в освобождении Франции. Кто мог пройти мимо «благодарности командования и упоминания в списках отличившихся» и фотографий в прекрасных рамках! И как удивительно удачно они выделялись в свете ламп, направленных вроде бы на репродукцию Ренуара.

Я добавил сахара себе в какао.

– А я говорила, что ты догадаешься, – вздохнула Пина. – Он в разговоре о футбольном матче осторожно дал тебе понять, чтобы ты не оказался в это время в машине Шемпиона. Я сказала, что ты обязательно догадаешься.

– Тебя посадят на пятнадцать лет, – сердито оборвал ее я. – Ты знаешь, что шофер погиб?

– Мы и это обсудили, – ответила Пина. Она взяла свою чашку с какао и отпила несколько глотков. – Но все-таки мы решили, что должны выполнить задуманное. Даже если ты будешь в машине, мы решили, что проведем операцию.

– Я так и понял, – сказал я, выпил пару глотков какао, а затем повел носом над чашкой.

– Чарли, – с упреком произнесла Пина, – это всего лишь какао.

Я выпил горячий напиток.

– И вы решили бы, что должны во что бы то ни стало выполнить задуманное, даже если бы Билли был в машине?

– О господи, Чарли. К чему мы придем? – Глаза ее наполнились слезами. – Ты простишь меня, Чарли? Мы не видели Билли. Ты должен поверить мне. Должен!!!

– Я верю тебе, Пина.

Она потянулась всем телом и прижалась ко мне, но в этом ее всплеске эмоций не было ни капли страсти, только тот надрывный вопль отчаяния, которым уцелевшие, оставшиеся в живых горестно оплакивают свое одиночество.

– Отвези Билли к матери, Пина.

Она собралась с силами и кивнула, но лицо ее было искажено страданием, и по нему снова потекли слезы. Рыдания сотрясали ее хрупкое тело, а я обнял ее за плечи и старался успокоить и поддержать. Я чувствовал горячую соленую влагу на своей щеке и гладил ее по спине, как мать, жалеющая своего безутешного ребенка.

– Я прямо сейчас позвоню своим людям. Может, мне удастся организовать для вас самолет немедленно. В любом случае ты не должна оставаться здесь.

На какое-то мгновение она перестала плакать и посмотрела на меня.

– Серж Френкель говорил, что ты важная персона.

– Отправляйся к Кети, в Уэльс. Не высовывай оттуда носа, пока я не дам тебе знать, что опасность миновала и ты можешь спокойно вернуться.

Она схватила мою руку, желая дать понять, что все усвоила. Я высвободился из ее объятий и встал. Она скорчилась в уголке дивана и рыдала, закрыв лицо ладонями. Я вспомнил того сорванца, каким она была. Она не умела плакать и не пролила ни единой слезинки, даже когда немцы схватили и увезли ее мать. Видимо, Пине нужно было выплакаться за долгие годы. Или же она плакала за всех нас…

Глава 24

Я опоздал. Слишком опоздал. Мы все оказались в ловушке времени. Знакомый овощной базар, пустевший после наступления темноты, стал местом действия полицейского карнавала.

Там, где обычно располагались прилавки, ломившиеся от фруктов и овощей, теперь приткнулись черные блестящие автомобили окружного комиссариата, полицейского врача и представителей магистратуры. А почти на тротуаре замер автомобиль «скорой помощи» и фургон криминальной лаборатории.

Вход в дом Сержа Френкеля был освещен прожекторами и охранялся двумя полицейскими с синими от холода лицами.

– Желающих попасть на представление становится все больше! – Это был Клод собственной персоной.

Он кивнул стражам порядка, и я был допущен за ограждение.

– Похоже, что так, – согласился я.

На каждом лестничном пролете были расставлены полицейские. Обитатели дома толпились вокруг в пижамах и халатах, а детективы в штатском осматривали все помещения. Когда же мы добрались до кабинета Сержа Френкеля, там вообще негде было повернуться.

Распростертый на потертом ковре Серж в последнем жесте как будто пытался дотянуться одной своей тонкой рукой до кресла с подушечкой для головы, в котором я сидел тогда, в памятном 1940. Кинув взгляд на все эти ценные марки и конверты, разбросанные по всей комнате, случайный наблюдатель мог бы предположить, что стал свидетелем ограбления с убийством. Клод, я заметил, избегал смотреть на Френкеля. Он старался найти занятие, оглядывая вещи в комнате, рассматривая марки и конверты на письменном столе, которые полицейский заносил в книгу описи имущества.

– Чистая работа и выполнена молниеносно, – ровным голосом произнес Клод.

Я взял со стола листок.

– Сквозное ранение… – прочитал я вслух. – У входного отверстия следы пороховой гари…

– В тридцатых годах он был большим человеком, – говорил Клод. – Спас множество людей в 33-м и 34-м, вывез их из Германии. Он помог спастись Принцессе, ты знал об этом?

Я внимательно посмотрел на него. Клод воспринял смерть старика чересчур болезненно. Чересчур болезненно для профессионала, то есть. Я понял, что мои подозрения относительно намерений Клода не имели под собой почвы: просто он любил старика.

– Не было у него никогда в душе ожесточения, – продолжал Клод. – Никогда его не разъедала чрезмерная подозрительность.

– На этот раз он был недостаточно подозрителен, – заметил я. – Следов взлома нет. Он, видимо, сам открыл дверь тому, кто это сотворил.

Клод согласно кивнул.

Занимался рассвет, высветляя точеную, как голубая сталь узкого кинжала, линию горизонта. Первые продавцы на рынке уже выкладывали ящики с овощами и фруктами, громко и жизнерадостно галдя, как все люди, привыкшие просыпаться с петухами.

– Шлегель говорит, ты знаешь, что надо делать, – сказал он.

– Здесь?

Клод взглянул на комиссара полиции, который находился поблизости и слышал наш разговор. Полицейский кивнул и посмотрел на меня.

– Шлегель сказал, что ты знаешь обо всем этом больше, чем кто-либо из нас.

– В таком случае, помоги нам, господи, – высказался я.

Детектив в штатском обводил мелом на ковре местоположение тела Френкеля. Когда он закончил и отступил в сторону, фотограф выполнил необходимые снимки в трех ракурсах. Затем двое людей в белых халатах поместили тело Френкеля на носилки, привязали на запястье бирку и унесли.

– Конец эпохи, – заметил Клод.

– Только для нас с тобой, Клод, – ответил я. – А для этих людей – это просто еще одна ночь сверхурочной работы.

– Тебя это тоже выбило из колеи, разве не так? – тихо спросил Клод.

– Нет, – отрезал я.

– Они не должны были посылать сюда именно нас, – сказал Клод.

Что ж, вероятно, он был прав, но как только санитарная машина уехала, увозя тело Френкеля, я взял ситуацию в свои руки.

– Мне нужны трое из ваших людей, – повернулся я к окружному комиссару. – Остальных уберите отсюда. А трое ваших лучших детективов должны самым тщательным образом осмотреть все с начала до конца.

– Что искать? – поинтересовался Клод. – Клочок бумаги?

– Наш Френкель имел какой-то свой выход на то, что происходило в хозяйстве Шемпиона. Этот старик, пораженный артритом, как алхимик сидел в своей квартире, плел интриги и планировал все, от убийства до геополитики. Вплоть до вчерашнего дня я думал, что его доверенным человеком была англичанка-гувернантка, но теперь я уверен, что она тут не при чем. – Я повернулся, чтобы еще раз оглядеть поразительный беспорядок, царивший в кабинете: тысячи книг, тысячи конвертов, неисчислимое количество марок, и среди всего этого еще и старинные безделушки. – Где-нибудь здесь что-нибудь должно рассказать нам, кто, что, почему и где был человек Френкеля. – Я вздохнул. – Нет, видимо, то, что ищем, – отнюдь не клочок бумаги.

Полицейский в штатском стоял за столом Френкеля, укладывая ключи, деньги и личные бумаги в отдельные пластиковые пакеты и прикрепляя к ним ярлыки с тем же самым номером, под которым они значились в книге описи имущества.

– Остановите его, – попросил я. – Нам понадобятся ключи: я хочу заглянуть во все ящики стола, картотеки, посмотреть на полках.

Комиссар отдал необходимое распоряжения, и комната почти опустела. Назначенные им детективы взяли связку ключей и приступили к методичной работе.

– Что слышно о грузовиках? – задал я вопрос Клоду.

Он поправил свой безупречный белый плащ, кашлянул и произнес извиняющимся тоном:

– Мы же не можем объявить всеобщую тревогу, так ведь?

– Сейчас может показаться, что вроде бы и не стоит, – заметил я. – Но если что-либо пойдет наперекосяк, то сразу же найдется немало маленьких человечков, эдаких бумажных червей, которые объяснят тебе, почему ты не только мог, но и обязан был предпринять соответствующие действия.

– Пять грузовиков, – произнес Клод, – до сих пор придерживаются предполагаемого маршрута на Бонн. Как только развиднеется, за ними будут приглядывать вертолеты дорожной полиции.

Я ничего не говорил.

Клод пытливо взглянул на меня.

– Твое прикрытие лопнуло, Чарли. Ты не сможешь вернуться как ни в чем не бывало обратно в организацию Шемпиона. Вообще вся комбинация лопнула как мыльный пузырь. Шлегель прислал тебя расследовать смерть Френкеля. Поэтому глупо прикидываться и изображать из себя стороннего наблюдателя.

– Ты прав, Клод, – согласился я.

– Твоя просьба предоставить самолет для Пины Бэрони и сына Шемпиона была передана мне, – продолжал Клод. – Я добился разрешения использовать самолет, принадлежащий нашему послу в Париже. Так что мне известны все подробности.

– Шлегель слишком много говорит, – сухо сказал я.

– Зря ты так, – возразил Клод. – Полковник Шлегель умнее тебя. Он знает, что гораздо легче получить помощь и поддержку от людей, которые в курсе событий.

Один из детективов подобрал из связки ключ к большому сейфу за дверью. По виду он был похож на старый, ржавый холодильник. К тому же неприступный, как скала-монолит.

– Ты думаешь, что ситуацию теперь контролирует секретарь-алжирец? – спросил Клод.

– Откуда мы знаем, алжирец он или еще кто? Он может оказаться египтянином, к примеру, – ядерным физиком, генералом или наемным убийцей. Если бы мне самому не случилось быть в этой переделке со стрельбой на шоссе, я бы заподозрил, что все это трюки самого Шемпиона.

– Да, мы никогда не знали, чего от него ждать, – согласился со мной Клод. – Но, может быть, основной трюк Шемпиона заключается как раз в том, что ему все удается без всяких хитростей и уловок.

Мы оба повернулись взглянуть, как два детектива сражались с ручкой гигантского сейфа. Наконец последнее усилие – и дверца сейфа отошла.

На какое-то мгновение мне показалось, что он жив. Он сидел, сложив ноги по-турецки, на каких-то продавленных коробках, а ящички-картотеки громоздились у него на плечах. Затем очень медленно Гус наклонился вперед и рухнул на ковер, а вслед за ним потоком хлынули марки и конверты. Он еще не окоченел, и под тяжестью тела руки и ноги его раскинулись в стороны, как будто он пытался выбраться из-под бумажного завала.

– Гус! – громко воскликнул я. – Гражданская война в Испании. Интернациональная бригада. Как же я, черт побери, не подумал, что именно эти двое найдут друг друга.

– Кто-то убил и того, и другого, – вышел из оцепенения Клод. Это была догадка, но, очевидно, совершенно правильная.

Один из детективов низко наклонился к телу.

– Аналогичное ранение, как у старика, – констатировал он.

– Проклятье, проклятье, проклятье, – в сердцах произнес я. – Вечно они оказываются на шаг впереди.

Тевтонец Клод отреагировал с практичной стороны.

– Пригласите врача, фотографа и экспертов обратно, – велел он одному из детективов. – Мы начинаем все сначала.

Вошел полицейский в форме и принес мне маленький зеленый конверт официального вида из полицейского управления. Его плащ блестел от дождя, и я уже слышал раскаты грома. Я вскрыл конверт. Шлегель прислал мне телекс из конторы службы безопасности в аэропорту Ниццы. Он хотел, чтобы я прибыл туда как можно быстрее.

– Я должен ехать, – оповестил я Клода.

– Шлегель, вероятно, собирается взять тебя с собой потолковать с нашей пограничной охраной в Аахене.

– Где это, черт побери? – вскинулся я. Я прекрасно представлял где, конечно, но мне было неприятно, что Клод что-то знал, но не счел нужным сообщить мне. Может, именно это и было нашей общей бедой.

– Северный Рейн-Вестфалия, – пояснил Клод. – На границе Германии с Бельгией и Голландией. Курортное местечко.

Я ждал, но Клод, видимо, не собирался развивать свою мысль и ничего не прибавил к этому краткому сообщению.

– Ну и что? – вынужден был подтолкнуть его я. – Он что, хочет отправиться туда на лечение?

– Прошла информация… контрабандная партия оружия. Шлегелю его интуиция подсказывает, что это может иметь отношение к делам Шемпиона. – На лице Клода ничего нельзя было прочесть. Определить, разделяет ли он опасения Шлегеля, было невозможно.

– Нас ждет машина, – вмешался полицейский, который доставил телекс, вежливо предлагая мне поторопиться.

– Еще пару слов, – сказал Клод.

Я наклонил голову и, пощипывая кончик носа, ждал, что же он скажет.

– Это Шемпион предал всю разведсеть. Мы все работали каждый по своему каналу связи. И только Шемпион знал, что именно Мариус забирал радиодонесения у Принцессы и передавал их дальше, когда к нему приходили в церковь на исповедь.

Я долго смотрел на него, прежде чем ответить, раздумывая, почему ему так хочется уколоть меня побольнее.

– Я был на железнодорожном вокзале Ниццы, когда Шемпиона арестовали, – сказал я ему. – Ты же знаешь, что Мариуса и других схватили около пяти утра – то есть на семь часов раньше.

Клод покачал головой. Снова послышались отдаленные раскаты грома. Рассвет уже раскрасил стекла окон в розоватые тона, высвечивая на них дождевые капли. Клод говорил монотонным, лишенным интонаций голосом:

– Это была часть сделки. Мы захватили Шемпиона утром предыдущего дня. И договорились с ним, что позволим ему приехать на вокзал к поезду, чтобы ты своими глазами увидел, как его будут арестовывать.

– Вспомни о расследовании нашего департамента после войны. Ваши люди дали показания, оправдавшие его по всем статьям.

– Мы все говорили неправду. Мы думали, что поступаем очень дальновидно, что было бы очень полезно иметь возможность оказывать давление на такого человека, как Шемпион. Но у нас так ничего и не получилось. – Он вздохнул, как будто всю жизнь вынашивал блестящие идеи шантажа, которые, увы, так и не осуществились.

– Зачем ты рассказываешь мне об этом сейчас? – спросил я. – Когда прошло столько лет! За каким чертом ты рассказываешь мне об этом теперь?! – В голове у меня крутилось, что действие в спектакле под названием «Жизнь» разворачивалось так, как я и предвидел. Я ведь чувствовал, что все так и будет, если я вернусь сюда с желанием найти то самое незабываемое очарование: я натыкался на разорванную проволоку, погнутые блоки, двери, которые заклинило, – атрибуты неудавшегося сеанса магии на сценических подмостках.

– Ты предполагаешь, что Шемпион – нечто вроде антрепренера. А он может просто оказаться жертвой шантажа.

– Я отмечу это в своем рапорте, – пообещал я.

– Желаю тебе приятно провести время в Германии, – услышал я сказанные мне вслед слова Клода. Я снова услышал раскаты грома. Или же это какой-нибудь старичок с крыльями на спине потрясал листом жести?