Текст книги "Вчерашний шпион"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Глава 3

– Уильям! Подойди-ка, детка, к своей мамочке и дай я тебя поцелую! – нежно, но настоятельно произнесла она. Неудачная женитьба Шемпиона, видимо, произошла по такой же вот очаровательной команде. Его бывшая жена, эта элегантная француженка, почему-то неизменно называла своего сынишку Билли каким-то «Уильямом» и целовала его сама, вместо того чтобы просить его об этом.

Она одарила Билли обещанным поцелуем, сняла с его свитера засохший листочек и молча проводила его глазами, пока мальчуган не вышел из комнаты. Затем она повернулась ко мне и сказала:

– Единственное, о чем я хотела бы попросить тебя, Чарльз, так это о том, чтобы ты не напоминал мне о том, как мне хотелось выйти за него замуж.

Налив крутого кипятку в заварной чайничек, она вновь поставила большой медный чайник на плиту. Ярко пылающие в ней дрова тихо потрескивали и излучали приятное тепло. В двух шагах по проходу, покрытому ковровой дорожкой, стояла первоклассная, сияющая хромом газовая плита, но она ради праздного времяпрепровождения взялась готовить чай и поджаривать хлебцы именно на открытом огне. Из окна комнаты было видно, как резкий ветер вздымал высокие волны на реке, заставлял заходиться в сумасшедшей пляске голые ветви деревьев. Хмурые холмы Уэльса несли на себе какую-то странную позолоту, дающую надежду, что серое небо вот-вот разорвется на клочья и выглянет долгожданное солнце.

– Я пришел сюда совсем не для того, чтобы поговорить о Стиве или же о вашем разводе, – постарался я ее успокоить.

Она налила мне в чашку чая и подала только что приготовленный хлебец. Затем Кети, наколов очередной кусочек хлеба для поджаривания на вилку, сказала:

– Тем более удивительно, что мы почти всякий раз ловим себя на том, что только об этом и говорим! – Она повернулась к огню и занялась приготовлением своего хлебца. – Стив всегда обладал этой удивительной способностью, – продолжила она с обидой в голосе, – этой удивительной способностью падать на ноги, как падает котенок на свои лапы.

Ее образное сравнение не показалось мне слишком уничтожающим. Хотя я и видел, что этот их разрыв больно ранил ее чувства. Я намазал свой хлебец маслом и положил на него немного джема, приготовленного самой Кети. На вкус он оказался отменным, и я принялся уплетать его за обе щеки, не произнося при этом ни слова.

– Этот проклятый богом дом… – не унималась жаловаться она. – Моя сестра написала мне, что он стоил бы целого состояния, будь он не здесь, а во Франции. Но мы, к сожалению, живем не во Франции, а здесь, в Уэльсе! Чтобы крыша не текла, чтобы поддерживать в рабочем состоянии бойлерную, подстригать газоны… только для этого нужно иметь больше чем состояние! А за последнее время только мазут для отопления подорожал в два раза…

Не успела она договорить эту фразу, как по комнате стал разноситься тяжелый запах подгоревшего хлеба. Катрин, негромко выругавшись, отломила обгоревшую часть и выбросила ее в огонь. После этого она как ни в чем не бывало принялась обжаривать свой хлебец с другой стороны. Что и говорить, женщиной она была очень экономной! Хотя именно это ее качество, видимо, и было главной причиной ее нынешнего положения. Ей, как и любой другой женщине, хотелось любить и быть любимой, но Кети удавалось быть гораздо более бережливой, чем этого хотелось бы мужчине.

– Именно поэтому Стив и избавился от этого дома, а все проблемы и расходы по его содержанию свалил на мои плечи. Обиднее всего то, что при этом каждый встречный считает, что я ему должна быть за это благодарна!

– Но ты, Кети, совсем не такая уж и бедная, – попытался я вставить хоть слово.

На какое-то мгновение ее взгляд скользнул по мне с откровенным укором: ты-де не настолько хорошо меня знаешь, чтобы делать такие безответственные заявления. Но она была неправа в своем гневе – я знал ее достаточно хорошо.

– Ну сколько раз ему нужно говорить?! Пусть только этот чертенок посмеет пойти к реке, я не знаю, что я с ним тогда сделаю!

Я тоже посмотрел туда, куда она устремила свой обеспокоенный взгляд. Тем временем мальчуган тащил за собой куда-то по лужайке игрушечную машинку. Как бы почувствовав, что за ним внимательно присматривают, он быстро развернулся и вновь направился в сторону новенькой аккуратной сауны. Успокоенная этим, Катрин вернулась к своему чаю и только что приготовленному хлебцу.

– Ты знаешь, он сильно изменился за последнее время… Когда-то я уверяла своего отца, что у Стива на войне никого не было, но вот через почти десять лет все это раскрылось… Последние несколько лет стали самым настоящим кошмаром… кошмаром для нас обоих, да и для маленького Уильяма тоже.

– Эта война, Кети, была отвратительной…

– Такой она была для большинства людей, – нервно оборвала она.

Я как-то совершенно непроизвольно вспомнил тот самый день в далеком 1944 году, когда оказался в городской тюрьме Ниццы. Гестаповцы ушли отсюда всего час-другой тому назад. Я тогда действовал в составе передовых подразделений американской армии. Вместе со мной был еще один англичанин. Мы не задавали друг другу лишних вопросов. На парне были знаки различия Сикрет Интеллидженс Сервис, и он, оказывается, неплохо знал Стива Шемпиона. Вероятнее всего, его, как и меня самого, направили сюда прямо из Лондона. Перед своим уходом немцы уничтожили все документы. Я полагал, что Лондон уже направил или же в ближайшее время направит сюда какого-нибудь более подготовленного человека, чем я, чтобы организовать охоту за этими документами.

– Посмотри-ка на это! – сказал мне тот самый офицер, когда мы взялись вытряхивать содержимое шкафов в комнате для проведения допросов. В этой обшарпанной комнате с запахом эфира и карболки на одной из стен висела гравюра Зальцбурга, а в камине была набросана целая гора битых бутылок из-под вина. Он же показывал мне на одну из бутылок, которая стояла на полке. «Это пальцы Стива Шемпиона», – уверенно произнес мой напарник. Затем он крутанул бутылку так, что все ее содержимое зашлось винтом в водовороте. Через мутноватое стекло мне удалось разглядеть несколько темно-коричневых кусочков, прижимаемых друг к другу центростремительной силой. Я пригляделся повнимательнее и наконец понял, что это были за «маслины». Хотя этикетка на бутылке, казалось, полностью соответствует содержимому, я стоял в оцепенении еще какое-то время и никак не мог совладать с собой. Я почему-то и сейчас содрогаюсь всякий раз, когда вспоминаю об этом случае.

– Да, Кети, ты совершенно права, – ответил я ей, – но для кое-кого она обернулась неизмеримо худшей стороной.

Все небо было затянуто низкими дождевыми облаками и от этого чем-то напоминало большущее грязное одеяло, которым разом накрыли всю округу.

– Знаешь, все эти рассуждения о кельтской крови и зове предков кажутся мне откровенной чепухой. Я уже действительно свыклась с мыслью о том, что между Уэльсом и Бретанью нет никакой существенной разницы. Никакой… – задумчиво произнесла Кети. Машинально наблюдая за игрой Билли в садике около дома, она без всякой связи вдруг продолжила: – Боже мой! Берег на реке за последнюю неделю совсем раскис. Это все из-за этих непрекращающихся дождей… В прошлом году в это же самое время один мальчик из деревни упал в реку и утонул. – Затем ее взгляд скользнул на резное деревянное распятие, висевшее над телевизором.

– Да успокойся ты! Ничего такого с ним не случится, – сказал я лишь с тем, чтобы хоть как-то успокоить ее.

– При Стиве он никогда не уходил дальше того вон загона. Мои же слова он просто игнорирует.

– Ты хочешь, чтобы я поговорил с ним и привел домой?

В ответ на мой вопрос она улыбнулась, но эта ее улыбка была полна безысходности и отчаяния. Рука Кети как бы сама собой с силой потянула за один из локонов; ей хотелось побороть нахлынувший поток чувств. Ведь я был другом Стива Шемпиона, и Кети явно не хотелось, чтобы мне удалось добиться от Билли того самого понимания, которого никак не удавалось добиться ей самой.

– Да не-е-т… не надо, – произнесла она в некотором замешательстве. – Я лучше присмотрю за ним из окна.

– По-моему, это самый подходящий способ.

– Да, Чарльз, ты настоящий англичанин! – начала она, и я сразу почувствовал в ее тоне, что все ее напряжение, все ее недовольство вот-вот выльется на меня. – Ты, случаем, не член «Общества защиты животных от жестокого обращения»?

– Даже если бы я и был его членом, то тем более не стал бы жестоко обращаться с детьми. Это ведь королевское общество… – натянуто улыбаясь, ответил я. Чувствовалось, что моя неудачная шутка отнюдь не разрядила обстановки.

– Никто не мог бы нормально жить с человеком, который постоянно изводит себя от чувства вины перед другими. А Стив был именно таким человеком…

– Ты говоришь о том, что было на войне? Стиву…

– Я говорю о нашей с ним женитьбе! – перебила меня Кети.

– Стиву не за что себя винить за то, что было на войне, – тоном, не терпящим возражений, закончил я свою мысль.

– В свое время моя мама рассказывала мне об этих англичанах, – не унимаясь, продолжала Кети. Ее рука непроизвольно вскинулась в своеобразном жесте, который бы больше подходил какому-нибудь затрапезному итальянскому базару нежели благопристойной английской гостиной. Вдобавок ко всему в ее голосе вдруг зазвучали и французские нотки. – Это только потому, что у тебя самого за спиной нет ничего такого, чтобы заставило тебя испытывать чувство вины! – выпалила она. – Это-то тебе самому понятно? Чувство вины сродни физической боли, оно одинаково мучает тебя независимо от того, настоящее оно или же воображаемое!

– Интересная мысль. Я обязательно подумаю на этот счет, – пролепетал я, едва сдерживая ее натиск.

– Ну так и подумай! А я схожу за Уильямом. – Она было накрыла заварник красивым стеганым колпачком, чтобы он не остыл, пока она не приведет домой мальчугана, но так и не тронулась с места. Руки ее по-прежнему сжимали накрытый чайничек, а взор устремился куда-то далеко-далеко. Хотя вполне возможно, что она в действительности смотрела на фотографию своего брата – Мариуса, того самого молодого священника, которого замучили в одной обшарпанной комнатенке, насквозь провонявшей карболкой. Неожиданно для нас обоих вся комната озарилась солнечным светом. Но этот свет был каким-то неестественным; он не нес с собой тепла и был блеклым, невыразительным. Он скользнул по вышитой салфетке на столе и застыл еле различимым зайчиком на прическе Кети.

Эти сестры Бэрони были точной копией своей матери, подумалось мне. Еще в детстве они отличались от своих деревенских сверстниц и чисто внешне больше напоминали городских. Высокая и стройная Кети обладала тем особым спокойствием и уверенностью в себе, которые полностью противоречили ее внешней нерешительности и стеснительности.

– Нет, здесь я больше не останусь, – произнесла она наконец. Видно было, что ее собственные мысли ушли совершенно в сторону от нашего с ней разговора. – Моя сестра хочет, чтобы я вернулась в Ниццу и помогала ей в ее небольшом магазинчике. На деньги, полученные от продажи этого дома, мы вполне могли бы открыть другой магазинчик.

Солнечные блики рисовали на ее лице самые замысловатые линии, и я видел ее такой, какая она есть на самом деле, а не сквозь розовый туман моих воспоминаний. Как бы прочитав мои мысли, она вдруг сказала:

– Старею вот… Впрочем, как и Стив, да и ты сам. – Затем, слегка пригладив свои волосы, она коснулась золотого крестика на груди и стала его нервно теребить.

Она была по-прежнему очень привлекательной. Специальные упражнения, которыми она занималась после рождения Билли, полностью восстановили ее фигуру. Сейчас она была такой же элегантной, как и в то время, когда Стив только что женился на ней. Кети умеренно пользовалась косметикой. Причем с той лишь целью, чтобы как-то противопоставить себя тому хмурому бесцветью зим, с которым ей приходилось мириться все это время. Аккуратный маникюр на ее длинных пальчиках сам за себя говорил, что она не обременяет себя стиркой, а модная прическа – о том, что она довольно регулярно посещает парикмахера.

Усевшись поудобнее, Кети поправила на коленях свои шелковые брючки в полоску. Они были стильными и несомненно сшитыми на заказ у хорошего портного. С ее внешними данными она без труда смогла бы стать фотомоделью для американского журнала «Мода», возьмись они писать статью об английских стилях одежды. Я представил себе ее сидящей целыми днями напролет в своих изысканных нарядах у камина с пылающими поленьями и наливающей себе из серебряного чайника лимонный чай. Типаж был бы великолепным!

– Знаешь, о чем я думаю? – вдруг как бы невзначай спросила Кети.

Я выдержал довольно долгую паузу, а затем сам переспросил ее:

– Так о чем же ты думаешь?

– Мне не верится, что ты вот так, случайно, встретился со Стивом. Я думаю, что тебя за ним послали. Я также думаю, что ты по-прежнему работаешь в Службе безопасности или что-нибудь в этом роде, ну как на войне… И кроме того, я думаю, что тебе он самому зачем-то нужен.

– В самом деле? И зачем же он мне нужен?

– Он сильно изменился. Ты сам только что об этом упомянул. И я не удивлюсь, если однажды узнаю, что он опять влип в какую-то историю! Он же своего рода помешанный, помешанный на этих секретах. Мне вот никак не понять, то ли вы как-то подбираетесь в Службу безопасности, то ли она сама подбирает таких, как вы… Это же просто ужас какой-то!

– А я, Кети, думаю, что ты по-прежнему любишь его, – ответил я ей как можно спокойнее.

– Ты же всегда боготворил его, – продолжала она, пропустив мои слова мимо ушей. – Стив был для тебя как старший брат, разве не так? Ты и представить себе не мог, что какая-то маленькая, докучливая домохозяйка, как я, могла бы набраться храбрости и выставить из дома твоего несравненного Стива Шемпиона! А я вот выгнала и тем довольна! Да я просто молю бога, чтобы никогда в жизни мне больше не пришлось бы с ним встретиться. А ты мне – «любишь»!

Я не знаю, какой именно реакции она ожидала с моей стороны в ответ на ее слова, но так или иначе я не оправдал ее даже самых умеренных догадок. Может, именно поэтому в ее взгляде теперь и вспыхнули злые огоньки.

– Поверь мне, я старалась… я старалась изо всех сил, – продолжала она. – Я покупала новые вещи, даже накладные ресницы пыталась носить!

Я понимающе кивнул головой.

– А знаешь, я даже вначале подумала, что Стив послал тебя сюда для того, чтобы забрать моего Уильяма…

– С чего ты взяла?! Нет, конечно!

– У него ничего с этим не выйдет! И хотя он сам это отлично знает, ты можешь сказать ему об этом прямо… Я все равно, Чарльз, буду сражаться с ним за моего сына. От меня он Уильяма никогда не получит!

Она взяла в руки плюшевого зайчика – любимую игрушку Билли – и направилась к выходу. На полпути она остановилась и взглянула на меня такими глазами, как если бы я был сам царь Соломон и мог предопределить судьбу ее сына.

– Если бы я была уверена, что мальчик будет счастлив со Стивом, то я бы не стала так противиться этому. Но Уильям совсем не такой, как его отец… Он очень мягок и ласков. Он очень раним.

– Да, Кети, это так.

Какое-то мгновение она стояла, собираясь что-то сказать, но так и не проронив ни слова, повернулась и медленно вышла из комнаты. Минутой позже я увидел ее проходящей перед окнами дома. Одной рукой Кети крепко прижимала к себе игрушечного зайчика.

Глава 4

То, что мне из центрального архива предоставили главное досье на Шемпиона, уже само за себя свидетельствовало, что дело сдвинулось с мертвой точки. До этого нам приходилось сталкиваться лишь с резюме – краткими выдержками из основных документов, да и то на очень короткое время: через час-другой их уже нужно было возвращать. Папки этого досье, сложи их друг на друга, возвышались бы над столом метра на полтора, не меньше! Они в четкой последовательности из года в год вбирали в себя биографические справки, докладные о контактах, донесения, сведения о проведенных проверках, годовые отчеты и тому подобные документы.

Края большинства страниц этого пухлого дела уже пожелтели, а фотоснимки стали сухими и хрупкими. Некогда желтая бумага проверочных отчетов превратилась в грязно-бурую с разводами, а ярко-красная папка с донесениями – в обтрепанный брикет кирпичного цвета.

Надежды откопать что-нибудь интересное в этом ворохе было, откровенно говоря, очень мало. Особая отметка из трех букв «А», стоящая на документах вплоть до того самого момента, когда Шемпион прекратил информировать руководство департамента, свидетельствовала о том, что он серьезно переболел желтухой. Мне же казалось, что он всегда был здоров как бык. Вполне возможно, что именно из-за состояния здоровья департамент со временем перестал проявлять к нему сколько-нибудь значительный интерес.

Я просмотрел все его биографические данные. Отец Шемпиона был родом из Уэльса и исповедовал католицизм. Какое-то время он читал лекции в Каирской военной академии. Чуть позже ему пришлось вернуться в Англию для того, чтобы его сын мог посещать школу. Затем молодой Шемпион поступает в Королевскую военную академию в Сандхёрсте. Для мальчугана, который буквально вырос на рассуждениях о тактике, рассказах о великих сражениях и баллистических расчетах, Сандхёрст оказался что дом родной. Со временем Шемпион получает младший офицерский чин, а с ним и определенное положение. Его широкая эрудированность прекрасно сочеталась со знаниями в военной области. Он в равной степени неплохо разбирался как в проблемах новейшей истории, так и в математике. В дополнение к этому он еще владел четырьмя иностранными языками.

Впрочем, именно благодаря знанию французского он и получил назначение во французскую армию. Там ему пришлось пройти, как по наезженной дороге, через ряд военных учебных заведений, парижское посольство, катакомбы линии Мажино и генеральный штаб, где ему изредка удавалось видеть легендарного генерала Гамелена. Сразу после того, как он вместе со своим полком был переведен в тыл для краткосрочного отдыха, из министерства ему поступает указание – отчитаться за отработанный период перед Интеллидженс Сервис. Затем, после дополнительной подготовки, в 1939 году он вновь возвращается во Францию. Он становится живым свидетелем того, как нацисты громят «неприступную» линию обороны генерала Гамелена. Шемпиону удается благополучно унести ноги на юг страны, где он становится «офицером разведсети». В этот период все его обязанности сводятся к сбору разведданных в зоне, свободной от оккупации. Несмотря на то, что из Лондона от него в приказном порядке требовали не вступать в контакт с антифашистским подпольем, которое в донесениях того времени именовалось не иначе как «отряд специального назначения», эти две организации в конце концов объединили свои усилия.

Шемпион был тем самым человеком, который встречал меня, когда я высаживался с подводной лодки на побережье в районе Виллефранше. Тогда я был назначен в один из «отрядов специального назначения», но Шемпиону удалось сразу забрать меня к себе, а чуть позже уладить этот вопрос с руководством. Впоследствии выяснилось, что окажись я в Нимеце, куда меня собственно и направляли, то вся моя служба закончилась бы всего двумя-тремя месяцами позже в концлагере Бухенвальд.

У Шемпиона я выполнял обязанности по координации деятельности его собственной группы и оставался с ним вплоть до того самого момента, когда вся наша группа оказалась разгромленной, а сам он был арестован. В конце концов ему удалось тогда сбежать и даже благополучно перебраться обратно в Лондон. Там он получил звание старшего офицера разведки и новую должность. Еще задолго до дня высадки союзных войск в Европе он был подключен к разработке и созданию разведсети на послевоенное время. С самого начала Шемпион активно настаивал на свободе в подборе необходимых ему кадров и добился своего. В первую очередь он потребовал, чтобы меня назначили к нему его же первым заместителем.

Сейчас, когда мне удалось пролистать большую часть его досье, для меня было совершенно очевидным, что на основе имеющихся данных крайне сложно объективно и однозначно оценить самого Шемпиона и его деятельность.

Только вникая в информацию, накопленную в таких вот старых потрепанных папках, начинаешь понимать, что во всей этой канцелярии есть какая-то своя внутренняя пружина, которая раскручивает весь механизм расследования. Так как срок хранения последнего донесения из Бонна был определен Шлегелем всего в двенадцать недель, то офицер-координатор не стал помечать его соответствующим входящим номером, а просто вложил его в качестве приложения в папку с резюме. Чтобы это донесение было внесено в досье в качестве основного материала, мне даже пришлось написать соответствующего содержания рапорт, который наверняка тоже станет еще одним листком этого пухлого дела.

К всеобщему удовлетворению заинтересованных лиц, все это досье со временем могло бы оказаться в текущем хранилище, а после истечения всех установленных сроков его хранения – быть навечно похороненным в специальной жестяной коробке в Хэндоне.

Могло бы… но теперь этого не произойдет!

Все это дело вновь ожило после того, как поступил рапорт от офицера, который вел Мэлоди Пейдж. В этом рапорте содержалась тревога по поводу того, что от нее вот уже второй срок не поступало никаких донесений. В обычных условиях такого рода документ оказался бы под соответствующим входящим номером в оранжевой папке с заголовком «Предупреждения». Но складывающаяся теперь ситуация требовала того, чтобы я вплотную занялся проработкой этого дела.

Последние страницы досье Шемпиона были проштемпелеваны с пометкой «Последние действия»; это было сделано, видимо, на тот случай, если с делом захочет познакомиться сам министр.

– …Не нравится мне это! – недовольно буркнул Шлегель.

– А может, эта Мэлоди Пейдж просто влюбилась в Шемпиона, ну и ушла в сторону, – предположил я.

Шлегель бросил на меня короткий сверлящий взгляд, как бы оценивая, не подтруниваю ли я над ним вновь.

– Чушь собачья! Ты, я вижу, спец по части разных там выдумок… Только голова от них болит не у тебя самого, а у меня!

– И при всем этом вы все же не против послать меня осмотреть квартиру Шемпиона, которую он использовал как свое убежище?

– Ладно, отправляйся туда… Это плевая работа. Минут на десять, не больше. Спецотдел отправит туда Блентайера и еще кого-нибудь из своих специалистов по вскрытию. Накоротке посмотрите, что там и как, а завтра представишь мне по этому поводу рапорт. И без излишеств там! Все это делается лишь с одной целью – показать, что мы не бездействуем.

– Вы полагаете, что я действительно смогу справиться с таким сложным заданием?

– Только не надо прикидываться дураком! – гаркнул Шлегель. – Единственное, чего я хочу, так это бумажку, подписанную каким-нибудь старшим оперативным работником, которую можно будет положить в это досье, и на этом его закрыть, понятно?

– Понятно! И вы абсолютно правы, – отчеканил я в ответ.

– Ну, разумеется, черт побери, что я прав! – снова гаркнул Шлегель. Чувствовалось, что раздражение в нем растет и растет. – Тем более что мистер Доулиш собирается заглянуть туда же на обратном пути после встречи в Чесвике!

– Ох уж это начальство! Ведь вас действительно могут забросать вопросами, если сам мистер Доулиш собирается побывать на месте происшествия!

Квартира Стива Шемпиона располагалась в Бэренс Корт. Не вдаваясь в подробности, скажу лишь, что этот дом действительно напоминал средневекового монстра. Кладбищенская тишина, мрачная железная изгородь, как бы вопрошающая всяк входящего «зачем пожаловал?», визгливый скрип запоров… Все это действовало угнетающе.

Этот выродок Блентайер оказался уже на месте. Он о чем-то весело болтал со своим «специалистом по вскрытию», который непревзойденно изуродовал входную дверь и истоптал своими лапами всю прихожую. При более внимательном рассмотрении этот, второй, оказался инспектором Сеймором, старым приятелем Блентайера.

Наплевав на существующие инструкции по мерам предосторожности и оставляя повсюду улики своего пребывания, они теперь увлеченно наливали друг другу двойные порции коньяка из запасов Шемпиона.

– О-о! А я и не предполагал, что ты сюда тоже заявишься, – пробормотал Блентайер, ошарашенный моим появлением.

– Я и вижу, что не предполагал…

Блентайер поднял свой бокал повыше и взглянул на него на манер того, как это обычно делают актеры в белоснежных костюмах в телевизионных программах, когда их должно вот-вот вывернуть наизнанку.

– Мы вот думаем… может, стоит взять пробы для лабораторной экспертизы? – произнес он, но как-то неуверенно.

– Пошлите лучше сразу всю бутылку! – бросил я в ответ. – Только сначала закажите какую-нибудь шикарную упаковку от Хародса и расплатитесь с ним по кредитной карточке Шемпиона.

От этих слов рожа Блентайера пошла красными пятнами. Было ли это от стыда или просто от злости, судить не берусь.

– Ну да ладно… если вы оба не будете против, то я посмотрю здесь немного по сторонам. Пока еще не все улики оказались уничтожены, – произнес я, не без желания хоть как-то сгладить возникшее замешательство.

В ответ на это Блентайер демонстративно сунул мне в руку кусок ствола, отпиленного от охотничьего ружья двенадцатого калибра, и, укоризненно взглянув мне в глаза, вышел из комнаты. Его компаньон-собутыльник с не менее выразительным видом последовал за ним.

Мне едва удалось приступить к осмотру помещения, как появился мистер Доулиш. Если Шлегель и питал какие-то надежды, что это «вскрытие» останется никем не замеченным, то Доулиш своим визитом не оставил для этого ни единого шанса. Его персональный автомобиль с водителем в униформе, помпезный котелок и стильное пальто от Мелтона сделали свое дело. Об аккуратно сложенном зонтике, которым он слегка размахивал, и говорить не приходилось – в Бэренс Корт в дождливый сезон все пользовались только полиэтиленовыми дождевиками.

– Да-а, не фонтан! – произнес Доулиш, явно желая тем самым подчеркнуть свою умудренность в уличных разговорных оборотах.

Впрочем, и это его «крутое» определение казалось довольно умеренным в отношении этой большой и мрачной квартиры. Хотя обои на стенах, крашеные панели и недорогой ковер на полу были во вполне добротном состоянии и создавали впечатление ухоженности, здесь совершенно отсутствовали книги и картины. Отсутствовал даже сам дух пребывания в этом помещении человека.

– Машина для проживания, не больше того! – заключил свое беглое знакомство с квартирой мистер Доулиш.

– Корбюзье! Чистой воды Корбюзье! – произнес я, стремясь показать собеседнику, что и я не лыком шит и кое-что смыслю в цитатах о культуре.

Квартира в действительности больше напоминала мне ту казарму, где мне приходилось, еще будучи сержантом, торчать в ожидании начала разведподготовки. Здесь стояли простая железная кровать и небольшой платяной шкаф. На окнах висели простенькие занавески темного цвета. Увидев, что с той стороны окна на подоконнике валяются какие-то высохшие крошки, я про себя хмыкнул – ни один голубь не позарился бы на них, так как всего в двух шагах отсюда можно преспокойно набивать себе брюхо сдобными булочками, остающимися от заезжих туристов, и одновременно любоваться видами парка Святого Джеймса.

Из окна был виден небольшой школьный дворик. Мелкий дождь к этому времени несколько утихомирился, и на хмуром небе вновь засияло солнце. По школьному дворику носились стайки ребятишек. Они распевали песенки, качались на качелях, бегали по лужам и с безобидным озорством колотили друг друга. Я поплотнее закрыл окно, и весь этот шум и гвалт разом стих. Издалека по небу вновь стали наползать грозовые облака, и было похоже на то, что очень скоро опять пойдет дождь.

– Стоит здесь что-нибудь искать? – спросил меня Доулиш.

Я утвердительно кивнул головой.

– Здесь где-то должно быть оружие… Я думаю, что оно находится там, где есть свежая штукатурка. Шемпион не такой человек, чтобы прятать такие вещи в баке для мусора или дымоходе камина. Тут нужно браться за поиски основательно или же не браться вообще!

– Хм, сложная задача нам досталась, не правда ли? Только вот я не собираюсь копаться здесь ради какого-то там оружия. Меня интересуют документы, а точнее, те материалы, с которыми ему нужно работать постоянно.

– Здесь, мистер Доулиш, вы ничего такого не найдете, – с уверенностью в голосе ответил я.

Не обращая внимания на мои слова, Доулиш прошел во вторую комнату.

– Заметь, что на кровати нет постельного белья. Даже подушек нет! – многозначительно подметил он.

В ответ на это я не говоря ни слова открыл для него платяной шкаф, битком набитый совершенно новенькими, еще в заводской упаковке постельными принадлежностями.

– М-да… и довольно отменного качества… – промямлил Доулиш, ибо другого ему не оставалось.

– Так точно, сэр! – по-сержантски гаркнул я.

Затем Доулиш залез в кухонные шкафчики и с завидной методичностью перечислил все, что в них находилось.

– Та-ак! Дюжина консервных банок с мясом, дюжина консервных банок с зеленым горошком, дюжина бутылок с пивом и дюжина коробок с рисовым пудингом. Да, еще пачка свечей, причем нетронутых, и дюжина коробков со спичками.

Закрыв створки шкафчиков, он потянул на себя ящик кухонного буфета. С минуту мы вместе внимательно разглядывали целую кучу ножей и вилок самой различной формы и величины. Все они тоже были совершенно новые и ни разу не бывшие в употреблении. Доулиш раздраженно задвинул ящик назад, не проронив при этом ни слова.

– Здесь нет ни консьержки, ни владелицы дома, ни сторожа… Никого нет! – сказал я.

– Это видно по всему. Но я могу дать голову на отсечение, что квартирная плата вносится регулярно, без каких-либо задержек. Это наверняка делается нанятым для этого поверенным в делах, который и в глаза не видел своего клиента, – процедил Доулиш и, выдержав небольшую паузу, добавил: – Так что, нет никаких бумаг?

– Нет. Лишь дешевенький блокнот, несколько конвертов с марками да почтовые открытки с видами Лондона. Все это, конечно, может служить средствами для кодирования… – начал я, но взглянув на нахмуренную физиономию Доулиша, осекся, только буркнул: – Впрочем, нет, никаких бумаг в этом смысле…

– Я очень надеюсь в скором времени повидаться с вашим другом, Шемпионом, – произнес Доулиш. – Дюжина консервных банок с мясом, три дюжины кусков туалетного мыла – это уже кое-что для анализа по Фрейду! Не так ли?

Я намеренно оставил без ответа его выражение «ваш друг» и безучастно сказал:

– Вы совершенно правы, сэр! В этом что-то есть.

Определенно что-то есть!

– Однако, я вижу, что лично тебя во всем этом деле ничего не удивляет, – произнес Доулиш с завидной долей сарказма.