Текст книги "Сердце ко Дню Валентина (ЛП)"

Автор книги: Лекси Эсме

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Глава 13

Адора

На следующее утро я нервно расхаживаю по кухне, мои руки трясутся, когда я готовлю чай для себя и Алесии. Я рассеянно ставлю перед ней на стол чай, и она говорит что–то в ответ, но я едва улавливаю слова.

Мои глаза то и дело бегают по экрану телефона, отчаянно ожидая звонка или уведомления от Авиэля, или хотя бы сообщения от его ассистента, сердце бешено колотится в груди.

Звонков нет. Сообщений нет. Ничего.

Ну, ничего, кроме тревожного сообщения, которое я получила сегодня рано утром и которое я не осмеливаюсь перечитать еще раз.

Я поспешно хватаю свою чашку с чаем и снова бросаю взгляд на экран телефона. В момент неловкости я случайно проливаю горячую жидкость себе на рубашку.

– Черт! – шиплю я, хватая бумажное полотенце и вытирая капли. Со вчерашнего дня я чувствую себя разбитой, и мне не помогает тот же повторяющийся кошмар.

– Ты в порядке? Присаживайся, если ты не прекратишь дергаться, у меня случится сердечный приступ, – говорит Алесия, придвигая стул рядом с собой и придерживая его для меня.

Я тычу в нее пальцем:

– Не смей так говорить, черт возьми.

А она только тихо смеется и похлопывает по сиденью рядом с собой.

– Я... я в порядке, – слабо говорю я, опускаясь на предложенный ею стул.

Глаза Алесии пристально смотрят на меня, переполненные сочувствия и понимания. Я прислоняюсь к столу и прерывисто выдыхаю, опустив взгляд в пол.

– Все будет хорошо, – шепчет она. Она обнимает меня за плечи и крепко прижимает к себе.

– Послушай, нам не нужен Авиэль или его деньги, – яростно заявляет она, – Мы сами разберемся, как найти средства. Нам просто нужно проявить творческий подход.

Ее голос звучит ровно, несмотря на стоящую перед нами невыполнимую задачу.

– Я не спала всю ночь, размышляя, и мне кое–что пришло в голову.

Она излагает ряд идей – от запуска страницы на GoFundMe до подачи заявок на гранты и даже на предварительно одобренные кредитные карты. Но какими бы креативными ни были ее идеи, ни одна из них не принесла бы столько денег, сколько нам было нужно, в течение одного дня.

Это было так похоже на нее – попытаться вернуться к работе еще до того, как она поправилась, и я чувствую себя виноватой из–за того, что она сейчас тоже беспокоится о деньгах. Этим утром она встала еще до того, как я проснулась, и мне уже пришлось останавливать ее, чтобы она не переутомлялась домашними делами.

Я знаю, что она хочет внести свой вклад, но ей нужно успокоиться, и я уверена, что стресс не способствует ее выздоровлению; эта мысль отрезвляет меня, и все, что я могу сделать, это застонать от боли.

– Прости, Адора, я стараюсь изо всех сил, – сочувствует Алесия. – Я попробую позвонить...

– Нет! – я обрываю ее, чувствуя, как в груди у меня все сжимается. – Это не твоя вина...

Прежде чем я успеваю объяснить, мой телефон внезапно вибрирует, заставляя меня замолчать. Я поднимаю трубку, и мое сердце подпрыгивает от радости, когда знакомый голос ассистента Авиэля сообщает мне, что Авиэль любезно изменил свое расписание, чтобы вписать меня во второй половине дня – у меня есть час до того, как он заедет за мной.

Я задыхаюсь, радость бьет во мне фонтаном. Алесия удивленно поднимает брови, и я не могу удержаться, чтобы не вскочить и крепко не обнять ее.

– Надо собираться, – это мое единственное объяснение, прежде чем я бросаюсь искать что–нибудь презентабельное.

Раздается резкий стук в дверь, и на пороге появляется Джон, его лицо, как обычно, представляет собой непроницаемую маску. Выражение его лица заставляет меня опасаться оценки, которая, я уверен, последует. К моему удивлению, его взгляд почти сочувственный, когда он изучает мое измученное лицо.

Я уже знаю, что выгляжу ужасно – у меня красные глаза от недосыпания, и я почти ничего не ела. Мой мешковатый свитер с геометрическим рисунком, мини–юбка и длинные модные сапоги на плоской подошве – вот моя лучшая попытка подобрать подходящий наряд.

Наконец, он нарушает молчание.

– Мисс. Коулман, у вас действительно нет других вариантов? – спрашивает он ровным, но не совсем недобрым голосом, – Вы не можете обратиться за помощью к семье или друзьям?

Я решительно качаю головой, чувствуя, как у меня болезненно сжимается горло. Он уже знал ответ; зачем он спрашивал снова?

– Мне нужно его увидеть, – твердо отвечаю я.

Джон глубоко вздыхает.

– Вы этого не хотите, – говорит он наконец, и его плечи опускаются, – но я все равно отведу вас к нему. Вам придется оставить свой телефон дома.

Он отворачивается с покорным и почти печальным видом.

Снаружи на бледно–сером небе собираются тучи, закрывая солнце. Холодный воздух пронизывает нас, когда мы идем по улице, и я чувствую, что продрог до костей, несмотря на пальто и толстый свитер.

Я плотнее запахиваю пальто, глядя на спину Джона, которая поднимается и опускается с каждым его широким шагом, и мне трудно поспевать за его темпом. Наконец мы подходим к его неприметной черной "Королле", всегда припаркованной так, чтобы я не могла разглядеть ее номерной знак.

Джон распахивает дверцу на заднем сиденье и жестом приглашает меня забраться внутрь. Перед тем как закрыть дверцу, он останавливается.

– Пожалуйста. – он протягивает мне знакомую черную повязку на глаза, такую же, какую мне пришлось надеть во время моего первого визита в резиденцию Авиэля. Очевидно, клиентам не разрешалось видеть, где живет Авиэль, в целях безопасности. Это было связано с его работой, хотя, по иронии судьбы, он не хотел и не ценил неожиданных гостей.

Я слышу, как он садится за руль, затем под нами ревет двигатель, и мы выезжаем с парковки на городские улицы.

Когда шумный город уступает место тихим извилистым дорогам, моя кожа под свитером покрывается мурашками, и я хватаюсь за подлокотники сиденья в полной темноте. Из–за тряски моя голова слегка покачивается из стороны в сторону. Наконец, снова проехав по гладкому асфальту, мы останавливаемся еще через несколько минут бесшумной езды.

Когда мы, наконец, подъезжаем к дому Авиэля, Джон помогает мне выйти из машины. Взяв меня за руку, он ведет меня по извилистой дорожке, обсаженной деревьями; я слышу, как их ветви шелестят в холодном воздухе. Я не могу избавиться от ощущения, что за мной наблюдают, хотя я никого и ничего не вижу.

Джон ведет меня вверх по ступенькам и, наконец, позволяет снять повязку с глаз. Меня встречают знакомые массивные французские двери, обрамленные двумя высокими, внушительными статуями львов, чьи каменные лица на которых отражался дневной свет.

Открывая дверь, он открывает великолепный вид на резиденцию Авиэля с ее высокими окнами и богато украшенной архитектурой.

Джон жестом приглашает меня войти.

Сначала я немного колеблюсь, чувствуя, как холодок пробегает у меня по спине, когда я снова переступаю порог, и во второй раз я ощущаю странное ощущение в воздухе, как будто меня ждет что–то зловещее.

Оказавшись внутри, я с благоговейным трепетом оглядываюсь по сторонам, вновь замечая стены и потолки, украшенные замысловатыми картинами, на которые у меня не было времени, чтобы по–настоящему оценить их в первый раз. Мебель и украшения не менее роскошны, мраморные полы в черно–белую клетку блестят после недавней полировки, а на полу расстилаются роскошные ковры. Даже воздух, кажется, мерцает легким намеком на роскошь.

Но больше всего меня завораживает музыка, которая поражает меня в тот момент, когда я переступаю порог дома Авиэля. Насыщенный и мелодичный звук пианино разносится по коридорам подобно призрачному туману, исходящему из глубин помещения, ноты глубокие и завораживающие – прекрасная, горько–сладкая серенада.

Мое сердце наполняется смесью страха и надежды, когда я замираю в этом величественном пространстве. Воспоминания об истинном облике Авиэля проносятся у меня в голове, но другого пути для меня нет, поэтому я продолжаю двигаться вперед.

Глава 14

Авиэль

Уже несколько недель у меня не было мотивации что–либо делать, кроме как посмотреть, насколько сильно я смогу надавить на Адору, прежде чем она сломается под давлением. Другая часть меня думает, что мне следует отступить и вздохнуть полной грудью, прежде чем я разрушу все, что я построил. Но на данный момент я просто зашел слишком далеко, я ничего не могу с собой поделать.

До этого момента она оставалась стойкой перед лицом моих махинаций, в то время как я был полон решимости поставить ее на колени.

Снова.

Но сегодня, на следующий день после Дня святого Валентина, я уверен, что завоюю ее.

Нежный огонь, медленно разжигающий поленья из гикори, потрескивает в большом камине, встроенном в стену, согревая комнату оранжевым сиянием. Я сижу на полированной скамье за роялем Steinway в центре гостиной, под воздушными высокими потолками, и мои пальцы выводят тихую мелодию. Мелодии одновременно знакомые и новые, ноты моего собственного сочинения.

– Сэр, к вам пришла мисс Коулман, – прорывается сквозь музыку голос Джима. Он пришел, чтобы представить мне Адору, как я его проинструктировал, – хотя ему и не нужно было объявлять о ее прибытии, один ее запах уже предупредил меня о ее присутствии, как только она переступила порог моего дома.

– Это она? – я сдерживаю свое желание посмотреть на нее, и мой взгляд не отрывается от клавиш пианино.

Я чувствую, что Адора смущена тем, что ее никто не встречает; воздух наполнен ее тревожным дыханием. Ее шаги тихие, они звучат все громче, когда она приближается. Прошло слишком много времени с тех пор, как она в последний раз удостаивала меня своим присутствием – два мучительных дня, если быть точным.

И вот теперь ее миниатюрная фигурка стоит всего в нескольких шагах от меня. Моя кожа покалывает, когда новая волна нервной энергии исходит от ее тела в воздух вокруг нас, точно так же, как ее духи доносятся до меня невидимым облаком мускуса и сирени, окутывая меня и дразня намеками на то, что она прячет под своей одеждой. Если бы у меня было сердце, возможно, оно бы учащенно билось от волнения.

Я продолжаю петь, мои пальцы с легкостью танцуют по клавишам из черного дерева и слоновой кости, перемещаясь по клавишам пианино быстрыми, но грациозными движениями. Я нажимаю ногой на педаль и издаю единственную музыкальную ноту, которая эхом разносится по комнате, как будто подзывая ее ко мне.

– Авиэль... – произносит она, теперь чуть ближе.

Я закрываю глаза, представляя, как беру ее и широко раздвигаю перед собой на рояле.

– Мне нужно с тобой поговорить. – в голосе Адоры звучат вызов и смирение одновременно, нежность и бесстрашие одновременно, хотя и не такое отчаяние, как накануне.

Жалость.

Один только звук ее голоса разжигает во мне первобытный голод. Я чувствую, как мое тело гудит при воспоминании о том, как она в экстазе выкрикивала мое имя. Отличный ход с моей стороны, хотя ее последний шаг заставил меня сдержаться. Каждая частичка меня жаждет подойти к ней, прижать ее к себе и вернуть мир, в котором мы оказались несколько дней назад. Вместо этого я подавляю желание показать, как сильно я хочу ее.

Я делаю глубокий вдох; пришло время снова вести себя как настоящий мужчина, разумно, сдержанно, терпеливо…

Это трудная задача, когда все, о чем я могу думать, – как я хочу увидеть выражение ее лица, когда я сотру всю боль с помощью удовольствия.

Глава 15

Адора

Авиэль ничего не говорит, он только слегка наклоняет голову, пока я говорю, его челка слегка сползает вперед – его признание почти полностью пренебрежительное.

Я скольжу взглядом по нему, от множества татуировок, покрывающих его широкие плечи и рельефные руки, грудь и торс, до мягких кожаных штанов, обтягивающих его длинные ноги. Его кожа блестит в свете камина, и мне хочется протянуть руку и провести по чернильным узорам кончиком пальца.

Несколько дней назад он взял на себя смелость беспрепятственно проскользнуть в мою квартиру, а затем украсть то, что ему было нужно, – и вот теперь я здесь со своей уязвленной гордостью, готовая выложить все на стол, а он практически игнорирует меня.

Мы с Авиэлем остаемся запертыми в этом напряженном противостоянии, он неподвижен и пугающий, как грозная тень, а я стою перед ним с бешено бьющимся сердцем и сжатыми кулаками.

– Я должен признаться, – хрипло начинает он, наконец нарушая тишину. – Я никогда не думал, что увижу тебя снова... – он выводит узор на клавишах пианино, и я внимательно слушаю песню, когда она поднимается и опускается, пытаясь понять, что он чувствует. – И все же ты здесь.

– И все же ты даже не смотришь на меня, – шепчу я в ответ, но его это не беспокоит, и он продолжает водить пальцами по клавишам.

– Тебе еще предстоит объясниться, почему ты здесь, – говорит он, не теряя ни секунды.

Я разглаживаю липкими ладонями свитер, не в силах выразить словами, что вернуло меня к нему; он продолжает играть, позволяя себе получать удовольствие от каждого момента моего дискомфорта. Я знаю, он ждет, что я буду пресмыкаться, он просто тянет время.

– Кажется, ты всегда из кожи вон лезешь, чтобы оскорбить меня, как раз когда мне кажется, что я начинаю тебя понимать, – наконец говорю я.

Авиэль замолкает на полуслове и впервые за этот день смотрит на меня. Его пронзительный взгляд впивается в меня, я чувствую, как он сдерживает свои слова, когда он отвечает:

– Боюсь, ты принимаешь мою откровенность за оскорбление. И у меня просто нет времени нянчиться с тобой. Ты этого хочешь? Нянчиться?

Я делаю глубокий вдох и выдыхаю:

– Я здесь не для того, чтобы спорить с тобой.

– Жаль, – говорит он, возвращаясь к клавишам, – но мне больше нравятся твои попытки перехитрить меня, – ехидно добавляет он и замолкает со смешком.

Мои эмоции достигают пика, и я не могу сдержаться:

– Ты можешь перестать быть мудаком хотя бы на секунду? – выпаливаю я, теряя свою попытку сохранить самообладание, – Мне нужна твоя помощь.

Он переводит взгляд на меня, и его игра прекращается.

– В чем? Твоей сестре теперь нужна почка? – он обнажает зубы в озорной улыбке, морща нос.

Я разрываюсь между желанием ответить на это и рассказать ему, почему я здесь, и ему повезло, что моя любовь к сестре победила.

– Вчера я не смогла внести полный платеж, – неохотно признаюсь я и начинаю расхаживать по комнате. – И деньги, которые я должна была получить, чтобы покрыть свой кредит без оплаты процентов, не пришли вовремя. Я пыталась дозвониться до тебя вчера, но...

У меня перехватывает горло, и больше я не могу вымолвить ни слова. Тревога охватывает меня, пока я продолжаю расхаживать по комнате, слова вылетают прежде, чем я успеваю как следует собрать их в голове:

– Я не могу выплатить кредит с дополнительными пятьюдесятью процентами – я уже знаю, что задержу оплату аренды....

Вся смелость, которую я проявляла раньше, исчезла. Теперь все, что осталось, – это дрожащая я перед ним. Когда я останавливаюсь перед пианино и смотрю на Авиэля, он смотрит на меня со смесью разочарования и раздражения.

– Ты знала условия контракта, Адора, – отчитывает он меня жестко, холодно и как ни в чем не бывало, – Тебе были озвучены требования, которые ты добросовестно должна была выполнить. Я не понимаю, что я должен сделать в этой ситуации.

У меня перехватывает дыхание; я знаю, что он разочарован мной, но он понятия не имеет, насколько все плохо на самом деле. Моя грудь сжимается от беспомощности, я пытаюсь заставить его понять:

– Это была не моя вина! Я не знала, что мое кредитное агентство неправильно выставит мой счет! – говорю, надеясь пробиться сквозь его ледяную маску правдой. – Прямо перед оплатой!

Его темно – синие глаза впиваются в мои с такой силой, что краска стыда заливает мои щеки. Он приоткрывает губы, собираясь что–то сказать, но я опережаю его, и мои слова вырываются из меня, как низвергающийся водопад:

– Я скоро получу деньги! Мне нужно больше времени, чтобы погасить долг без процентов! Я обещаю вернуть все, как только получу деньги, пожалуйста!

– Эти люди не работают на обещаниях, – начинает Авиэль, и у меня кружится голова, потому что он совсем не помогает мне.

– Но... – начинаю я умолять, но он обрывает мою просьбу на полуслове.

– Это бизнес, – вкрадчиво напоминает он мне, – и он работает как таковой...

Его слова обрываются, когда я перебиваю его, рассказывая о кошмаре, в который превратилась моя жизнь.

– Они оставили сообщение на моем телефоне!

Брови Авиэля слегка приподнимаются, то ли от жалости, то ли из чистого любопытства, но сейчас я завладела его вниманием.

Я объясняю, как кредиторы Авиэля, видя, что моя способность выплачивать долги ухудшается, внезапно сменили тактику в одночасье. Отправив СМС с одноразового номера телефона, они оставили для меня пугающее сообщение, требуя вернуть долг в течение суток, иначе они будут вынуждены забрать сердце моей сестры в качестве оплаты.

– Они обещали сделать это, если я не верну им долг до завтрашнего заката, Авиэль! – задыхаюсь я, моя мольба прерывается рыданиями, которые я, кажется, не могу сдержать, мой желудок скручивается в узел. – С удовольствием! – я икаю.

Выражение лица Авиэля смягчается, но это единственное, что я понимаю о его следующем решении.

– Тогда тебе придется заплатить им, – говорит он беспечно, и это заявление звучит почти как шутка. И, как бы подчеркивая это, его руки снова скользят к клавишам, и музыка наполняет комнату, как будто он уже ушел жить дальше, оставив меня бороться с моим собственным внутренним смятением.

– Ты серьезно? – я недоверчиво хмыкаю, слушая мелодию, и наблюдаю, как у него дергается челюсть. – Ты действительно собираешься позволить им...

– Я тебе не друг, Адора! – Авиэль бросается на меня, обнажая клыки, и его голос эхом разносится по комнате. Я спотыкаюсь в нескольких шагах от него. Он даже на себя не похож. Даже Джон, сидящий в дальнем конце комнаты, напрягается и отворачивается.

Авиэль молчит целую вечность, прежде чем заговорить тихим голосом, в котором слышится угроза:

– Я не несу ответственности за вас или за то, как вы принимаете решения, и я не ваш рыцарь в сияющих доспехах, который может прийти и все исправить, чтобы вы не испытывали неудобств, – безжалостно продолжает он. – Ты сказала, что ты поняла условия. Принести контракт, чтобы еще раз показать вам, что вы сами подписали?

Тишина в воздухе нарушается только моим судорожным дыханием и грохотом моего колотящегося сердца; я тихо шепчу свое согласие.

– Нет, ты мне не друг и не рыцарь. Но я хочу этого...Я готова сделать все, что ты захочешь, если ты мне поможешь.

Авиэль по–прежнему ничего не говорит, обдумывая мое смелое предложение. Он медленно поднимается со скамейки у рояля и, сделав шаг вперед, останавливается передо мной.

– Все, что захочу? – спрашивает он.

Я сглатываю и заставляю свои колени не подгибаться под этим новым пристальным взглядом. Я киваю, прежде чем успеваю дать себе шанс передумать.

– Все, что угодно, – моя нижняя губа дрожит, но я говорю твердо. Мое сердце бешено колотится от безрассудства того, что я ему только что предложила.

Авиэль поднимает голову и обращается к Джону через мое плечо.

– Оставь нас, – приказывает он.

Я нервно оглядываюсь назад как раз вовремя, чтобы увидеть, как глаза Джона недоверчиво расширяются и на мгновение встречаются с моими, явно по команде Авиэля.

Он, кажется, почти не хочет уходить, как будто хочет что–то сказать, но взгляд, который бросает на него Авиэль, – это все, что ему нужно, чтобы понять, что пора уходить. Он подчиняется, без возражений. Очевидно, что если Авиэль хочет, чтобы что–то произошло, это произойдет. Не раздумывая больше ни секунды, Джон подходит к двойным дверям и выскальзывает наружу, тихо закрывая их за собой, и я слышу, как защелкивается замок.

– Присаживайся вон туда, – томным движением руки указывает Авиэль. Я прослеживаю за его движением к темному кожаному дивану "Честерфилд" со спиральными подлокотниками и глубокой спинкой с ворсом. Он стоит напротив рояля, за которым только что сидел.

Моя кожа вспыхивает от дурного предчувствия.

– Я не буду просить дважды, – говорит он, и в его голосе слышится предупреждение.

Мои ноги движутся сами по себе, ведя меня к дивану, и мое сердце колотится, когда я опускаюсь на мягкие подушки. Прикосновение прохладной кожи дивана к моей коже вызывает у меня неожиданный озноб, от которого я начинаю дрожать.

Авиэль возвращается на свое место за роялем, и наши взгляды встречаются, когда мы сидим лицом друг к другу. В зале царит напряженное ожидание; я жду, когда он заговорит.

– Раздевайся, сейчас же, – мурлычет Авиэль почти нежным тоном, но его слова, словно лезвие бритвы, пронизывают пространство между нами и с каждой секундой становятся все сильнее.

– Ч–что? – мои глаза вылезают из орбит, и меня бросает в жар.

Авиэль наклоняется вперед, пронзает меня ледяным взглядом и повторяет слова, на этот раз медленно, его тон сочится медовой угрозой:

– Снимай. Свою. Одежду.

Мои мышцы напрягаются в ответ на его провокацию. Я сижу так, кажется, целую вечность, борясь с желанием подчиниться, но я не в силах противостоять тяжести его взгляда, и, наконец, мои руки начинают двигаться сами по себе, расстегивая верхнюю пуговицу моего шерстяного пальто. Я быстро поднимаю взгляд, метая в его сторону кинжалы, посылая ему безмолвное сообщение, но, очевидно, я посылаю его не туда.

По моей коже пробегают мурашки, когда Авиэль делает свой ход. Он встает и медленно подходит ко мне размеренными шагами, достаточно близко, чтобы окутать меня своим пьянящим ароматом сладкого табака и теплых специй, и я чувствую исходящий от него жар, когда он возвышается надо мной. Прежде чем я успеваю отвести взгляд, он требовательно хватает меня за подбородок. Его опьяняющее присутствие почти невыносимо, и я ловлю себя на том, что наклоняюсь ближе, пристально смотрю на него, а внутри меня разгорается жар.

Он медленно запрокидывает мою голову, заставляя меня заглянуть в бездонную глубину его взгляда, и у меня перехватывает дыхание, когда его губы шепчут что–то совсем рядом. Его бархатный тон ласкает мои уши, как шелк, когда он говорит, его дыхание теплым шепотом касается моих губ:

– Ты не в том положении, чтобы спорить. Тебе некуда бежать. Делай, что я говорю, Адора.

Дрожь пробегает по моему телу, когда я вспоминаю ту ночь, когда он пришел в мою квартиру и взял меня штурмом; что—то первобытное внутри меня хочет, чтобы он победил меня – овладел мной и доставил мне удовольствие так, как я и представить себе не могла.

Но Авиэль отстраняется и возвращается к пианино. Там он устремляет на меня свой горячий взгляд, от которого волосы у меня на затылке встают дыбом.

Мои веки закрываются, я успокаиваю дыхание и заканчиваю расстегивать пальто, снимая его с плеч; оно падает на пол с тихим стуком. Вскоре я снимаю свитер, а затем и юбку, и после недолгих колебаний берусь за края майки и дюйм за дюймом подставляю кожу прохладному воздуху. Я стягиваю ее и оставляю на полу вместе с остальной одеждой.

Я чувствую на себе его взгляд, пока снимаю с себя каждый слой одежды, пока, наконец, не оказываюсь перед ним в одних трусиках и лифчике. Я медленно расстегиваю лифчик, и мои соски твердеют под пальцами. Не сводя с него глаз, я позволяю своему лифчику тоже упасть на пол.

Взгляд Авиэля следит за каждым моим движением, пока я снимаю трусики. Между моих ног разливается непрошеный жар, когда исчезает последний разделяющий нас предмет одежды.

Его потемневшие глаза свободно блуждают по каждому сантиметру моего тела, внимательно изучая меня. Наконец, его губы изгибаются в благодарной улыбке.

– Хорошо, – рычит Авиэль, и, несмотря на это, звук его плотского удовлетворения отзывается глубоко в моих венах.

Запретное наслаждение пробуждается во мне, заставляя мое тело извиваться в предвкушении. В любой другой день, для любого другого человека, я бы никогда не оказалась в такой ситуации. Но взгляд Авиэля прожигает меня с такой силой, что у меня кружится голова, и я чувствую, как мои запреты тают, как воск, оставляя меня незащищенной и обнаженной так, как я никогда раньше не испытывала. Это новое ощущение одновременно волнующее и пугающее, но я не могу отрицать, что оно вызывает возбуждение. В этот момент я понимаю, что никогда еще не чувствовала себя такой живой.

Голос Авиэля звучит как заклинание, глубокий и завораживающий.

– Сделай себя влажной, – приказывает он. Он смотрит на меня так, словно может проникнуть в самое мое существо своим взглядом, и снова начинает играть.

Я нерешительно поднимаю руку, смачиваю палец, прежде чем провести им по напряженному соску, обхватывая выпуклости своей груди. Я выгибаю спину, получая удовольствие, мое дыхание становится коротким, прерывистым, и это снова притягивает его взгляд, как магнит, более пристальный, чем когда–либо прежде. Он смотрит на меня, сидя за роялем. Я наблюдаю, как в глубине его глаз вспыхивает желание, и моя потребность удваивается.

Мои пальцы прокладывают дорожку вниз по животу и между ног, чувствуя, как кожа покрывается мурашками, когда я приближаюсь к своему влажному клитору. Медленно я начинаю ласкать свой чувствительный бутончик, прежде чем усилить давление на него, и не могу сдержать стона от того, какой скользкой я уже стала.

Авиэль говорит тем же глубоким рокочущим голосом, что и раньше, пробуждая во мне еще большее желание:

– Ах...ты прекрасна, когда возбуждена...

Его слова заставляют меня усилить движение пальца внутри себя, желание скапливается между моих бедер, дыхание становится все более и более затрудненным.

– Продолжай.

Мой пульс учащается, когда мое тело беспомощно откликается на его команды и ритм его музыки. Я подчиняюсь без сопротивления, мои пальцы проникают глубоко внутрь, и я теряюсь в чувственных нотах его игры.

Даже татуировки Авиэля гипнотизируют, они меняются и перемещаются по его телу, словно живые тени, танцующие на его коже. Но меня продолжает притягивать его пристальный взгляд, словно я смотрю в пустоту, где ничего нет, только чистый Свенгали¹.

– Это песня о человеке, проклятом бессмертием, который раз за разом отчаянно пытался покончить со своим существованием... Печально, не так ли? – Авиэль говорит, но от меня не ускользает его тонкий сарказм.

Мне трудно сосредоточиться на его словах, и я не вижу смысла в том, зачем он это говорит, но я продолжаю делать то, что мне говорят.

– Вечная жизнь казалась ему жалким приговором, но большинство людей ничего не хотели бы больше, чем быть бессмертными, – мелодия нарастает, достигая крещендо, от которого у меня почти перехватывает дыхание, – Они совершенно не понимают, что на самом деле означает вечность.

Его слова должны быть правдой, но я не могу с ними согласиться.

– А ты так думаешь? – спрашиваю я, и одна из темных бровей Авиэля приподнимается.

Он перестает играть, его пальцы легко опускаются на клавиши.

– Безусловно, – он отвечает, и его голос становится чуть ниже.

– Так откуда ты можешь знать, что чувствует человек в твоей песне? Ты никогда не был человеком.

– Я обладаю большей человечностью, чем любой другой человек, – он ухмыляется в знак согласия, – Это правда, мое бессмертие – такая же неотъемлемая часть меня, как дыхание. Я повидал все стороны этого убогого мира и не жалею о своем состоянии. Но я прожил века и за всю свою жизнь не видел ничего, кроме различных проявлений человеческой порочности и развращенности, – его низкий голос повисает в воздухе между нами, его горячий взгляд не отрывается от моего, и я очарована им. – Я никогда не заботился о людях, и это не так удивительно, почему так много из них оказываются в аду с моим отцом. Они сами навлекли на себя вечное проклятие, и смерть кажется естественным способом борьбы с этим злом...

– Ты тоже так обо мне думаешь? Как о чем–то порочном? – мой голос едва слышен, но он нарушает тишину между нами.

Он не торопится, медленно размышляя:

– У всех нас есть склонность ко злу, – Авиэль говорит это завуалированно.

– Тогда тебе, должно быть, нравится создавать возможности для этого, – обвиняю я его, – Ты продолжаешь искать этих испорченных людей.

– Я не просил тебя останавливаться, Адора, – лукаво замечает он.

Я прикусываю губу и делаю, как мне говорят, мое тело наполняется алхимической смесью удовольствия и дискомфорта.

Музыка звучит снова, как будто она никогда не прекращалась. Это более медленная песня, на этот раз он находит новый ритм в своей мелодии, который идеально соответствует движениям моей руки.

Мощная смесь желания и отвращения к нему захлестывает меня. Мои пальцы продолжают свое страстное исследование меня, кружа вокруг моего уже пульсирующего клитора, и я содрогаюсь от силы наслаждения, которое расцветает там.

– Я уже говорил тебе, что мне нравится правда, и когда люди говорят ее мне. Так в чем же твоя правда, Адора? Похоже, ты готова на все ради своей сестры...Ты сожалеешь о том, что спасла жизнь своей сестре, теперь, когда тебе пришлось продать свое тело, чтобы расплатиться с долгами?

Эти слова обжигают, и мои внутренности горят от оскорбления, но я не вздрагиваю – мне никогда не было бы стыдно за то, что я должна сделать для своего единственного члена семьи. Вместо того чтобы признаться ему в своей вине или печали, я зарываюсь пальцами поглубже внутрь и чувствую, как к моим щекам приливает жар, наслаждаясь тем, как глаза Авиэля темнеют от желания, которое он не может скрыть, и в ответ во мне поднимается волна силы.

– О чем я сожалею, – выдыхаю я, мой голос едва слышен, когда я сажусь прямо, с прямой спиной и высоко поднятым подбородком. – Так это о том, что всегда хотела быть с тобой безгранично.

Авиэль прекращает играть, и наступает оглушительная тишина. Он ищет в выражении моего лица что–то, чего не может найти, а я наслаждаюсь этим моментом власти над ним.

– Ты не смог удержаться и поцеловал меня, – продолжаю я. – Ты был настолько поглощен моментом, что перестал искушать меня и просто... взял то, что хотел.

Но я не могу сдержать дрожь, которая пробегает у меня по спине, когда я вспоминаю, как его губы соприкасались с моими, силу оргазма, который он мне подарил, и как он глубоко вогнал свой тяжелый член мне в горло. При воспоминании об этом мое тело разгорается еще сильнее, и по щекам медленно разливается румянец.

– Ты был расстроен, что я выгнала тебя той ночью... – шепчу я в пространство между нами, вспоминая выражение его лица, когда я захлопнула дверь у него перед носом, что подстегивает меня и усиливает удовольствие. – Ты хотел меня, – шепчу я, возможно, не в силах сдержать желание в своем голосе. – И ты все еще хочешь.

Он поднимается со своего места, и, подобно надвигающейся буре, его шаги поглощают пространство между нами. Его присутствие переполняет меня, словно вихрь электричества, окутывающий мое тело необузданным порывом. Мой пульс учащается, и я трепещу в его объятиях, все это – недозволенная прелюдия к чему–то желанному, в чем мне так долго отказывали.