Текст книги "Сердце ко Дню Валентина (ЛП)"

Автор книги: Лекси Эсме

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Глава 7

Адора

Сейчас я следую за хирургом по унылым бетонным стенам клиники и тусклому линолеуму на полу. Единственным источником света являются редкие лампы дневного света, расположенные слишком редко, чтобы иметь какой–либо реальный эффект, и отбрасывающие жуткий отблеск на окрестности.

Вскоре меня вводят в операционную Алесии – ослепительно яркую, стерильно белую комнату, с изобилием медицинского оборудования и приспособлений. Стены украшены сложными диаграммами и заметками, в воздухе витает слабый запах дезинфицирующих средств, а комнату наполняет фоновый гул оборудования.

Хирург объясняет, какая сложная процедура была проведена, что были назначены сильнодействующие иммунодепрессанты, чтобы сердце не отказало, хотя Алесия, безмолвно лежащая в тесных объятиях технологий, еще несколько дней будет находиться в медикаментозной коме, и из–за прогрессирующего состояния ее здоровья, ее состояние может ухудшиться. Восстановление, скорее всего, будет долгим и трудным.

Голос доктора затихает где–то на задворках моего сознания, и на мгновение я со страхом задаюсь вопросом, правильное ли решение я приняла ради своей сестры.

Я смотрю на трубки, которые тянутся от ее тела, их концы подключены к жужжащим аппаратам, которые полукругом стоят вокруг ее кровати, поддерживая ее хрупкую жизнь. Слезы застилают мне глаза, когда хирург продолжает говорить об оплате и терапевтических услугах. И все же все, о чем я могу думать, – это об Алесии, лежащей с трубкой в трахее, и о том, что сейчас она, кажется, ближе к смерти, чем когда–либо.

Доктор уходит, оставляя меня наедине с моими мыслями в тишине и холодном безмолвии палаты Алесии. Именно в этот момент я ощутила нежелательное вторжение в свое пространство, вызывающее ледяной озноб, и мне самой едва не требуется пересадка сердца, когда я слышу бархатистый голос Авиэля, раздающийся прямо рядом со мной.

– Ты должна признать, – замечает он. – Предсмертное состояние ей к лицу. – я не слышала и не видела, как вошел Авиэль, но вот он здесь – рядом со мной у постели Алесии.

Я скашиваю на него глаза и резким тоном отвечаю:

– Я просто хочу, чтобы она очнулась и поправилась, чтобы я могла забрать ее из этого места.

– Что ж, вы далеко не уйдете, пока ее состояние не стабилизируется, – почти дразняще говорит Авиэль, указывая на один из тренажеров у кровати Алесии.

Я сдерживаюсь, чтобы не показать огорченность, скрещивая руки на груди. Не из страха или запугивания, а чтобы создать буквальную пропасть между нами – как будто я хочу оттолкнуть его изо всех сил, на которые способна, как бы сильно он ни очаровывал меня раньше.

– Я только хотел сказать, что она выглядит умиротворенной, – краем глаза я замечаю, как выражение лица Авиэль смягчается слабой улыбкой. – И все же, возможно, она уже не та, что была раньше. Сердце – хрупкая вещь, и отрицать это рискованно, ты это знаешь.

Я киваю. Конечно, я знаю.

– И все же ты приняла это решение, даже осознавая опасность.

– Это было не такое уж трудное решение – это был единственный способ спасти ее, – говорю я, и мои слова дрожат от тяжести моей ответственности.

– У нас всегда есть выбор, каким бы трудным он ни был. Умоляю, скажи, Адора, – напевает Авиэль низким гипнотизирующим голосом. – О чем ты думаешь, когда стоишь здесь и наблюдаешь за хрупким телом своей сестры? Чего ты больше всего боишься?

Я колеблюсь, не уверенная, хочу ли делиться своими сокровенными мыслями с этим человеком.

– Почему я должна ответить тебе на этот вопрос? – в конце концов отвечаю осторожно я.

Я смотрю на Авиэля, не понимая, чего он от меня хочет. Авиэль награждает меня понимающей, дьявольской улыбкой, которая появляется у человека, знающего свою жертву лучше, чем она сама.

– Это больше для твоей пользы, чем для моей, – говорит он. – Самовыражение – это жизнь; подавление – это самоубийство. Если ты позволишь словам вырваться наружу, они не будут иметь над тобой власти. Ну же, скажи мне, что у тебя на уме. Было ли это что–то постыдное? Или твои голосовые связки онемели от страха?

Я не осознавала, что мои губы были плотно сжаты, а зубы стиснуты, пока Авиэль не упомянул об этом.

Я отвожу глаза и тихо отвечаю, надеясь, что, озвучив свои опасения, я смогу хотя бы на несколько мгновений почувствовать облегчение:

– Я боюсь, что операция или восстановление не увенчается успехом, – сообщаю я доверчиво, мой голос звучит едва громче шепота, – Что ее тело не примет новое сердце, и я буду ответственна за ее смерть.

– А что насчет тебя самой? – Авиэль продолжает настаивать. – Чего ты больше всего боишься их всего этого?

– Что я никогда не смогу простить себя, если что–то пойдет не так, – у меня перехватывает дыхание, сердце колотится быстрее, чем приборы у кровати? – Чувство вины будет съедать меня заживо, и я никогда не смогу жить дальше.

Авиэль кивает, его пристальный взгляд задерживается на мне на мгновение дольше, чем это необходимо.

– И все же, ты все равно приняла решение провести эту операцию. Это требует определенного уровня мужества и убежденности, которые я нахожу... восхитительными.

Я вздрагиваю от того, как он произнес "восхитительными", как будто я какой–то лабораторный подопытный. Но это было правдой: я пошла на риск потерять Алесию навсегда – из–за любви, как я говорила раньше, но это было легче сказать, когда передо мной не лежала моя сестра в таком состоянии.

– Теперь, когда ты стоишь здесь и смотришь на последствия, ты бы сделала все это снова? – спрашивает он, и его голос звучит навязчивой мелодией на фоне мигания мониторов и звуковых сигналов в такт слабому пульсу Алесии. Я чувствую, как у меня в животе скручивается холодный комок, и Авиэль уходит, не сказав больше ни слова, оставляя меня наедине с его вопросом, который не дает мне покоя.

Алисия оставалась в коме, подключенная к множеству аппаратов, которые поддерживали в ней жизнь. Медсестры приходили и уходили, вводя лекарства и проверяя ее жизненные показатели, но не было никаких признаков улучшения, и я могла поклясться, что ей становилось хуже. Медсестры ответили мне тем же; они делали все, что могли, и от меня требовалось терпение. Итак, я сидела рядом с ней, наблюдая за ней, и мои мысли были в смятении.

Удивительно, но Авиэль продолжал оставаться рядом со мной во время моих ночных визитов. Мы сидели на двух стульях у ее кровати; он не сказал ни слова поддержки, ни доброго слова – и все же его присутствие стало тем, чего я жаждала. Он молча составлял мне компанию долгими часами, просто ожидая, или же вовлекал меня в разговоры, которые заставляли меня анализировать свои мысли и чувства таким образом, что заставляли меня сомневаться в собственных убеждениях, пока мне не оставалось ничего, кроме странного влечения к нему.

Я обнаружила, что становлюсь все более зависимой от его присутствия, которое одновременно и тревожит, и по–своему успокаивает, но, прежде всего, является чем–то устойчивым и постоянным. Он, казалось, понимал мои страхи и сомнения так, как никто другой, как он, казалось, без осуждения вдыхал мои тревоги и волнения, оставляя только пустоту спокойствия, во время которой я могла успокоить свой разум и бешено колотящееся сердце.

– Каковы твои убеждения, Адора? – спросил он меня однажды вечером, когда мы сидели в больничной палате, спустя несколько часов после того, как солнце скрылось за горизонтом.

–О чем ты? – спрашиваю я, но он не поворачивается, чтобы взглянуть на меня.

– Как ты объясняешь себе тот факт, что кто—то умер, чтобы твоя сестра жила?

Я смотрю на Алесию, ее грудь поднимается и опускается под тонким одеялом.

– Я не могу ответить на этот вопрос, – отвечаю я, не отрывая от нее взгляда. – У меня нет времени размышлять о том, что могло произойти, я хочу только использовать то, что у меня есть. Прямо сейчас, все, что у меня есть, – это Алесия.

Между нами повисает тишина, прежде чем он, наконец, заговаривает снова.

– Значит, ты жертвуешь чувствами других, чтобы защитить свои? – размышляет он.

– Это не так. – Я чувствую, как у меня перехватывает горло. – Я бы сделал все, чтобы спасти ее.

Он ненадолго задумывается над моими словами, прежде чем продолжить:

– Ты бы умерла за нее?

– Конечно, – шепчу я без колебаний.

– Что ты будешь делать, если она никогда не проснется? – он тихо спрашивает.

Его вопрос пугает меня и заставляет мое сердце камнем упасть в грудь. Мысль о том, что Алесия больше никогда не проснется, слишком мучительна, чтобы ее вынести.

– Я не знаю, – тихо выдавливаю я, чувствуя, как тяжесть неуверенности и печали давит мне на грудь.

– Что ты будешь делать, если операция унесет ее жизнь? – он продолжает допытываться, его глаза цвета ночи сверлят мои.

В голове проносится мысль о том, что я потеряю своего единственного члена семьи. Как бы я жила дальше, если бы потеряла ее? Я с трудом сглатываю, пытаясь прогнать ужасающий ответ, который всплывает в моей голове.

Я бы последовал за ней.

В этот момент мне хочется исчезнуть; его вопрос слишком откровенный, слишком грубый. Все, что я могу выдавить из себя, – это слабый и неопределенный ответ.

– Я все равно буду любить ее, даже когда она умрет.

Авиэль кивает, но я знаю, что он видит мою заурядность насквозь.

– Возможно, твои представления о любви и верности сильнее, чем у кого—либо, кого можно себе представить. И все же, – говорит он бесстрастно, – правильный ответ – скорбеть и принимать тот выбор, который ты сделала ради нее.

В этот момент у меня щемит сердце, и мне отчаянно нужно отвлечься.

– Итак, чего бы ты хотел в качестве выигрыша в нашей партии в шахматах? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь увести наш разговор в сторону от сестры, надеясь, что он не будет углубляться в эту тему дальше, чем это необходимо.

Его обольстительная улыбка – это уловка, когда он произносит.

– Будет правильным – не поднимать эту тему.

– Мне интересно.

– Я интересен для тебя?

Я киваю.

– Думаю, я имею ввиду то, что мог бы хотеть такой мужчина, как ты, – говорю я, заинтригованная тем, что в его глазах, кажется, таится какая—то тайна.

– Ты имеешь в виду, что я бы хотел... .– он шепчет, – раньше я хотел бы видеть надежду, которая угасала бы сама по себе. А теперь... – на этом ответ Авиэля заканчивается, и он просто пожимает плечами. Он восторгает мен, но в то же время настораживает своими неизвестными намерениями.

Я провожу по нему взглядом, когда он поднимается и возвышается надо мной, от исходящей от него угрожающей ауры у меня по спине пробегает холодок. Я проглатываю страх, который вот–вот подступит к горлу.

Он мягко спрашивает:

– Интересно, если твоя сестра поправится, ты наконец перестанешь проявлять ко мне любопытство? – от его слов меня бросает в жар, и в его тоне есть что–то такое, что заставляет меня чувствовать себя так, словно я стою на краю обрыва, не имея ни малейшего представления о том, что находится внизу.

Я яростно встречаю его взгляд и возражаю:

– Ты так же очарован мной, – указывая на тот странный факт, что он никогда не отходил от меня ни на шаг, – Иначе зачем бы ты был здесь? Твоя роль закончилась несколько дней назад, – возражаю я, – Но ты здесь.

Он отступает на шаг, как будто видит меня впервые, и глубоко вздыхает, прежде чем посмотреть на меня со слабой улыбкой, которая не отражается в его глазах.

– Возможно, я позволил этому продолжаться слишком долго, – говорит он скорее себе, чем кому–либо другому.

Авиэль решительно берет со стула свое пальто и вешает его на предплечье. Он кладет руку мне на плечо, на мгновение задерживая на мне свой пристальный взгляд.

– Спокойной ночи, Адора. – наконец произносит он и медленно выходит из комнаты.

Я сижу одна у постели Алесии, вновь обдумывая его слова, когда мои веки смыкаются и я погружаюсь в сон без сновидений.

Оглушительный звуковой сигнал внезапно вырывает меня из дремоты, и я замираю, ошеломленная. Постоянный звуковой сигнал аппарата, который отслеживает жизненные показатели Алесии, внезапно меняется на более громкий.

Я вскакиваю со стула, и моя сонливость мгновенно превращается в панику. Я чуть не падаю на ее кровать, пытаясь нажать на кнопку вызова врача, когда ее пульс начинает учащаться, и когда Алисия начинает шевелиться, я крепче хватаюсь за поручни кровати. Мое сердце трепещет от предвкушения, когда ресницы Алесии трепещут, и ее глаза медленно открываются. Я не отрываю от нее взгляда, даже когда в палату входит доктор, а за ним Авиэль и Джон.

– Привет, – бормочет Алесия, ее голос хриплый от пережитого испытания, ее взгляд встречается с моим.

– Привет, – отвечаю я, с трудом выговаривая слова, которые переполняют меня эмоциями, – Как ты себя чувствуешь?

– Как будто кто—то вырвал мое сердце, – она слабо шутит, морщась и пытаясь принять другое положение на медицинской койке.

– По крайней мере, у тебя останется классный шрам. – я улыбаюсь, глаза полны слез, беру ее руку в свою и крепко сжимаю, хотя она едва может ответить на это.

Если бы я была религиозным человеком, у меня возникло бы искушение вознести благодарственную молитву за выздоровление Алесии, но я знаю, что не стоит искать здесь божественного вмешательства. Это было связано с темными связями Авиэля – таинственной фигуры, скрывающейся в тени, – которая совершила это чудо.

А Авиэль не был похож на человека, которому можно молиться.

Доктор быстро занимает мое место рядом с Алесией, чтобы осмотреть ее, и я бросаю взгляд на Авиэля и замечаю вспышку недовольства в его глазах, когда они встречаются с моими, – признак того, что наша замысловатая игра далека от завершения.

Глава 8

Адора

– Вот, пожалуйста, – с улыбкой говорю я, подавая Алесии поднос с полезной для сердца едой и ставя его ей на колени. Но тут же вижу, как её глаза расширяются от ужаса при взгляде на моё кулинарное творение.

– Ты что, серьёзно? – восклицает она. – Это не еда, это наказание.

Я поднимаю руки в защитном жесте, стараясь сдержать смех:

– Эй, я старалась. Это даст тебе заряд энергии на весь день.

Алесия и моя унылая яичница из белков с овсянкой на миндальном молоке молча смотрят друг на друга.

– По крайней мере, я добавила специй, – пытаюсь я сгладить ситуацию. – И это всё же лучше, чем то, что тебе давали в больнице.

Алесия стонет:

– Ну пожалуйста, можно мне хотя бы яйцо с булочкой? Половину пончика? Чёрт, хотя бы латте?

Я раздвигаю шторы, впуская в комнату лучи утреннего солнца, и с усмешкой опускаюсь на край кровати:

– Это яичница. Не так уж всё плохо.

– Да, капитан, – произносит Алесия, указывая на меня вилкой.

– Помнишь, что ты мне всегда говорила? Я не буду готовить ничего другого – ешь либо это, либо ничего, – заявляю я. – Ты должна радоваться, что оказалась права.

Алесия вздыхает:

– Чёрт, мудрые слова.

Она делает несколько основательных укусов, замечает, что еда не так уж плоха, и запивает её большим стаканом апельсинового сока вместе с лекарствами.

В первые дни после возвращения из клиники к нам приходила частная сиделка – она показала мне, как проверять жизненные показатели Алесии и ухаживать за ней. Они также оставили нам свой личный номер, но предупредили, что в случае экстренной ситуации нужно вызывать скорую. Были назначены приёмы, чтобы отслеживать ход выздоровления Алесии. Авиэль позаботился обо всём.

Он не выходил у меня из головы с того дня, как мы с Алесией покинули клинику, но с тех пор я его больше не видела. Где–то между его переменчивым нравом и пугающим присутствием Авиэль стал объектом моего неослабевающего интереса.

Но я быстро встряхиваю головой, отгоняя эти мысли – нужно сосредоточиться на Алесии и её выздоровлении. Чтобы переключиться, я достаю несколько открыток и подарков для Алесии – от друзей и соседей.

Хелен и Тайо заходили к нам и принесли открытки и букет с обрезанными стеблями. Цветы, собранные в огромную стеклянную банку, до краёв наполненную яркими соцветиями, стоят на комоде, оживляя и без того унылую комнату.

Необходимость погасить долг толкнула меня на отчаянные меры: я продала всё, что могла – электронику, украшения и несколько дизайнерских сумок, которые мы собирали годами. Кроме того, я стала работать больше часов в офисе. Вместе с нашими общими сбережениями, кредитами, тем, что удалось занять в кратчайшие сроки, и ссудой от работодателя, долг постепенно уменьшался до приемлемых размеров.

Я встаю с кровати и подкладываю ещё одну подушку ей за спину:

– Постарайся сделать упражнения, пока меня не будет. Медсестра сказала – десять минут, а потом, если сможешь, небольшая прогулка.

– Уф, я надеялась просто поспать, пока ты на работе, – шутливым тоном отвечает Алесия. Но, как и любой пациент, она не застрахована от последствий восстановления после физической травмы. С момента возвращения из клиники она такая – слабая, с головокружением и подверженная приступам сильной усталости, из–за которых она может лишь сидеть в кровати днём.

– Нет–нет, ты не будешь спать, пока не сделаешь то, что сказала медсестра, – настаиваю я. – Звони мне, если что–то понадобится, а если почувствуешь себя плохо – сначала звони медсестре.

Я наблюдаю, как Алесия с трудом пытается съесть ещё несколько кусочков. Хотя ей удалось съесть совсем немного, я рада, что сегодня она съела больше, чем вчера. Но я всё равно удивляюсь, как она может существовать на таком скудном рационе.

Дав ей последний шанс наполнить пустой желудок, я с неохотой беру поднос, чтобы унести его. Она поворачивается ко мне с болезненной улыбкой и шепчет:

– Посмотри на нас. Я твоя старшая сестра. Я должна заботиться о тебе…

– Нет, мэм, – твёрдо отвечаю я, складывая посуду. – Ты заботилась о мне всю мою жизнь. Теперь моя очередь.

В воздухе повисает мрачная тишина, пока Алеция смотрит в пустоту.

– Адора, – вдруг начинает она.

Я чувствую, как в горле нарастает ком, но молчу.

Алесия продолжает:

– Меня кое–что беспокоит…

Прекрасно понимая, к чему идёт разговор, я ощущаю, как сердце уходит в пятки, и спешу уйти:

– Я опаздываю, поговорим после работы…

– Адора, – Алесия хватает меня за запястье и пристально смотрит на меня. – Как тебе удалось устроить мне пересадку сердца?

Напряжение в комнате становится почти осязаемым. Я не хочу говорить Алесии правду, но понимаю, что не смогу скрывать её вечно.

– Я взяла кредит, – бормочу я, избегая пронзительного взгляда сестры. Она напрягается, ожидая продолжения.

– Кредит? – переспрашивает Алесия в недоумении. – Кредит не поможет купить тебе сердце… Я была в списке ожидания…

– И я вытащила тебя из него, – перебиваю я, набираясь смелости сказать то, чего избегала всё это время, – и продвинула в начало очереди.

Снова долгая пауза. Алесия ждёт, что я продолжу. Увидев, что я молчу, она спрашивает:

– Расскажи, как. Тебе пришлось… сделать что–то, чтобы оказаться в начале списка?

Я тяжело сглатываю, пока её вопрос повисает между нами, наполняя воздух ожиданием. Понимая, что она не отступит, пока не получит ответ, я медленно киваю и стараюсь её успокоить:

– Не волнуйся, я никого не убила. Я взяла кредит с помощью человека по имени Авиэль, который сказал, что сможет всё устроить, и он это сделал.

Прежде чем Алесия успевает задать ещё вопросы, я продолжаю, отчаянно цепляясь за любую возможность избежать дальнейших расспросов:

– Тебе нужно отдыхать, нельзя так себя нагружать. – я беру ключи и снимаю сумку с тумбочки рядом с её кроватью.

Мне удаётся отстраниться от этого момента уязвимости и ответить с напускной твёрдостью:

– Я взяла кредит. Большой. Вот и всё.

– Ладно, ладно… только ещё один вопрос, – осторожно говорит Алесия. – Мне просто нужно знать… сколько?

Глубоко вздохнув, я на мгновение останавливаюсь и выдыхаю. Рано или поздно она всё равно узнает.

– Двести тысяч.

На лице Алесии на мгновение отражается шок, но она быстро берёт себя в руки и с заботой в голосе шепчет:

– Это слишком много…

Я быстро качаю головой:

– Нет. Это того стоило, – твёрдо говорю я.

Алесия не знала, что каждую ночь я лежала, уставившись в потолок, и думала о том, как вернуть кредит. Но ни разу я не пожалела о своём решении. Деньги не имели значения по сравнению с её жизнью.

– Лучше бы ты взяла деньги по страховке жизни и вложила их… – начинает Алесия, но я знаю, что она не всерьёз меня упрекает.

– Нет, ты бы не хотела этого, – решительно отвечаю я, перекидывая сумку через плечо и направляясь к двери. – И я бы не хотела.

Я знаю, о чём она думает, и не могу её винить. Если бы ситуация была обратной, те же мысли крутились бы и в моей голове.

Она смотрит на меня с решительным выражением:

– Мы разберёмся с этим вместе. Я скоро поправлюсь и найду новую работу, когда встану с этой проклятой кровати.

Моё сердце наполняется любовью к сестре. Я никогда не чувствовала такой благодарности, но у меня не хватает сил сказать ей, что у меня осталось всего несколько дней до того, как кредиторы потребуют полного погашения долга.