Текст книги "Половина собаки"

Автор книги: Леэло Тунгал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Правда, мама часто говорила: «Я среди людей выросла, и я не умею жить одна, как волк!» Но так она заявляла только тогда, когда в очередной раз приходила «Меэта из хлева», или Волли, или другие докучливые гости. А переселение в дом Хейнсааров означало бы для матери жизнь «среди людей»?

Звонок будильника, раздавшийся вдруг, рассек мои мысли надвое.

В этот день после уроков у нас были испытания по физкультуре: мы прыгали в длину и в высоту, бегали на время, взбирались по канату и бросали набивной мяч. В каждом из видов результаты у меня были средние, но этого мне было достаточно – я ведь не привыкла лезть в число первых. Но кроме того, учитель физкультуры попросил нас всех написать к его следующему уроку сочинение о спортдне – лучшую работу он обещал послать в редакцию «Сяде»[9]9
  «Сяде» (эст.) – «Искра», пионерская газета, выходящая на эстонском языке.


[Закрыть].

Я подумала, что ничего писать не умею, пусть уж Тайми пишет, она ведь во всем первая. Но по дороге домой мне в голову сами собой пришли такие строчки:

 
Ах какая красота —
летом эстонская лапта…
 

По-моему, ни у одного писателя такого стихотворения не было. Тогда я подумала, что еще можно написать про эстонскую лапту. «И не только эстонская лапта… костер летом тоже красота…» Наверное, надо было бы написать «костер красив», но ведь это было бы явно не в рифму. Но ведь и шторм тоже не говорит, как написала Анна Хаава. «Мяч сказал: „И я, ребятки, работаю на спортплощадке!“» Дорога домой показалась мне ужасно коротенькой. Я еще успела придумать несколько куплетов про то, как мяч для лапты зимой посерел от огорчения, потому что ему скучно лежать в коробке. Дома я записала все и озаглавила: «Рассказ мяча для лапты». Прочла свое стихотворение вслух несколько раз, исправила пунктуацию и чувствовала себя удивительно хорошо. Я хотела прочесть свое сочинение и маме, но ее не было дома. На буфете стояла записка: «Тийна, съешь, что найдется в шкафу. Я ушла на шашечные соревнования, вернусь поздно. Мама».

Вот уж действительно – день неожиданностей: я написала стихотворение, мама отправилась на шашечные соревнования! Я-то знала, что в детстве мать была чемпионом детдома по шашкам и шахматам, в лучшие дни и мы с ней играли в шашки, но что маму пригласили куда-то на соревнования, это было для меня радостной новостью. А вдруг она выиграет у всех и снова станет чемпионкой? Я откусила от бутерброда, и тут у меня возникла хорошая идея: испеку-ка матери блинчики! В суете приготовления блинчиков я чуть было не позабыла выучить уроки. К счастью, надо было решить лишь две задачки по математике и сделать три упражнения по русскому языку. Я сходила в лес, насобирала там купальниц и поставила их в стакане рядом с тарелкой, на которой лежали блины. Теперь мама могла возвращаться!

И вдруг я вспомнила, что должна была сегодня пойти в гости к Малле Хейнсаар. Целый день я помнила об этом, но, увлекшись сочинением стихов, совершенно забыла. К тому же дома пахло блинами и было так уютно, что я не испытывала ни малейшей охоты тащиться вечером за три километра. «Ведь все равно переселяться туда не собираюсь», – говорила я себе, но на сердце было беспокойно. Однако они там меня ждут! До сих пор никто, кроме тети Альмы, меня к себе в гости не звал. Идти к тете Альме было просто: выходишь из своей комнаты и тут же входишь в соседнюю. Разве так ходят в гости? Я слыхала, что Тайми широко праздновала свой день рождения, но меня, единственную из нашего класса, она к себе не пригласила. Наверное, потому, что у меня ведь не было никакого подарка. Сейчас же меня ждет к себе взрослая и умная женщина, а я не иду… К тому же там, у Хейнсааров, мне, наверное, придется сказать, переселюсь я к ним или нет, а я не знала, как быть. Так и просомневалась до девяти вечера, когда мама вернулась.

– Ну как?

Мама улыбнулась как-то грустно и устало:

– Второе место! Видишь, дали диплом, коробку конфет и еще карманные шахматы.

Диплом был роскошный… На голубом фоне красные флажки, и красивым плакатным шрифтом было написано под флажками:

«ЛИНДА КИРКАЛЬ – II место по шашкам на турнире между совхозами „Карила“ и „Майметса“».

– Давай будем теперь есть блины! – обрадовалась я. – Чего ты огорчаешься – второе место, это же очень почетно. А кто был первым?

– Один мужчина из Майметса, – ответила мама.

– А я сегодня пятерку по математике получила! – сообщила я. – Да, и еще написала стихотворение, в школе велели!

Дала маме листок с «Рассказом мяча для лапты».

– Неужто стихотворение? – удивилась мама и стала читать.

Я все время следила за выражением ее лица: нравится или нет? Мама читала, читала и вдруг – заплакала. Но стихотворение вовсе но было грустным. Неужто мама сочла его слишком плохим и так сильно огорчилась?

– Очень хорошее стихотворение, – сказала мама тихо и закрыла глаза. Но слезы капали из-под ее закрытых век, и она отвернулась.

Я подошла и обняла ее.

– У тебя опять болят руки? Или ты так сильно хотела стать чемпионкой? В будущем году станешь, начнем сразу тренироваться.

Мамины плечи перестали вздрагивать.

Прошло еще несколько секунд, затем она сказала:

– Вся моя жизнь пошла прахом, понимаешь ты это? Мне двадцать восемь лет, а я в жизни ничего не видала, кроме злобы, жестокости и пьянства. Нигде я не бывала, кроме Таллинна и Риги…

– А я и в Риге не бывала!

– Ты… ты еще ребенок… Я ездила в Ригу ни экскурсию, после окончания техникума. До чего ж красивый город – огромный зоопарк, роскошные старинные дома, много зелени, скверов… и такие приветливые люди! Ты-то… у тебя еще все впереди. Только запомни, Тийна, людям нельзя доверять! Ни одному человеку нельзя доверять, иначе сразу попадешь в беду!

– Но ведь и хорошие люди тоже есть!

Мама махнула рукой.

– Конечно, Волли, и «Меэта из хлева», и Юссь, и еще другие – они, конечно, нехорошие, но, например, учительница Саар и… Малле Хейнсаар, они ведь хорошие, верно?

– И тебе я жизнь испортила! – сказала мама тихо.

– Ох, меня больше уже не очень дразнят, – утешала я маму. – И в табеле будут, кажется, все четверки, даже по физкультуре!

– И как только это все так пошло? Жуть! – Мама закрыла глаза руками. – Окончила техникум с отличием, могла поехать учиться в сельскохозяйственную академию в Тарту… Но у меня не было никогошеньки, кто бы хоть немножечко помог. Понимаешь, никто мне никогда в жизни не помогал, все одна, одна!

– Теперь я буду помогать!

Мама посмотрела на меня серьезно:

– Да, конечно. Чего я тебе об этом говорю, ты ведь еще ребенок. Ты-то ни в чем не виновата. И никого другого нам не надо. А теперь немедленно спать!

Мама как раз погасила свет, и тут в окно постучали.

– Линда! Линда! Открой, разговор есть.

Это был голос «Меэты из хлева»:

– Линда! Что ты чудишь! Тийна, мать дома?

– Молчи! – шепнула мама. – Пусть думают, что нас нет дома. Не хочу их видеть и слышать.

– Линда! – закричала Меэта еще громче. – Оглохла ты, что ли? Впусти меня, сейчас еще придут Юссь и Волли с товаром получше, попируем!

– Скажу ей, что ты не хочешь их видеть, – прошептала я маме.

– Молчи, не надо, – считала мама. – Завтра я сама скажу.

Затем послышался тяжелый топот, в окно забарабанили посильнее.

– Линда, что ты чудишь! – прокричал низкий мужской голос.

– Их, кажется, нет дома, – объяснила Меэта. – Дом будто вымер.

– Да куда им деться! – сказал сердитый мужской голос.

Они предприняли еще несколько попыток достучаться, затем послышались удаляющиеся от окна шаги.

– Действительно, куда нам деваться! – прошептала мама в темноте.

– Поедем в Ригу, – предложила я.

– Спи давай! – велела мама.

* * *

В последний день учебного года меня поджидал сюрприз: стихотворение, которое я, стесняясь, отдала учителю физкультуры, появилось в «Сяде». О спортдне написали всего четверо, остальные ученики сказали, что не знали, о чем писать. Конечно, учитель удивился, что у меня не рассказ, как у трех других, но все-таки взял мою работу, сказав:

– Оно, конечно, можно и стихи сочинять. Правда, я не очень-то в них разбираюсь, покажу учительнице эстонского языка.

Учительница литературы долго изучала мои стихи, подозревая, что «Рассказ мяча» я откуда-то списала. Она никак не хотела поверить, что я сама все придумала, и спросила:

– Скажи, Тийна, какие книги вообще есть у вас дома?

– «Тимбу-Лимбу» и еще «Вышивание», «Сельскохозяйственный календарь 1981» и «Три мушкетера». И еще какие-то мамины.

Про «Трех мушкетеров» я соврала, это была библиотечная книга, но мне стало неловко, что у нас дома так мало книг.

– А чьи стихи ты читала? – спросила учительница.

– Ммм… Анны Хаавы, Юхана Лийва, Лидии Койдулы и… и еще те, что в хрестоматии, – ответила я честно.

– М-да… Хаава, Лийв и Койдула, безусловно, не писали об игре в лапту. Ладно, пусть редакция сама решает, но запомни, Тийна, если ты это откуда-то списала, то это плагиат – воровство. И такое воровство – позор для всей школы.

Но пожалуйста – редакция решила напечатать мое стихотворение! Мне мама «Сяде» не выписала, поэтому я очень огорчалась, что не могу смотреть, как красиво выглядит напечатанное в газете: «Тийна Киркаль, ученица 3-го класса Карилаской школы-восьмилетки». Пионервожатая, показавшая мне газету, словно догадалась о моих мыслях и сказала:

– А ты-то получаешь «Сяде»? Тогда знаешь что, возьми этот экземпляр себе, а я принесу для пионерской комнаты из дома. Автор должен иметь свое произведение напечатанным. Пусть это будет моим подарком тебе по случаю окончания третьего класса. Какие у тебя отметки в табеле?

– Труд, пение и поведение – пятерки, остальные все четверки.

– Молодец! Осенью можешь вступать в пионеры, – сказала вожатая.

– А меня примут?

– Конечно, ты ведь у нас стала совсем молодцом, – считала она. – Только не забудь летом собрать лечебные растения. Двести граммов – запомнишь?

– Конечно, запомню!

Держа газету, я уже выходила из класса, когда вожатая спросила:

– Ах да, Малле Хейнсаар жаловалась, что многие ученики не возвращают вовремя книги. А ты не в числе этих задолжников?

– Нет… Я давно ничего там не брала.

Пионервожатая засмеялась:

– Ну да, ты же не читательница, ты – писательница. Но и чтение – полезное дело. Желаю тебе хорошо провести летние каникулы, Тийна!

Похоже было, что она просто пошутила, но мне показалось, что, возможно, Малле Хейнсаар рассказала ей о нашей беседе. Я решила, что схожу в библиотеку, как только смогу, будь что будет. Свою маму я никогда не оставлю, и никого другого нам не нужно.

Перед тем как вернуться домой, я опять свернула в лесок и, сидя на старом знакомом пне, прочитала «Сяде» с начала до конца. Рядом с моим стихотворением был рассказ одного мальчика о том, как он выращивает кроликов. Еще там было о пионерских «премудростях», и я подумала, что ведь в будущем году вступлю в пионеры и тогда попрошу маму выписать мне «Сяде». Было бы здорово прочитывать все номера газеты внимательно и подробно. Приятно было думать о том, что где-то в редакции какой-то совершенно незнакомый человек – неизвестно даже, мужчина или женщина – прочел мое стихотворение и решил напечатать его. И после этого с моим сочинением занималось еще сколько-то человек: машинистка, и наборщики, и печатники, и кто-то еще… Зимой к нам в школу приезжал один журналист и рассказывал, как делают газету, жаль – я не все запомнила. Но тогда я и вообразить не могла, что меня тоже когда-нибудь напечатают в газете!

В том номере «Сяде» была еще одна грустная история под заглавием «Доверие». Ее написала одна девочка, Тийю К., которую предала подруга. Тийю доверила подруге все свои тайны, а та разболтала их в классе девчонкам и – что еще хуже – мальчишкам тоже. А одна из тайн Тийю касалась как раз Халлара, который ей очень нравился. И вот все стали дразнить эту Тийю К., а Халлар больше всех.

Мне стало очень жаль Тийю К:, если бы она написала свою фамилию и из какой она школы, я бы послала ей письмо. Я еще никому в жизни не писала писем, а этой Тийю я могла бы сказать так много. Написала бы, что и я совсем одинока, что и меня дразнят, хотя я никогда никому никаких тайн не доверяла. Мы могли бы стать подругами по переписке…

Может быть, Тийю К. еще когда-нибудь напишет в «Сяде», когда и я буду получать газету? Или, может, Тийю прочтет в газете мое стихотворение и напишет мне? Некоторые ученики старших классов состоят в переписке с детьми из Грузии, Болгарии и Германии. Мне таких далеких друзей не надо, мне главное, чтобы нашелся кто-нибудь надежный и честный…

Когда я вышла на шоссе, мимо меня промчались на велосипедах двое мальчишек. Вармо и еще какой-то незнакомый.

– Ну, поэтесса! – крикнул Вармо. – Как стишки поживают? Физкультура – Тийна дура! Да их любой может сочинять!

К счастью, они не остановились.

Дома мама была такой счастливой и оживленной, словно она уже знала мою великую новость. На ней была новая блузка, и она возилась у плиты. Пол был уже вымыт, а на столе красовалась новехонькая скатерть в бело-красную клетку. Две ветки белой сирени стояли посреди стола в стакане. Когда я пришла, мама принялась нарезать пирог с ревенем. И когда только она все успела!

– Гляди-ка! – изумилась мама, прочтя газету. – Твой стих напечатан, как настоящий! Из тебя еще может выйти толк. Если не трудно, сходи в лесок, принеси несколько березовых веток – чтобы в комнате хорошо пахло. Может быть, к нам сегодня кто-то зайдет в гости!

– Гости?

– Что же ты так огорчилась? Не бойся, ни Волли, ни Меэта не придут, и вообще такого сорта гостей не будет. И может, вообще никто не придет – посидим вдвоем, только и всего!

Когда я в лесу уже связывала в букет березовые ветки, закуковала кукушка. Я подумала, что, если она прокукует четное число раз – к нам придет хороший гость, если нечетное – плохой! Эта кукушка накуковала мне сто сорок один! Итак – плохой гость. Но кукушка, кажется, догадалась, чего я ждала от нее, и прокуковала еще три раза.

– Ах, не дури мне голову! – сказала я кукушке.

Но у нас дома, за столом напротив мамы сидел большой плотный мужчина в белой рубашке.

– А вот и моя Тийна, – представила меня мама. – А это дядя Эльмар – он-то и выиграл у меня в шашки.

– Здравствуй, Тийна, – сказал этот дядя Эльмар. – Да ты уже совсем большая девочка. Пожалуй, я принес тебе не совсем то, что следовало бы.

– Дай же наконец дяде руку, – поучала меня мама, но я уставилась на «не совсем то, что следовало бы», завернутое в белую бумагу и перевязанное крест-накрест красной лентой. Это было довольно большое «не то». Мама помогла мне распаковать подарок. Это был пушистый заяц в клетчатых штанах. Красивый заяц!

– Ну, Тийна, что скажешь?

– Спасибо!

– В магазине мне объяснили, что этот заяц имеет практическое назначение. Видишь, у него на штанах большой карман, куда можно класть утром свою пижаму. Или ночную рубашку, или что там у тебя.

«Да! Этому чужому дяденьке не следует знать, что у меня нет ни ночной рубашки, ни пижамы».

– Ой, действительно практичный подарок! – торопливо сказала мама. – И гляди-ка, у него на ухе петля, так что можешь повесить его над своей кроватью. Садись к столу и возьми себе пирога. Хочешь чаю или лимонаду?

Я, естественно, ответила, что лимонаду, только сначала поставлю ветки в банку с водой. Но неожиданный подарок и мамина странная взволнованность настолько огорошили меня, что, идя через комнату, я споткнулась о половик и растянулась на полу. Банка разлетелась на осколки, вода разлилась, березовые ветки рассыпались.

И в тот же миг раздался стук в дверь.

– Какая же ты неуклюжая, – сказала мама, но совсем не злым тоном.

Однако у меня на глазах выступили слезы. Сама не знаю почему.

– Войдите! – крикнула мама.

Дверь скрипнула, и вошла… Малле Хейнсаар.

– Здравствуйте и приятного аппетита! – сказала Малле Хейнсаар. – Тийна, что ты делаешь на полу?

– Я упала, – пробормотала я себе под нос и встала, чтобы сходить за половой тряпкой, совком и щеткой.

– Неудивительно, – сказала заведующая библиотекой.

– Присаживайтесь с нами, – предложила мама.

– Спасибо, но я пришла сюда не на вечеринку, – сказала Малле Хейнсаар как-то резко. – Я пришла по делу.

– Садитесь все-таки, а то, как говорится, наш ребенок не сможет уснуть! – пошутила мама.

– Ребенок не заснет? Тийна, что ли? – изумилась заведующая библиотекой.

Она села на табурет и стала осматривать комнату, нет ли здесь еще какого ребенка, который может не заснуть. Встретившись с моим испуганным взглядом, она улыбнулась:

– Тийна… По сути дела из-за Тийны я и пришла.

– Она сделала что-нибудь плохое? – испугалась мама и глянула на дядю Эльмара. – Дома она ведет себя хорошо, хорошая девочка.

– Да, Тийна хорошая девочка. – Малле Хейнсаар кивнула.

– В табеле у нее только четверки и пятерки! – добавила мама.

– Да, в школе ее хвалили.

Дядя Эльмар кашлянул и сказал:

– Словом, примерный ребенок!

Я стояла, глядя в пол, и не решалась поднять глаза. Я знала, о чем хотела поговорить Малле Хейнсаар, и надеялась, что она этого делать не станет.

– Попробуйте нашего пирога, – предложила мама. – Он, правда, получился не наилучшим образом, это ведь всегда так, если хочешь приготовить что-нибудь особенно вкусное, оно или подгорит, или окажется сыровато, или…

– Да, так получается, – согласилась Малле Хейнсаар. – Но ваш пирог очень вкусный… Как я уже сказала, пришла из-за Тийны. Мне… мне очень жаль, что вы не отпускаете ее ко мне.

– Что? – мама изумленно расширила глаза.

– Может, еще передумаете?

– Да тут не о чем думать, пусть девочка читает сколько угодно. Я этого ей не запрещаю, но и не приказываю читать, – объяснила мама.

«Хоть бы что-нибудь случилось! – мысленно молила я. – Пусть обвалится потолок или сломается ножка стола…» Но, естественно, ничего такого не случилось.

– Речь не о библиотеке, – тон Малле Хейнсаар стал увереннее, – а о переселении Тийны к нам. Мой муж полностью в курсе дела и согласен удочерить Тийну.

– Ваш муж? Почему он должен удочерять Тийну? – изумилась мама.

– Разве Тийна ничего вам не сказала? Но почему же, Тийна? – прозвучал вопрос, которого я боялась и ждала. – Отвечай, Тийна!

– Я не… осмелилась!

Этот ответ был не совсем точным, следовало бы сказать, что не захотела.

– Конечно! – Малле Хейнсаар затрясла головой, – И как только я сразу не догадалась! Ребенок ведь так запуган, что ни о каких доверительных отношениях пока не может быть и речи! – Она повернулась к моей маме. – Я предложила Тийне новый дом – у нас. Возможно, сначала она, чтобы привыкнуть, будет находиться недолго…

– Зачем? Не понимаю, что за чушь вы несете? – крикнула мама. – Дом Тийны здесь. До тех пор, пока я жива и здорова, другого дома ей не нужно.

– Мне известно, что года два назад вы отказались отдать Тийну в детдом, когда вас хотели лишить родительских прав. Но если ребенок попадет к нам, он попадет в порядочную семью. У нас есть все возможности для ее учебы и… Если вы не хотите, чтобы мы удочерили ее официально, она может и просто так…

– Уходите, – сказала мама тихо и устало. – Убирайтесь вместе со своей добротой и заботой.

– Но на чаше весов жизнь ребенка! В таких условиях, как здесь…

Дядя Эльмар вмешался в разговор:

– Послушайте, это же естественно, что ребенок растет у своей матери…

– Тийна, решай сама: останешься ли у меня или хочешь хорошей жизни? – спросила мама.

– У тебя! – пробормотала я.

– Слыхали? – крикнула мама. – Убирайтесь! Сразу! И оба! И поймите, никого нам не надо! Ясно?

И они ушли.

О Малле Хейнсаар и ее богатом доме мы между собой больше никогда в жизни не говорили. Я, конечно, испытывала большой недостаток книг для чтения, но пойти в библиотеку больше не осмеливалась.

Несмотря на то, что мама выгнала тогда дядю Эльмара, он все же повадился ходить к нам. Иногда он приезжал на грузовике, иногда на своем «Москвиче» и каждый раз что-нибудь привозил мне: плитку шоколада, тетрадь для рисования или какую-нибудь книжку. И хотя подарки меня радовали, а сам дядя Эльмар казался весьма симпатичным, я все-таки лишилась дара речи, когда однажды субботним вечером мама спросила:

– Скажи, Тийна, а как ты отнесешься к тому, что дядя Эльмар хочет стать тебе отцом?

О моем настоящем отце я и понятия не имела, он бросил маму еще до того, как я родилась, и даже его фотографии у нас не было. Но я представляла его себе совсем иным, чем дядя Эльмар. Мой отец должен был быть красивым, высоким и стройным молодым брюнетом, который мчится на мотоцикле, а на голове у него черный с золотом шлем… Так я фантазировала, и еще, что он наверняка разыскивает нас с мамой, но почему-то не находит и поэтому несчастен. Дядя Эльмар, похоже, был человеком добросердечным, но по внешности совсем обычным: светлые торчащие волосы, маленькие глазки, круглое лицо, широкие, почти угловатые плечи… Я ничего не имела против того, что он ходит к нам в гости, но что он может остаться у нас навсегда… Наша комната была и для двоих-то тесной. Но я знала, что, если мама что-то решила, переубеждать ее бесполезно.

– А где же он станет жить? – спросила я.

Дядя Эльмар рассмеялся.

– Как всегда до сих пор – у себя дома. И хочу перевезти туда тебя и твою маму. Ты когда-нибудь бывала в Майметса?

Наша «звездочка» когда-то ездила в Майметса встречаться с октябрятами тамошней школы, но меня в тот раз с собой не взяли, потому что моя нарядная блузка была слишком испачканной и мятой.

– Мой домишко в полутора километрах от школы – тебе как раз пробежка для здоровья каждое утро. Если надо будет, купим тебе велосипед. У меня несколько яблонь, кусты смородины и крыжовника. Скотины нет – я часто езжу в долгие поездки, и тогда о ней некому заботиться.

Это звучало почти такой же приманкой, как и приглашение Малле Хейнсаар. Все же предложение дяди Эльмара имело большое преимущество: он приглашает и меня, и маму!

– Разве вы живете совсем один?

– Лучше говори мне «ты». Один живу, да, уже два года. У меня была жена, но детей у нас не было. Жене стало скучно в деревне, и она оставила меня, живет теперь в Таллинне и снова замужем. Жизнь не всегда идет так, как планируешь сначала. Но я думаю, что вместе мы со всем справимся.

– Когда мы туда поедем?

– Видишь, Линда, – дядя Эльмар улыбнулся, – а ты говоришь, что у Тийны упрямый характер, как у кошки: держится за свой старый дом. Пожалуй, к осени перевезу вас, к началу занятий в школе будешь жить уже в новом доме. Но сначала вы все-таки должны посмотреть мою хижину, может быть, не понравится. Ведь дом в мешке не покупают.

И на другой день мы поехали в Майметса. Сад дяди Эльмара мне сильно понравился: тут были яблони, и ягодные кусты, и маленькая теплица, покрытая синтетической пленкой, кустики лука-резунца под одной из яблонь, и длинная грядка ревеня.

– Господи, до чего же заросли сорняками твои грядки! – удивилась мама, хотя у нас самих никогда не было ни одной грядки.

– Откуда у меня сейчас время пропалывать грядки, если каждую субботу приходится ездить свататься, – дядя Эльмар засмеялся. – Семена-то я все-таки посеял: видишь, здесь свекла, здесь морковь. А вон там, среди сорняков, салат, сказали, должен быть хороший, курчавый сорт. Там клубничный ревень – очень сочный сорт. Попробуйте, если не верите.

Когда мы осмотрели и дом («Весьма красиво, только немного пыльно», – заметила мама), дядя Эльмар сказал, что та маленькая комнатенка, где есть только кушетка и книжная полка, будет моей, и у меня не осталось ни малейших сомнений: конечно, переселимся сюда! Хотя на полке было не так уж много книг, но все они, похоже, были незнакомыми – хватит чтения на целое лето!

Дня через два я пошла выписываться из Карилаской школы. В учительской была только учительница Саар. Она выслушала мой рассказ, позвякивая ключами, нашла в большом шкафу мою метрику, сделала какую-то запись в большую книгу и затем еще написала что-то на листке бумаги, к которому прижала школьную печать. Положив этот листок в конверт и заклеив его, она сказала:

– Этот конверт вместе с метрикой отнесешь в новую школу, в нем твоя характеристика. Будь счастлива в новой школе. И приезжай нас навещать, ладно?

* * *

Вещей у нас было немного, и, готовясь к переезду, паковать особенно ничего не требовалось, а вся наша поклажа свободно уместилась в кузове грузовика. Прощаться было не с кем. Идти к одноклассницам с пожеланием счастливо оставаться было не с руки – это могло показаться заносчивостью. Правда, разок я засомневалась, не сходить ли попрощаться с Малле Хейнсаар, но не знала, что следовало бы ей сказать. Только с тетей Альмой мы попрощались торжественно. Мама подарила ей наш бак, украшенный цветами, и сказала: «У нас на новом месте водопровод, бак там не очень потребуется». Я подарила старушке свою книжку «Тимбу-Лимбу», буквы тетя Альма видела уже плохо, но ей очень нравилось рассматривать картинки. И тетя Альма подарила мне на прощание белый носовой платок, обшитый кружевом, и серебряную ложку. На обеих вещах стояли инициалы «А. Б.», что означало – Альма Бергман.

– Когда вырастешь, отдай выгравировать свои инициалы на ложке. А можешь и так оставить. На память. Кто же еще обо мне вспомнит, если все мои родственники и близкие уже в земле, – сказала тетя Альма и вытерла уголки прослезившихся глаз.

Волли, Меэта и другие несколько раз приходили беспокоить нас перед отъездом. Они требовали, чтобы мама устроила им «отвальную». Ночью, накануне переезда, они устроили у нас под окном шумный кошачий концерт, и кто-то из них бросил камнем в окно, но мама только усмехнулась: «Нет у меня о них хороших воспоминаний. Что с воза упало, то пропало!»

Я-то все время думала о новом доме, но в первое утро, проснувшись в своей комнате, не поняла, где нахожусь. Сквозь желтые гардины солнце светило ярче, чем на дворе, в широком солнечном луче танцевали золотистые пылинки… Такую спокойную и чистую пыль я до сих пор видела только в библиотеке. На мне была новехонькая голубая ночная рубашка. Все было удивительно чистым и радостным, а впереди был солнечный летний день. Под ногами, спущенными мною с постели, оказалась гладкая, шелковистая барсучья шкура. Казалось, что я вступаю в новую жизнь совершенно новой девочкой, которая никогда и не слыхала прозвищ Горемыка и Водка-Тийна. Наверное, той весной пролетела надо мной желтая бабочка: о прошлом лете у меня остались только золотистые воспоминания. Золотистые солнечные зайчики на стене комнаты. Золотистый хрустящий пирог. Золотистые лютики на пустыре за домом. Золотистая полоска света на озере Лауси, которое обнаружилось за лесом. Желтая дача художников на берегу озера. Золотистые, как одуванчики, головы маленьких Крыыт и Кярт…

Занятий было предостаточно, огорчений же никаких. Сначала мама была несколько недель дома, затем пошла на работу в Майметсский коровник. Мы вместе готовили еду, играли в шашки и в «уголки», пропалывали грядки. Я ходила на лесную поляну собирать цветы с большой липы. Я не знала, какова в Майметсской школе норма сбора лекарственных растений, поэтому собрала липового цвета безумно много. Вечерами мы сушили принесенное мною на остывающей плите, и весь дом наполнялся сладким запахом меда.

Однажды, когда я нашла новую большую липу и с большим трудом взобралась на нее, услышала внизу, под деревом, голоса каких-то малышей:

– Смотли, Кялт, гномик!

– Не вли, гномиков не бывает, бывает только Дед Молоз!

– Кялт, а мосет, это Дюймовочка?

– Клыыт, смотли, она севелится! Лазве Дюймовочки севелятся?

– Конесно, севелятся, иначе они не могут вылечивать ласточек!

Я собирала липовый цвет в целлофановую сумку и сдерживала смех. Наверное, я казалась им снизу маленькой, словно гномик или Дюймовочка!

– Слусай, Клыыт, давай поймаем ее и плилучим! – сказала одна из малышек.

– А Дюймовочки не кусаются? – колебалась другая.

– Не кусаются, – сказала первая. – А то бы она и клота укусила.

Сумка еще не была полна, но мне хотелось посмотреть на маленьких укротительниц Дюймовочки вблизи, поэтому я полезла вниз.

– Смотли, она усе спускается.

– Куда мы ее денем?

– Полосим в мою сляпу.

– Нет, в калман моего фалтучка!

Пока малышки спорили, я спустилась на самую нижнюю ветку, спрыгнула оттуда на траву под деревом и оказалась прямо перед малышками.

– Здравствуйте! Вы кто такие?

– Здлавствуйте! – ответили они в один голос. – Мы – близнецы. А ты кто?

– Я сама по себе.

Малышки были в замешательстве. Все же одна из них спросила:

– Почему ты такая больсая? Дюймовочка делена быть маленькой.

– А я и не Дюймовочка. Меня зовут Тийна. Я живу там, за лесом.

– Мы сивем на берегу озела и на Ялвеотса теэ. Зимой сивем в Ялвеотса, а летом тут. И нам четыле годика, – объясняли близнецы по очереди. – Я – Клыыт, а она – Кялт. Мы ходим к логопеду.

– Кто это – логопед?

– Это такая тетя, котолая учит, что надо говолить не Кялт, а Кялт, – объяснила одна из малышек. – И еще она говолит, что Калл у Клалы уклал калалы.

Я сообразила, что девочки ходят к специальному врачу, который учит их выговаривать «р», и что зовут их Кярт и Крыыт.

– Кто из вас Кярт, а кто – Крыыт? – спросила я, испытывая даже неловкость, что умею выговаривать «р».

– Я – Кялт. Потому что у меня лодинка под ухом.

Действительно, у Кярт чуть ниже мочки уха было довольно большое родимое пятно. Без него девочки были бы до неузнаваемости одинаковы.

– Откуда ты сюда плисла? – спросила Кярт.

– Из Карилы. И меня зовут Тийна Киркаль.

– Из Калилы? – изумилась Крыыт. – Тийна Кирикаль! А Кирикаль это твое имя или фамилия?

– Киркаль – это фамилия. Скажи еще «Киркаль»! Кярт, скажи ты тоже.

Кярт пожала плечами.

– Киркаль, – произнесла Кярт, четко выговорив «р». – Но что это значит?

– Это значит, что мою маму, когда она еще была малюткой, нашли возле кирки.

– А что такое кир-ка?

– Ну это… такой большой дом с башней, на которой крест. Скажите еще: кирка!

– Кирка! – сказали двойняшки дружно.

– Теперь вы умеете произносить «р»! – обрадовалась я.

– Клыыт не умеет, я умею.

– Скажите: Крыыт и Кярт!

– Клыыт и Кялт! – повторили двойняшки, но теперь «л» звучал с небольшим рычащим оттенком.

Я задумалась, что бы такое еще попросить их сказать, чтобы они произнесли «р». Но вдруг раздалось из леса:

– Крыыт! Кярт! Вы где-е?

– Здесь! – заорали двойняшки.

Из леса вышла красивая женщина в длинном цветастом платье, как у принцессы. В руках у нее была большая корзина.

– Глянь-поглянь, вы нашли себе подругу! А где же ваши лукошки?

– Лукоски здесь, – сказала Кярт. – Гляди, мама, это Тийна.

– Здравствуй, Тийна. Ты тоже пришла по ягоды?

– Нет, я собираю липовый цвет.

– Мама, фамилия Тийны – Киркаль, ее наели возле кирки.

– Кярт! Что ты сказала? Кирка? – Женщина опустила корзину на землю и взяла дочерей за локти. – Ну-ка, скажи еще!

– Ки-ир-ки! Ки-ир-ки! – пропели Кярт и Крыыт.

– Господи! Тийна, это ты научила их выговаривать «р»? Подумать только, мы целый год ходили к логопеду, но девочки все равно говорили «эль» и «эль»! Да ты просто чудо!