Текст книги "Половина собаки"

Автор книги: Леэло Тунгал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

8

Мне стало немножко жаль, что на сей раз Тынис не явился: как-никак ведь бидон – его находка, и во имя справедливости ему-то и следовало бы вынести этот бидон из погреба. Может быть, Мадис и Олав тогда относились бы к Тынису чуть приветливее: если бы выяснилось, что именно он-то и нашел эти сокровища.

В погребе хотя и светил большой фонарь, который используют в автомобилях вместо предупреждающего об опасности треугольника, но у задней стены было все же так сумеречно, что «потайного хода» Тыниса и ямы никто еще не нашел. И какая же я бестолочь! Надо ж было предупредить других, чтобы они не упали в яму!

Я легко нашла в стене нишу, которую Тынис считал потайным ходом.

– Осторожно, какая-то яма! – предупредила Труута.

Очевидно, у меня и впрямь зрение похуже, чем у других, я еще только искала взглядом углубление, а Труута уже его заметила.

– Пилле, ты упала? Пилле, где ты? – испуганно воскликнула Труута.

Спрыгнув в яму, я совсем не ударилась: прыгнуть туда – это совсем не то, что упасть. И тут же я почувствовала прикосновение холодного металла к своей икре, бидон, очевидно, упал на бок, когда Тынис с его помощью выбирался из ямы. Бидон не был большим, едва мне по колено, и подать его из ямы оказалось вовсе не тяжело. Я крикнула:

– Труута, принимай! Да ухватись же за дужку, слышишь?

– Ой, бомба! – завопила Труута и рванула прочь.

– Труута!

Руки устали держать «бомбу» на весу, и я уже было собралась опустить бидон, когда пришли Олав, Мадис, Тийна и учитель Сельге.

– Ты подвернула ногу? – испуганно спросил учитель.

– Да возьмите же вы, наконец, это сокровище, ничего со мной не случилось! – рассердилась я.

– Дети, отойдите подальше! – приказал учитель и взялся за «ушки» бидона.

Я, честное слово, не знаю, как выглядят бомбы, но уж обычный молочный бидон узнаю даже на ощупь.

– Это молочный бидон, – заключил учитель. – Судя по всему, старый. Крышка проржавела… Открылась! Та-ак… Здесь внутри какие-то бумаги… Нет, пожалуй, какая-то книжка или альбом для рисования. Пойдем наружу и посмотрим на свету! Молодец, Пилле! – похвалил учитель и осветил меня лучом карманного фонарика так, что мне пришлось зажмурить глаза, чтобы не ослепнуть. Затем он догадался перевести луч с моего лица на дно ямы. – Похоже, больше ничего там нет. Черт знает, зачем в погребе сделано такое углубление… яма какая-то… Ну, Пилле, давай руку!

Я протянула руку учителю и стала выбираться из ямы, но вдруг заметила возле моей ноги какой-то небольшой темный предмет. «Больше ничего там нет!» – мысленно передразнила я.

– Погодите!

– Что случилось? – спросил учитель, отпустив мою руку.

– Ни-ни-чего! – пробормотала я в ответ, потому что предмет, который я успела схватить, оказался бумажником. Я не была полностью уверена в том, что знаю его владельца, но недоброе подозрение закралось мне в душу. Сунула бумажник себе за пазуху и снова протянула руку.

– Да я… сумела бы и сама вылезти, – сказала я учителю, вместо «спасибо».

– Ну пойдем теперь посмотрим, что это за сокровища откопала Пилле! – предложил учитель.

– Тоже мне сокровища – книга какая-то! Драгоценности, очевидно, все-таки где-то спрятаны, – разочарованно протянула Труута, когда Рейн Сельге достал из бидона какую-то книжку в красной обложке.

Но это и не была книга, а толстая общая тетрадь, обернутая красной глянцевой бумагой. Бумага в нескольких местах выцвела, а в некоторых местах потемнела и стала пестрой, как мрамор.

«ДНЕВНИК 1 ПИОНЕРСКОГО ОТРЯДА МАЙМЕТССКОЙ НЕПОЛНОЙ СРЕДНЕЙ ШКОЛЫ. 1940/41 УЧЕБНЫЙ ГОД», – прочли мы на первой страничке.

– Вот тебе и сокровища! – огорчилась Труута, да и у других лица вытянулись от удивления, только глаза учителя сияли.

– Подумать только, какой уникум! – обрадовался Рейн Сельге. – Такие дневники сохранились лишь в очень редких школах. Та-ак… список пионеров… Анне Аид, Тийю Тухтна, Роберт Луйк… Может быть, кто-то из них вам знаком?

– Нет, мы никого не знаем.

– Мой отец тоже учился в этой школе, посмотрите, вдруг там есть Теэсалу Юри? – спросил Олав.

– Теэсалу… Нет, такого нет. В каком году твой отец родился?

– Жутко давно, – ответил Олав. – Я точно не знаю, но году в сорок пятом наверняка, может быть, даже в сорок третьем.

– Ну, значит, он еще не родился, когда Сальме Урб делала эти записи в дневнике.

– Если в сороковом они были одиннадцатилетними или, скажем, для простоты – десятилетними, то теперь эти пионеры празднуют уже свое пятидесятипятилетие! – подсчитал Эльмо. – Стоп-стоп, тут в списке есть Харриетта Линдманн, а наша соседка-старушка тоже Харриетта, только у нее фамилия Пуудель. Я всегда думал, до чего же ей не повезло с фамилией[12]12
  Пуудель (эст.) – пудель.


[Закрыть]. Но для чего женщина с красивой фамилией Линдманн станет брать фамилию Пуудель?

– Это, может быть, ее фамилия по мужу, – предположила Труута. – Послушайте, тут в списке значится мой дядя, такой толстый, который работает в министерстве – Александер Вяли, мы зовем его дядя Алекс.

– Ну этому я не поверю, что твой дядя – один из первых пионеров в Майметса! Ты никогда об этом не говорила! – сказал Мадис.

– Я же и сама не знала! Но, видишь, фамилия в списке. «Александер Вяли – знаменосец отряда».

Классный руководитель листал дневник.

– Изучали азбуку Морзе… Веселый поварский сбор… Пособие малоимущим ученикам: Александер Вяли получил сапоги сорокового размера…

Труута затрясла головой.

– Нет, это наверняка не мой дядя. У дяди Алекса огромная нога, и он всегда ходит в красивых мягких туфлях.

– Но на всякий случай, ты могла бы спросить у него, – посоветовала Тийна.

– Нет, не имеет никакого смысла, – затрясла головой Труута. – Мама всегда говорит: «Наимоднейшие туфли – слабость Алекса!»

Учитель улыбнулся:

– Может, у него слабость к туфлям как раз потому, что в мальчишеские годы пришлось бегать босиком или ходить в сапогах, полученных в качестве помощи.

– Подумай, вот твой дядя изумится, если услышит, что мы знаем, какой размер ноги у него был в сороковом году! – сказал Мадис.

– Мы могли бы позвать их в гости – эту Харриетту и Александера Вяли, если, конечно, это он и есть, твой дядя. И кто знает, может, кто-нибудь из тех, кто есть в этом списке, живет еще в наших краях, здесь в округе. Устроим сразу такой вечер встречи?..

– Хорошая мысль! – поддержал классный руководитель. – Прежде всего, надо сходить к этой Харриетте, может быть, она что-нибудь знает о своих подругах детства.

Лейла сказала:

– А мне больше всего нравится эта маленькая Ирэна. – Она показала на рисунок под записью о «Веселом поварском сборе»: девочку с желтыми локонами на голове, вокруг губ у нее был намалеван оранжевый круг. Под рисунком аккуратными печатными буквами было написано: «Наша маленькая плутовка и лакомка Ирэна лакомится гоголем-моголем».

– Ну, если эта плутовка уже пятьдесят лет лакомилась яичным желтком, то уж она наверняка больше не маленькая, – предполагал Мадис. – Найдется ли у нас такой прочный стул, чтобы без опаски позвать ее в гости?

– Но может быть, это Ирэна-конторщица? – сказал Олав. – Она ведь небольшого роста и любит сладкое. Когда служащие конторы приходили к нам поздравить маму с днем рождения, эта Ирэна так охотилась за ломтями торта с розочками из крема, что мне не досталось.

– У-ужасно интересно! – Труута вздохнула. – Ну да, но почему этот дневник спрятали здесь, в погребе? И кто его спрятал?

Учитель ответил:

– А это выяснится, когда вы найдете бывших пионеров. Я полагаю, что дневник спрятали в погребе во время войны, когда немцы оккупировали Эстонию. Я уверен, что тот, кто вел дневник, просто не осмелился держать его дома и принес сюда, в самое надежное место. Ведь волк возле своего гнезда не разбойничает.

– Как это – возле своего гнезда?.. – спросил Олав.

– Вы ведь знаете, что с сорок второго года в школьном здании размещался немецкий военный госпиталь – в нашем понятии – больница.

– Я об этом и не слыхал! – изумился Мадис.

Учитель с удивлением посмотрел на него и на всех нас, покачал головой и сказал:

– Тогда вы небось не знаете и того, что когда гитлеровцы отступали, они заминировали всю школу, даже швейная машина была минирована!

– Как в детективном фильме! – восхитился Мадис. – Неужели вы во время войны были разведчиком, что все так точно знаете?

Учитель засмеялся:

– Хотя и я жутко старый, как сказал про своего отца Олав, но во время войны меня еще на свете не было. Просто я вчера осмотрел ваш школьный краеведческий музей, там ведь собрана вся история вашей школы. Ученики сами расспрашивали людей постарше и все аккуратно записывали.

– Это я давно заметил, что все интересное придумано и сделано еще до нас! – Мадис огорченно махнул рукой. – Я-то думал, что уголок краеведения в школе – это просто так, ради моды, что ли… Ну всякие спицы и цепы развешаны по стенам, но ведь ими больше не пользуются. А в те альбомы я и вовсе никогда не заглядывал…

– Насколько я успел заметить, в школьном музее краеведения нет никаких материалов о первых пионерах Майметса, стало быть, и тебе, Мадис, оставлено интересное дело, – усмехнулся учитель.

Труута спросила расстроенно:

– А искать сокровища мы, значит, теперь больше не будем? Нашли бумаги, и пусть следующие поколения занимаются золотом, серебром и хрусталем?

– Отчего же! – сказал учитель. – Вот приведем погреб в порядок и…

– Но эта бумага… Разве там нет какой-нибудь стрелки или еще какого-нибудь намека не дано? – спросила я.

– Ах, черт знает, кто обронил эту бумагу, – учитель махнул рукой. – По-моему, уже само существование такого погреба – счастье! Теперь реставрируют всевозможные старые дома, даже самые убогие, а у нас есть совершенно неиспользуемый погреб, булыжником выложенный. Да ведь сюда можно перевести хотя бы тот же музей краеведения.

– Здесь можно устроить школьное кафе! – предложила Труута.

– Помещение для гимнастики надо бы, долго ли мы еще в актовом зале будем баловаться? – заметил Эльмо.

– Шутники! – усмехнулся Мадис. – Кроме как хранить мороженое, погреб ни на что не годится! Отопления же в нем нет!

– Мы с директором это уже обсуждали, – сказал учитель. – С помощью совхоза мы что-нибудь придумаем. А на сегодня, пожалуй, достаточно. Скоро уже два часа, ваши матери, должно быть, беспокоятся.

– Ох ты! – испугался Мадис. – Оль, нам придется поспешить! Умоемся и рванем на автобус!

– А завтра опять приходить? – спросил Олав.

– Явка добровольная, – улыбнулся учитель. – Кто хочет работать и не гонится за большими сокровищами, с теми завтра продолжим! До свидания!

9

Я шла домой, и на сердце у меня было опять тяжело. Уж если человек не может жить так, чтобы на душе у него вообще не было забот, то пусть уж было бы не больше одной кряду. У меня и так хватает беспокойства из-за мамы, а тут еще!.. Дома я заперла за собой дверь на ключ и наконец посмотрела, действительно ли это пропавший бумажник Мадиса. Да, сомнений не было. Надорванная застежка-молния, сто двадцать рублей семьдесят шесть копеек, надпись: «МАМЫ КАШЕЛЕК». Мы с Олавом вообще-то довольно искусно подделали бумажник, только одного мы не сумели – повторить детскую ошибку. Потому-то Мадис так быстро нас разоблачил!

Но что же теперь-то делать? Пойти к Тынису и приказать ему вернуть бумажник Мадису? Ведь это же совершенно бесспорно, что именно Тынис стащил бумажник. Вчера он долго пытался выбраться из ямы, и, наверное, тогда-то бумажник выпал у него из кармана. Но Мадис и без того Тыниса не переносит, а что же будет еще тогда, когда выяснится, что он-то и есть главный виновник? Вдруг еще Мадис так рассвирепеет, что убьет его?

Но… но, может быть, Тынис и не стащил (мне никак не хотелось употреблять слово «украл»), может, он просто нашел бумажник, но не успел отдать его Мадису? Может быть, он сейчас лежит больной в постели, слабенький, какой он и есть, простыл вчера, и теперь у него насморк и температура… Лежит одинокий в постели, потому что тетя его до вечера выдает в школе учебники… Лежит, и у него душа болит за Мадиса… Откуда ему знать о нашей вчерашней складчине или о моей сегодняшней находке.

Мне случалось с мамой несколько раз ходить к учительнице Тали, и хотя она тогда открывала нам дверь, теперь возникло жутковатое чувство при мысли, что вдруг тетя Тыниса уже дома и может открыть мне дверь и спросить, зачем мне нужен Тынис. Поэтому я обрадовалась, встретив возвращавшуюся из магазина Тийну. С Тийной хорошо, она не любопытная и не любит пустых сплетен, ее я осмелилась позвать с собой к Тынису.

– Будь миленькая, пойдем со мной! Мы там недолго, мне надо только отдать ему одну вещь. Одной так неловко идти, вдруг еще навстречу выйдет Тали и удивится, – упрашивала я Тийну, и она согласилась зайти на минуту к Тынису.

Он сам открыл дверь. Ничуть он не был болен.

– Ты по делу или как?

– У Мадиса, пожалуй, было бы к тебе дело, – сказала я, давая ему понять.

– С Мадисом у меня нет никаких дел. – Тынис пожал плечами.

Это лишило меня дара речи. Я молча достала из полиэтиленовой сумки бумажник и показала его Тынису. Он уставился на бумажник и, похоже, в свою очередь онемел. Тогда я спросила:

– Небось тебе это знакомо? Не следовало бы тебе вернуть это Мадису?

– Ах так! – Тынис усмехнулся. – Стало быть, это ты и есть столь ловкая карманщица? Так вытащить из кармана… Здорово! А теперь хочешь сделать меня козлом отпущения, да?

Тийна, наверное, не поняла ничего, кроме того, что Тынис несправедлив ко мне, и крикнула:

– Все ты врешь! Пилле – честная девочка!

– Ку-ку! Золушку приемный отец тоже выпустил погулять? – насмехался Тынис. – А сам небось вместе с отцом Мадиса справляет где-то праздник?

Тийна посмотрела на него, потом на меня, сделала странную гримасу и убежала. Конечно, я была единственной, кому она доверила свою тайну про приемного отца, так что нетрудно было догадаться, кто выболтал это Тынису.

– Ты жуткий подлец!

Он усмехнулся:

– Я же предупредил тебя, что у меня мерзкий характер! Так что, если не веришь людям старше и умнее тебя, сама и страдай! – И он захлопнул дверь перед моим носом.

Хорошо сделал, что захлопнул, а то я бы в него вцепилась.

Я сбежала по лестнице вниз и перед домом огляделась по сторонам, но Тийны нигде видно не было. Наверное, побежала домой, плачет там в подушку и от всей души сожалеет, что доверилась мне… И правильно делает, если сожалеет. Разве стоит доверять девчонке, которая выдает своих хороших друзей какому-то подлому типу, воришке, истязателю гитары… Вчера я сказала отцу, что могла бы стать разведчицей. И вот я здесь своим чужая!

На душе было так черно, что я не хотела видеть ни мать, ни отца – никогошеньки! А о Тынисе и думать не хотелось, но перед глазами то и дело возникала его деланно-невинная торжествующая физиономия: «Я же предупреждал тебя, что у меня мерзкий характер!» Словно это какое-то оправдание! Странно, что, подумав о Тынисе, мне показались детски наивными и какими-то старомодными и то, как Мадис радовался этим деньгам, заработанным своим трудом, и сбор денег для Мадиса, организованный Олавом, и идея «погреба нашего класса», и находка дневника первых пионеров нашей школы. Уж можно быть уверенной, что Тынис опять найдет какие-нибудь презрительные слова, чтобы высмеять наши новые планы.

Вспоминалась когда-то слышанная фраза: «Для него нет ничего святого!» – и мне казалось, что это относится именно к таким, как Тынис. Мадис с его почерпнутыми из книг словечками и фразами, Олав с его Леди, Тийна со своим братиком, я с моими заботами – все мы для Тыниса «деревенщина», более низкие и наивные существа, чем он.

Нет, так не пойдет! Сразу же, при первой возможности надо будет сказать учительнице Тали, пусть отправит своего «сосланного на поселение» родственничка обратно в город. И пусть его там сдадут в какую-то спецшколу – там ему и место. Почему весь наш класс должен мучиться из-за этого пришлого лгуна и воришки? Ну да, пока что мучаюсь только я, но ведь другие просто еще не имели с ним никаких дел и не знают, что за «прелести» нас ожидают!

Так, горестно размышляя, я шагала в лес, в тот, что за магазином. Там, между сосновой рощей и дубовой, есть маленькая ягодная поляна. Это как бы моя поляна, я всегда прихожу сюда одна, если иногда хочется о чем-то спокойно подумать. Земля тут сухая, всегда можно лечь на траву и смотреть, как движутся облака. Глядя на них, успокаиваешься и можешь искать решения своих проблем.

Итак, первое: сказать Тали, что мы не хотим видеть Тыниса в нашем классе – и все! Во-вторых, надо будет рассказать Мадису все, как было с бумажником. Или… лучше сперва расскажу все Олаву. Все равно они с Мадисом приятели и устроят, как сказал Мадис, «шотландскую юбочку» этому Тынису. И поделом ему! Подумать только, когда мне было пять лет, меня выпороли из-за двух сорванных в школьном саду цветков, а этот пятиклассник врет и ворует, совершенно ничего не опасаясь, и, видимо, думает, что сумеет остаться безнаказанным.

«Поделом тебе! Поделом, поделом!» – твердила я про себя. И на сердце вроде бы сделалось легче.

Я села на большой валун под дубом и следила, как муравьи по своей тропе спешили к муравейнику и каждый что-нибудь тащил.

Одни тащили пожелтевшие иголки хвои, другие – крохотные обломки веток. Один муравей, похоже, был силач, он храбро тащил побелевшую хворостинку, которая была гораздо больше его самого. Я загородила ему дорогу. Посмотрим, что думает силач о таком огромном белом препятствии. Муравей остановился; возможно, он подумал: «Ого, это еще что за наваждение?» Но тут же собрался со всей своей смелостью, шустро побежал по руке и, перебежав, скрылся между травинками.

Намного ли станет выше муравейник от одной хворостинки! Кажется, что суета маленьких насекомых напрасна и забавна, однако же муравьиная куча с каждым месяцем становится выше.

По небу сновали крохотные белые облачка, по земле – еще более маленькие муравьи, а я между небом и землей казалась себе большой и сильной. Иногда так хорошо не думать ни о чем, просто смотреть вверх, вниз и по сторонам.

Когда я пришла домой, было уже полдесятого. Из комнаты, где стоит рояль, слышен был какой-то разговор. Я прислушалась – мама говорила виновато: «Вот незадача, и как это я забыла купить сливки для кофе!» «Как прекрасно, что ты вернулась!» – хотелось мне крикнуть.

Я вбежала в комнату и обняла маму.

– Тише, тише, – предостерегла мама. – А то обе окажемся облитыми кофе. И между прочим, когда входят в комнату, здороваются.

– Тере![13]13
  Тере! (эст.) – Здравствуйте!


[Закрыть] – выпалила я, повернувшись к сидящим за столом.

10

Со всеми находящимися в комнате, кроме мамы, я сегодня уже здоровалась. Здесь была завуч Тали, тетя Тыниса. Полчаса назад я решила пожаловаться на Тыниса именно ей. Сейчас она держала чашечку с кофе большим и указательным пальцами, а мизинец был забавно оттопырен. Рейн Сельге уминал торт и кивнул мне в знак приветствия. Отец, позвякивая ложечкой, размешивал в кофе сахар (меня-то он всегда учит, что позвякивать – невоспитанно) и улыбался во все лицо.

– Возьми стакан и налей себе лимонаду, Пилле, – сказала мама, – и садись тоже, угощайся тортом.

Мама была снова прежней – голос строгий, но глаза мягко светились.

– Я никогда бы не подумала, что мне будет так не хватать концертов, – говорила мама. – Но после сегодняшнего Брамса – удивительное самочувствие, будто после сауны. Раньше-то мы часто ходили на концерты, а ведь тогда это было гораздо труднее: ребенок маленький, денег мало. Нет, надо все-таки постоянно заботиться о своей духовной жизни. Вместо того чтобы пойти в магазин, пошла на концерт, и сразу – душевное равновесие…

– А мы тут с Пилле нашли новый концертный зал, – сообщил учитель Сельге, кивнув в мою сторону. – Большой школьный погреб можно перестроить под клуб с чудесной акустикой, или в кафе, или даже в музей.

– Как это – вы с Пилле? – удивилась мама.

– Ах, это долгая история, – махнула я рукой. – Сегодня, во всяком случае, мы уже убирали в погребе и нашли дневник первых пионеров нашей школы. Поглядим, что там еще завтра обнаружится!

– А я нашел новую уборщицу для школы! – гордо объявил отец. – Мать одной ученицы, Тийны Киркаль, сейчас сидит дома – у нее младенец, но она полагает, что с уборкой справится. Сначала-то ей, понятно, будет нелегко, но мы постараемся добиться в совхозных яслях места для ее малыша.

– Да, чем только нам не приходится заниматься. – Завуч Тали вздохнула. – Я, например, просто вынуждена была взять к себе на воспитание племянника, сына моей сестры. Развал семьи, перенапряжение нервов, плохая компания… Пилле, я надеюсь, что этот разговор останется между нами?

Я кивнула. Мне, ребенку учителей, эта фраза была знакома с самых малых лет.

– Мальчик циничен, крайне нестабилен, приходит часто в состоянии аффекта, а когда нервничает, у него даже возникает нарушение речи, – продолжала завуч.

– Ой, а я ничего такого не заметила! – выкрикнула я, невежливо перебив. Наверное, следовало бы извиниться…

– Да, Пилле, я и хотела поговорить с тобой на эту тему. Похоже, Тынис испытывает к тебе известную симпатию. Вчера он даже сказал про тебя: «Девчонка в норме», а на его языке это означает, что для него ты своего рода авторитет. Так что было бы хорошо, если бы ты нашла немного времени для общения с ним, может, поучишь его играть в шахматы, познакомишь с окрестностями…

– Я не умею играть в шахматы, – сказала я с облегчением. Иногда есть польза от того, что чего-то не умеешь.

– Ну тогда в шашки или хотя бы в «Путешествие вокруг света». Главное, чтобы обращалась с ним спокойно и не давала ему понять, что он как-то отличается от других.

«У меня мерзкий характер», – вспомнила я снова. Стало быть, мне надо дать понять Тынису, что и у меня жуткий характер, чтобы не думал, будто он один такой особенный.

– Ну так как? – спросила завуч Тали.

Я пробормотала, глядя в пол:

– Не знаю.

Новый учитель меня выручил:

– Большинство учеников пятого класса участвовало сегодня в расчистке погреба, почему же Тынис не явился?

– Тут дело в том, что он с младенческих лет испытывает неодолимый страх перед темнотой, может быть, его темнотой пугали, не знаю, но, может быть, это врожденное, – сокрушалась тетя Тыниса. – Наверное, он не хотел показать соученикам, что боится темноты.

Я бросила взгляд на классного руководителя и увидела, что он смотрит на меня. «Пусть это останется между нами», – означал взгляд Рейна Сельге. И он едва заметно усмехался.

– Мне от всей души жаль мальчика, но чувствую, что с ним придется обращаться крайне строго, – сокрушалась завуч Тали. – Надеюсь, что в нашей школе он избавится от дурного влияния невоспитанных мальчишек. Я рассчитываю, что его друзьями станут Пилле, Олав Теэсалу и еще несколько учеников из хороших семей.

«Сухарь и придира», – вспомнились мне слова «испытывающего неодолимый страх перед темнотой» Тыниса. Но пусть это тоже останется между нами…

– Я заметила, что у Пилле есть много затаенной симпатии – нечто такого, что помогает общаться с людьми, – продолжала тетя Тыниса. – Так что я буду надеяться на тебя, Пилле!

– Надо заставить парня работать, только тогда из него выйдет толк! – считал мой отец. – Игрой в «Путешествие вокруг света» еще никого не перевоспитали. Труд – вот что сделает из мальчишки мужчину.

Мама кивнула, и я была ужасно довольна, что они опять с отцом заодно.

Учитель Сельге подошел ко мне (я подумала: «Надо ли встать со стула?» – и не встала) и сказал:

– Скажи, Пилле, ребята не очень рассердились за этот «документ» про «сакровища»? По выражению твоего лица было сразу видно, что ты догадалась.

– Из-за этой бумажки?.. Нет, нет, насколько я знаю, никто не рассердился, да и не поняли… и я ваш план вовсе не разгадала, хотя, правда, бумажка показалась мне подозрительной… Я еще подумала: почему «должны найтится»? Тот, кто прятал, скорее написал бы «здесь спрятаны», или «здесь находятся», или как-то так. А потом еще: ведь помещик был немец, почему же он не написал по-немецки? Вот поэтому я стала подозревать: тут что-то не так.

– А я подумал: у нас в школе учат английский, и немецкого вы наверняка не знаете, – ответил учитель Сельге с забавной неловкостью.

– Да, не знаем, – подтвердила я. Мы оба засмеялись.

– Я полагал, что так будет интереснее, если с помощью настольной лампы немного «состарю» бумагу и напишу с ошибками, – признался учитель. – Я опасался, что иначе вы, может быть, не согласитесь почистить погреб. Но пионерский дневник – это в самом деле замечательный сюрприз. Об этом я и понятия не имел. Мне кажется, что у нас тут пойдет интересная жизнь!

– Хм-м…

– Мне ваш класс нравится. Но эта история с «документом»… Пусть останется между нами, ладно? Хотя бы пока… Понимаешь?

– Конечно, понимаю. Я ведь дочь Деда Мороза! Мне приходится хранить в тайне столько всякого этого «пусть останется между нами», что скоро я вообще не посмею рта раскрыть, чтобы из него с каждой фразой не вылетали секреты, как лягушки изо рта одной плохой принцессы в сказке.

Учитель Сельге, похоже, собирался что-то сказать, но тут зазвонил телефон, и мама, протянув руку, взяла трубку:

– Алло! Нет, не Пилле. Да, дома. Подожди минуточку, Олав!

Мама подозвала меня жестом:

– Твой рыцарь просит тебя к телефону.

– Пилле, добрый вечер! – закричал Олав так, что было слышно во всей комнате.

Я сказала, приглушив голос:

– Если ты будешь орать так сильно, то тебя и без телефона будет слышно через три стены! Ну что? Костюм купили?

– Мадис теперь такой поп-парнишка, что ты его не узнаешь! Одет с ног до головы во все новое, и в придачу ко всему сувенирная шапка с длинным козырьком!

И неожиданно у меня возникла идея:

– Знаешь что, пойдем еще разочек поищем бумажник Мадиса. Он ведь должен быть где-то возле школы, просто должен быть, и все!

– Думаешь?.. – протянул Олав. – Я-то думаю, что его, может быть, кто-то украл… Мы ведь всюду искали… и…

– Давай еще сходим посмотрим, а? – упрашивала я. – Встретимся через десять минут на волейбольной площадке, ладно?

– Почему там, можно выйти вместе из дома… – возразил Олав, но я не дала ему продолжать:

– Пока!

Маме я сказала:

– К сожалению, придется ненадолго уйти. Вернусь через четверть часа.

– Куда же ты так поздно?.. – хотела было удержать меня мама, но я сказала всем вежливо «До свиданья!» и скрылась в своей комнате.

Та-ак! Полиэтиленовая сумка больше не понадобится, бумажник свободно помещается за пазухой. Я обязательно должна успеть раньше Олава к школе, к той старой липе, под которой трава не скошена. Вернее, там не трава, а тонкие высокие стебли гусиного лука, который еще называют «весенней золотой звездой». Эта старая липа с корявым стволом – самое красивое, по-моему, дерево на школьном дворе, и я не знаю, где можно потерять бумажник, но чтобы найти его, лучшее место – трава под липой. Как дочь Деда Мороза я не сомневалась, что Олав со своей Леди через десять минут найдет «МАМЫ КАШЕЛЕК» Мадиса, хотя на улице уже стемнело.

А с этим нестабильным Тынисом, который, как считает завуч Тали, до смерти боится темноты и расстроил в городе свои нервы, мы еще разберемся… впоследствии!

Сунув бумажник за пазуху, я тихонько вышла из дома и побежала к старой липе…